Противники обязывающих союзов
Тесные отношения с демократическими державами Запада далеко не всем из правящей элиты России казались естественными Против союза с ними сражались на внутреннем фронте Синод и министерство образования, имевшие дело с основной массой народа России Просвещенным верхам (с их точки зрения) не следовало с такой легкостью играть на европейском расколе, на противостоянии Англии и Франции центральным державам. Веря, что масса корабля последует за рулем, что паруса российского государства выдержат, сторонники Запада проявляли неразумный оптимизм. Не разумнее ли было усомниться? Как видно сейчас — по прошествии самого тяжелого (после "Смутного времени") века Россия нуждалась не в расширении своей территории, а в интенсивном внутреннем развитии. Впрочем, это было ясно и многим современникам.
Два наиболее талантливых государственных деятеля России начала века, два премьера — С. Ю. Витте и П. А. Столыпин резко выступали против участия России в коалиционном противостоянии в Европе. Столыпин просил 20 лет мира. В тон ему Витте полагал, что катастрофу влечет уже сама постановка вопроса, требующая выбора между Парижем и Берлином. С его точки зрения именно союз Петербурга с обоими антагонистами, Парижем и Берлином, обеспечивал России два необходимых условия своего развития — безопасность и свободный контакт с Европой. Он был убежден, что континентальный "союз трех" не только обеспечит России условия для развития, но и создаст предпосылки прочной взаимозависимости главных европейских стран, их последующего союза с США.
Английский историк Дж. Гуч приходит к выводу: "Среди русских государственных деятелей один лишь Витте обладал необходимой проницательностью, чтобы понять, что Российская империя была слишком гнилой для того, чтобы вести войну либо против Японии, либо против центральных держав"{49}.
Представляет интерес написанный в марте 1914 года пространный меморандум генерала Данилова, который достаточно реалистически оценивал русскую военную мощь, призывая к сдержанности.
Из министров финансов императора Николая II противодействием военному блокостроитсльству и росту отличался министр финансов (а затем премьер-министр) С. Ю. Витте.
Именно в свете этой позиции Витте выступил против авантюр на Дальнем Востоке летом 1903 г. Он считал, что даже отступление перед японским напором выгоднее России, чем риск безумной растраты небогатых ресурсов. Летом 1905 г., после маньчжурских унижений, Витте писал главнокомандующему русскими войсками генералу Куропаткину, что в интересах России не следует пытаться играть лидирующую мировую роль, гораздо целесообразнее отойти во второй ряд мировых держав, организовывая тем временем страну, восстанавливая внутренний мир. "Нам нужно от 20 до 25 лет для решения собственных внутренних дел, сохраняя спокойствие во внешних делах"{50}.
Целью министерства финансов было развить русские ресурсы с европейской помощью. По существу, это министерство стало своего рода центром "позднего западничества". Решая задачу сближения с Европой, Витте стоял перед проблемой финансирования русского индустриального развития. Возможно, если бы отношения России с Лондоном были лучше, он обратился бы к Сити. Но тяжелое наследие XIX в. делало Россию и Англию почти "естественными противниками". Британское правительство и британские промышленники вовсе не желали помогать России в развитии ее индустриального потенциала, строить ее дороги, улучшать инфраструктуру будущего гиганта, который мог, "оборотившись", начать движение на юг, в направлении Индии. У Витте не было выбора, кроме как обратиться за финансовой помощью к Франции и Бельгии.
Основой привязанности России к общеевропейскому рынку являлась конвертируемость рубля, создававшая органическую связь с основными европейскими валютами. Конвертируемость была реализована в 1897 г. с введением золотого стандарта. Ради получения необходимой для индустриализации валюты русское правительство стимулировало экспорт зерна даже в голодные годы. Следующими экспортными товарами были нефть и сахар. На фоне очевидной индустриальной зависимости Витте не верил в способность России выдержать европейскую войну. Из этого следовало, что с Германией не следует ссориться. Но союз с чемпионом европейского развития мог сделать Россию сателлитом Германии, поэтому он настаивал на включении в этот союз Франции как третьего участника. В представлении Витте Германия олицетворяла собой силу, а Франция — деньги; укрепляя связи с этими двумя нациями, Россия получала благоприятную возможность пользоваться в своих интересах силой одной и деньгами другой, избегая при этом опасности попасть в зону необратимого влияния одной из них.
Последние усилия избежать столкновения континентальных держав граф Витте предпринял весной 1914 года. Газета "Новое время" опубликовала беседу с ним, в которой говорилось, что необходимым условием сохранения мира является сближение с Германией, а не переход на сторону Британии в ее споре с новым военно-морским конкурентом — Германией. Подчеркивались материальные выгоды союза с Германией и ненадежность тесных связей с государством, не определившим твердо свою позицию на случай войны.
Пользовавшийся особым авторитетом министр земледелия А Кривошеин постоянно напоминал о "разрушительном эффекте недавнего вооруженного конфликта с Японией и об огромном риске, которому подвергла бы себя Россия в сходной ситуации". Последний выдающийся министр финансов В. Н. Коковцов не менее энергично отвергал обязывающие внешние союзы. Когда союз с Западом стал видеться военным альянсом против Германии, Коковцову (ставшему в 1911-1914 гг. председателем совета министров) пришлось нелегко. "Император, — писал он в своих мемуарах, — упрекал меня в подчинении общей и внешней политики интересам министерства финансов".
Будучи смещенным со своего поста, Коковцов оставался убежденным, что "война есть величайшее бедствие и истинная катастрофа для России, потому что мы противопоставим нашим врагам, вооруженным до зубов, армию, плохо снабженную и руководимую неподготовленными вождями... Я знал всю нашу неготовность к войне, всю слабость нашей военной организации и отлично сознавал, до чего может довести нас война, и держался поэтому самого примирительного тона во всех моих повседневных беседах с кем бы то ни было"{51}.
Следуя линии Витте и Столыпина, Коковцов предпринял энергичные усилия, чтобы Россия не потеряла превосходный темп развития 1907 — 1914 гг., чтобы она цивилизационно окрепла и создала предпосылки подлинного единения с Западом. Позиция Коковцова стала критически важной осенью 1912 г., во время балканского кризиса, когда военный министр Сухомлинов убедил императора Николая пойти на мобилизацию двух приграничных военных округов. С немалой горячностью Коковцов выступил против неразумной активности в проведении внешнеполитического курса. "Наши противники ответят войной, к которой Германия готова и ждет только повода начать ее. Я закончил горячим обращением к Государю не допустить роковой ошибки, последствия которой неисчислимы, потому что мы не готовы к войне, и наши противники прекрасно знают это, и играть им в руку можно только закрывая себе глаза на суровую действительность"{52}.
В 1912 г. катастрофы удалось избежать, но положение продолжало оставаться взрывоопасным.
Пафос Коковцова раскрывается в его мемуарах, опубликованных в Париже уже в 30-е гг.: "Не будь войны, не будь того, что произошло вообще во время ее, окажись интеллигентные виновники революции на высоте столь легко давшейся им в руки власти, которую они взяли только потому, что она далась им без всякого сопротивления, но не сумели удержать ее и так же без сопротивления передали в руки большевиков... через какие-нибудь 10 лет разумного управления Россия оказалась бы на величайшей высоте процветания"{53}.
В "последний бой" министерство финансов вступило весной 1914 г., когда предупредило правительство, что Россия еще менее готова к войне, чем в январе 1904 г. В результате Николай II уволил 60-летнего Коковцова, лучшего экономиста своего времени, под официальным предлогом, что "быстрый темп нашей внутренней жизни и поразительное развитие экономических сил нашей страны требует свежего подхода". (Коковцов сохранил благородство допрашиваемый в ЧК Урицким, он напрочь отказался обвинить царя Николая. Как свидетельствует протокол, Коковцов сказал, что царь сам стал жертвой измены и едва ли его можно обвинить в пороках системы).
Часть сторонников упора на внутреннее развитие настаивала на выпуске бумажных денег, что облегчило бы кредит местным промышленникам, но отгородило бы Россию от мировых экономических связей. Экономисты эсеровского толка требовали достижения самодостаточности России, гарантии ее независимости от колебаний мирового рынка, т.е. фактически изоляции{54}.
В России были трезвые силы, противостоящие авантюрам, не завороженные быстрым течением Босфора. Так, русский морской офицер А. В. Немиц писал для министерства иностранных дел: "В Константинополе, точке связи Западной Европы и Малой Азии, активно проявляют себя главные мировые силы. Государство, которое захватит Константинополь силой, немедленно встретит противодействие мощных факторов, за которыми стоят все великие державы мира, прежде всего наши союзники... Ни один серьезный русский патриот не может желать своей стране ни правления в Константинополе, ни конфликта с Европой... Политика в этом отношении не должна ослаблять, она должна, напротив, укреплять ее связи с Францией, Англией, с реорганизованной Германией, Румынией, Болгарией, Сербией и Италией"{55}.
Видным сторонником сохранения мира был министр внутренних дел России в 1905 — 1906 гг. П. Н. Дурново. В написанном в феврале 1914 г. меморандуме он называл центральным фактором международных отношений соперничество Германии и Англии. Поддерживать последнюю не в интересах России. "Россия и Германия нигде не противоречат друг другу... Будущее Германии находится на морях, в то время как Россия, по существу, наиболее континентальная изо всех великих держав, не имеет на этих морях интересов"{56}.
Наблюдая приближение того, что он считал национальным несчастьем для России, Дурново указывал на оптимальные направления русской внешней политики: Иран, Памир, Кульджа, Кашгария, Джунгария, Монголия. Для гарантии территориального расширения России на границе с Китаем требуется только одно — безопасность западной границы{57}. И если Россия желает открыть проливы, то это гораздо легче сделать при помощи Германии, нежели блокируясь против нее. Для России вовсе нежелательно резкое ослабление Германии. Если место Германии в России займет Англия, то это будет многократно опаснее, ведь англо-русские противоречия могут вспыхнуть по широкому периметру.
Еще один участник внутренней борьбы в России, дипломатический представитель России в Японии Р. Р. Розен, видел опасность вовлечения неокрепшей, неорганизованной страны в борьбу с ведущими индустриальными державами. Он предупреждал Петербург от авантюризма как на Востоке, так и на Западе. Он был глубоко убежден, что Россия не готова к войне. Привязывание России к англо-французскому Западу в пику связям с Германией он считал громадной ошибкой. Ничто не могло быть более бессмысленным для державы с необозримыми просторами, чем желание господствовать на Балканах. Перенапряжение грозит России развалом и революцией.