Как создавался американский ядерный проект?
Работы по разработке и производству атомной бомбы охранялись уникальным в своем роде разведывательно-контрразведывательным формированием, сотрудники которого на протяжении почти четырех лет уберегали бомбу и от американцев, которые могли выдать ее секрет из-за своей болтливости, и от не в меру пытливых иностранцев. Помимо этого они разведывали секрет программы атомных исследований нацистов.
В январе 1942 года доктор Джеймс Конант сообщил строго конфиденциально одному офицеру из военной разведки о проводящемся грандиозном эксперименте и его важности.
– При этом отдел научных исследований и разработок обеспокоен, – сообщил он, – что кто-нибудь из сотрудников может сказать на стороне лишнее. Отправляйтесь в Беркли и проверьте, как там обстоят дела с секретностью.
В Беркли (Калифорнийский университет) находилась одна из трех основных лабораторий, где велись исследовательские работы в рамках Манхэттенского проекта; вторая принадлежала Колумбийскому университету; третья – Металлургическая лаборатория Чикагского университета.
Майор (позднее подполковник) Джон Ланздейл переоделся в штатское и придумал себе подходящую «легенду». Он начал «исследовательскую работу» в Калифорнийском университете, познакомился с несколькими занятыми в атомном проекте учеными и заставил их разговориться, проник в лабораторию, посетил циклотрон и узнал, что связанные с атомным проектом работы ведутся и в Чикаго. После этого он надел свою форму и собрал сотрудников.
– Теперь представьте, – обратился к ним майор, – что я бы оказался шпионом.
– Проделайте то же самое во всех остальных наших лабораториях и на объектах, – поручил Ланздейлу генерал-майор Лесли Гроувз, которого в сентябре назначили ответственным за проект. – Сделайте молчание главным правилом для всех участвующих в Манхэттенском проекте.
В Чикаго, Ок-Ридже и кое-каких других местах десятки тысяч энергичных общительных американцев занимались работой, которую было необходимо сохранять в глубочайшей тайне. Под девизом «Защитим проект» Ланздейл при содействии майора Уильяма Консодайна начал грандиознейшую в истории кампанию по обеспечению секретности. Он организовал особое секретное подразделение из молодых парней и женщин под названием «Лазутчики». Офицерами в нем были большей частью юристы, обучившиеся секретности в военном министерстве, а агенты пришли из армейской контрразведки и военной полиции. Как результат их работы – в ходе осуществления американского атомного проекта не было зафиксировано ни одного вражеского диверсионного акта.
Они запретили употреблять слова «атом», «уран», а также название секретного оружия. Все занятые в проекте люди, постановили «лазутчики», должны использовать условные слова, которые необходимо постоянно менять. Атомы стали называться «Топс», бомба – «Бот». «Лазутчики» проверили должностных лиц и владельцев акций всех связанных с проектом корпораций, включая сотни подрядчиков. В целях большей конспирации и как мера от возможных бомбардировок связанные с проектом исследования и производство осуществлялись в разных местах: в Ок-Ридже, Теннесси; в Лос-Аламосе, Нью-Мексико; в Хэнфорде, штат Вашингтон и других.
Вернер Гейзенберг – немецкий физик-ядерщик № 1
Каждый секретный документ копировался, если его брали больше, чем на неделю, все копии регистрировались. Каждый вечер во всех помещениях производилась проверка на предмет неубранных бумаг и незапертых столов. Сотрудникам постоянно говорилось о необходимости хранить молчание. Президенту Рузвельту регулярно посылались письменные отчеты, которые военный министр Генри Стимсон приносил в Белый дом, ждал, когда он их прочитает, затем уносил обратно.
Каждый из шестисот тысяч человек, которые были заняты в Манхэттенском проекте, давал подписку о соблюдении секретности. Из них за почти четыре года было выявлено около двух тысяч болтунов. Участвовавшие в проекте военнослужащие, которых по каким-либо причинам освобождали, направлялись в такие места, где они не могли попасть в плен, а гражданских увольняли очень тактично, чтобы они не испытывали раздражения и не разговорились.
Наиболее тревожную проблему представляли ученые. Узнай немцы, где работали все американские известные физики-ядерщики, они, конечно бы, сделали правильный вывод, поэтому ученым были даны условные имена. Доктор Артур Комптон стал А. Комасом, доктор Энрико Ферми – Генри Фармером, и каждый из них имел телохранителя. Большинство ученых вело себя осмотрительно, но один из них выложил кое-что из секретных сведений на лекции, другой оставил свой кейс с важными данными в поезде – шесть агентов всю ночь искали его и в конце концов нашли – нетронутым.
Перед самым началом войны нацисты послали в Америку двух своих самых выдающихся ученых, чтобы выяснить, как в США обстоят дела в области атомных исследований. После начала работы над проектом службами США были перехвачены послания, спрятанные в письмах, в виде точек, изготовленных способом перефотографирования, от шпионов, пытавшихся войти в контакт с учеными.
Базой для некоторых шпионских рейдов за секретами производства атомной бомбы, как оказалось, послужила Канада. Там британский физик Алан Нунн Мэй передал агентам советской разведки урановые образцы и частичные отчеты о работе на канадском предприятии в Чок-Ривер и в Чикагской лаборатории, где он побывал три раза. Мэй хотел приехать еще, но у «лазутчиков» появились подозрения, и генерал Гроувз сказал «нет». Арестованный британскими властями Мэй во всем признался и получил 10 лет тюрьмы.
С появлением слухов о «секретном оружии» Гитлера над всеми навис зловещий страх, что им может оказаться и атомная бомба. Работы по проекту были ускорены. В западное полушарие прибыли ученые нескольких других стран. С помощью британской разведки из Дании уехал всемирно известный физик-ядерщик Нильс Бор, который потом проработал два года в проекте под именем «Николас Бейкер».
Затем появились сведения, что немцы ускоряют выпуск продукции единственного в Европе крупного производителя тяжелой воды завода «Норшк гидро» в Веморке, Норвегия. Высаженные с воздуха норвежские командос взорвали часть предприятия и уничтожили большое количество тяжелой воды. Немцы попытались переправить то, что осталось, на корабле, но норвежцы взорвали, утопив, и его.
В феврале 1944 года в Лондон прибыл майор Хорас Калверт, чтобы совместно с британцами приступить к сбору информации об атомном проекте немцев, который они тоже, естественно, пытались сохранить в полной секретности. Первым делом следовало проверить источники урана немцев. Нацисты захватили большой очистительный завод около Антверпена, но бельгийское подполье следило, чтобы отгружаемый уран уходил не туда, куда его отправляли немцы. Чешский агент докладывал о руде, добываемой в шахте в Йоахимстале. Все предприниматели, занимавшиеся до войны ураном и торием, были взяты на заметку, так же как и металлические очистительные заводы, силовые станции и другие подозрительные сооружения.
В поисках предполагаемых лабораторий Гитлера, где шли работы по созданию атомной бомбы, разведгруппы из Лондона устанавливали местонахождения немецких физиков, способных проводить подобные исследования. Аэрофотосъемка показала, что в некой необычной лаборатории в Далеме, недалеко от Берлина, активно ведутся работы. Эту информацию подтвердили словоохотливые немецкие ученые, сообщив в ходе острожных опросов, что их коллеги уехали на какие-то новые исследования.
Затем британской разведке стало известно, что один пронацистски настроенный швейцарский ученый участвует в работах по созданию нового взрывчатого вещества в секретной лаборатории в Южной Германии в городке Бизинген, расположенном в области Гогенцоллерн. После этого американский цензор перехватил письмо, отправленное в Южную Америку, автор которого работал в «исследовательской лаборатории – Д». На конверте стоял штамп Эхингена, городка, расположенного в трех милях к северу от Бизингена, а в нем, согласно сообщению одного дружественного швейцарского ученого, проживал доктор Вернер Гейзенберг, германский физик-ядерщик № 1. После опроса всех ученых-атомщиков из союзных стран, а также многих из нейтральных на предмет того, кто из числа нацистских ученых мог там работать, были получены пятьдесят фамилий. Вскоре «лазутчики» уже имели характеристики внешности, адреса и фотографии многих из них и даже запись голоса одного. Были «с пристрастием» допрошены все немецкие военнопленные из той местности и получены описания зданий, в которых могла размещаться лаборатория.
Весной 1945 года союзники прорвались в Германию, и Ланздейл, уже подполковник, распорядился:
– В Гогенцоллерн – и как можно скорее! Нужно захватить ученых со всеми их секретами, пока они не разбежались.
Для поиска атомных секретов и ученых была создана особая группа, насчитывавшая более ста человек, из отборных солдат, специалистов-офицеров и команды ученых во главе с профессором Сэмюэлом Гоудсмитом из Северо-Западного университета, которая получила кодовое название «Алсос». Эту группу возглавил полковник Борис Паш, человек безрассудной дерзости, и одной из первых ее и самых секретных задач стал розыск ведущего французского ученого-атомщика Фредерика Жолио-Кюри, зятя Марии Кюри и будущего руководителя Комиссариата Франции по атомной энергии. Лабораторией Жолио пользовались нацисты, поэтому Гоудсмит предположил, что он должен много знать об их работе. Чтобы помешать возможному похищению нацистами этого французского ученого с приближением наших войск, полковник Паш вместе с полковником Калвертом и двумя агентами Си-ай-си двигались вместе с передовыми французскими танками и вместе с ними вошли в Париж. Встретившись с Жолио, они узнали, что его лабораторией распоряжались двое немецких ученых, проводивших работы в области ядерной физики. Однако им не удалось сколько-нибудь близко подойти к созданию атомной бомбы. Группа «Алсос» двинулась дальше к границам Германии, и ее сотрудники находились среди войск, отбивших у немцев Страсбург. Там, в университете, ученые и военные нашли ценные записи, бесспорно указывающие на то, что германский атомный центр находится где-то в Гогенцоллерне.
Внезапно возникло сильнейшее со дня «Д» волнение: новая фотосъемка с воздуха показала лагеря, в которых трудились заключенные, протянувшиеся линии электропередач и огромную промышленную стройку, продвигающуюся с невероятной быстротой у городка Бизинген, а вскоре после этого берлинское радио объявило, что у немцев уже есть атомная бомба!
В отчаянном стремлении поскорее узнать истину ученые и военные ринулись в Бизинген. Там их ждало разочарование, одновременно огромное облегчение: новый большой завод не был предназначен для производства атомных бомб, а лишь для получения масла из сланца. Они поспешили к другим объектам. В расположенной рядом деревушке Тальфинген в лаборатории за своим столом сидел Отто Ган, первооткрыватель явления ядерного деления; с ним находилось десятка два других ученых. Эти люди стали отрицать, что они пытались создать атомную бомбу, и сказали, что все их бумаги с выкладками уничтожены. Но один ученый приветствовал американцев словами:
– Я ждал вас, – и вручил им краткий отчет о своей работе (это был сам Ган). В конце концов несколько немецких ученых убедили остальных все рассказать и они открыли запасы своей лаборатории: немного тяжелой воды, спрятанной на старой мельнице, некоторое количество окиси урана, закопанной в поле и, наконец, большой, уходящий в горный склон тоннель – их «реактор».
После пережитого напряжения открывшееся реальное положение дел выглядело просто смешным. Их «урановая машина» или «реактор» был настоящей липой. Он не мог ни запускать, ни поддерживать на нужном уровне цепную реакцию. Немцы не умели вырабатывать плутоний и не считали возможным выделение урана-235 из урана-238 (американцы знали три способа, как это сделать). У них имелся один циклотрон, у американцев – более тридцати. Лучшие ученые-атомщики Германии не продвинулись дальше экспериментальной стадии.
«Леди, будьте послушной», или последний приют «Либерейтора»
В 440 милях к югу от Бенгази, в сердце заброшенной, бесцветной, выжженной земли, превратившейся давным-давно в Ливийскую пустыню, покоятся обломки бомбардировщика военных лет. Это «Консолидейтед В-24 Либерейтор». На его фюзеляже хорошо различимы номер 64 и выцветшая от солнца надпись: «Леди, будьте послушной». В апреле 1943 года самолет взлетел с аэродрома в Солуке, расположенного на береговой полосе южнее Бенгази, чтобы атаковать вражеские цели в Италии, и бесследно исчез. С того дня прошло более шестнадцати лет.
Только в конце лета 1959 года в штаб-квартиру военно-воздушных сил Соединенных Штатов (ВВС США) поступило донесение с базы Уилус в Ливии о том, что геологическая экспедиция обнаружила в пустыне обломки большого самолета времен Второй мировой. На транспортном самолете С-47 была отправлена поисковая команда с приказом приземлиться поблизости и обследовать обломки. Мрачная перспектива обнаружить истлевшие останки пропавшего вместе с бомбардировщиком экипажа всю дорогу не покидала поисковиков.
С-47 удачно приземлился на усыпанный гравием грунт. Поисковиков встретили обжигающий зной и мертвое молчание. Они быстро распознали в разбитом самолете «Либерейтор» и направились к обломкам. Их глазам предстало удивительное зрелище: на металлических частях бомбардировщика не было признаков коррозии, сухой, как из печи, воздух пустыни превосходно сохранил его. Выглядел он так, будто вырвался из оков времени и упал здесь только вчера. Он лежал на брюхе, правое крыло немного поднялось, а левое зарылось в песок. Задняя часть фюзеляжа и хвост отвалились и лежали поодаль. Один из его знаменитых лучеобразных двигателей «Туин Уосп» был оторван. Правое шасси далеко отброшено, причем шина все еще оставалась накачанной.
Вокруг в беспорядке валялись кислородные баллоны, стальные каски, аптечки первой помощи, ремни портупей и предметы обмундирования. Поисковики осторожно заглянули внутрь фюзеляжа. К счастью, они не натолкнулись на мумифицированные останки. Внутри было совершенно пусто.
Изнемогая от нестерпимого зноя, они все же провели полный внутренний осмотр. Проверили радиоприемник: он все еще был в рабочем состоянии; вскрыли герметичные фляжки с теплым кофе, который неожиданно оказался пригодным для питья.
Топливо в баках «Либерейтора» было практически израсходовано. Три из четырех двигателей должны были неминуемо заглохнуть еще в полете, поскольку лопасти пропеллеров для снижения лобового сопротивления были «зафлюгированы» – повернуты острыми кромками к воздушному потоку. Четвертый двигатель в момент катастрофы, похоже, еще работал.
Стало ясно, что экипаж воспользовался парашютами. В последние минуты бомбардировщик летел на автопилоте, вероятно, для того, чтобы сохранить устойчивость, пока люди покидали борт.
Бомбардировщик «Либерейтор»
На «Либерейторе» не было видимых признаков повреждений, полученных в бою; очевидно, экипаж оставил самолет, когда в нем кончилось топливо. И только один вопрос остался без ответа: «Что этот самолет делал здесь, за сотни миль от места, где ему следовало быть?»
По возвращении на базу Уилус поисковики написали рапорт о находках на месте катастрофы и отправили его в Вашингтон. Из военных архивов ВВС США были извлечены подробные данные о бомбардировщике и его экипаже. Так была раскрыта тайна их последнего полета.
Экипаж «Либерейтора» № 64 под командой старшего лейтенанта Уильяма Дж. Хэттона из Нью-Йорка впервые собрался вместе в марте 1943 года на базе ВВС США в Моррисоне (Флорида). Среди членов экипажа были лейтенант Роберт Ф. Тоунер из Норт-Этлборо (Массачусетс), лейтенант Дэвид П. Хейс из Лис-Саммита (Монтана), лейтенант Джон С. Воравка из Кливленда (Огайо), техник-сержант Харольд С. Рипслингер из Сагино (Мичиган), техник-сержант Роберт Э. Ламотт из Лейк-Линдена (Мичиган), штабной сержант Ги Э. Шелли из Нью-Камберленда (Пенсильвания), штабной сержант Верной Л. Мур из Нью-Бостона (Огайо) и штабной сержант Самьюэл Р. Адаме из Юрика (Иллинойс).
Это они выбрали для своего «Либерейтора» имя «Леди, будьте послушной» и написали его на носу бомбардировщика. Почти сразу после получения назначения на службу за океаном они отправились в долгий трансатлантический перелет, чтобы войти в состав 376-го подразделения бомбардировщиков в Солуке в Ливии.
4 апреля 1943 года Хэттон и его экипаж получили первое боевое задание: в составе двадцати пяти В-24 нанести удар по аэродромам противника под Неаполем. Вылет был назначен на 13.30, так что бомбардировщики должны были попасть в район расположения целей в сумерках. Обратный путь им предстояло делать уже в темноте, чтобы к полуночи вернуться в Солук.
Архивные данные свидетельствуют о том, что одиннадцать В-24 атаковали главную цель, остальные бомбили второстепенные. Некоторые самолеты были повреждены огнем зениток, у других отказали двигатели на пути домой; песок пустыни – не подарок для авиационных двигателей, для летчиков это вылилось в целую проблему. Все же к 24 часам бомбардировщики в целости были дома, за исключением одного. Не вернувшимся самолетом оказался «Леди, будьте послушной».
Спустя несколько минут после полуночи диспетчерская вышка в Бенгази получила вызов от пропавшего самолета. Хэтточ информировал диспетчера, что не может найти аэродром из-за плотных облаков, окутавших все побережье Северной Африки, и что он сильно озабочен убывающим запасом топлива. Он запросил радиоориентир с тем, чтобы по наводке лететь в Бенгази.
Диспетчерская вышка дала ориентир, но «Леди, будьте послушной» так и не вернулся. Поиск над морем, организованный на следующий день, не принес результатов, не удалось найти никаких следов бомбардировщика и его экипажа. Предположили, что, потерпев катастрофу, они канули в пучине Средиземного моря.
Первой причиной, приведшей к трагедии, была перемена погоды. Ветер изменился на северо-восточный и усилился, чего экипаж вовремя не заметил. Скорость самолета относительно земли зависит от направления и скорости ветра, с которым он встречается, так что неожиданный сильный хвостовой ветер продвигал «Леди, будьте послушной» в южном направлении гораздо быстрее, чем это представлял себе его командир.
Второй причиной был сам роковой радиоориентир. Радиопеленгационная аппаратура в 1943 году была довольно примитивна – работа ее основывалась на вращении рамочной антенны. Когда такая антенна вращалась, подхватывая радиосигнал максимальной интенсивности, идущий от самолета, на указателе курса фиксировался в градусах наипозднейший из пеленгов. Он должным образом был зарегистрирован диспетчером в Бенгази, который сообщил Хэттону, что «Либерейтор» находится на верном направлении – под углом 330 градусов к Бенгази, иначе говоря, где-то северо-западнее аэродрома. Получив информацию, штурман должен был последовательно выверить положение магнитной стрелки, скорость ветра и скорость самолета и быстро поднять бомбардировщик выше, чтобы прорваться сквозь облака, а затем по радионаводке безопасно приземлиться.
Здесь-то и затаился просчет. Фактический пеленг «Либерейтора» составлял 150 градусов от Бенгази, другими словами, самолет находился юго-восточнее аэродрома. По шкале компаса это было в точности противоположное направление. Оборудование на диспетчерской вышке не позволяло узнать о случившемся. Там все еще были уверены, что В-24 держит верный курс. Да и как иначе, если принимаемый радиосигнал звучал при 150° точно так же, как при 330°.
«Леди, будьте послушной» и его экипаж неуклонно летели вглубь пустыни навстречу бедствию. В какой-то момент, когда горючее практически кончилось, лейтенант Хэттон должен был выбрать единственно приемлемый план действий. Не имея шанса на безопасное приземление в темноте пустыни, он отдал команду катапультироваться.
Через несколько лет после обнаружения обломков самолета «Леди, будьте послушной» ВВС США организовали наземный поиск в этом районе, чтобы узнать, что стало с экипажем. В конце концов поисковая партия нашла первый ключ к разгадке в трех летных унтах, уложенных в виде стрелки приблизительно в восьми милях от места катастрофы. Поисковики последовали в указанном направлении и нашли еще больше брошенных предметов; все это подсказывало маршрут, которым следовали летчики. Они, должно быть, верили в чудо, до последней минуты надеясь, что местонахождение их самолета будет обнаружено и спасение скоро придет.
Неизвестно, все ли уцелели после катапультирования.
Поисковики шли по мрачным следам, отмеченным теперь обрывками парашютной ткани, которую летчикам приходилось использовать для защиты от палящего солнца пустыни, а по ночам – от сильного холода. Наконец, на краю этого страшного пространства, называемого Великим Песчаным Морем, и этот след оборвался. Где-то здесь экипаж самолета «Леди, будьте послушной» испытал предсмертную агонию, и песок, очертания которого постоянно движутся и меняются под вихрями пустынных ветров, скрыл их последний приют.