Суд над героем войны -историческая необходимость?

Пожалуй, все указанные выше психологические обстоятельства, обусловленные боевой обстановкой на территории Чечни, должны были учитываться при рассмотрении и оценке действий полковника ЮрияБу-данова, инкриминируемых ему как преступные.

Квалифицированная оценка адекватности таких действий, совершенных при постоянной террористической активности противника, конечно, может осуществляться только военным следствием. Судебные заседания должны производиться квалифицированным военным судом.

Рассматривая дело покойной предполагаемой снайперши Эльзы Кунгаевой, суд, наверно, обратил внимание на преступные действия террористической снайперской группы, виновной в убийстве 12-ти солдат и офицеров полка, которым командовал Буданов. Возможно, суд рассматривал и версию о действиях полковника Буданова как о боевом упреждении действий снайперской группы противника.

Однако очень широкое освещение средствами массовой информации этого судебного процесса превратило его из рутинного разбирательства военного преступления в событие общероссийское, всенародное.

Зачем это произошло?

Окончание любой войны прекращает любую необходимость убивать врагов. Они уже не «враги», а «партнеры» по послевоенным переговорам. Становится необходимым переход от боевого, военного представления действительности, от лихих журналистских описаний кровавых побед к миротворческому, как говорят, цивилизованному мировоззрению. Чтобы начать процесс «общественного забывания» кошмаров войны

(взаимных военных преступлений), политики и дипломаты вынуждены отмежеваться от боевых генералов, офицеров и притушить, придавить их боевой пыл. Кому-то из героев войны приходиться стать «жертвой» этого отмежевания, а может быть и «подарком» бывшим врагам. При относительном равенстве сил примирившихся противников их жертвенные подарки должны быть обоюдными.

О том, что Буданов - такая жертва, свидетельствует хотя бы то, что суд над ним был начал по инициативе руководителей Генерального Штаба Российской Армии, а не обычным образом, нес заявления потерпевшей стороны Этой «инициативе» предшествовали настойчивые требования Совета Европы начать, наконец, на «чеченской войне» разбирательства «военных преступлений». Попросту говоря, чтобы прекратить войну с ее жестокостями, чтобы сменить военное мировоззрение на мирное, наставала пора рассматривать «боевые подвиги» как «военные преступления». Это значит - суд над Будановым не только уголовный процесс, но и политическая акция.

Не нужно спрашивать - хорошо это или плохо. При завершении войн такие процессы неизбежны (кто-то скажет: «Необходимы!»). Они - сигналы и моральные толчки для военных, чтобы те отказались от «геройства убийств» и смирились бы с мирным, казарменным существованием.

Однако, абсурдны, крайне опасны и вредны для армии и для страны- показательные судебные процессы над героями войны, если она еще продолжается. Общественное сознание и сознание офицерства как бы раздваивается:

• еще идет война и, защищая себя, надо врагов убивать;

• в то же время, с оружием защищаться нельзя, так как «боевые убийства» уже начали судить как «преступления».

Такая, условно говоря, шизофреническая раздвоенность массового сознания деморализует армию, раскалывает гражданское общество.

Инициаторы суда над «военным героем» попадают в психологическую ловушку. Как быть? Конечно, следовало завершить суд, определив виновных с обеих воевавших сторон, но еще надо осудить общественным мнением инициаторов преждевременных судебных разбирательств.

В истории бывали и другие причины для послевоенных судебных процессов. После Великой Отечественной войны победный генералитет мог стать конкурентом политической власти. Предваряя это, Сталин репрессировал многих советских маршалов, генералов, офицеров. Однако сейчас нет места для событий сталинской поры

В суждениях о судебном процессе по делу Буданова проявились два взгляда на то, как влияет война в Чечне на Россию.

Одни заявляют, что оправдание войны и ее жестоюстей (как и умаление преступности Юрия Буданова) средствами массовой информации пробуждает в населении России агрессивность и ксенофобию. Их обостряет ухудшение, в частности из-за войны, экономического положения многих людей. С войны возвращается все больше солдат, офицеров, милиционеров (!), «зараженных» агрессивностью. Это, якобы, создает «диффузную деструкцию» (то есть распространяющееся и проникающее во все разрушение) моральных устоев российского общества, его экономики, административного единства. И суд не достаточно суровый к подсудимому, с одной стороны, результат такой деструкции. С другой стороны, призывы: «Оправдать героя войны!», звучащие и в зале суда, и вокруг него, усиливают эту деструкцию.

Но есть и другое мнение:

• с войны возвращаются люди, ощутившие свои силы и достоинство;

• на «чеченской войне» стали видны последствия многолетнего разрушения и дискредитации нашей армии, и потому стало возможным восстановление ее боеспособности;

• война в Чечне против терроризма, за целостность Росси большинством ее граждан воспринимается с одобрением. Более того, война создает «героизацию» общественного сознания;

• полковник Буданов многими воспринимается не столько преступником, сколько героем и жертвой войны.

Суд над Будановым заставил людей задуматься над моралью войны, над победным ликованием и горечью военных смертей, над тем, что боевые доблести могут быть при взглядах с разных сторон и «геройскими», и «злодейскими». Надо полагать, что такое осознание войны массами людей должно способствовать ее окончанию. Но оно не предотвратит будущие войны.

Глава IV. ИДУЩИЕ С ВОЙНЫ

На вьетнамской войне погибли 54 тысячи американцев. Вернувшись с той войны, покончили с собой 150 тысяч американских ветеранов.

Для демобилизованных солдат, уехавших из Чечни, для уволившихся со службы армейских офицеров и контрактников, сотрудников МВД она уже в прошлом. Они вернулись домой. Их много. С чем они пришли? С покалеченными душами и телами? Или возмужавшие, узнавшие цену жизни и смерти, радость мужского фронтового единства с боевой дружбой на годы? С «чеченским синдромом» в душе?

Давайте рассмотрим психологические его особенности с разных сторон.

Страсти войны

После первого «ненормального» полугодия первой «чеченской войны» большинство солдат с неблагоприятными проявлениями военного стресса (см. главу I) были выведены из боев. Что с ними стало? В большинстве они - нормальные парни с боевым опытом. А в Чечне продолжилась и закончилась «нормальная» первая война Потом началась вторая, тоже более-менее «нормальная», война.

Чем психологически отличается солдат «нормальной» войны? На войне все люди иные, чем в мирное время. В опасности все готовы бороться за жизнь: кто более, кто менее успешно. У некоторых просыпается вулкан энергии, страсти, инициативы. Это «пассионарные личности» (passio - по-латыни «страсть»).

Главная страсть на войне - «беззаветная боевая сплоченность», крепкое «чувство локтя», запах мужского пота, уверенность в друге. Гарантия его преданности -в твоей готовности постоять за него. Братство

по «вместе пролитой крови» (вернее по крови, которую вместе были готовы пролить), по совместно прожитой в бою смертельной тоске. Все это связывает крепче родственных уз и сохраняется десятилетиями, до старости.

Это свойство мужчин происходит из глубокой древности, когда у первобытных охотников только их беззаветная боевая сплоченность гарантировала победу над дикой природой и выживание племени.

Страсть к жизни оправдывает все. Аморальность узаконенного войной массового убийства людей делает войну «эпидемией аморальности». И все же большинство солдат и офицеров российской армии, войск МВД -честные работники войны, вовлеченные в смертельный водоворот событий. Это потом, когда они вернутся домой, их память будут мучить кровавые, аморальные сцены, участниками которых их сделала война

На их, казалось бы, «сером» фоне простых работников войны заметны немногочисленные «героические» личности, активно участвующие в бесчеловечных буднях войны. Вот некоторые их типы.

«Неистовые воины». У них нормальная страсть к работе, измененная боевой обстановкой, и реализуется она в ситуации, когда «работой» стало разрушение и убийство врагов. Они стойки, выносливы и смелы Служат примером иопорой для многих. Когдаты с ними, тебя не пугает опасность. Они становятся «неистовыми» только в критической боевой ситуации. В остальное время не выделяются среди прочих солдат. После войны такие людибыстро перестраиваются, энергично «врастают» в мирную жизнь.

«Искатели приключений». Они лихие бойцы, веселые, разгульные. Для них война как праздник, каждый бой как кровавый пир. Начало боя- это уже торжество предстоящей победы. Опасность срывает с тормозов, влечет к себе, потому что пробуждает ясность ума, остроту однозначной цели, безошибочность действий, волю к победе. Ловкие, с пьяной сумасшедшинкой в глазах, они казнят и милуют с улыбкой. Интересное, залихватское поражение бывает желательнее скучной победы. После войны их не надо психологически реабилитировать. Они будут искать себе новое лихое применение. Хорошо им жить в эпоху войн и революций, героических строек и опасных экспедиций. Военная служба в мирное время не для них.

«Победители страха». Люди, постоянно борющиеся с мыслями о сю ей гибели. Постоянным преодолением страха смерти в ситуации, когда она очень возможна, они неустанно доказывают себе свое муже-

ство. Они хотят еще и еще испытывать свою стойкость и смелость даже ценой своей жизни. Эти люди «остынут» после войны. Не будет опасности, не надо будет им бороться со страхом.

«Профессионалы боя». Втянутые в боевые действия как в профессиональное дело, они научились побеждать при минимальном риске погибнуть. Для этого нужен талант, и он проявился у таких людей. Им некуда пойти с ним, когда нет войны. Военная служба в мирное время с ее дисциплиной им не годится. Не для них все профессии, не требующие таланта выживания. Они могли бы стать спасателями, парашютистами, летчиками-испытателями, космонавтами.

Это типы пассионарных (страстных) личностей, не преступающих норм военной морали. В мирную жизнь они войдут с чистой совестью.

Разбуженная аморальность

Но есть личности, у которых аморальность войны пробуждает пороки души, формирует страсть к преступлениям, или нарушает их психические и физические способности без большого вреда другим, но изнуряя их самих.

«Героические убийцы». Война, как и прочие экстремальные ситуации, притягивает к себе людей, стремящихся к риску, игре, где на кон ставится их благополучие, а то и жизнь. Не сознавая того, они в душе борются с собой. Одни делают это, «играя» своей и чужими жизнями, постоянно утверждая свое достоинство. У таких людей эмоции могут расщепляться, удваиваться. Страх, пронизывающий душу, сладостно распят страстной смелостью души. Страх может совмещаться с радостью, весельем, гневом.

Бывает и другой вариант того же типа «героических убийц». Терпящие поражение в борьбе с самими собой, падшие в душе под гнетом своих пороков, они упиваются страхом перед своей мерзостью, перед подлостью своих поступков. Их тянет к подчас опасной жестокости, чаще в отношении к слабым, беззащитным, безоружным. Потом возникают мучения стыда. Им не помогают мысли об исполненном долге. Их прибежище - наркотики, алкоголь, извращенный секс.

У них преобладает страсть убивать живое, лучше - людей. Прорастают на воине и такие личности, которые боятся боя, но рады стать палачами, даже если в этом нет необходимости. У некоторых страсть к убийству, садизму может вспыхивать, помрачая разум. Потом они плачут

и каются в ужасном содеянном. Но в их раскаянии уже зарождается ручеек сладострастия, текущий в страстную реку новых злодеяний.

После войны «героическимубийцам» остается стать профессиональными киллерами, а кто-то из них превратится в маньяка-убийцу. Можно ли восстановить человечность такого человека? Можно, но трудно.

«Мародеры-грабители» тоже могут быть страстными. Нормальная тяга к накопительству добра у одних - после пережитых эмоций боя, у других, кто со страхом уклонялся от боев, может вырастать в грабительскую страсть.

На войне рушатся под бомбами дома, созданные чьим-то трудом. Брошенные вещи, еще вчера радовавшие владельцев, выглядят жутко, как бы говоря: «Убитым ничего не нужно... Бери, пока живой!» В подсознании свидетеля разрухи после боев, наверно, всегда не вполне осознанный, протест против того, что имущество пропадает. При этом возникает, опять же неосознанно, стремление спасти, сохранить хотя бы наиболее ценное, приглянувшееся. У иных людей от невольного побуждения «Сохранить!» один шаг до неукротимо страстного «Взять! Присвоить!». А если хозяин ценностей еще жив? Тогда - «Надо ускорить то, на что он обречен: убить, ограбить!» Конечно, на войне у «убийцы-мародера» эти рассуждения лишь в подсознании. Мыслит он конкретней и циничнее: «У меня автомат- могу и буду грабить, не оставляя живых свидетелей».

В мародерстве и расплата за страх, и лихость мести к поверженным, и как бы устройство своего будущего с помощью боевых трофеев, завоеванного богатства. Военная добыча - финал любой войны. Мародерство обречено выходить за пределы дозволенного военного грабежа. Однако аморальность войны не делает несуразными попытки обуздать мародеров.

Можно ли психологически выправить аморальных участников войны, вернуть им нормальное человеческое состояние разума и влечений? После некоторых войн государственные власти принимали отрицательное решение, и такие люди негласно уничтожались.

Однако нельзя недооценивать силу добра. Понимание душевной драмы человека, терзающегося своим преступным прошлым, терпение и любовь, а также религия исправляют и закоренелых преступников.

Изменения сексуальности

«Гиперсексуалы войны». Эмоциональный накал боя, где сплавлены ярость и страх, может оборачиваться диким сексуальным влечением к случайно оказавшейся в поле зрения женщине. Эта страсть зарази-

тельна. Отсюда групповые изнасилования на войне. Слабость сексуальной жертвы провоцирует эту страсть. Поэтому насилуют девочек.

Обилие Смерти, трупов пробуждает в подсознании воинов страсть к возобновлению Жизни, к зачатию новых жизней, новых людей. Но уже не «чужих», а «своих». Зачатию в женщине, которую воин-победитель делает «своей», насилуя ее.

Садомазохизм как «разрядка» боевого накала может принимать дикие, извращенные формы. Одни, пристрастившись к сексуальному садизму, становятся моральными уродами и преступниками. Другие, не в силах ни забыть о своем сексуальном зверстве, ни излить душу кому -нибудь, заболевают «посттравматическим стрессом». Лечение возможно, желательно и часто успешно.

«Гипосексуалы войны». Пережитая опасность, картины Смерти, собственное участие в боевых убийствах могут создавать у бойцов невротическое (депрессивное) состояние со снижением тяги к Жизни (и к продлению рода). Каждая жизнь кажется жестоко обреченной на смерть. И ненужным - зачатие новых жизней. Сексуальный позыв оказывается подавленным. Возникает временная сексуальная импотенция. Особенно она заметна скрывающим ее людям, когда они знают о «гиперсексуалах войны».

К вернувшимся с войны «гипосексуалам» жены и подруги должны относиться с терпеливой нежностью. Ни в коем случае не насмехаясь над их временной сексуальной несостоятельностью, не требуя от них «боевого секса» и не подозревая их в том, что они будто бы «израсходовались на фронтовых подруг». Сексуальная потенция у ветеранов всегда восстанавливается, если их не смущать и не усиливать их невротич-ность. Помощь врачей-сексологов может оказаться для них полезной.

«Барышники войны» На войне человеку не скрыть своих плохих свойств. Выплывают даже те, о которых он и сам не знал в мирной жизни. Потому, что предельное психическое и моральное напряжение (а без него там не спасешься от опасностей, не выживешь) выявляет глубинные свойства души - смелость-трусость, преданность-неверность, честность-бесчестность. Худшее, что может выявить война, -способность, ау иных даже склонность, «продавать жизни» своих соратников, наживаясь на войне: продавать врагам оружие, боеприпасы, военные сведения и планы боев. Радость получения барыша оттесняет стыд и, более того, дарит подлое оправдание

«барышнику войны», предавшему и продавшему своих «боевых друзей». Да и не друзья они ему. Их «другом» он никогда не был. Такой «барышник» всегда садист (получающий удовольствие от своих подлостей) или даже садомазохист (которому приятно чувствовать сладкие муки своей вины и раскаяния).

Бессовестность- врожденное свойство или результат плохого воспитания? Пытаясь ответить на этот вопрос, учителя и юристы расходятся во мнениях. Однако в последнее время ученые генетики и психологи сходятся на том, что продажность и предательство (когда они не просто от страха, а ради сладострастного получения барыша за жизнь, казалось бы, своих близких людей) это врожденное психическое свойство. Можно сказать, моральное уродство.

Уродство это особое. Оно не проявляется, пока нет смертельного риска боев, пока человек не испытал азарта «игры», где на кону жизни и смерти не чужих ему людей - офицеров и солдат его же армии. Вот они теплые, живые, а вот уж умерли, убиты, «груз-200» малой скоростью везут, похоронки пошли, родственники плачут, а у «барышника войны», как говорится, - «кайф».

«Барышник» на войне не просто наживается. Он чувствует себя «хозяином» не только продаваемого врагам оружия или военной тайны, но и распорядителем солдатских судеб, «хозяином» жизней предаваемых людей. Раз почувствовав такую «сладость» подлой и тайной власти, человек ищет ее еще, как наркотика. Он находит, да и сам создает обстоятельства, способствующие (так сказать, организационно) «военному барышничеству».

Как правило, «барышники войны» не раскаиваются в своих подлостях, с удовольствием о них вспоминают среди таких же негодяев. Однако есть среди них некоторые, потрясенные своим собственным горем, если оно случилось, кто обретает истинное раскаяние. Оно, видимо, «блокирует» генный комплекс «сладостной бесчестности», превращая его в «страстное покаяние». Только при накале эмоций виновностиу них возможен суицид, но не при долгих переживаниях раскаяния.

«Посттравматики» Наиболее заметны после всякой войны инвалиды с покалеченным телом - без рук, без ног и люди с покалеченной психикой. Еще после вьетнамской войны возникло понятие «посттравматический стресс», то есть стресс, все вновь и вновь возникающий из незаживающих ран души.

У таких людей нарушено восприятие: любой хлопок автомобиля, и они готовы вжаться в землю, прячась от «взрыва». Не могут они, сокращая путь, пройти по газону - чудятся мины в траве.

«Посттравматики» мнительны, обидчивы. Им кажется, что их недооценивают, унижают, не понимают. У «посттравматиков» нарушаются взаимоотношения в семье, на работе, в быту. С невоевавшими друзьями нет общих тем для разговоров. Военная травма заставляет бывшего солдата вновь и вновь вспоминать о воине. Действия «посттравматиков» нередко жестоки, решительность их подчас неуместна, суждения слишком прямолинейны Если у такого человека войной подорвано еще и здоровье, то жизнь для него - мученье.

«Посттравматический стресс» хорошо изучен. Известно, как излечивать от него. Лечение долгое и трудное. Здесь мы не пишем об этом. «Посттравматический стресс» рано или поздно проходит. Чтобы быстрее угасали душевные страдания, ветерану нужна помощь. И не столько психологов, врачей (где их найти?!), сколько близких людей. Покалеченные души лучше всего лечат терпенье и любовь, терпеливая любовь и прощенье военной грязи и гадостей, которые долго не могут смыть со своей души состаренные войной мальчики-солдатики. Бывает, что не легко «вынырнуть» из воспоминаний о военной грязи оказавшимся в ней вполне зрелым мужчинам: контрактникам, служащим МВД.

Последствия «чеченской войны» будут влиять на их жизнь многие годы. Чтобы предотвращать несчастья «посттравматичесюго стресса», нужна федеральная и региональные службы психологической реабилитации чеченских ветеранов. Психологов в России мало. Специалистов по реабилитации ветеранов войны- почти нет. Их надо готовить.