Глава ii минный террор на дорогах

После гибели тысяч людей в США 11 сентября 2001 года стало очевидным, что отвратительным наследием, которое

XX-й век передал XXI-му, оказался террористический интернационал. В России он использует землю чеченцев как полигон для испытания боевых методов экстремального мусульманства.

К юнцу 2000-го года война в Чечне приобрела особую форму, вступила в новую фазу. Там возникла «минная война».

Что на войне главное? Не победа И не поражение. На войне главное- смерть!

Вспомним военные лозунги:

- По беда или смерть!

-Лучше смерть стоя, чем жизнь на коленях!

Смерть - главная героиня войны Главное пугало войны А для иных смерть - приводной ремень героизма. Героизма как лучшей, приятнейшей для всех человеческой самореализации.

Формой смерти определяется та или иная форма-фаза войны. Психо-логических особенностей у минной войны- две. Первая в том, что смерть спрятана и неподвижна. Она как бы живой погребена в землю. Смерть там спит.

Вторая психологическая особенность в том, что «минную смерть» может и должен разбудить сам обреченный на гибель. Ондолжен наступить, наехать на фугас, на мину, оказаться рядом с нею. И тогда она взорвется, или ее взорвут часовым ли механизмом, или радиоволной. Смерть проснется. Обреченный сделает ее своею. Подвижностью, бое-

вой неугомонностью гибнущий приближает и обретает свою смерть на минной войне.

Под сидящего, стоящего мину не подложишь. Для неподвижного солдата на войне подвижной должна быть сама смерть: пуля, ракета, летящий осколок снаряда, бомбы.

Мина-растяжка на дереве

В январе двухтысячного года в Черноречьи (на лесистой окраине города Грозного) российские военные согласились подвезти меня на бронетранспортере. На нем сидело человек восемь солдат ли, офицеров .. сразу не отличишь, ведь в Чечне знаков различия не носят, чтобы чеченцы офицеров не отстреливали.

Меня посадили позади башни на старой подушке от какого-то, конечно, чеченского дивана. Дорога петляла в зарослях. Вдруг БТР толчком дернулся и встал. Впереди, на дороге метрах в пятидесяти солдат в МВДшной форме что-то кричал, махая рукой. Рядом с ним из-за деревьев вылезли еще двое.

А прямо перед нами, метрах в восьми поперек дороги серебрилась ниточка. То ли леска, то ли провод, натянутый снизу вверх, уходил в листву.

- Растяжка!.. Три снаряда на дереве! - кричали нам МВДшники.

Такая мина-растяжка, взрываясь, сметает, разрывая на куски всех сидящих на броне, а бронетехнику чеченцы захватывают неповрежденной взрывом.

До растяжки нам оставалось жить доли секунды. Развернувшись, мы поехали другой дорогой.

Разный «минный стресс»

Тогда, после несостоявшегося взрыва, я заметил, как изменилось поведение, можно сказать, настроение у всех на броне БТРа.

Только один, до инцидента с растяжкой сидевший, как и все, лег, когда опасность миновала, скорчившись, закрыв побледневшее лицо рукавом. Остальные, напротив, оживились, сразу все заговорили, смеялись.

Казалось, нет ничего особенного в этих двух противоположных изменениях поведения. Хорошо известно, что стресс всегда вызывает у одних активную, у других пассивную реакции. Однако все оказалось сложнее.

Психологические исследования, проведенные нами на «чеченской войне», свидетельствуют о том, что «минный стресс», возникающий во

время езды по минированной дороге, не похож на другие формы военного стресса.

Если, например, под прицелом снайперов противника стресс делает большинство солдат и офицеров угнетенными, пассивно озлобленными, либо пассивно беспечными, то минный стресс, напротив, возбуждает, воодушевляет почти всех, едущих на броне, можно сказать улучшает настроение. И это несмотря на погибших, изувеченных взрывами мин на дорогах Чечни.

Исследования показали, что при поездках по Чечне у российских военных формируется своеобразный «минный синдром», состоящий из нескольких психологических комплексов. Их удается обнаружить лишь методами глубинной психологии. Об этих комплексах люди, проносящиеся на броне БТРов, конечно, не думают, как бы не знают. Но психологические комплексы действуют: создают настроение, влияют на поведение, формируют поступки, участвуют в организации боеспособности экипажей бронемашин.

Конечно, психологические комплексы- это условное, научное разделение сложнейшего массива человеческой психики. Ее сложность не постижима, но глубинная психология помогает понимать людей и облегчать им трудные ситуации.

Скорость - оргазм души

Первый психологический комплекс минного синдрома- радостное переживание скорости в пути. Наверно, каждый ощущал это в детстве. Наслаждение - быстро мчаться, проглатывая взглядом все новое и новое, несущееся навстречу и быстро уходящее мимо - в прошлое. Скорость рождает радость, экстаз.

Но есть боязнь взрыва мины в пути. Этот страх инвертируется (переворачивается), превращаясь в приятное ощущение; оно поглощается экстазом скорости. Более того, чувства людей на ревущей броне БТРов, танков становятся чем-то похожим на сексуальный оргазм.

Быстро мчаться, плавно качаясь, с каждым метром продляя свою жизнь. С каждой новой минутой она будто зачата заною. Кто зачат? Ты сам, проезжая на броне метры, километры дорогой смерти, даришь жизнь самому себе. Но уже себе другому, пронесенному сквозь смерть. Зачатие себя на каждом метре (с дрожью оргазма рокочущей брони).

Чем война не мужское занятие? Если бы не смерть бойцов-мальчишек, не оставивших потомства, если бы не гибель офицеров, оставляющих сиротствовать детей.

Наверно, то же ощущали древние наездники орды, мчащейся по землям сломленных врагов.

Конь - животное, часть всадника. Конь на скаку стремительно горяч, как и его хозяин-наездник. Кони стремительным галопом рвут про стран-ство, грохот копыт, как грохот гусениц и танковых моторов, разрывает, ломает надежды врагов на победу, на пощаду.

Проносящиеся на танке, на БТРе солдаты ощущают себя мчащимися на горячем живом существе, чувствуют себя частью живого, броневого динозавра. Рокот мотора заполняет ощущением мощи солдатские существа.

У некоторых опасность минирования дороги привносит привкус сладостной обреченности. Будто будущего нет, а танк несет в небытие. Тут и прошлое становится ненужным и ничтожным.

Психологический комплекс с экстазом от скорости, конечно, возникает не только у военных. Я ехал в Чечне с двумя журналистами. Чтобы лишний раз не стоять в очередиу российского блокпоста, они хотели проехать, минуя его, окольной дорогой. У чеченок журналисты спросили:

- Не заминирована ли она? Те говорят:

- Может быть, заминирована.

Журналисты, возбужденные скоростью и опасностью поездки, стали кричать:

- Может быть, и не заминирована!

- Раз так- поехали! Если наедем на мину, то при нашей скорости она взорвется под задним сиденьем, под Леонидом Александровичем! Все, что случится -опишем. Будет журналистская удача!

Возбужденные и радостные мы трое помчались в объезд блокпоста. Ни малейших неприятных ощущений у нас не было. Мы пели и веселились. А я чувствовал себя молодым.

Даешь пространство!

Второй психологический комплекс минного синдрома - чувство «овладения пространством», остающимся позади. Чувство победы над ним, над Чечней.

Лавина всадников в прошедшие века присваивала, конечно, не только пространство земли. Не убитые враги становились подданными пришельцев или рабами. Домасо всем уютом, еще не разграбленным ордой, уже ее собственность. То же ощущение присвоения пространства у солдат на

фоне, колесящих Чечню. Это архаическое чувство возникает независимо от того, жаждет ли человек такого «присвоения» или нет.

В этом виде психологический комплекс «овладения пространством» полезен солдату: бодрит, взрослит его, освобождает от страха. Но бывает неблагоприятное проявление этого комплекса.

Вознесение

Третий комплекс - ощущение вознесенности над землей. Сидя высоко на бронетехнике, солдаты чувствуют себя летящими над дорогой, над домами и жителями Чечни.

Надо отдать должное конструкторам, благодаря очень хорошей «ходовой части» российских танков, БТРов, они проносятся по камням, пням, через воронки от взрывов плавно и мягко. Солдат на броне не трясет, их не подбрасывает, не клонит в стороны. Плавно несутся они и кажутся себе вознесенными не только над Чечней, но и над «минной смертью».

Что-то похожее испытывают пассажиры огромных туристических автобусов на автострадах. Но туристы в них «вознесены» лишь над дорогой с многочисленными автомобилями, над проплывающими мимо пейзажами, а солдаты на БТРе «вознесены» еще и над смертью.

Пыль дорог

В сухую погоду, в жару пыль брызгами летит из-под гусениц танков, из-под больших колес БТРов. Земля в Чечне из мельчайших частиц. Горячий воздух поднимает их вверх на десятки метров, стеной, облаками пыли. В этих черных облаках призраками чудовищ отрыгивая солярную гарь, катит бронетехника У броневых чудищ живые головы, они замерли, нахохлившись. Это головы солдат, сидящих на броне.

И БэТэРы, и солдатики на них покрыты слоем пыли. Пятен камуфляжа не видно, их покрыла чеченская земля.

Головы солдат, едущих на броне, до бровей повязаны ко сынками. Лица до глаз замотаны тряпками или в масках. Все земляного цвета: танки и БТРы, одежда и лица. Автоматы и гранатометы тщательно обмотаны излохматившимися тряпицами, надо уберечь оружие от пыли.

Чеченцы, глядя на российских солдат, проносящихся на броне, ворчали:

- Боятся нас - лица скрывают.

Нет. Солдаты не боятся. Страх вытеснен скоростью и... пылью.

Прапорщик говорил мне:

- Пыль на марше - не хуже дымовой завесы, чеченам БТР почти не виден, из гранатомета или автомата им не попасть в нас.

У солдат и офицеров после многочасовых, многодневных маршей по равнине сквозь пыль, она пропитывает всю одежду. Черные тела под черным нательным бельем я видел в солдатской бане. В 15-м полку Таманской дивизии баню «развернули» из специального фургона в лесу, менее чем в километре от чеченских укрепленных позиций в окруженном тогда Грозном. Нет слов, чтобы описать радостных солдат с вениками, выходивших из парилки окунуться в холодном январском ручье.

Рассказывали, что солдатский бушлат б/у (куртка «бывшая в употреблении») так пропитан пылью, что тяжелее нового на 800 граммов. Это значит- солдат носит на себе почти килограмм чеченской земли. У солдат после марша одежда и лица земляного цвета. Волосы на головах торчат земляными клочьями.

Пыль обезличивает. В сумерках бойцы, как движущиеся глыбы земли! Одинаково печальными кажутся глаза, слезящиеся из-за пылевого конъюнктивита.

Военные психологи отметили, что эта обезличенность кажущаяся. Когда солдаты стали вроде бы не отличимыми друг от друга, тогда для каждого из них оказались очень значимыми их глубинные психологические особенности: различия мышления и эмоций, манеры поведения, способность подчиняться и подчинять. Став как бы одинаковыми внешне, солдаты начали лучше понимать и ценить друг друга Быстрее возникала боевая привязанность, тяжелее была потеря погибших.

Под слоем одинаковой пыли психологические и моральные различия стали заметнее. Бойцы стали душевно ближе и дороже друг другу.

Конечно, были и «проблемные личности». Военный психолог рассказал мне о контрактнике. Пыль, покрывавшая его в рейсах на бронетехнике, представлялась ему могильной землей, под которой его начали хоронить.

Мнимая гибель

Ну а как же тот военный, скорчившийся ничком на БТРе после несостоявшегося взрыва мины-растяжки, упомянутый в начале этой главы? Надо сказать, что «минный синдром» может у некоторых, у немногих людей проявляться в виде неблагоприятной пассивной формы военного стресса: нарастают замедленность и неуклюжесть (неточность) движе-

ний; разлаживаются боевые навыки, которые раньше, в неопасной обстановке тренировками были доведены до совершенства; возникает психическая депрессия; частым становится плохое настроение. Таких людей всеща очень быстро укачивает при езде на броне. Их тошнит и рвет. Это «помогает» им оправдывать свой отказ от поездок с броне коло нной (и, может быть, спасает от гибели на мине).

Стараясь узнать, изучить переживания таких людей, я их опрашивал. Один контрактник мне сказал:

- Внутри БТРа ехать нельзя: при подрыве - стопроцентная гибель. Сверху на броне тоже ездить не люблю: чувствую себя голым, как ощипанная курица на кухонном столе, когда ее разделать хотят. Потому что в любую секунду чечен пулю в тебя всадит. И при подрыве фугасом -мало не покажется.

Не один он во время езды на бронетехнике чувствовал себя голым у всех на виду, ежесекундной мишенью для пули из автомата любого чеченского мальчишки. Это - неблагоприятная форма психологического комплекса «овладения пространством». Вместо «овладения» пространством - «беззащитность» перед окружающим пространством. Она заставляет человека съеживаться, бледнеть, вызывает общую слабость, тошноту. Будто бы к этим людям, еще не убитым, подступала смерть, умирание. Но таких людей с пассивной формой военного стресса, повторяю, меньшинство среди едущих на броне. У большинства- радостное воодушевление от скорости и опасности.

«Мнимое умирание» может стать более трагичным, когда человек, спасаясь от гнетастраха смерти, вдруг начинает представлять себяумер-шим, уже про шедшим через ужас смерти. При этом ему может представляться, что другие люди, сослуживцы, товарищи тоже мертвые уже: «Они до меня умерли».

Вот пример. В Чечне, в армейском батальоне заметили, что один недавно бравый офицер после гибели его друзей на мине психологически «сломался»: стал вялым, нелюдимым.

В его еще не отправленном домой письме заметили коллективную фотографию, где над головами офицеров были пририсованы кружочки, как нимбы на иконах. И надписи над ними: «Убит, убит, убит.». Но они ведь были живы!

Офицера подлечили и отправили домой.

Что же с ним произошло? У него была неблагоприятная форма «минного стресса» с опасно сильным психологическим комплексом «мнимого умирания». Им овладел ужас смерти, чувство тягостное, да еще и по-

стыдное. Такой человек ищет облегчения в общении с друзьями. Но вскоре не только себя, но и их начинает зачислять в обреченные на гибель. Друзья и соратники видятся ему мертвыми; невольно думается: «Пусть я погибну после них!» Возникает психологическая раздвоенность: облегчает, что не первым убит я, но гнетет постыдность этой надежды.

Военные психологи попытались дознаться, почему тот офицер над головами своих мнимо убитых сослуживцев нарисовал нимбы, как над святыми. После ненавязчивых психотерапевтических бесед с офицером выяснилось, что в мыслях у него было, вроде бы в шутку, примерно ют что: «Моих друзей и меня ждет святая смерть, мученическая, за веру в Россию, геройская. Они и сейчас живут святыми, обреченными на гибель. Моя смерть будет запечатана в почтовом конверте вместе с фотографией. Мне осталось жить до того момента, когда письмо вскроют дома. Я запечатаю на время свою смерть». Вот такая самобытная «магия». Это не болезнь, но болезненное состояние.

Письмо того офицера не было отправлено, а он живым и здоровым уехал домой.

Такое не часто, но случается. А рисование нимбов над головами на фотографиях одно время было модным в одной воинской части, воевавшей в Чечне. Эта мода быстро прошла.

Недавно в переходе московского метро я слышал, как пел, собирая подаяние, ветеран «чеченской войны»:

Я убит под Бамутом,

а ты - в Ведено. Как Иисусу воскреснуть

нам, увы, не дано. Ты прости меня мама,

что себя не сберег. Пулю ту, что убила,

я увидеть не смог

Эти слова говорят о смерти автора Но она не случилась. Ведь он живой поет о себе умершем. Так пел и Александр Галич о Великой Отечественной войне.

Мы похоронены ще-топод Нарвой, Под Нарвой, под Нарвой.

Мы были и нет. Так и лежим, как шагали- попарно,

Попарно, попарно. И общий привет.

Такие песни - психотерапия. Они лишь образно приобщают живых героев к мертвым. И освобождают выживших от чувства вины перед павшими.