Гитлер приказывает удержать город на Волге

Снова зазвонил телефон. Начальник оперативного отдела группы армий требовал данных о положении на нижнем Чире.

— Пока без перемен, — ответил я. — А как обстоят дела на других участках нашей армии?

— XI армейский корпус и XIV танковый корпус сражаются, имея в тылу Дон, IV армейский корпус, опираясь на Сталинград, отбивает ожесточенные атаки с юга. Прибыв на командный пункт в Гумраке, Паулюс советовался со всеми командирами корпусов, с которыми удалось установить связь. Они единодушно предложили вновь поставить вопрос об отводе 6-й армии за Дон. Группа армий немедленно поддержала это предложение. Но только что поступил ответ из ставки Гитлера. Слушайте внимательно. Согласно приказанию фюрера, 6-я армия должна при всех обстоятельствах удерживать Сталинград и фронт на Волге. Если из-за прорыва на флангах станет необходимой круговая оборона, то, продолжая удерживать Сталинград, организовать круговую оборону. Командный пункт армии должен быть перенесен в район северо-восточнее Калача. IV армейский корпус, 297-я пехотная дивизия, 371-я пехотная дивизия, 29-я моторизованная дивизия 4-й танковой армии передаются 6-й армии!

Полковник Винтер на том конце провода сделал короткую паузу, словно он хотел дать мне время, чтобы я мог освоиться с приказом Гитлера. Затем он продолжал:

— Командование армии немедленно возразило против этого приказа, так как нет возможности осуществить переброску войск, необходимых для образования круговой обороны. Нет свободных частей, необходимых для того, чтобы заполнить бреши на флангах армии, не ясно, можно ли снять части из города, а на вновь образуемом рубеже обороны нет укрепленных позиций, нет там и лесоматериала для устройства позиций и убежищ.

— Этот приказ занять круговую оборону целой армией — безумие, — вырвалось у меня. — А что станется с нашими дивизиями, сражающимися западнее Дона?

— Их следует, по приказу Гитлера, отвести на восток через Дон, — сказал Винтер. — Но, независимо от точки зрения генерального штаба, сделайте, Адам, все возможное для того, чтобы удержать плацдарм и оборону по реке Чир.

На этом разговор закончился. Ясно, я не пожалею сил для того, чтобы удержать порученный мне участок. Но что ждет фактически окруженные 20 немецких и 2 румынские дивизии? Какая же это все-таки гнусность со стороны Главного командования сухопутных сил! А должен ли вообще Паулюс выполнять приказ, отданный Гитлером? Не должен ли он, опираясь на свою неизмеримо большую осведомленность, действовать самостоятельно, прорываться на юго-восток, пока еще не поздно?

Сколько ни думал я над создавшимся положением, в одном я был уверен: Паулюс — до глубины души дисциплинированный и послушный солдат. Он скорей погибнет вместе со своей армией, чем взбунтуется. Генерал Паулюс был мне внутренне весьма близок и как начальник, и как человек. Я сочувствовал ему, понимая, какой душевный конфликт он переживает. Я жалел, что в эти тяжелые часы не мог быть вместе с ним на передовом командном пункте под Гумраком.

Телефон зазвонил снова в этот полночный час. Паулюс по все еще не нарушенной линии связи осведомлялся, как у нас обстоят дела и когда штаб армии перейдет в Тормосин. Печально отозвался он на мой доклад:

— Котел уже замкнулся, Адам.

— Но, господин генерал, сюда беспрестанно прибывают отставшие солдаты из района восточнее Дона. Следовательно, кольцо окружения не очень плотное.

— Какая от этого польза, если мы прикованы к городу, — прозвучал горький ответ.

Из некоторых его слов я уловил, что командование группы армий «Б», разделявшее мнение Паулюса о необходимости прорываться из окружения, не склонно было действовать под собственную ответственность. Более того, оно указало ему на то, что он должен до получения новых директив выполнять приказы Главного командования сухопутных сил.

Станция Чир замолкла

Усталость в конце концов одолела меня. Но недолго длился сон, принесший забвение. Около двух часов ночи меня бесцеремонно разбудили. Передо мной стоял полковник Арнольд, начальник связи армии.

— Комендант станции Чир больше не отвечает. Мои линейные дозоры доносят, что в направлении железной дороги происходит сильная ружейная и пулеметная перестрелка. Пока я еще не знаю подробностей. Оперативная группа Микоша выслала разведку к станции Чир.

Я вскочил со своего матраца.

— Вызвать тотчас же ко мне коменданта Нижне-Чирской и капитана Гебеля.

Я ощутил всю тяжесть ответственности за укрывшихся в городе измученных солдат, за оружие и снаряжение. Ответственность за оказавшуюся под тяжелой угрозой 6-ю армию.

Вызванные ко мне офицеры немедленно явились. Я проинформировал их о последних событиях.

— Капитан Гебель, — сказал я, — немедленно вышлите новую разведку. Я должен безотлагательно узнать, какова обстановка на станции Чир, где находятся передовые отряды противника. Сообщите нашим разведчикам, что оперативная группа Микоша также ведет разведку в направлении станции Чир.

Коменданту города я приказал усилить караулы у выходов из населенного пункта и разведать местность между городом и станцией.

Из телефонных переговоров с группой Микоша выяснилось, что еще не получены данные разведки. Полковник опасался, как бы не попасть в окружение в связи с продвижением противника на юг. Я осведомил его, что с наступлением дня западнее Верхне-Чирской на равнине, примерно в 2 километрах южнее железной дороги, мы введем в дело усиленную боевую группу. Далее я ему предложил установить тесное взаимодействие с оперативной группой полковника Чекеля на придонском плацдарме. Фланги обеих групп сходились у разрушенного железнодорожного моста через Дон.

Поднять по тревоге штаб армии, доложить обстановку командованию группы армий «Б», организовать разведку и обозначение пути в Тормосин — таковы были мои дальнейшие действия. Тем временем разведка донесла, что противник своими передовыми частями оседлал железнодорожное полотно у станции Чир, а его патрули просочились к югу, хотя и отошли назад, когда с нашей стороны был открыт огонь.

На востоке забрезжил рассвет, занимался новый день, 23 ноября. Офицеры штаба продолжали ликвидировать пробку у южного выхода из города. Угрюмо и неохотно выполняли водители отданные им распоряжения. Настроение мгновенно изменилось, когда один из курсантов офицерской школы вскользь заметил, что русские уже оседлали железную дорогу. Тупое безразличие сменилось лихорадочной деятельностью.

Сильнее приказа был страх — он побуждал действовать молниеносно. Капитан Гебель организовал в школе в Нижне-Чирской сборный пункт для солдат, отбившихся от своих частей. Со всех сторон туда прибывали отряды под командованием курсантов офицерской школы. Они были вооружены и обеспечены боеприпасами, так что сразу можно было формировать роты и батальоны. Преподаватели офицерской школы были назначены командирами батальонов, курсанты — командирами рот и взводов.

Вновь сформированные части немедленно заняли указанные им позиции. К середине дня первые батальоны уже стояли, готовые к обороне, западнее Верхне-Чирской. Командование ими я возложил на капитана Гебеля. Ему, наверное, и во сне не снилось, что придется командовать таким пестрым, наскоро сколоченным отрядом. В основной массе это были солдаты из службы тыла, полевой почты, строительной организации Тодта. К ним присоединилось небольшое количество солдат, отставших от тех дивизий, которые подверглись удару советских войск, а также солдаты-отпускники. Они были вооружены винтовками, пистолетами и тремя ручными пулеметами. Особенной бодрости это не внушало. Но все они стремились помочь своим товарищам, оказавшимся в окружении в районе между Волгой и Доном. Известие о том, что котел замкнулся, подтвердил мне квартирмейстер 6-й армии капитан генерального штаба Тюмплинг. Он участвовал в оборонительных боях под Калачом и, убегая к Дону, наблюдал, как советские клещи сомкнулись восточнее Сталинграда.

За несколько часов стало пусто в Нижне-Чирской. Очистились проезжие дороги. Я передал полковнику Зелле командование штабом и поручил ему перенести штаб в Тормосин, а сам остался в Нижне-Чирской. Теперь моей главной задачей было добыть противотанковые пушки, артиллерию, минометы и танки для боевых групп. Без этого оружия они не могли оказать противнику серьезное сопротивление. Я уже рано утром по телефону приказал нашим мастерским в Тормосине все отремонтированные орудия, танки и пулеметы как можно быстрее, не позднее вечера, доставить в Нижне-Чирскую. Действительно, во второй половине дня стали поступать первые орудия. Полковник Зелле, прибыв в Тормосин, энергично поддержал это мероприятие. Он буквально все дочиста вывез из мастерских, заставил ремонтные отряды работать днем и ночью и почти ежедневно доставлял оружие и боеприпасы.

Подхлестываемые страхом…

Я стремился побывать во всех боевых группах. На легковом вездеходе я проделал в обратном направлении тот путь, по которому прибыл не более суток назад. Уже накануне никак нельзя было сказать, что на дороге сохраняется порядок. Но теперь я не находил слов, пораженный тем, какой хаос порожден паническим бегством.

Не прекращался поток солдат, подхлестываемых страхом. К моей машине приблизился отряд, состоявший примерно из двадцати немцев и румын. Все они были без оружия, небриты, в лохмотьях.

— Откуда идете, к какой части принадлежите? — спросил я немецкого унтер-офицера.

— Мы из 4-й танковой армии. Мы отстали от наших частей. Русский следует за нами по пятам, господин полковник.

— Это чепуха. Вы видите, я еду туда, откуда вы пришли. Там уже развернут новый фронт. Почему вы не воюете? Вы что, решили бросить своих товарищей на произвол судьбы? И где вообще ваше оружие?

— Мы водители, господин полковник. Наше оружие в машинах.

— А где машины?

— Мы были вынуждены их оставить в одной деревне. Иначе мы бы не выбрались. Повсюду уже русские. Уже два дня мы голодаем.

— Явитесь к коменданту Нижне-Чирской, это вон то селение за лесом. Там вас накормят. И выспитесь прежде всего как следует, тогда все предстанет в другом свете.

Они провожали меня удивленными взглядами, когда моя машина вновь двинулась по направлению к Верхне-Чирской. Видимо, им было непонятно, как можно ехать навстречу страшной опасности. А я не понимал, как могли так быстро пасть духом немецкие войска, как случилось, что так безвольно отступили те самые солдаты, которые всего несколько месяцев назад, уверенные в победе, шествовали по донским степям. Был ли это страх за собственную жизнь? Или боязнь плена? Усомнились ли они, наконец, в самом смысле войны?

Оборона без тяжелого оружия

В Верхне-Чирской я встретил полковника Микоша. Его боевая группа развернулась всего на расстоянии около полутора километров от противника. Но ее землянки и окопы были хорошо оборудованы. Солдаты по очереди могли поспать в домах, расположенных за линией фронта, которые, однако, то и дело обстреливались из «катюш». А у Микоша не было ни одного орудия или миномета для того, чтобы отвечать противнику. Еще более серьезным было положение боевой группы полковника Чекеля на придонском плацдарме, которую я вслед за этим посетил. Она окопалась на опушке леса, и ее то и дело атаковали небольшие советские подразделения, не дававшие солдатам покоя. Отсутствие тяжелого оружия было для них еще опаснее, чем для Микоша.

— Без артиллерийской поддержки, — заметил полковник Чекель, — мы здесь долго не продержимся. Нам необходимо хотя бы несколько танков.

— Мастерские в Тормосине направят в Нижне-Чирскую все исправные тяжелые орудия, подвезут боеприпасы. Я надеюсь вам завтра кое-чем помочь, — утешал я его, добавив еще несколько слов о предпринятых утром оборонительных мерах. Затем я отправился дальше к вновь созданной боевой группе Гебеля. В соответствии с отданным приказом она окопалась западнее Верхне-Чирской, километрах в двух южнее железной дороги.

Отряд капитана Гебеля численностью примерно 150 человек имел только одну полевую кухню. Этого, конечно, было далеко не достаточно. Но множество полевых кухонь находилось на дороге, по которой отступали войска. Я разрешил Гебелю забирать оттуда все, что ему может пригодиться: машины, снаряжение, боеприпасы и оружие. Что-то подозрительное происходило на его левом фланге. Куда бы его разведка ни направлялась, ей нигде не удавалось обнаружить хотя бы одного немецкого солдата.

— Противнику достаточно ночью продвинуться вон по той дороге вдоль реки Чир, и мы окажемся в ловушке, господин полковник.

— Сейчас же после моего возвращения я запрошу у группы армий подкрепления. Вы немедленно получите от меня ответ… Есть ли у вас связь с Нижне-Чирской?

— Есть, господин полковник. Только что я говорил с дежурным.

Несколько успокоенный, я возвратился назад. Конечно, без тяжелого оружия положение у нас отвратительное. Но если бы противник хотя бы на несколько дней оставил нас в покое, мы могли бы укрепить полосу обороны.

Я считал целесообразным, чтобы все три боевые группы находились под единым командованием. Это усилило бы их боеспособность в случае наступления русских. Я решил в тот же день переговорить об этом с командованием группы армий.

За время моего отсутствия наш офицер, преподаватель военного училища в Суворовском, сформировал еще шесть рот из отставших солдат. Я их тотчас же под его командованием отправил на передовую. Во взаимодействии с боевой группой капитана Гебеля они обеспечивали по обе стороны Чира дороги, идущие вдоль реки. Так был усилен еще один опасный участок обороны. Мало-помалу бремя забот становилось легче.

Фронт получил еще и другую желанную помощь. Комендант города доложил, что 22 ноября прибыли в Нижне-Чирскую полностью укомплектованная ротная хлебопекарня и взвод полевой скотобойни. Они удрали от танков противника, что при создавшемся положении трудно было поставить им в вину. Обе эти части я сразу же включил в состав боевых групп.