Я пехотная дивизия перед наступлением

Между 15 и 16 часами я прибыл на командный пункт 76-й пехотной дивизии. Он был размещен в роще, непосредственно за исходными позициями полков. Перед палаткой, на опушке, стоял рабочий стол командира дивизии. За ним сидел генерал-майор Роденбург, склонившись над картой, на которой была обозначена полоса наступления и намечены рубежи. Рядом с ним стоял его начальник оперативного отдела подполковник Брейтгаупт. Я сказал моему водителю, чтобы он подъехал к самому столу. Подполковник в гневе пошел нам навстречу: кто же это осмеливается так близко подъезжать на машине? Но, узнав меня, он обрадовался необычайно. Мы не виделись с осени 1936 года. Тогда мы оба командовали ротами в одном и том же батальоне в Гиссене и Вормсе. Я всегда находил общий язык с Брейтгауптом, который был сыном крестьянина и уроженцем Тюрингии.

Роденбург приветствовал меня:

— Как это хорошо, Адам, что вы нас хоть разок навестили. Мы часто вас вспоминали. Если бы вы приехали часом раньше, вы застали бы генерала Паулюса. Он приехал к нам из 295-й дивизии и долго с нами беседовал.

— Ну как, командующий остался доволен? — спросил я.

— Кажется, да, — ответил Брейтгаупт. — Он потребовал, чтобы мы ему подробно доложили, как мы собираемся наступать. Он одобрил наши приказы, затем я сопровождал его в расположение пехотных полков, которые заняли исходные рубежи для наступления, а под конец он посетил наблюдательный пункт артиллеристов.

— Как вы оцениваете перспективы, успех будет, господин генерал?

— Как вы знаете, я оптимист. Наши подготовительные мероприятия, несомненно, не остались незамеченными противником. Но мы справимся с задачей. До сих пор я всегда мог положиться на моих бранденбуржцев.

Брейтгаупт добавил:

— Паулюс беседовал с саперами. Все подготовлено. Как только мы отбросим противника на противоположном берегу, саперы тотчас же начнут наводить переправу. До того как мост будет готов, противотанковые части и артиллерия двинутся вслед за пехотой на понтонах. Артиллерийские наблюдатели пойдут вместе с первым наступающим эшелоном. Мы думаем, что все должно пойти хорошо и сильное сопротивление противника будет сломлено.

Я знал Брейтгаупта лет шесть или восемь; уверенный в себе, оптимистичный, он не пугался и самой трудной задачи.

— Как настроение в войсках, Брейтгаупт?

— Ах вот что вас беспокоит! Этот же вопрос задал мне и Паулюс. Что вам сказать? Вы ведь хотите побывать еще в полку Абрагама, там вы сами увидите, каково настроение. Мы довольны солдатами.

Мне пора было ехать к Абрагаму; я хотел поспеть на наш командный пункт еще до наступления темноты. Простившись с Роденбургом и Брейтгауптом, я отправился в путь, но одна мысль не давала мне покоя: сойдет ли все так гладко, как предполагают Роденбург и Брейтгаупт? Конечно, Брейтгаупт дельный человек. Но противник знает, что его ждет. Он, наверное, не бездействовал. Меня сопровождал связной полка, прикомандированный к штабу дивизии, — живой юноша с блестящими глазами. Я спросил его:

— Ну, как обстоят дела у вас в полку?

— Мы надеемся, — ответил с готовностью солдат, — что сейчас все пойдет полным ходом и мы наконец попадем в Сталинград. Помотались мы по степи достаточно и радуемся, что нас ожидает длительный отдых. Всем надоела степь. Здесь ведь и жилья настоящего не найти. Во Франции было гораздо лучше, вот куда все бы с удовольствием вернулись.

— А удастся вам пробиться до самого Сталинграда?

— Наш полк, господин полковник, еще никогда ни перед чем не отступал. С последним пополнением к нам снова прибыло много старых солдат. Они, правда, бузят, но, когда надо, свое дело делают. Многие из них были не раз ранены, это лихие фронтовики, на них наш полковник может надеяться.

— Вот прекрасно, тогда у вас все должно пройти гладко.

— Вон там, господин полковник, командный пункт полка. — Солдат указал на молодой лесок невдалеке от нас.

Абрагам уже ждал меня, Брейтгаупт дал ему знать о моем прибытии. Мы не виделись с начала войны. Здороваясь с ним, я заметил, что он мало изменился. Но может, мне показалось, что он холодно со мной здоровается?

— Так-то, Адам, а я уж считал, что адъютант армии забыл своих старых товарищей.

— Но ведь вы знаете, что у нас творилось последние недели. Только сегодня, перед началом наступления, стало потише. И я тотчас же воспользовался этой возможностью, чтобы посетить моих старых друзей.

— Да ведь я пошутил, дорогой мой, — ответил Абрагам. — Я же очень рад, что мы наконец увиделись. Вот было бы славно, если бы у нас здесь нашлась хоть одна бутылочка из тех многих, которые мы с вами опорожнили в Трире. Но ведь в этой выжженной степи не хватает даже питьевой воды.

Мы отправились сквозь редкий лесок по направлению к Дону. Не видно было ни одного солдата. Только указатели свидетельствовали, что здесь на исходных рубежах разместились десятки частей. Провода висели на ветках деревьев, минометы были замаскированы в кустарнике. Выйдя из лесу, мы наткнулись на небольшой деревянный щит, укрепленный на дереве. Надпись на нем гласила: «Наблюдательный пункт командира полка». Стрелка указывала дорогу к Дону, и мы зашагали вдоль глубокого оврага.

— Он спускается прямо к реке, — объяснил Абрагам. — Это одна из лощин, возникших в результате эрозии, так называемая балка.

— Я слышал об этом. Но сегодня вижу впервые, как выглядит подобный овраг. Удивительно, какую работу проделала вода. Тут, наверно, можно разместить целую роту.

— Даже больше. В этой балке нашлось место по меньшей мере для двух рот. С полдесятка таких оврагов есть только на моем участке.

В густом кустарнике спрятался наблюдательный пункт. Дальше почва круто обрывалась у Дона, в его темных волнах отражалось вечернее солнце. Я взглянул на другой берег, там лежала степь. За нею где-то далеко находится большой город на Волге. Через стереотрубу я попытался рассмотреть расположение противника.

— Есть ли там вообще русские? — спросил я Абрагама.

— Разумеется, но они так хорошо замаскировались, что почти ничего нельзя заметить. Днем на берегу вовсе нет никакого движения. Между тем там есть пулеметные гнезда. Мы пытались соблазнить их удобными мишенями, но они и ухом не ведут — ни одного выстрела не раздалось с той стороны, даже ночью, когда у противника наблюдается некоторое оживление. Кое-какие пулеметные гнезда мы засекли. Посмотрите в стереотрубу: видите в перекрестье пулеметное гнездо?

Мне понадобилось по меньшей мере десять секунд, прежде чем я распознал пулеметное гнездо. Когда я снова повернулся к Абрагаму, мне показалось, что выражение его лица изменилось. Исчезла ироническая складка у рта. Губы были крепко сжаты. Глаза смотрели на меня серьезно, почти в упор.

— Если наши тяжелые орудия не подавят полностью позиции противника, переправа через реку обойдется нам очень дорого. Мы во всех подробностях договорились о координации действий артиллерии, минометов и саперов. Тем не менее многое осталось невыясненным.

— Я выдвинул бы противопехотные орудия как можно дальше вперед, чтобы можно было при появлении противника стрелять прямой наводкой.

— Так и сделано, в чем вы можете сами убедиться. Но меня интересует кое-что другое, — добавил командир полка. — Как обстоит дело с пополнением, которое, безусловно, понадобится после предстоящих боев?

— Вот это как раз неясно. Вновь призванные рекруты будут обучены лишь в декабре. Нам приходится надеяться на лучшее.

Наступил вечер. Собственно, уже было самое время отправиться в обратный путь. Но Абрагам хотел мне еще показать артиллерийские позиции. Следовало признать, что полк подошел к делу серьезно. Орудия были хорошо замаскированы, перед ними открывалось широкое, свободное поле обстрела. Траншеи для прислуги, боеприпасы, размещение передков — все было сделано в строгом соответствии с боевым уставом. Абрагам сказал мне, что солдаты заметно устали и издерганы. Порой ворчат. Но какой же пехотинец время от времени не дает таким способом выход своему настроению?

— Ну а как здоровье, Абрагам?

— Неважно. Полковой врач хотел меня на несколько дней упрятать в госпиталь. Разумеется, я отказался. На что же это будет похоже, если командир бросит свой полк на произвол судьбы перед началом наступления?

— Чем же, собственно, вы больны?

— Нервы не в порядке, врач хочет меня направить к специалисту. Я почти совсем не сплю. Поэтому днем чувствую себя разбитым. Но сейчас мы должны прежде всего переправиться через Дон.

— Дайте мне тотчас же знать, если почувствуете себя хуже. Если вы свалитесь, вы никому не будете нужны — ни себе, ни войскам. Итак, ни пуха ни пера вам завтра!

Было уже довольно поздно, когда я отправился в обратный путь.

— Доберемся мы засветло до нашего командного пункта? — спросил я шофера.

— Не думаю, господин полковник. Солнце уже село, а ночь здесь наступает сразу.

— Хоть бы мы успели до ночи выехать на тыловое шоссе. Надо проехать западнее этой деревни, — показал я на карте, лежавшей у меня на коленях.

Снова нас окутало облако пыли. Теперь стало еще хуже видно, чем днем на пути в дивизию. К тому же мы теперь двигались против течения, навстречу направлявшимся к передовой грузовикам, полевым кухням, конному транспорту. Вынужденные то и дело останавливаться, мы еле ползли, и я погрузился в глубокое раздумье.

Шофер вернул меня к действительности:

— Господин полковник, кажется, мы заблудились. Нам давно пора выехать на шоссе.

Что за чертовщина! Стрелки на светящемся циферблате моих наручных часов показывали половину девятого. Уже стемнело. Встречное движение прекратилось, а я этого даже не заметил. Я приказал остановиться. Мы находились на дороге, покрытой степной травой. В штаб полка мы ехали по другой дороге. Стало быть, мы заблудились и попали на глухую дорогу. Пришлось повернуть. Через пять минут мы оказались на перекрестке. С помощью карманного фонарика я пытался разыскать след нашей машины. Но тщетно: следы машин виднелись повсюду. Вдруг неподалеку от нас взвились в воздух белые сигнальные ракеты. Пользуясь компасом, я установил, что ракеты к востоку от нас. Следовательно, там линия фронта, и мы очутились на дороге, которая идет вдоль Дона. Я приказал водителю ехать в северном направлении, надеясь таким образом снова выйти на шоссе Вдали блеснул огонь, мы двинулись ему навстречу. То были фары легковой машины, которая попала в аварию. У машины стояли двое солдат из отдела снабжения 76-й пехотной дивизии. Они подтвердили, что теперь мы едем правильно. Проехав километра полтора, мы очутились на шоссе и медленно двинулись дальше. Часов в одиннадцать вечера мы прибыли на наш командный пункт, в Осиновке. О нас уже беспокоились, так как 76-я пехотная дивизия сообщила о моем отъезде.

Теперь мне было не до сна. Я рассказал о своих впечатлениях. Паулюс тоже был доволен своей поездкой. Мы решили, что созданы все предпосылки для успеха будущего наступления.

Форсирование Дона удалось

Было два часа ночи. Погасив свет, я улегся на походную койку. Сквозь открытое окно струился свежий ночной воздух. Бледный свет луны озарял мою комнатку. А может, это светает? Я посмотрел на часы: половина третьего. До наступления оставалось 60 минут. Меня охватило беспокойство. Я отправился к начальнику оперативного отдела. Там уже были офицеры связи оперативного отдела. По телефону снова сверили время со штабами корпусов. В этот момент явился Паулюс.

Точно в назначенный час орудийный гром нарушил тишину уходящей ночи. То была увертюра к наступлению через Дон. После массированного огневого удара наплавные средства пехотинцев и саперов были спущены на воду.

Покуривая сигарету, Паулюс сидел у стола с оперативными картами. Его лицо подергивалось. Как и все, он был взволнован. Что принесут первые донесения?

Начальник оперативного отдела направился на телефонную станцию. Он имел постоянную связь с армейским корпусом, находившимся в авангарде наступления. Нам казалось, что прошла вечность, пока он наконец вернулся. Разговоры прекратились.

— Господин генерал, получено первое донесение LI армейского корпуса, 295-я пехотная дивизия форсировала Дон и продвигается вперед. Потери незначительны. Из 76-й пехотной дивизии сообщали, что только один полк форсировал Дон. Атака второго пехотного полка была отбита с большими потерями. Многие наплавные средства вышли из строя. Командир корпуса выехал в 76-ю пехотную дивизию.

— Какие меры принял корпус, чтобы помочь полку? — спросил Паулюс.

— Донесение было передано через офицера связи. В данный момент я не знаю подробностей, но тотчас же распоряжусь, чтобы меня связали с начальником штаба корпуса.

В комнате царило смущенное молчание. Вероятно, случилось то, о чем накануне мне говорил Абрагам на крутом берегу Дона. «Если наши тяжелые орудия не подавят полностью позиции противника, переправа через реку будет стоить нам многих человеческих жертв». В комнату вошел 1-й офицер связи и доложил:

— 76-я пехотная дивизия сообщила через LI армейский корпус причины неудачи полка, наступавшего справа. Когда первая волна наступающих на две трети пересекла реку, по ним был открыт ураганный огонь из прекрасно замаскированных пулеметов и минометов. Полк понес серьезные потери. Наплавные средства потоплены. Только немногим солдатам удалось приплыть обратно. Командир корпуса приказал 295-й пехотной дивизии, атаковав противника с тыла, очистить противоположный берег перед правым крылом 76-й пехотной дивизии.

Паулюс был согласен с распоряжениями корпуса. Он приказал офицеру связи:

— Пусть корпус сообщит, когда будет повторена атака полка.

Офицеры штаба армии разошлись по местам. Вскоре пришло известие, что злополучный пехотный полк успешно возобновил наступление. Противника обошли с тыла. Таким образом, обеим дивизиям LI корпуса удалось создать на восточном берегу Дона плацдарм, который можно было быстро расширить, несмотря на сильные контратаки противника.

Тем временем саперы с лихорадочной быстротой наводили мосты. Для XIV танкового корпуса, которому предстояло пробиться к Волге, были переброшены мосты у Песковатки и Вертячего.[32]

Волго-донское междуречье

23 августа 16-я танковая дивизия, а также 3-я пехотная и 60-я моторизованная дивизии перешли в наступление с донского плацдарма. Ранним утром они прорвали оборонительную линию противника и через цепь холмов севернее рубежа Малая Россошка — высота 137 — разъезд Конный пробились к Волге, которой они достигли к вечеру того же дня у Рынка севернее Сталинграда. В результате этого наступления образовался коридор длиной 60 километров и шириной 8 километров. Это произошло так быстро, что пехотные дивизии не могли поспеть за ними, не смогли помешать советским частям отсечь XIV танковый корпус. В результате ожесточенных контратак, особенно на неприкрытых флангах, корпус оказался в крайне тяжелом положении. Его пришлось снабжать с помощью самолетов и колонн грузовиков, охраняемых танками. Нагруженные ранеными машины под прикрытием танков прорвались через боевые порядки русских в направлении Дона. На плацдарме раненых сдавали и там же получали продовольствие. Конвоируемые танками машины возвращались в корпус. Однако XIV танковому корпусу не удалось с ходу захватить северную часть города. Много дней, изолированный от основных сил 6-й армии, он вел тяжелые оборонительные бои, заняв круговую оборону. Только через неделю после переброски на плацдарм новых пехотных дивизий удалось в упорных кровопролитных боях сломить сопротивление противника и восстановить связь с танковым корпусом. VIII армейский корпус прикрыл северный фланг в районе между Волгой и Доном. В приказе по армии этот участок был назван «сухопутным мостом».

Полевой штаб VIII армейского корпуса следовал непосредственно за наступающими дивизиями. Квартирмейстер со своим штабом тоже переправился через Дон и разместился в палатках невдалеке от только что наведенного моста у Песковатки. Мост ночью являлся мишенью советской авиации. Это привело к роковым последствиям для штаба снабжения. В конце августа, поздно ночью, адъютант VIII армейского корпуса доложил мне по телефону, что час назад авиабомба попала в палатку, в которой квартирмейстер собрал на совещание офицеров своего штаба. Квартирмейстер и несколько офицеров убиты, остальные тяжело или легко ранены. Корпус просит срочно дать замену, так как иначе снабжение окажется под угрозой.

Прежде чем сообщить об этом по телефону Паулюсу и Шмидту, я поручил нашим связистам соединить меня с адъютантом группы армий «Б». Не успел я информировать обоих наших генералов, как телефон зазвонил снова. Вызывали из группы армий. Дежурный офицер принял донесение и срочное требование о пополнении. Затребованные офицеры прибыли на другой день.

Но этим дело не ограничилось. Русские без передышки атаковали VIII армейский корпус. Большие потери были понесены в боях южнее Котлубани. LI армейский корпус также доносил о возраставших потерях. Он должен был прикрывать правый фланг XIV танкового корпуса, атаковать Сталинград в направлении Россошка — Гумрак. Однако корпус медленно продвигался вперед. Контратаки Красной Армии со стороны долины реки Россошки заставили корпус на много дней перейти к обороне. То же самое происходило и с 71-й пехотной дивизией; она, правда, 25 августа форсировала Дон у Калача, но тут же застряла. Не достигла своей цели и 4-я танковая армия, которая должна была овладеть южной частью Сталинграда.[33]