Офицер Королевского Нормандского полка. 1768 г.
Сен-Симон в возрасте восемнадцати лет служивший в кавалерийском полку Ройаль - Руссильон, рассказывал об одном из «officiers de fortune»: «Капитан нашего полка, который из свинопаса поднялся до этого положения, благодаря таланту и усердию, не умел ни читать, ни писать, несмотря на преклонный возраст. Это был один из лучших начальников летучих отрядов в войсках короля. Во всех стычках с неприятелем он всегда выходил победителем и доставлял точные данные. Мы все любили и уважали его».
Нередко причиной ограничения возможности продвижения по службе таких офицеров служило не столько их социальное происхождение, сколько недостаточный уровень образования (интересно отметить, что наиболее достойные из «officiers de fortune» могли получить роту бесплатно). Начиная с 1668 г. королевские инспектора проводили регулярные проверки среди офицеров. Данные по категории «officiers de fortune» показывают, что командиры, подобные капитану, описанному Сен-Симоном, не были редкостью.
Общее количество «officiers de fortune» во французской армии конца XVIII в. составляло 6% от численности офицеров пехоты и около 16% офицеров кавалерии. Чем ближе к эпохе Революции, тем труднее становилось простолюдину проложить себе дорогу к эполетам. В течение всего восемнадцатого столетия постоянно издавались ордонансы, которые все более и более сужали мостик, связывавший солдат с офицерским корпусом.
В 1718 г. вышел ордонанс, требующий представления дворянской грамоты для получения суб-лейтенантского звания. В 1727 г. - ордонанс о необходимости представления удостоверения о дворянстве, подписанного четырьмя дворянами, для получения того же звания. В 1758 г. издан циркуляр маршала Бель-Иля, говорящий о том, что все офицерские чины должны быть зарезервированы прежде всего за дворянами. Удостоверения о дворянстве должны быть подписаны четырьмя дворянами. 17 декабря 1775 г. постановляется, что все, даже рядовые «Гар дю Кор», должны представить удостоверение о дворянстве.
Наконец, уже почти накануне революции, в 1781 г., был принят печально знаменитый эдикт, требующий представления документа о четырех поколениях дворянства для всех, кто получает суб-лейтенантские эполеты, а также для всех кандидатов в курсанты Военной школы.
Нет никого сомнения, что этими ордонансами часто пренебрегали (об этом говорит хотя бы тот факт, что многие из них частично повторяли содержание предыдущих). В военное время на них просто не обращали внимания. Тем не менее нельзя не заметить, что в течение XVIII в. наблюдается стремление превратить офицерский корпус в замкнутую касту, куда закрыт путь недворянам. Количество ротюрье, дослужившихся до эполет, необычайно высоко: 20% от общего состава офицерского корпуса. Ровно половина из всех офицеров-недворян (в данном случае 108 из 215) - это «officiers de fortune», то есть солдат получивших офицерское звание после долгой службы. Тем не менее удивляет число недворян, получивших командный пост сразу или очень быстро (107 из 215). И это несмотря на все вышеуказанные ордонансы и запреты!
Напрашивается вопрос: была ли вообще какая-либо реальная дискриминация по отношению к недворянам? Авторы времени республиканской Франции часто писали о несправедливостях и гонениях, которые обрушивались в королевских войсках на офицеров третьего сословия. Немало таких примеров приводит Тюте в своей книге «Офицеры при Старом Порядке». Здесь и угрозы физической расправы над офицером из буржуа, если он не уберется из полка, и жалобы военному министру на то, что полковник произвел в следующий чин ротюрье, а не дворянина и т. д. Вышеприведенные цифры, очевидно, говорят о том, что свидетельства Тюте сложно распространить на весь офицерский корпус, и все-таки нельзя утверждать, будто представители третьего сословия имели равные шансы с офицерами из дворян. Это подтверждается хотя бы тем, что многие из ротюрье прокладывали себе путь к эполетам, добывая подложные дворянские грамоты (несколько подобных случаев описано Бодинье). Не следует также забывать, что большинство недворян, ставших офицерами, являлись выходцами из семей, «живущих по-дворянски» (vivant noblement). Среди родителей этих офицеров были адвокаты в парламенте, прокурор бальяжа, сенешаль, асессоры Страсбургского сената, консул в Бельфоре, сборщик десятины, богатые негоцианты, наконец, отцы некоторых из них были также офицерами (недворяне). Влияние и связи одних, богатство других позволили представителям этих семей добиться цели, несмотря на существующие запреты и оппозицию со стороны офицеров-дворян.
Говоря о неравенстве шансов в продвижении по ступеням военной иерархии при Старом Порядке, необходимо сказать и об офицерах с «ускоренным продвижением по службе». Среди воевавших в Новом Свете насчитывалось 57 представителей этой группы. Из них 42, то есть подавляющее большинство, являлись выходцами из дворянства, представленного ко двору, причем все это семьи «дворян шпаги». Однако, как уже говорилось, данное качество было условием почти необходимым, но недостаточным, чтобы попасть в круг избранных. Наряду с «голубой кровью» требовались протекция и богатство. Только сочетание этих трех компонентов позволяло быстро дойти до высших чинов.
Officier de carabiniers vers 1765 à Saumur (planche du Briquet 1995-2)
Офицеры, о которых идет речь, очень рано получали свои эполеты - в среднем в возрасте 15 лет, становились капитанами в 18-20 лет и полковниками - не достигнув тридцати... Быстро продвигаясь к вершинам военной иерархии, эти офицеры блокировали дорогу наверх представителям иных социальных групп.
В этом заключался один из самых явных недостатков армии Старого Порядка. Он не так ощущался, пока принадлежность к высшим слоям социальной пирамиды означала одновременно и огромный «груз» воинских традиций, впитанных с молоком матери отпрысками какой-либо графской или герцогской семьи. Когда юный Гастон де Фуа стал одним из самых знаменитых полководцев XVI в. и окончил свой жизненный путь под Равенной на пиках испанской пехоты, которую он преследовал после очередной блистательной победы, ему было всего 23 года! В начале XVII в. битву при Рокруа, пожалуй, самую знаменитую битву этого столетия, выиграл двадцатидвухлетний полководец - принц Конде. Но к концу XVIII в. положение изменилось, и аристократические привилегии уже воспринимались как несправедливость даже представителями дворянского сословия.
Начальник штаба маршала Мориса Саксонского генерал д'Эрувиль так характеризовал полковников с «ускоренным» продвижением по службе: «...Во главе наших полков мы видим лишь людей неопытных и часто не имеющих никакого прилежания. Едва выйдя из «Академии» и прослужив два-три года во главе роты кавалерии, считают себя обойденными, если не получат полк пехоты; вскоре они добиваются цели, спешат произвести церемонию своего вступления в должность и, едва она завершается, начинают скучать в гарнизоне, отправляясь рассеять скуку в ближайшие города, хотя это категорически запрещено. Однако снисходительность, которую проявляют к молодому полковнику коменданты гарнизонов, не позволяет им информировать об этом двор. И, что удивительно, чем полковник моложе, тем больше по отношению к нему терпимости. Правда, раз в восемь дней молодые аристократы возвращаются, чтобы провести маневры со своим полком. Вскоре, впрочем, убеждаясь, что ничего в этом не понимают, но, желая все-таки командовать, они находят причины не строить полк под ружье.
Что же касается деталей службы и дисциплины, их не пытаются таковым обучить, да и сами юные полковники не желают знать подробности устава, ведь для них это слишком сухой и скучный предмет...»
В подобной ситуации вся «черновая» работа выполнялась подполковником-офицером, выслужившимся из мелкопоместного дворянства или ротюрье, полностью бравшего на себя ответственность за «детали» службы.
Королевские ордонансы фиксировали официально подобное положение дел: «Они (подполковники - О.С.) имеют право командовать во всех случаях, даже в присутствии полковника, отчитываясь ему во всем, что сочли нужным сделать для блага службы, то есть в отношении порядка и дисциплины», - гласит ордонанс от 25 июля 1665 г. Автор известного наставления для офицеров - «Марсовой школы» - де Гиньяр, поясняет положение: «Так как есть полковники, которым не нравится, что подполковники отдают приказы в их присутствии, даже не предупредив, я должен заметить, что полковнику лучше положиться на подполковника, не только в отношении несения повседневной службы, но и в самых важных делах, так как последний гораздо лучше знает часть, где он был взращен, чем тот, кто находится в ней, так сказать, временно. Этот совет особенно касается молодых полковников».
Разумеется, полковники в определенной степени компенсировали свое положение, оказывая протекцию подчиненным и проявляя щедрость по отношению к ним. Прежде всего это касалось офицеров. Известный французский военный историк начала XX в. Ж. Колен отмечал, что «...нельзя было надеяться извлечь денежную выгоду из командования полком, это было скорее дорогостоящим почетным званием и возможностью получить чин генерал-майора (marсhal de camp). Полковник, обычно богатый придворный из известной семьи, добивался командования частью в виде милости, за которую он дорого платил». А автор все той же «Марсовой школы» наставлял: «Нужно, чтобы он, полковник, помогал своим кошельком, своим столом и всеми своими силами нуждающимся».
Таким образом, командование полком было дорогим удовольствием для избранных. И пока само общество оставалось таким, где изначально предполагалось неравенство, подобное положение рассматривалось как естественное. Вот что писал Меркойроль де Болье, офицер из мелкопоместного дворянства, приветствуя в 1745 г. молодого герцога д'Антэна, вставшего во главе Пикардийского полка: «Тысячи дворян, у которых есть только плащ и шпага, ищут честь и опасность, не щадя своей жизни... Без сомнения - это их достоинство. Но пусть подумают о юном воине, приехавшем к нам от королевского двора или из своего поместья, где он пользовался благом роскоши. Его жертва тем больше, чем выше его положение... Король и нация должны быть признательны и тем и другим...».
Взгляд на данную ситуацию существенно меняется во второй половине XVIII в. с проникновением новых идейных веяний в общество и модернизацией армии, все больше приближавшейся по своей структуре к современным нам войскам.
Нельзя, впрочем, отказать Старому Порядку в мудрости, ибо для того, чтобы талантливые люди скромного происхождения могли подняться до вершин военной иерархии, не получив звания полковника, недосягаемого, как понятно из вышеизложенного, для них уже хотя бы из финансовых соображений, был создан обходной путь, позволяющий миновать дорогое удовольствие - командование частью. Отличившийся подполковник мог быть повышен по службе, получив патент «бригадира армии короля». Данный патент, хотя и мало менял положение такого офицера в мирное время, позволял в военное время выполнять функции командира бригады, обычно той, в которую входил его полк. При этом возникал своеобразный парадокс, поскольку подполковник очень часто становился командиром своего полковника. Это, впрочем, как показывают свидетельства очевидцев, не очень смущало полковников. Они все равно оставались вельможами, состоящими при армии, и поэтому не считали для себя зазорным обратиться к опыту ротюрье или бедного дворянина. «Господин де Таню, подполковник Шампанского полка, он же, старый и опытный бригадир, объяснил господину графу д'Эстре, что такой боевой порядок для атаки изгородей приведет нас к большим потерям. Он догнал нас галопом и приказал бригаде сломать фронт по четверти шеренги вперед (то есть построиться в колонны с фронтом в четверть длины развернутой линии батальона – C.O.), встал в голову колонны и стремительным маршем произвел атаку...» - вспоминает очевидец об одном из эпизодов битвы при Року. Как видно, временное подчинение ничуть не покоробило господина графа д'Эстре.
Отметим, что 50,1% бригадиров в эпоху Людовика XIV вышли из рядов подполковников. Причем 85,1% мелкопоместных дворян и ротюрье прошли по ступеням «непродающихся» должностей, 110 из 223 бригадиров в период министерства Лувуа были представителями этих социальных групп. Что касается генерал-лейтенантов, то 76,3% из них в эпоху Людовика XVI были представителями титулованного дворянства, 16,2% - нетитулованного и 7,5% были выходцами из ротюрье. Все указанное выше, особенно касающееся капитанов, подполковников и полковников, в системе военной иерархии Старого Порядка тесно связано с проблемой материального положения офицеров, которое необходимо осветить хотя бы вкратце. Прежде чем говорить об этом, приведем данные о жаловании офицеров в разные периоды времени.
Первое, что бросается в глаза в этой таблице, - большое различие в жаловании старших и младших офицеров, а также резкое изменение жалованья капитанов на рубеже 60-х годов. Последнее связано с отменой существовавшего ранее положения, в соответствии которым капитан являлся владельцем роты. Отныне рота состоит на обеспечении государства, а капитан получает лишь жалованье за службу. Высокое жалованье полковников не будет восприниматься как чрезмерное, если принять во внимание их расходы на полк, неизбежно связанные с положением командира части при Старом Порядке, о чем только что упоминалось. Немалые деньги, получаемые полковником из казны, не могли покрыть и небольшой части расходов. Так, например, все офицеры из высшего дворянства, которые участвовали в кампании на Американском континенте, жаловались на то, что их расходы значительно превосходили доходы. Дю Мюи писал, что война стоила ему 45 тысяч ливров, и компенсация в 6 тысяч ливров, полученная им, есть не что иное, «как слабое вознаграждение за вынужденные расходы». Барон де Вьомениль писал, что эта война была для него крайне дорогостоящей, и он вынужден был занять 30 тысяч ливров. Конечно, настоящие материальные трудности приходилось испытывать прежде всего младшим офицерам. 50-60 ливров, получаемые суб-лейтенантами, едва могли покрыть самые скромные расходы. Для сравнения отметим, что 60-100 ливров в месяц - жалованье прислуги в приличном доме. На эти деньги можно было лишь кое-как обмундироваться и жить, отказывая себе во всем, что выходит за рамки самых необходимых потребностей. Министерская почта была завалена петициями младших офицеров с просьбами помочь им в тяжелом материальном положении, еще более обострявшемся в военное время, когда «приходилось производить немало непредвиденных расходов.
