Глава 21 может ли дад умереть?

– ТЫ ЛЖЕШЬ!

Голос Дада, только что мягкий, вкрадчивый, дружелюбный, внезапно взорвался не-истовой яростью.

Касс не сразу понял, что он уже не стоит перед Черным Колдуном – лежит на пожухлой, прелой листве. Он попытался встать – и тут же понял, что не может этого сделать: невесть как вылезшие из земли корни прочно оплели его руки и ноги. А по щеке… что-то холодное… Скользкое…

Черный Колдун. Небольшого росточка, подвижный, улыбчивый, сейчас ОН нависал, словно монолитная черная скала.

– Ты лжешь! И ты умрешь, если только не сознаешься в своей лжи.

(Холодное… Скользкое… Коснулось губ…) Касс внезапно увидел: змея! Склонилась над самыми его глазами, вот-вот…

– Сознайся! Скажи правду, и так и быть – я тебя прощу.

(Смерть? Да, это смерть. Пусть… Брат… Отец…) — Великий… Не лгу… Погибли… Голова змеи клонится все ниже… ниже… Сейчас… Прямо в глаза…

Ужас, ни с чем не сравнимый ужас заполняет все его существо. Такого еще не было. Никогда. И все же… где-то в самой глубине… Дергаются губы:

– Не лгу… нет…

…он догадывается: этот ужас – единственное его спасение! («Он не предаст!»)

Миг, длящийся вечность. И вдруг брюхо гада холодно скользит по щеке… Прочь. Касс чувствует, что корни отпускают его и неслышно исчезают в земле.

– Хорошо. Встань.

(И вновь такой дружелюбный голос. Такой… ласковый.)

Маленькая, но необычайно сильная рука рывком поднимает Касса с земли.

– Сейчас уходи к своим. Найди хотя бы двоих, готовых служить Истинным Владыкам Мира. Приведи их ко мне. И тогда ты получишь Знак. И станешь Главным. Вместо Седого.

Касс облегченно перевел дух, едва нашел в себе силы кивнуть в ответ и уже поворачивался, чтобы… (Бежать! Бежать без оглядки, не разбирая тропы…) Когда вновь переменившийся голос…

–НО ЕСЛИ ТЫ ВСЕ ЖЕ СОЛГАЛ… …ударил его в спину и остановил его на месте. – ...ТОГДА ТЫ ГОРЬКО ПОЖАЛЕЕШЬ О ТОМ, ЧТО ПОЯВИЛСЯ НА СВЕТ. О СМЕРТИ БУДЕШЬ МОЛИТЬ. ДОЛГО.

Касс задыхался. Теперь его держал сам воздух. Невидимые. И они лезли в ноздри, в уши, в глаза… (Вот оно! Конец…) И неожиданно освобождающее слово:

– ИДИ.

Дад угрюмо смотрел вслед торопливо уходящему прочь мальчишке. Ишь! Почти бегом чешет. Боится… Это хорошо; это значит: вернется в срок, и Знак примет, и еще кого-нибудь приведет…

…Страх – это хорошо. Но надо же! Оказывается, и страх – не всегда полезен. Ведь он так и не понял: лжет мальчишка или говорит правду? И не понял потому, что… Защиты не было; был страх. Такой сильный, что не пробиться… А что если лгал?..

…Нет, конечно нет. Невозможно… Надо же, всех перестрелял проклятый. И живым не дался… Конечно, ничего не потеряно: не отец, так мать. Правда, он о другом мечтал. О том, что, когда все кончится, Мада не сможет больше противиться и второго ребенка родит от него, Дада. Уж тогда-то его обет был бы выполнен с лихвой. И награда… Но что теперь попусту сожалеть о том, что могло бы быть? Нужно готовиться к тому, что есть.

…А что если… Дад даже остановился. Неожиданная мысль вначале показалась нелепой, но, прикинув, он понял: сбрасывать ее со счета нельзя… Мальчишка не лгал, нет, но он мог не понять… Что если Вестник все же жив?

Сорвался в пропасть? Иногда выбираются и из пропасти, – тем более если на помощь приходят высшие силы. Маловероятно, конечно, но нужно предусмотреть и такую возможность. Чтобы в последний момент не свершилось непредвиденного.

…Ничего. Даже если зять уцелел, там, у расселины, его будет ждать надежная стража. Но даже если и стража его не задержит…

Дад усмехнулся. В этом случае Вестника будет поджидать еще один подарок…

Но это потом. А теперь… Дад направился в свое жилище. Время еще есть, но нужно их предупредить заранее: пусть готовятся к неизбежному. Он представил, как исказится лицо Мады, какой бессильной ненавистью будут сверкать ее глаза, и, вновь остановившись, внезапно рассыпался своим заразительным, переливчатым смехом. О внуке беспокоиться нет нужды. Сейчас Дангор может говорить, делать и чувствовать все, что ему заблагорассудится. Ругаться, проклинать? Пожалуйста. Попытаться покончить с дедом? Почему бы и нет? Еще раз пуститься в бега? Сколько угодно. Все равно, когда настанет срок, они все трое соберутся у Черного Жертвенника. И уж там, после первых же заклинаний, Дангор потеряет всю свою волю и сделает все, что нужно. А потом, когда Обряд завершится, это будет уже не Дангор.

Сам он, Дад, Черный Колдун, сегодня уйдет в горы, к Жертвеннику, к Оку Тьмы. Ему тоже нужно подготовиться. А эти двое… Пусть побудут вместе. Напоследок.

Касс чувствовал, что поет каждая клеточка его тела. ПОЛУЧИЛОСЬ!

Все получилось: он, глупый мальчишка, сумел обмануть самого Черного Колдуна. Вернул свое имя. И никто, никогда… Он внезапно остановился.

Сделанного мало. Сюда идет Вестник. Идет, чтобы покончить с Черным раз и навсегда. Вестник… По его слову ему, Кассу, было даровано Искупление… Он не может уйти, не увидев Вестника еще раз. Не сказав ему: «Вестник! Я сделал все, что мог».

– Мама! Мама! – в отчаянии шептал Дангор. – Я не хочу, не хочу! Там страшно. Я не хочу им принадлежать. Они такие страшные. Спаси меня. Сделай что-нибудь!

Мада беззвучно плакала, гладя волосы сына, уткнувшегося лицом в ее колени.

(Такой большой с виду – совсем мужчина. А на деле – ребенок ребенком.)

Что она могла ответить? Еще раз попытаться бежать? Бесполезно: ветер будет бить им в лицо, неурочная тьма скроет небо, деревья и кусты преградят путь, тропа станет разжижаться под ногами и заводить совсем в другую сторону. И в конце концов появятся те, что исполняют волю Хозяина, и пригонят их обратно. Убить Дада? Смешно; эту гору убить и то, должно быть, легче. Что же еще?..

– Ты говорила – тебя твоя мать спасла тем, что посвятила своему Тотему. Так может быть…

– Наши обряды просты, – грустно сказала Мада. – Стать дочерью Тотема намного легче, чем быть принятым в его сыновья. Мать могла меня посвятить своему Тотему. Но чтобы мальчик стал мужчиной-охотником, нужны иные обряды; женщины их не знают. И длятся они долго, не день и не два, – твой отец так рассказывал…

Вестник торопился изо всех сил. Идти оставалось совсем немного, но он серьезно боялся, что не успеет к сроку. Да и поди узнай срок, если небо день и ночь тучами затянуто, и какими тучами. Черные, кипящие, беспросветные, они, казалось, заполнили собой весь Мир, спустились с небес если не до самой земли, то по крайней мере до вершин деревьев. Дождь хлестал беспрерывно, слабел ненадолго, чтобы вновь усилиться и вместе с резкими порывами ветра бить в лицо, и только в лицо.

Разненастилось пять или шесть дней назад (Аймик загибал пальцы, но сбился со счета), когда он подошел к подножию гор и радостно думал: ну еще два-три дневных перехода, не больше. Оказалось – больше. День за днем, по мере того как скапливались тучи, тускнел дневной свет, и сейчас вообще стало трудно различать: день или ночь? Темно-серый мрак сменялся чернотой – вот и все. Промокший до нитки, Аймик забирался в какую-нибудь каменную щель, чтобы наскоро отжать одежду,

проверить оружие, проглотить одну-две пригоршни раскисшей смеси из сушеного мяса, грибного крошева, зелени и дождевой воды, в которую превратились его запасы, и забыться недолгим сном.

И все же с пути он не сбился. И каждый раз, снова и снова узнавая полузабытые приметы, он невольно чувствовал радость, – словно и впрямь домой возвращался. А такое случалось все чаще и чаще; должно быть, Могучие помогали. До колдунского логова…

(Но и благословенного крова, под которым он впервые узнал радость отцовства.)

…оставалось совсем немного. Вот только каждый шаг давался с трудом. Но он дойдет.

Мада и Дангор сидели у очага, прислушиваясь к завываниям ветра и шуму дождя, вот уже который день бушующих так, что наружу и носа не высунуть, хотя дома – ни крошки еды. Понятно: Дад обо всем позаботился. Перед Посвящением необходимо поститься, вот он и устроил пост.

– А отец сможет нас найти в такую погоду? – в который раз спрашивал Дангор и в который раз получал неизменный ответ:

– Ну конечно, он знаешь какой сильный и храбрый! И ему помогают самые Могучие Духи. Дад над ними не властен.

(Что это? Неужели шаги?) — ОТЕЦ!

Дангор вскочил на ноги, ринулся ко входу… и замер. Там стоял Дад: – Срок настал. Идем.

…Вечер или ночь? Не разобрать. Дождь и ветер вроде бы стихают, но от этого не легче. Кругом туман. Небо все же соединилось с землей… Но он не потеряет тропу даже в этом тумане.

…Вот оно! Тот самый ручей, даже место то самое, где Мада рассказала ему, кто такой Дад. Уже совсем близко… А вот и тропа, ведущая к жилищу. Там, наверху, и туман, может, рассеется.

Он почти бежал. На ходу вытащил лук Древних, приладил тетиву, приготовил стрелу. Чем ближе к жилищу, тем осторожнее…

…Показался грот. Черное пятно, а внутри еле заметный огонек. Значит, дома. Если и Дад там же, тогда – сразу! Если нет – расспросит Маду и сына и решит, где лучше подкараулить Черного Колдуна.

Неслышно подобравшись к самому входу, Аймик внезапно откинул полог и ворвался внутрь с луком наизготовку.

…НИКОГО – только искрится умирающий очаг. Он опоздал…

Ветер и дождь утихли, как только Дад и его жертвы покинули грот, в котором располагалась их хижина. И Дангор и Мада понимали: сюда они уже не вернутся. Никогда.

О побеге нечего было и думать: густой, непроглядный туман поджидал их снаружи. Мир исчез. Но тропа была – одна-единственная, слабо мерцающая гнилостным зеленоватым светом, так же как и движущаяся впереди фигура Дада.

А потом появились и сопровождающие. Четыре громадных волка бесшумно вынырнули из мглы и, встав слева и справа от Дангора и Мады, шаг в шаг вместе с ними последовали за Черным Колдуном. Звери, сопровождающие Маду, замыкавшую шествие, казались вполне обыкновенными, только уж очень большими, – если бы не красные искорки, мелькающие в их глазах, и если бы не их оскал, до отвращения напоминающий человеческую ухмылку. Мада всякий раз содрогалась, когда то один, то другой ее спутник боком слегка задевал ее ноги… и это, по-видимому, чрезвычайно их веселило.

Но те, кто шел рядом с Дангором… Тут уж не было никаких сомнений: это далеко не обычные волки… а скорее всего, и вовсе не волки. Духи? Оборотни? Нежить? Кто знает… Тот, что шествовал справа, был совершенно белый, словно поседевший от морды до кончика хвоста. Его шкура слабо светилась тем же неровным светом, что тропа и Дад. А тот, что слева… Черный, как сама чернота, он не сливался с окружающим мраком, он тоже светился, но… невероятным черным сиянием. Мада уже видела подобное – в день своей свадьбы, когда факельное пламя вдруг начало меняться, становиться черным… Сейчас ее бил ледяной озноб; твари по бокам продолжали ухмыляться и все нахальнее терлись о ее ноги, но она почти перестала обращать на них внимание. …Это черное существо, идущее рядом с сыном… Казалось, Дангор не обращает внимания на своих страшных спутников. Или, оцепенев от происходящего, он был не в себе, или… уже началось его перерождение, и скоро…

…Как долго они идут? Куда? Мада не знала. Но, несмотря на беспросветную мглу и туман, она почему-то была уверена: в этих местах ей быть не доводилось. Ни разу.

…Спуск. Довольно крутой, но идти легко. Впереди повеяло свежестью, послышался шум потока. То ли привыкли глаза, то ли здесь, на дне ущелья, и в самом деле… посветлело? Нет, конечно, это не свет, это… что-то совсем иное. Но поток виден. И переправа.

Дад останавливается, поворачивается к ним лицом, и Мада едва сдержала крик: это… совсем не то, что она привыкла видеть. Это лицо трупа, уже начавшего разлагаться, но внезапно ожившего. С его губ срывается полувой-полурык:

– Оу-р-рах!

И волки, словно позабыв о Маде и Дангоре, трусцой поспешили к нему, своему Хозяину, и покорно легли у его ног. Несколько хриплых выкриков – и они первыми устремились к переправе. Маде показалось, что она видит, как четыре огромные тени скользнули по еле заметной поверхности воды.

– Идем!

Дангор и Мада покорно двинулись следом за призрачной фигурой Черного Колдуна. О сопротивлении, побеге нечего было и думать: теперь тот берег, скрытый в тума-не, сам притягивал их. И противиться этой тяге было невозможно.

Скала. Ее поверхность едва-едва светится тем же гнилостным свечением, и плывущие по ней клоки тумана принимают странные, причудливые формы. Дангор хорошо знает это место: дед не раз приводил его сюда, еще во младенчестве. Вот сейчас…

Да, вот она, черная расселина, куда уходил дед, оставляя внука в одиночестве.

«Жди меня тут и не бойся, ничего с тобой не случится. Там живут наши друзья и покровители. Тебе к ним еще нельзя, но и здесь, подле их обители, тебя никто не посмеет тронуть. Они всемогущие, и настанет срок, когда мы пойдем туда, к ним, вместе и они дадут тебе Знак. И ты станешь даже сильнее, чем я, твой дед!»

…А вот и камень, на котором сидел Дангор, дожидаясь возвращения деда, не смея не то чтобы встать, побегать, поиграть – шевельнуться не смея. Одиночество? Здесь он был не одинок, он ощущал на себе бесчисленные взгляды Невидимых, скопившихся там, в черноте расселины, чувствовал, как царапает уши их неслышное перешептывание. И не зверя, не чужака, не лесных или горных духов до одуряющего оцепенения боялся Дангор, а Их. Ныло сердце при одной мысли о том, что когда-нибудь он сам должен будет войти Туда, и познакомиться с Ними, и принадлежать Им. И вот сейчас…

Он чувствовал, как шаг за шагом поглощает его липкая тьма расселины, в которой клубятся сонмы Невидимых, и внезапно понял:

Они же ликуют! Они приветствуют его, впервые вступившего в их обитель!

Странно! Ужас и тоска остались, но теперь Дангор стал ощущать и нечто иное… Нечто похожее на… гордость.

И даже спотыкающиеся шаги матери не могли заглушить это.

Ведь отец так и не пришел и не спас. И уже не придет. Ну что ж…

Бесконечный мучительный путь в клубящейся, почти осязаемой Тьме, наполненной безжалостными, издевающимися духами, наконец-то окончен. Стало просторнее, и мгла, уже не такая липкая, как будто начала редеть.

–ГХАШ! ГХАШ! ГХАШ!

Да, действительно, мрак рассеивается. Мада поняла, что они остановились то ли в небольшой ложбинке, со всех сторон зажатой скалами, то ли в пещерке, – не понять. Камень под ногами, камень со всех сторон, а вверху… не небо, не звезды – все та же клубящаяся мгла. И не звездный свет, не пламя костра рассеивают окружающий мрак. Впереди, из чашеобразного углубления в каменном полу, начинает вздыматься уже знакомое черное пламя, волнами отражающееся в полированной поверхности Черной скалы. Мада догадывалась, что там – не просто отражения, но оттуда, где она стояла, не могла уловить ничего, кроме смутных образов. Но Дад видел иное.

Это можно было понять по тому напряжению, с которым он вглядывался в глубину Ока Тьмы. И когда он повернулся, Мада невольно вскрикнула.

Перед ней был не тот Дад, которого она когда-то звала отцом. И не тот полутруп, что привел сюда ее и Дан-гора. Старик, закутанный в какую-то неведомую черную шкуру, казался выше ростом, а его оскал, его круглые, светящиеся глаза дышали такой ненавистью, такой неистовой злобой, с которой Маде за все годы, прожитые с Дадом, еще не приходилось сталкиваться.

Больше всего он походил сейчас на вставшего на задние лапы черного волка, что сопровождал Дангора.

Короткопалая рука вынырнула из-под черной шкуры-плаща и указала куда-то позади Мады. То ли длинное неразборчивое слово, то ли скороговоркой произнесенная фраза-заклятие пророкотала словно гром. Сзади послышалось тяжкое:

– ОХМММ!

Обернувшись, Мада успела заметить, как сомкнулись каменные стены, закрывая проход, по которому они только что прошли. И, как ременная плеть, хлестнул голос Дада: —СЮДА!

Теперь его рука указывала на плоский белый камень, покрытый черными подтеками. Мада закричала… Она поняла!

…и через миг безнадежно забилась в беспощадных руках своего отца.

Аймик напрягал все силы, моля Могучих об одном: только бы не сбиться с тропы, ведущей к расколотой надвое скале. И не споткнуться, и не сломать ноги…

Сама тропа вспомнилась сразу: недаром он столько раз пробирался по ней, выслеживая Черного Колдуна. Только эта ночь была еще глуше, еще беспросветнее, чем та, когда он крался за тестем в последний раз, тщетно надеясь убить. Дождь и ветер окончательно прекратились, но легче от этого не стало. Такая непроглядная тьма стояла вокруг, что даже стволы ближайших деревьев, даже скальные выступы лишь смутно угадывались. Мрак словно трогал кожу омерзительными прикосновениями бесчисленных холодных змей, – даже здесь вдалеке от той черной расселины. И такая мрачная, напряженная тишина стояла вокруг – ни хруста ветки, ни шороха капель, – что казалось: умерло не только все живое – все звуки отныне мертвы. Не зрение, не слух и не разум вели Вестника по неверной тропе сквозь Тьму, вновь заполнившую Мир, – что-то… (Или Кто-то?) …чему нет названия…

…Вот он, поток, струящийся по дну ущелья. Не такой бурный, как в ту ночь, несмотря на проливные дожди. А вон и переправа – видны даже палки между валунами.

(Что это? Да он же ВИДИТ и поток, и переправу! И скалу на той стороне тоже видит. Как же так, в такой тьме?)

Аймик с ужасом понял, что темно-багровый, пульсирующий свет – если только можно назвать его светом – излучает сама скала. И что-то в ней… Не так, как прежде. Но думать об этом некогда, нужно спешить к переправе.

…Вода хлещет по скользким камням, и трудно удержать равновесие. Ничего, как-нибудь. С камня на камень, от палки к палке. Еще три-четыре шага —и он на берегу. Но тут…

Огромный волк – белый! – вдруг вырос в нескольких шагах впереди, словно возник из-под земли или со-ткался из тумана. А поодаль – еще два зверя… (Зверя?) …правда, не такие могучие.

Вожак – в полроста Аймика, не меньше – приближался ленивой трусцой. Ощеренная пасть едва ли не улыбается; в горящих глазах насмешка…

(Копье? Забыто там, возле хижины Дада. Значит, ни шагу дальше. И – за лук.)

Аймик остановился. Постарался упереться ногами в камни так, чтобы не поскользнуться в решающий момент. (Хорошо, что поток сегодня не слишком напорист.) Два колчана колотят по правому и левому боку; в одном дар Инельги…

(«Помни! Только один выстрел; второго не будет!») …а во втором – дар Ламона, мужа Айриты. («Прими, Вестник, мой Дар, – сказал тогда Ла-мон. – Твое оружие – против Черного Колдуна, а мое – против его прислужников. Зверь ли, человек ли встанет на твоей тропе, – мой лук не подведет. И стрелы заговоренные, против них и оборотень не устоит».)

Хороший лук, ничего не скажешь, но… что если этот белый волк – сам Дад, а два других… НЕТ!

Стрела, выпущенная из лука Аамона, настигла белого волка в начале прыжка. Бессильно лязгнув клыками, мертвый зверь рухнул в воду возле самого берега. Поток проволок его совсем недалеко, тело застряло между больших камней. Два других волка, последовавшие было за вожаком, остановились в нерешительности – и через мгновение один из них уже бился на прибрежном галечнике в предсмертных судорогах, пытаясь достать зубами стрелу, пронзившую бок. Больше не раздумывая, третий зверь пустился наутек. Кажется, путь свободен.

Аймик с луком в руке в два прыжка выбрался на берег, готовый пустить оружие в ход. Осмотрелся. Прислушался. Вроде бы никого; третий волк, должно быть, улепетывает, спасая свою шкуру. Теперь – скорее к расселине.

Он даже не услышал шорох – скорее почувствовал опасность и почти успел… Резкий удар в левый бок опрокинул Аймика наземь, лук отлетел в сторону, но и челюсти врага, вместо того чтобы мертвой хваткой впиться в горло, лишь поймали воздух. В следующий момент человек и зверь, намертво сцепившись, покатились по гальке. (Третий вернулся?)

Нет, это был не третий. Четвертый. Огромный, неимоверно сильный. Аймик понял это, убедившись в тщетности своих попыток навалиться на зверя сверху и задушить его. Вскоре он сам оказался на спине, левая рука стискивала подмышкой волчью лапу, а правая – шерсть где-то у глотки, но вцепиться пальцами намертво и перекрыть дыхание никак не удавалось. Все силы обеих рук уходили на то, чтобы удерживать оскаленную пасть подальше от собственного горла. И силы эти слабели. (Кинжал? И думать нечего; не успеть…) Когти задних лап скребут то по камням, то по ногам, рвут одежду. Все ниже, все ближе к горлу красные светящиеся глаза черного волка, его клыки, в указательный палец величиной. Из ощеренной пасти прямо на лицо стекает слюна, и не псиной воняет – мертвечиной…

(Из темноты – шорох и шум… И вой… Третий… Сейчас он… присоединится… и конец…)

Да, сюда спешат! Аймик делает невероятные усилия, но его положение только ухудшается. Задние лапы врага, похоже, обретают прочную опору; левая передняя лапа тянется когтями к глазу… Гальки шуршат совсем рядом… – Вестник, держись!

В полном недоумении, Аймик едва не выпустил врага. Но тут же почувствовал, как тело черного волка содрогается от кем-то нанесенного удара. И еще…

– О-У-У-У!

Зверь сам отворачивается от вожделенного горла и рвется, чтобы напасть на нападающего. И вырывается – он еще силен. Но прыжок не удался. Аймик молниеносно выхватил костяной кинжал и сам навалился на эту черную тварь, нанося удар за ударом. А рядом мечется нежданный спаситель, выбирая удобный момент… – Осторожнее!

…и наносит врагу последний удар копьем. Добивающий. Аймик, не вставая с колен, поднимает глаза и видит…

–Касс! Мальчишка…

(Нет! Мужчина.)

…широко улыбается. Он счастлив.

– Вестник! Я сделал все, что мог.

– Я шел за ними, – возбужденно шептал Касс, – только не решился напасть… – Он почувствовал, что краснеет при мысли о том, что Вестник может счесть его трусом. – Навредить боялся. Решил подождать тебя. Чтобы вместе.

– Правильно. – Аймик приобнял его за плечи. – Ты все сделал правильно. Если бы не ты, мне конец.

Они шли вдвоем к скале, продолжавшей пульсировать багровым светом. Говорили вполголоса, переходя на шепот. Вокруг ни души, но…

– Только я не заметил, куда они пошли потом. Я ведь на том берегу оставался.

– Не тревожься, я знаю. Там, дальше, в скале есть проход.

Подле уходящей в небо, неестественно светящейся каменной стены разговор угас. Сейчас сияние было намного сильнее, чем в ту далекую ночь. Багровые сполохи играли на лицах, на одежде, и казалось, что возникающие на поверхности камня и тут же сменяющие друг друга глумящиеся хари дразнят непрошеных гостей, трогают их своими языками…

Аймик на ходу вынул из колчана лук Древних. Тетиву он укрепит тогда, когда окажется перед самой расселиной. А вступив в нее, приготовит и стрелу.

Дад знал. Око Тьмы само показало ему, без вопроше-ния. Не зятя, нет. Мертвую стражу. Мальчишка лгал. Мальчишка его предал. Ну что ж. И с предателем, и со своим зятем он разберется после. Сейчас главное – завершить Обряд. Им сюда все равно не пройти, пусть себе мечутся, ищут. А когда Обряд завершится – он сам раскроет проход и встретит долгожданных гостей. Не один. Вдвоем с внуком, который получит Истинное Имя. Кому предстоит стать сильнее своего деда.

–ХОРРОГ! ХОРРОГ! ХОРРОГ! Кхуту хоррог!

Обряд шел своим чередом. Нельзя ничего пропускать, нельзя торопиться. Пройдено уже больше половины пути, и скоро…

(Дангор недвижим. Когда Дад связывал его мать и укладывал на жертвенник, он сделал было попытку рвануться на помощь, но Невидимые держат прочно. Сейчас их помощь уже не нужна: Дангор заворожен Обрядом.)

…Скоро прозвучат Слова Призыва и из Ока Тьмы явится один из Тех. И Дангор принесет ему Клятву и даст свою кровь. А потом…

Потом он разделит с Тем, кто явится из Ока Тьмы, сердце своей матери. И получит Истинное Имя. И великую силу.

Аймик остановился в недоумении. Что такое? Он ничего не понимал. Вот гребень скалы обрывается вниз, и теперь ее можно просто обогнуть, но, конечно же, никакого жертвенника там нет и быть не может. Та расселина, заполненная духами Тьмы, что вела к жертвеннику Дада, – если только она была вообще, а не померещилась, – должна остаться позади. Но как он мог ее пропустить? Быть может, из-за этих багровых отсветов?.. – Что случилось? – еле слышно прошептал Касс. – Ничего. Возвращаемся. Смотри внимательнее. Ищи проход в скале.

(Глупо. Расселина была огромной: скалу словно кто-то надвое рассек. Такого не пропустить.)

Но Аймик все же возвращался в тщетной надежде на чудо… Бесполезно. Камень – он и есть камень. С ужасом и отчаянием он понял, что скала цельная.

А багровый свет все усиливался и насмешливо дышал прямо в лицо. И все явственнее выступали из камня глумливые рожи…

Послышалось частое дыхание Касса. Он не спрашивает ни о чем, как и положено мужчине. Но похоже, собирается заплакать. Как мальчишка. (Инельга! Что мне делать?)

И ответ пришел – теплая, успокаивающая волна, – не извне, а словно из сердца. СЛОВО СВЕТА! ЗНАК СВЕТА! И вернулось спокойствие. И он сразу нашел то место, где скала должна расступаться.

(Два больших камня слева и один, поменьше, справа. Да еще эта осыпь. Ну конечно, здесь.) И встал лицом к сплошной скале. (А свет-то иным стал. Дрожащим, неровным.) И прочертил правой рукой Знак. И произнес Слово.

Земля содрогнулась. Ослепительно белая молния прочертила камень сверху вниз, погасив багровый свет. И с тяжким вздохом скала раскрылась.

Нужно спешить. Уперев лук Древних одним концом в землю, Аймик закрепил тетиву. Сделать это оказалось намного труднее, чем на обычном луке. Затем снял с плеча второй колчан с оружием Ламона и протянул его своему спутнику.

В глазах Касса – безграничный восторг:

– Вестник! Великий! Касс пойдет с тобой до конца.

– Нет, – твердо ответил Аймик. – Это моя охота. Только моя. Ты меня спас, и я этого не забуду. Но сейчас – только помешаешь.

Видя невысказанную мольбу, добавил:

– Жди.

(Хотелось отправить своего спасителя прочь, подальше от беды. Но понял: этим только напрасно его обидит. Если Дад победит – Касс обречен, где бы он ни был.)

И, достав заветную стрелу, Аймик шагнул в открывшийся проход, залитый теперь ослепительно белым светом.

Дад нараспев произносил Слова Призыва. Он не знал, кто выступит из глубин Ока Тьмы на его зов – во имя Повелителя Мух, — но догадывался: в этот раз — не один из обычных собеседников Черного Колдуна. Кто-то из Властных.

Обряд немного затягивался. Дад прекрасно знал: для успеха нужна полная сосредоточенность. Особенно сейчас, когда Путь почти пройден и настало время Призыва. Прекрасно знал – и ничего не мог с собой поделать. Его отвлекала… собственная радость: перед глазами навязчиво маячили эти два дурака, бесплодно тычущиеся в скалу, и то, что будет с ними потом…

Довольно. «Потом» — оно и будет потом; сейчас важен только Зов.

– ПРИДИ! ПРИДИ! ПРИДИ!

Во имя той, кто порождена Великой Тьмой, той, кто крадется в ночи, чья сила – боль, чья радость – отчаяние…

Поверхность Ока Тьмы стала покрываться мелкой рябью; в самой его глубине что-то заклубилось… Такие знаки Дад видел только однажды. Совсем недавно. Он понял: ПРИБЛИЖАЕТСЯ БЕЗЛИКИЙ! Его пронзила невольная дрожь; даже заклинания прервались на миг.

«…Если ты обманешь и в этот раз… Ты и представить себе не можешь, что тебя ждет…»

«Это хорошо; лучше не может быть, — убеждал себя Дад, поспешно возвращаясь к заклинаниям. – Он увидит сам, что я не обманул, он сам завершит Посвящение, и тогда…»

Громовой удар и ослепительная вспышка прервали Действо. В глаза полыхнул нестерпимый Нездешний Свет — и Дад невольно закрылся рукой.

Проклятый ублюдок! Невесть как он сумел раскрыть скалу!

Немного прихрамывая (когти черного волка все же давали о себе знать), с луком и стрелой наготове, Аймик почти бежал по открывшейся тропе. На этот раз путь был иным.

Густой мрак, встретивший Аймика в прошлый раз, был отброшен к краям расселины. Теперь духи Тьмы ярились там, прижатые к скале, бессильные вновь закрыть светлый проход, бессильные помешать Вестнику. И в этом свете было отчетливо видно: вокруг – камень, только камень, и ничего больше. Ни кустика, ни травинки. Только камень, да еще какие-то странные маслянистые лужицы, похожие на чьи-то следы. Не человека и не зверя… И трещины в стенах и на полу… не совсем трещины– знаки… Вперед. Скорее вперед.

Дад отнял руку от лица и перевел дух. Нет, это еще не конец. Сюда, к Оку Тьмы и Жертвеннику, Нездешний Свет не проник, здесь он бессилен. И пламя Тьмы хоть и померкло, но не погасло совсем. И Безликий не скрылся; он здесь, близко; нужно только помочь ему вновь подняться на поверхность Ока Тьмы, где по-прежнему горит набухший кровью Знак Властелина.

…А он, хоть и Вестник, но только человек. И придет сюда, где Сила, рассекшая скалу, не властна. Где хозяин – Дад. Тоже только человек. …Вот и встретимся. Человек с человеком.

Мада извивалась на жертвеннике, тщетно пытаясь хотя бы ослабить путы. В отличие от Дангора, заклинания не одурманили ее, она была в полном сознании. И знала, что ее ждет. И покорно ждала. И сердце ныло не от предчувствия близкого конца. От мыслей об участи сына…

И вдруг… Что-то изменилось, что-то пошло не так, не по воле Черного Колдуна и его Хозяев. Но что?

Мада лежала лицом к Оку Тьмы. Неимоверным усилием она перекатилась на другой бок – и до крови закусила губу, чтобы не закричать в третий раз. От радости.

В скале снова возник проход, сияющий так, словно Небесный Огонь, возникающий на миг, чтобы тут же ис-

чезнуть, вошел туда и застыл, не желая гаснуть. И в этом свете… Аймик! Ее муж спешил на помощь.

Свет не рассеивался – внезапно обрывался, сразу у выхода к Черному камню и жертвеннику. Аймик остановился на самой его границе.

…Все как тогда. Черное пламя. Кровавый Знак пульсирует в черной глыбе в ответ на страшные заклинания.

Но перед Черным камнем не одна – две фигуры. Один – Дад. А рядом с ним, безвольно опустив руки и склонив голову… (Неужели Дангор?)

– АЗЗАГОДД! АЗЗАГОДД! АЗЗАГОДД! Кхуту хоррог! Кхуту Аззагодд!..

Цепенеет сердце, немеют руки, потому что вот сейчас свершится последнее Действо, после которого прямо из этого Знака появится Нечто, и тогда…

Черный Колдун достает каменный клинок и передает его второму, а сам отступает в сторону. Тот, второй, поворачивается – и Аймик видит, что это и вправду Дангор, повзрослевший Дангор, ребенок Дангор, глаза его открыты, но пусты, и лицо мертво, и он с клинком в руке делает шаг в сторону, открывая светлый в черных подтеках камень-жертвенник. А на жертвеннике… …Не косуля, нет. Только… Это Мада? Мада! И она все понимает, все видит. И ждет…

СКОРЕЕ!

Аймик вскинул лук Древних… и понял, что с того места, где он стоит, пустить стрелу можно только в неподвижно стоящего сына. Дад отступил так, что повзрослевший широкоплечий Дангор оказался между ним и стрелком. Аймик попытался передвинуться влево – и Дангор, словно привязанный, сместился туда же. Вправо – то же самое.

Дад все знал! Приход Вестника не был нежданным. И тут послышался знакомый, добродушный, чуть насмешливый голос, произносящий не заклинания – обычные человеческие слова:

– Ну что, зятек, вот мы и встретились! Сам пришел – молодец. Жена, как видишь, ждет тебя не дождется. Все – как я обещал… Что же ты там застрял? Иди скорее сюда, не заставляй ее мучаться. И сыну твоему пора становиться тем, кем он должен стать. Иди же, срок настал.

Повисло молчание. Аймик облизнул пересохшие губы, не находя слов. Затем Дад заговорил вновь, уже с откровенной насмешкой:

– Ах да! У тебя же новая игрушка. И такая красивая… Кто тебе ее дал? Уж не та ли, на кого ты променял мою дочь? И наобещала небось с три короба. Ну-ну…

Веселый, рассыпчатый, чуть дребезжащий и такой заразительный смешок сменился сокрушенным вздохом.

– Эх, людишки, до чего же вы глупы! Не думай, не ты один такой, – все вы глупы. И ты не поумнел… Да неужели же ты так ничего и не понял? Та, что в гору тебя заволокла, получила все, что ей было нужно, да и выставила тебя прочь. Не просто выгнала – сюда направила, ко мне… Как ты думаешь, зачем? И новый приступ веселья.

(НЕУЖЕЛИ…)

– Чтобы с тобой покончить! – прокричал Аймик… (Или только подумал, что кричит?) …и, не опуская лук, прыгнул из-под защиты Света в багровый полумрак. Прыгнул с таким расчетом, чтобы сразу же выпустить стрелу в сердце Черного Колдуна.

Не тут-то было. Приступ безнадежной тоски навалился так внезапно, что Аймик пошатнулся. Перед глазами поплыли пятна, фигура Дада заколебалась, словно отраженная в воде, и рука, сжимающая оружие Древних, стала медленно опускаться. Аймик вдруг отчетливо понял, что Дад говорил чистую правду, что есть только одна Истинная Сила, которой служат все бессмертные, а он, как и другие людишки, был обманут, чудовищно обманут, и теперь самое лучшее – самому, добровольно лечь туда, к Маде, чтобы хоть напоследок послужить подлинным Владыкам, чтобы его сын… – НЕ-Е-ЕТ! АЙМИК, СЗАДИ! Мада. Невесть как ей удалось приподняться, и огромные, черные, молящие глаза указывают на что-то…

Аймик резко обернулся, чувствуя, как рвутся, лопаются тенета, сплетенные заклинаниями, – и его глаза встречаются с клокочущим ненавистью взглядом Дада.

Черный Колдун уже совсем близко, и в правой руке… камень. Обыкновенный камень.

(Так вот оно что! Ты навел на меня Мару, чтобы оглушить, связать и уложить на жертвенник…)

Он едва успел отскочить, но рука, сжимающая лук, слишком слаба, а Дад… (Лицо? Оскаленная волчья пасть!) …в ярости отбросил булыжник и вытянул вперед правую руку с растопыренными пальцами.

Аймик упал и откатился в сторону, словно от направленного копья. Вовремя! Вместе с хриплым заклинанием с кончиков пальцев колдуна сорвалась какая-то черная тень и, пронзив то место, где только что стоял Аймик, ударила в жертвенник. В Маду.

– Дангор! – зарычал Дад. Неподвижная фигура юноши дрогнула. – Убей! – Дад показал на своего зятя. – Убей во славу Великой Тьмы! Во имя Того, кто даст тебеЗнак и Силу!

Аймик снова на ногах, но сын уже рядом и вновь заслоняет собой деда. Лицо бесстрастно, глаза пусты, а в поднимающейся руке – каменный клинок.

(Прорезало воспоминание: подобное уже было. Там, во время схваток с шестиногими. Горец. Над ним занесли копье, и Аймик подумал: «Все!», – ан нет. Нырок под занесенную руку, кувырок через левое плечо – и через мгновение у шестиногого стрела под лопаткой…)

Сам Аймик такого не проделывал ни разу, но тут… выбора нет. Рука с клинком уже опускалась, когда он нырнул под нее и, не выпуская лук… (Только бы не сломать стрелу!)

…попытался проделать такой же кувырок, как тот горец.

…Ох! Такие упражнения хороши для молодых, а в его возрасте, да еще впервые в жизни… Но, Великие Духи, все же получилось. Не так ловко: он не на ногах – на коленях, и левое запястье нестерпимо ноет, – но получилось… Главное – стрела уцелела.

К счастью, Дангор тоже не удержался на ногах, и нужно успеть, пока тот не поднялся, а враг – вот он, впереди, ничем не защищен…

Глаза Дада совершенно круглые, светящиеся. Черты его лица словно расплываются и становятся похожими на птичьи.

(Голова филина на человеческом теле!) …Нет, все же это человеческие губы шепчут, шепчут, шепчут… Лук Древних становится неимоверно тяжелым, его не поднять. Он нагревается, он уже обжигает ладонь… (Великие Духи, неужели даже дар Инельги бессилен перед этим…)

И вдруг словно въявь услышал: «Это не мой дар, и даже не отцовский. Это – Дар Неведомых…» Как он мог забыть? То, что раскрыло скалу…

СЛОВО СВЕТА!

И лук снова ему подвластен. Он уже не обжигае