Глава 18 древнее пророчество
На берегу реки, отделяющей земли детей Мамонта от земель их исконных врагов, догорают поминальные костры. Давным-давно уплыли по закатным водам кожаные челны с телами сыновей Мамонта, павших в тяжелой, затяжной войне. Их унесет к Великой Воде и дальше – в Землю Истоков, где героев встретят их великие Предки… Много, очень много своих братьев проводили в этот раз на Ледяную Тропу дети Мамонта. Аймик считал челны – и ему пришлось почти полностью разогнуть пальцы на обеих руках: только два и остались согнутыми. А ведь в каждом челне – не по одному и не по два мертвых воина, – больше, много больше…
И Данбор, военный вождь детей Мамонта, и его сородичи, и пришедшие на подмогу горцы говорят, что никогда прежде им не приходилось провожать столь многих сразу… И все же живые, справляющие тризну, не удручены: несмотря ни на что, они победили! Это первая победа детей Мамонта в нескончаемой череде поражений. И пусть она далась нелегко – их врагам пришлось еще хуже, гораздо хуже; им даже не все тела своих убитых удалось собрать: последствия камнепада не разгрести руками. А из павших победителей ни один не остался на чужой земле…
– …И расскажут они нашим Предкам о том, кто принес нам победу: о Северном Посланце! И поблагодарят Великого Мамонта за то, что помог ему дойти в срок. И скажут: «Вот и дождалась своего жениха Та-Кто-Не-Может-Умереть! Вот и исполнилось Древнее Пророчество».
Данбор. Последнее напутственное слово вождя перед тем, как закончить тризну. Уже совсем стемнело. Вместе с тьмой прилетела снежница. Аймик следит, как мерзлая земля постепенно покрывается белым налетом, как исчезает в черной воде ранний снег. …Ему грустно. Его хвалят, чествуют, им благоговейно восхищаются, – а ему грустно. И тревожно. Почему?
…Наконец-то. Тризна окончена, и мужчины возвращаются назад, в обжитую пещеру, где их с нетерпением ждут женщины и дети. Там будет еще одно, совместное пиршество, – последнее в этот день, недолгое. Он пораньше заберется на свою лежанку, и, может быть, Ай-рита придет к нему… Нет, едва ли. Она боится. Сейчас они все боятся этой самой Инельги…
…Вьюжит сильнее и сильнее, и Аймик чувствует, как начинает дрожать мелкой дрожью, несмотря на теплую одежду, сытость и довольно быструю ходьбу. Или это не столько от холода, сколько… Да, от тревоги и сомнений. До самого недавнего времени Аймику было не до размышлений о себе самом и о загадочной Бессмертной. Плевать ему было на то, по праву ли его кличут Северным Посланцем. Он весь без остатка был занят совсем другим. Войной.
Все началось почти сразу же, как только воины Дан –бора привели его и Айриту в одно из своих пещерных жилищ. Сказать по правде, Аймик дотащился туда из последних сил. Дорога, новые люди… Все слилось в какой-то навязчивый гул; его о чем-то спрашивали, он что-то бормотал в ответ, даже силился улыбаться… Запомнился кусок жирного мяса, почему-то совершенно безвкусного, не лезущего в горло, и ледяная вода, которая почему-то лилась не столько в рот, сколько на бороду и грудь. А потом – мягкое, долгожданное ложе. Кажется, добраться до него помогла Айрита. И забвение.
Как долго длился его сон? Аймик до сих пор этого не знает, потому что после пробуждения ему стало не до вопросов.
Он проснулся как-то вдруг, то ли от утренних лучей, то ли от того, что понял: здесь, в пещере, он остался один, а снаружи доносятся гневные выкрики и плач. И с великим трудом поднявшись с лежанки (закружилась голова и качнуло в сторону), Аймик заковылял к выходу из пещеры, чтобы увидеть страшное: головы молодых женщин! Одна, лежащая у самых его ног, особенно похожа…
(Ведь такое уже было однажды. И вновь он всему виной?)
В плаче и гневных выкриках различается: «Мешок… Подбросили… Наши сестры… Шестиногим отдали в жены… Падаль вонючая!.. Гадючий помет!..»
Айрита сидит на земле, держит на коленях маленькую голову и гладит, гладит черные волосы, слипшиеся от крови. Услышав шаги Аймика, поднимает на него слепые от слез глаза:
«Сестренка… Такая малышка… Такая ласковая была, тихая…»
А поодаль, сбившись в кучу, словно отделенные от остальных невидимой стеной, воют от ужаса несколько молодых женщин.
(Сестры тех… шестиногих! – догадывается Аймик.)
Данбор поднимает руки, и стихают выкрики, и даже плач умолкает. Только этот предсмертный вой…
«Замолчите! – рявкает на них военный вождь детей Мамонта. – Никто вас и пальцем не тронет. Хотите – оставайтесь женами своих мужей. Не хотите – убирайтесь назад, к своим сородичам. Но знайте: вашим отцам и братьям мы будем мстить. Жестоко мстить».
Мужчины кричат что-то нечленораздельное, потрясая луками и копьями. И Аймика словно кто-то выталкивает в центр.
«Вождь! – кричит он. – Сыновья Мамонта! Знайте: ваша война – моя война, ваш враг – мой враг!»
На него смотрят смущенно и недоверчиво, а кое-кто – с откровенной усмешкой. И Аймик понимает, что он, босой, полуголый, грязный, обрюзгший, невесть откуда свалившийся на этих людей, действительно смешон. И решительно протягивает руку к ближайшему лучнику: «Дай. И стрелы».
Воин молча протягивает свое оружие. Аймик прикидывает в руке пук, пробует тетиву, проверяет взглядом стрелы.
(Эх! Давно не приходилось…)
«Пусть кто-нибудь выпустит вверх три стрелы подряд».
(Детская забава детей Волка. Когда-то и он был мастак. А сейчас? Да помогут Великие Духи!)
И Великие Духи помогли. Как в тот давний летний день, когда Нагу-Влпчонок сразил коршуна невероятным выстрелом, Аймик вновь почувствовал себя воедино слитым с луком и стрелами. И вернулся слабый аромат прелой листвы. И вновь он сам раз за разом срывался с тетивы, и все три стрелы, выпущенные в небо молодым охотником, были расщеплены Аймиковыми стрелами под восторженные крики сыновей Мамонта. Так Аймик стал их воином.
…Да, хорошо, что он сразу показал себя стрелком. Если бы не это, если бы пришлось начать с того, чем сразу же занялись сыновья Мамонта, готовясь к длительной войне, то… едва ли они бы прислушались потом к советам Северного Посланца.
Аймик на ходу провел ладонью по левому рукаву и улыбнулся. Его неудачное изделие по-прежнему в нарукавном кармане; почему-то так и не выбросил его…
Война началась не сразу. Конечно, были выставлены усиленные дозоры, конечно, Данбор направил гонцов к ближним и дальним соседям за подмогой. Но всякие вылазки на вражескую территорию были запрещены. Несколько дней подряд сыновья Мамонта занимались тем, что проверяли оружие и готовили впрок стрелы и дротики.
Аймик, истосковавшись по мужскому труду, работал с жаром, но все, что ему доверяли, – скалывать с кремневых желваков длинные тонкие пластины – заготовки будущих наконечников. А вот изготовить хотя бы один наконечник… Раньше Аймик считал себя неплохим мастером, но здесь он мог лишь с завистью смотреть на то, как ловко и споро действуют сыновья Мамонта костяными стерженьками. Пластина в левой ладони поворачивается с одной стороны на другую, легкие удары чередуются с нажимами на край заготовки – и вот это уже не просто камень, а тонкий изящный наконечник, с обеих сторон покрытый мелкими, идущими в одном направлении сколами, сделанными костяным стерженьком. Ни сыновья Тигрольва, ни кто-либо другой из тех, с кем сводила его долгая тропа, не делали ничего подобного. Приглядевшись, Аймик попытался было изготовить такой наконечник, да только рукой махнул – таким уродливым показалось его изделие в сравнении с теми, что выходили из рук сыновей Мамонта. Засунул его поскорее в нарукавный карман; должно быть, опасался: выбросишь, а кто-нибудь поднимет и станет хихикать. Не воин даже – мальчишка или девчонка.
Сыновья Мамонта не насмешничали. Знали: их гость – настоящий лучник. Только спросили:
«Какие же наконечники делают твои братья там, на севере?»
Аймик охотно показал, как делают его сородичи наконечник с боковой выемкой, как закрепляют его на древке. А через некоторое время Зетт, молодой охотник и один из самых искусных мастеров, положил на его ладонь три наконечника. Аймик даже присвистнул, разглядывая хорошо знакомую родовую форму сыновей Тигрольва: удлиненные наконечники с односторонней боковой выемкой у основания. Но сделаны они были по-другому. Так, как это принято у сыновей Мамонта.
Остальные охотники тоже принялись разглядывать необычные изделия.
«У нас так не принято!» – неодобрительно бросил один из стариков. Но Данбор хлопнул юношу по плечу: «Ничего, Зетт! Пробуй. Быть может, они-то и принесут нам удачу».
Что было потом? Бессвязные, кровавые воспоминания следовали одно за другим. Эта война была совсем не похожа на ту, в которой Аймик когда-то принимал участие вместе с сыновьями Сизой Горлицы. (Против Оленерогих, что ли?)
Столь же не схожа, как настоящая охота и детская игра. ЭТА война!..
Здесь никого не щадили, и никто не ждал, и не просил пощады. Здесь добивали раненых и выжигали стойбища. А пленные умирали мучительной смертью.
…Они переправились через реку. И загорелось первое стойбище шестиногих. И появились первые пленные. А потом их оттеснили к реке. И Аймик с несколькими лучшими лучниками сыновей Мамонта долго отстреливался, прикрывая отход.
…Ржание коней, и грязь из-под копыт, и стрела за стрелой, и волочатся по грязи мертвые тела, запутавшиеся в каких-то веревках… А потом и конь падает мертвым…
Пленные. Огонь. Тошнотворный запах человеческих испражнений и горелого мяса раздирает ноздри… Мужчины умирали молча, а парнишка, когда ему стали жечь яйца, не выдержал, и закричал: «Это все… колдун… Пегой Кобылы!.. Он приказал…» И Данбор прекратил его муку. Ударом в сердце.
…Их оттеснили в предгорья. Но тут шестиногим худо пришлось. Стрела за стрелой. Из-за каждого камня, из-за каждой скалы. Вас много? Да. А у нас – много стрел.
…Перевал. Ни шагу вперед, ни шагу назад. Шестиногим худо, здесь сыновьям Мамонта знаком каждый скальный выступ, каждая расселина, их стрелы метки… Но лошадники не отступают; они и прежде побеждали: одолевали численностью, изматывали сыновей Мамонта частыми и хитрыми атаками, точно выгадывая момент, когда у тех стрелы на исходе… Так было всегда, так будет и теперь. Но теперь – НЕ БУДЕТ НИКАКОГО МИРА! Теперь колдун детей Пегой Кобылы объединил все три великих Рода исконных обитателей, теперь воинам лошадников нет числа, и они не уйдут отсюда, пока не возьмут перевал, пока не будет убит последний сын Мамонта…
…Да, это – конец! Отчаяние понемногу стало овладевать детьми Мамонта. Стрелы были по-прежнему метки, да запасы-то их не безграничны. А шестиногих в этот раз видимо-невидимо; это еще счастье, что сыновья Мамонта обороняются сверху и каждая тропка надежно перекрыта. Но враги словно не замечают гибели своих, идут напролом. Их уже дважды с трудом отбрасывали назад, не столько стрелами, сколько камнями. А если падет перевал…
Аймик все чаще и чаще ловит на себе настороженные взгляды: «Уж не ты ли принес нам гибель, чужак?»
Пришла долгожданная подмога. Все смуглолицые, черноглазые и черноволосые, только у их предводителя заплетенные в три косички волосы почему-то рыжие, а глаза голубые. С Данбором они обнялись, как старые друзья. На Аймика пришелец особого внимания не обратил, но представился вежливо: «Тхаред. Горец из Рода Медведя». Аймик понял сразу: перед ним – опытный воин, и занимает его сейчас только одно – гибель, грозящая его друзьям, кажущаяся неотвратимой.
…Запах прелых листьев…
…Аймик помнит: уже смеркалось, когда он вернулся в Средний Мир. Никто ничего не заметил; по-видимому, посчитали, что его просто сморила усталость. (Скорее, скорее!)
Данбор, Тхаред и еще несколько воинов и стариков у костра. Совещаются.
«…Пусть великий вождь детей Мамонта не беспокоится. Мои люди сумеют увести женщин и детей и укрыть так, что никакой шестиногий их не разыщет. Даже если все мы поляжем здесь, эти твари далеко в горы не забредут. Или никто из них не вернется живым. А потом подрастут новые сыновья Мамонта…»
Но лицо Данбора мрачно. Он понимает: это гибель. Годом раньше, годом позже, но – гибель.
Аймик, которого никто не приглашал на Совет, вопреки всем обычаям решительно подходит к костру.
«Пусть великий вождь сыновей Мамонта простит непрошеного, но… – голос его странно меняется, то ли молодеет, то ли… это уже чей-то другой голос, – НО У СЕВЕРНОГО ПОСЛАНЦА ЕСТЬ ВАЖНОЕ СЛОВО!»
И так странно звучит этот голос, что разговор смолкает и на лицах, обратившихся к Аймику, нет гнева только любопытство. И еще, быть может, – надежда. Данбор кивает: «Говори!»
И по мере того, как звучит речь Северного Посланца, лица вождей светлеют.
…Их мало, и все же они разделились на три отряда. Самый большой, предводительствуемый Данбором, по-прежнему защищает перевал. С ним и женщины, и подростки, – все, кто только может метать камни: нельзя, чтобы шестиногие догадались, что число защитников сократилось. Тхаред и несколько его воинов отошли назад. Недалеко, к узкому ущелью, чтобы там подготовить… то, что должно. А лучшие стрелки скрытыми тропами обходят осаду. И Аймик с ними. И Айрита. Они вновь переправляются через реку. Они идут тропой, проложенной разведчиками. Далеко. К самому сердцу врага.
(Вырезать бы их всех…)
Они видят, что вражеские стойбища живут мирной жизнью, в ожидании своих мужчин, ушедших за реку, в горы. Они ждут победителей. И никто не ведает, что мимо их стойбищ потаенными тропами идут мстители. К самому сердцу врага.
..Знакомое место, трижды проклятое место. Горит ненавистное стойбище, и мечутся ополоумевшие женщины, и причитают старики…
(«А вот это – не моя ли хибарка? Ненавижу! Огня!»)
…И знакомый (ну еще бы!) колдун! Голый, брошенный на колени, – все его колдовские обереги уже давно в огне. Но даже пляшущие отсветы пожара не в силах исказить спокойные, невозмутимые черты его лица… Молодец, не боится смерти. Даже горло сам подставил…
«К пытке!» – кричат победители. Но Айрита жестом останавливает сородичей и передает Аймику костяной кинжал. Северный Посланец, принесший долгожданную победу, должен сам умертвить того, кто посмел усомниться в его предназначении и нарушить Древнюю клятву…
Предсмертный хрип. И чудится Аймику – это он сам умирает и сипит сквозь кровь, пьющуюся из перерезанного горла: «Не надо… Остальных… Пощадите!»
Победители возвращаются не таясь. Да и некому их остановить: лучшие воины лошадников – за рекой, в горах, и что-то уж больно долго нет от них вестей. Так долго, что уверенность в скорой победе сменилась тревогой. Теперь же, когда весть о разоренной обители Главного колдуна детей Пегой Кобылы разнеслась во все стороны, как на крыльях, когда появились словно из-под земли возникшие воины детей Мамонта, – стойбища лошадников охватил самый настоящий ужас. И пустели стойбища при приближении этих… – людей или демонов? – во главе с их бывшим пленником, теперь несущим на копье голову колдуна…
Сыновья Мамонта эти брошенные при их появлении стойбища не жгли и не грабили. Просто проходили сквозь них, как через пустые земли. И лошадников не искали. Зачем? Дело сделано, месть совершена, а старики, женщины и дети им не нужны. Мужчины? Если там и были взрослые охотники, то, бежав без боя от врага, они перестали быть мужчинами…
…А у пограничной реки сыновей Мамонта действительно встретили вражеские воины. Много. Лишь небольшая часть тех, кто много дней назад перешел эту реку, кто штурмовал перевал. И все же для Аймикова отряда их было слишком много. Однако воины детей Мамонта не замедлили шаг и даже не взялись за оружие. Словно перед ними был только пустой берег.
В сущности, так оно и было. Лица, окрашенные в белый цвет, распущенные по плечам волосы издали показывали: те, что стоят на берегу, хотя их много и они при оружии, – драться не будут. Сейчас это не воины, а ОТПУЩЕННЫЕ ИЗ МИЛОСТИ, и вновь обрести утраченное достоинство мужчины, охотника и воина они смогут лишь после того, как будет заключен мир.
Онгр, вождь детей Пегой Кобылы, предводитель этого похода, столь неудачно для них всех завершившегося, вышел вперед, и по его знаку лошадники молча расступились, освобождая путь своим врагам. Аймик, шедший впереди, замедлил шаг и, остановившись в четырех шагах от Онгра, сбросил с копья к его ногам голову колдуна:
«Забери. Его советы были дурны, и он за это поплатился».
И повел свой отряд дальше, к переправе. У воды пришлось задержаться. Кожаных челнов на берегу великое множество, и победители могут их брать без спроса, но… не так-то легко найти пустой челн: почти во всех – трупы лошадников.
Вождь детей Пегой Кобылы не отрываясь смотрел на голову того, кто попытался объединить три Рода исконных обитателей этого края и навсегда покончить с пришельцами.
«Твои советы действительно оказались дурны! – думал он. – Но поплатился не ты один. Все мы жестоко поплатились…»
…Они уже торжествовали победу. Стрелы летели все реже и реже, и однажды на передовой отряд, двинувшийся в ночную вылазку, не обрушился град камней. И тогда был подан долгожданный сигнал: «Перевал свободен!» – и воины всех трех Родов разразились ликующими криками. И до самого утра длилось ликование. А на рассвете они двинулись по следу побежденных, – так они все тогда думали…
След был ясен: сыновья Мамонта не отступают даже – поспешно бегут в глубь своих гор. Пытаются спастись… Не выйдет. Вначале лошадники еще соблюдали осторожность: шли не споро, внимательно осматривали скалы. Но засад не было, даже из самых удобных местечек не летели в них коварные стрелы или камни. Видно, враг бежит без оглядки, не думая больше о сопротивлении. Так скорее же!
Теперь Онгру казалось: его словно кольнуло что-то, когда он увидел это узкое ущелье, куда уводил такой ясный, такой несомненный след панически бегущих врагов. Может быть, так оно и было. Может быть, не его одного кольнуло дурное предчувствие. Иначе едва ли хоть кто-нибудь из воинов, разгоряченных преследованием, услышал его предостерегающий крик, подхваченный Креоном, молодым вождем сыновей Сайги:
«СТОЙТЕ!»
Крик был услышан, но не всеми, не всеми. Должно быть, свыше половины воинов уже вошло, почти вбежало в ущелье, и его стены многократно отражали их победный клич. Но те, кто услышал, остановились, в недоумении глядя на своих предводителей. «Верните их! – закричал Онгр. – Вер…» Он не успел даже отдать приказ. Иной клич – тот с которым идут в бой сыновья Мамонта, – раздался с вершины ущелья, и через мгновение все остальные звуки заглушил грохот камнепада…
…Из тех, кто вошел в предательское ущелье, назад к Онгру вернулось едва ли два десятка воинов, – окровавленных, покрытых пылью, с остановившимися от ужаса глазами. А победные крики сыновей Мамонта уже звучали со всех сторон… в том числе и оттуда, со стороны перевала. Потом настала тишина, и в этой тишине отчетливо прозвучал голос Данбора:
«Онгр! Великий вождь сыновей Пегой Кобылы! И все вы, пришедшие на нашу землю! Согласны ли вы принять нашу милость и стать отпущенными или предпочтете разделить участь своих собратьев?»
Онгр огляделся. Да, надежды никакой. Им не прорваться с боем туда, вниз, к берегу реки, где остались их кони и челны. Их слишком далеко заманили; оставшиеся не дойдут даже до перевала…
Он первым переломил копье, вынул костяную заколку, стягивающую волосы на темени в пучок воина, и тряхнул головой, рассыпая их по плечам. Затем зачерпнул из поясного мешочка горсть смешанного с жиром мела и принялся медленно растирать его по лицу, скрывая боевую раскраску под сплошной белой маской.
Война окончена, и лишние жертвы ни к чему. Нужно подумать о будущем: эта война – не последняя…
Еще два дня ушло на то, чтобы собрать тела павших. Воины детей Мамонта справились с этим быстрее: их потери были гораздо меньше. Но несмотря на все усилия и их помощь, завал в ущелье разобрать не удалось.
«Ничего не поделаешь, – сказал Данбор. – На Совете Мира мы договоримся о том, когда вы сможете прийти сюда и справить тризну. А для нас это место станет табу».
Уже прощаясь, он как бы мимоходом заметил: «Должно быть, на обратной тропе вы встретите наших воинов». Онгр молча кивнул. Он понял.
«Вот и встретились!» – думал он, глядя на уже почерневшую мертвую голову.
Аймик шел, не замечая тропы, не слыша разговоров, не чувствуя холода. Он был не столько здесь, сколько там, в недавнем прошлом.
Да, в те жаркие дни и ночи Аймику не было дела до того, по праву ли его зовут Северным Посланцем или нет. А о бессмертной Инельге он и вовсе забыл. Сомнения вернулись позднее. Всего несколько дней назад, когда был заключен очередной мир.
…Он, Аймик, сидит на одной шкуре с Данбором. Как Северный Посланец, принесший детям Мамонта невероятную победу.
Два вождя друг против друга: Данбор и Онгр – тот, кто по велению уже мертвого колдуна пытался вытеснить ненавистных пришельцев в Другой Мир. В тот, что за Тропой Мертвых… Вожди других Родов рядом, но поодаль. «Земли за рекой – не наши земли! – в который раз увещевают сыновья Мамонта своих собеседников. Побежденных, но сильных. —Нам не нужны чужие земли. Но стада, пришедшие на эту сторону, – наши стада. И наши охотники могут преследовать их и за рекой… Так?»
«За рекой – земли детей Сайги! – бурчит военный вождь сыновей Пегой Кобылы. – Им и решать».
(«Ага! Так вы уже – не вместе? – думает Аймик. – Уже каждый за себя?»)
Молодой вождь сыновей Сайги не поднимает глаз. Он старается выглядеть бесстрастным, как и подобает мужчине, но – скорбен. В этой войне больше всего пострадал его народ – наименее виновный в том, что случилось. И он сам…
Не отрывая взгляда от языков пламени, он с трудом разлепляет губы:
«Тропы лошадей и оленей, перешедших реку, открыты для сыновей Мамонта».
Его что-то (кто-то?) заметно тревожит. Там, за спиной Аймика, где в стороне от вождей и старейшин столпились сыновья и дочери Мамонта в ожидании окончательных решений. Аймику очень хочется обернуться, но это невозможно.
А разговор идет уже о нем самом, Северном Посланце.
«Как же случилось, что вожди трех великих Родов решили нарушить Древнюю клятву и навлечь гнев Духов?»
Данбор задал этот вопрос спокойно, как бы сожалея о происшедшем. Предводитель Рода Пегой Кобылы заранее подготовил ответ.
«Великий вождь детей Мамонта ошибается. Мы не нарушали никаких клятв. Тот, кого вы чтите как Северного Посланца, жил у Черного Колдуна как муж его дочери… Тебе ли не знать, великий вождь, кто она такая – его дочь? Потом Колдун передал его нашим северным соседям. Почему? Не ведаю, да и не хочу! Знаю лишь, с наказом передал: вернуть назад живым через… – Он задумался, а затем трижды поднял вверх правую руку с растопыренными пальцами: – Вот через сколько лет. Что говорить, – те, кто живет вблизи от проклятых гор, боятся Черного. А вот мой колдун не испугался. Сказал: „Волю Черного исполнять нельзя. От чужака одни несчастья. Испытаем его, вдруг он и впрямь Северный Посланец? Тогда его уведет с собой Бессмертная. Если же нет, принесем в жертву Могучим Духам!“ Так он сказал. Да только испытание не завершилось. Великий вождь сам знает почему». Помолчав, он продолжил: «Данбор! Я и мои сородичи всегда чтили мудрость храбрейшего из храбрых сыновей Мамонта! Позволено ли будет мне высказать то, что лежит в глубине сердца? Не последуют ли за этим новые распри?»
«Пусть Онгр, отважный сын Пегой Кобылы, выскажет все. Слова его будут приняты без обиды».
За все время церемонии их предводитель взглянул на Аймика в упор. Цепко и холодно.
«Уверен ли великий вождь детей Мамонта в том, что тот, кто сидит рядом с ним, по праву занимает это место? Что он и впрямь Северный Посланец, а не самозванец не враг? Почему Та-Кто-Ждет до сих пор не явилась за ним, долгожданным?»
Аймик почувствовал нависшее в воздухе напряжение. Однако голос Данбора звучал спокойно:
«О великий вождь детей Пегой Кобылы, во всем ли верны твои слова? Мы знаем, что Черный Колдун передал вам своего пленника именно как Северного Посланца… И что он обещал в обмен на ваши услуги, тоже знаем. Ну а если и возникли сомнения, разве не должно было, согласно Древней Клятве, разрешать их вместе с нами, тоже пришедшими с севера, – как и Та-Кто-Не-Мо-жет-Умереть?»
Собеседник заерзал, готовясь что-то возразить, но Данбор предостерегающе приподнял руку:
«И разве вправе мы судить о путях Могучих и Бессмертных? Решать за них? Ты вот говоришь: „Почему Бессмертная не пришла к тому, кого ждет?“ А я отвечу: разве смогли бы двое беглецов пройти через все ваши земли и спастись, если бы им не помогли Могучие? Я слишком хорошо знаю и ценю ваших следопытов и воинов и говорю: НЕТ! А наша война! Я не обольщаюсь: она бы не кончилась так… как кончилась, если бы не Северный Посланец и его покровители. Вот почему сейчас он здесь, рядом со мной».
«Что ж, – нехотя процедил предводитель Рода Пегой Кобылы, – я верил своему колдуну. Что бы ни говорили теперь, он был мудр и могуч. Но и самые мудрые могут ошибаться. За свою ошибку он заплатил сполна… Не так ли?»
Данбор помолчал. Аймик, сидящий чуть сзади, не мог хорошенько рассмотреть лицо вождя, но заметил, как слегка дрогнули его лопатки. Наконец вождь детей Мамонта заговорил, и теперь его голос не был так бесстрастен, как прежде:
«Хорошо. Допустим… А как же быть с нашими сестрами, отданными вам в жены по уговору? Они-то чем провинились перед вами, что вы сотворили такое?»
Вопрос угодил в цель, словно внезапно брошенный дротик. Аймику показалось на миг, – побледневший предводитель сыновей Пегой Кобылы сейчас вскочит на ноги и они схватятся врукопашную. Но нет. Он сумел сдержаться.
«Я понимаю горе сыновей Мамонта. Но пусть и они нас поймут. Мой единственный сын пал от руки твоей дочери, о великий вождь! Которую вы отказались нам выдать. Вот тогда-то наш колдун и сказал мне: „Это единственное, что может искупить кровь твоего сына!“ Что ж, повторяю: он расплатился за все. К тому же… – тонкая усмешка тронула его губы, – у вас ведь тоже были женами наши сестры, не так ли? Где же они сейчас? Полагаю, Долг Крови уплачен сполна. Но, быть может, великий вождь детей Мамонта не желает пить с нами из Чаши Мира? Что ж, мы готовы и к такому исходу. Только помни: военная удача переменчива!» Данбор ответил немедля: «Нет, мы готовы пить с вами из Чаши Мира. Сейчас ее принесут. И тогда ты сам решишь, уплачен ли Долг Крови?»
По его знаку молодая женщина отделилась от толпы и медленно двинулась к вождям враждующих Родов, держа обеими руками большую деревянную чашу, наполненную особым отваром. Его пьют только вожди. И только когда заключается мир.
Аймик видел, как по мере приближения женщины, несущей Чашу, вытягиваются лица лошадников. Онгр едва подавил крик: Чашу Мира несла его дочь, отданная в жены одному из сыновей Данбора. Даже не взглянув на отца, она преклонила левое колено перед вождем детей Мамонта и с поклоном подала ему чашу. Приняв ее, Данбор кивком отпустил молодую женщину.
«Вот видишь, великий вождь детей Пегой Кобылы. – В его ровном голосе звучала еле заметная горечь. И насмешка. – Ваши сестры так и остались женами моих братьев. И ни одна из них не пожелала к вам вернуться… после того, что вы сотворили с нашими сестрами. Считаешь ли ты по-прежнему, что Долг Крови уплачен сполна?»
Чаше Мира еще долго пришлось покоиться на коленях вождя детей Мамонта, прежде чем она была пущена по кругу. Обсуждали выкуп. И тропы, по которым сыновья Мамонта могли преследовать свою добычу. И спорные выходы хорошего кремня – из-за них уже не раз происходили мелкие стычки. Впрочем, шестиногие, раздавленные увиденным и услышанным, торговались вяло.
Наконец очередной «Вечный Мир» был заключен. («Надолго ли?» – подумал Аймик.) И когда шестиногие уже уходили, случилось происшествие, не одному лишь Аймику – всем показавшее: НЕ НАДОЛГО.
Они уже спускались с каменистой площадки, на которой проходил Совет, вниз по тропе, ведущей к реке, ограничивающей земли детей Мамонта, как вдруг в их спины ударил женский крик:
«Эй! Как там тебя? Креон, что ли? Вождь детей Сайги! Ты говорил мне, что любишь мою сестренку без памяти. Ты хоть сам отрезал ей голову или попросил кого?» (Айрита!)
«МОЛЧИ, ЖЕНЩИНА!» – в ярости прорычал ее отец. Тот, кого звали Креоном, не обернулся. Он только вздрогнул всем телом, как олень, которому под лопатку входит смертельная стрела.
И никто не обернулся. Но некоторое время спустя внизу послышался непонятный шум. Подбежав к краю тропы, Аймик увидел, что мужчины осторожно поднимают с земли бездыханное тело Креона, укладывают его на плащ…
«Закололся!» – удовлетворенно выдохнула Айрита в самое его ухо. Оказывается, он держал ее за руку, сам того не замечая.
Лошадники с мертвым телом одного из своих вождей двинулись дальше. И взгляды, которые бросили назад замыкающие, не сулили детям Мамонта ничего хорошего…
…Да, тогда-то стали всерьез возвращаться сомнения: а что если Онгр прав, и он, Аймик, совсем не тот, кем его чтут дети Мамонта? Некогда его убедили в Избранничестве; не только колдуны – странные сны тоже. Потом, у Дада, понял: все – обман, наведенный Черным Колдуном и его хозяевами. Так думал он и пока был в плену… И вот теперь, после невероятного побега и войны, после того, как все дети Мамонта признали в нем Северного Посланца…
Но в самом деле: где же тогда эта самая Инельга? И кто она такая? Случайные фразы, обрывки разговоров не складывались в общую картину. В сущности, Аймик понял только одно: дети Мамонта (быть может, не только они) верят в то, что где-то здесь живет Бессмертная, ждущая то ли своего жениха, то ли мужа, – Северного посланца…
(И это, пожалуй, вызывало самые большие сомнения: если он, Аймик, и впрямь – Северный Посланец, то как могло быть, что он до сих пор ни сном ни духом не ведал о своей бессмертной невесте-жене?)
…и что лошадники, удерживая Аймика в плену, нарушили какую-то Древнюю Клятву.
(А они говорят, что не нарушали никаких клятв. Просто не считали Аймика Северным Посланцем – вот и все. И может быть, они были правы.)
Аймик заметил, что его спутники ускоряют шаги, и вскоре колеблющийся отсвет пламени очагов лег на их лица, осветил конец тропы. Вот и дошли. Вот и дома. За размышлениями Аймик и не заметил, как пролетело время.
У входа в пещеру выросла темная фигура:
– Мужчины! Ну наконец-то. Вечерняя трапеза готова, и мы уже заждались.
Это, конечно, Айрита. Вернувшись в свой Род, она повеселела, стала еще уверенней и… кажется, еще краше. А после набега на стойбище колдуна детей Пегой Кобылы… Даже замужние, много рожавшие женщины прислушиваются к словам юной воительницы, а уж детишки – те и вовсе табуном за ней ходят. И молодые охотники…
Снаружи по-прежнему вьюжит, но здесь, в пещере, подле очага, тепло и уютно. И просторно. Только немного беспокоят прячущиеся в глубине темные лазы, ведущие невесть куда. Даже засыпая, Аймик помнит о них. И ждет. Невесть чего…
Совместная трапеза подходит к концу. Она недолгая, но особенно теплая: после раздельной тризны, после поминания павших живые вновь соединяются для мирной жизни. Аймик вновь рядом с вождем. И Айрита рядом. Он старается делать все, как должно, но сомнения (сказать? Спросить? Или лучше потом, завтра например?) не оставляют его в покое. Видимо, это заметно. Данбор внезапно хлопает своего соседа по плечу:
– Эй, Северный Посланец! Да что это с тобой такое? Ты сегодня целый день сам не свой.
На губах вождя улыбка, но в голосе и во взгляде – сочувствие и тревога.
И нежданно-негаданно роковой вопрос сорвался-таки с Аймиковых уст:
– Так кто же она такая – ваша Инельга? И почему вы решили, что именно я – тот, кто ей нужен?
…Так он и знал. Все смолкли, все в недоумении обратили свои лица к Северному Посланцу.
– Как же так? – первым заговорил Данбор. – Ты должен знать о ней больше, чем мы. Если только ты действительно Северный Посланец и пришел к Той-Кто-Не-Может-Умереть!
(Вот оно. Так он и думал.)
– Не знаю! – прямо ответил Аймик. – Просто – не знаю, кто я такой. Там, на севере, мне говорили, что я – Избранный Духами. Колдуны говорили. Могучие. Почему? Для чего? Молчали. Только путь указывали. На запад, к Стене Мира. И еще – странные сны были. С детства. Последний раз – совсем недавно. Во время войны, перед тем как я непрошеным пришел на Совет.
– Странные сны, говоришь?
Вопрос задал костлявый старик, с лицом, изборожденным не только глубокими морщинами, но и следами схватки с одной из самых страшных Хонок. Колдун детей Мамонта, обычно скрывающийся где-то в глубинах пещеры. Аймик мог бы поклясться, что за трапезой его не было, – а вот теперь невесть как он оказался совсем рядом. Он рассматривал Аймика так, словно впервые видел. Затем повелительно бросил:
– Расскажи.
– Ну… Я не все их помню и не все понимаю. Когда понимаю – сбываются. Даже в детстве.
– Что же в них странного?
– Я же вижу, чувствую: они – другие. Не такие, как обычно бывают. И потом – они и днем случались. И еще запах…
– Какой запах?
– Прелые листья.
И Аймику показалось – колдун детей Мамонта облегченно перевел дух. Как когда-то Армер…
Его слушали внимательно, почти не перебивая. И Аймик рассказал все. И про то, как на Стене Мира столкнулся с Горными Духами и те сбросили его в пропасть прямо в руки Даду. И про свою жизнь там, в колдунской хижине. И про то, что наболтал ему Черный Колдун об Избранничестве. И как понял: его не избрали, его приманили те, кому служит Дад. И про сына…
(Рассказывая про сына, Аймик вдруг осекся и изумленно взглянул на вождя. Дангор… Данбор… Неужели это случайно? И как раньше не заметил?)
А Данбор словно ждал этого момента. Задумчиво проговорил:
– Так, значит, их дочь все же стала дочерью Сайги? Что ж, и на том спасибо.
И тогда Аймик прервал свое повествование вопросом:
– Мада назвала нашего сына Дангором. Почему? Ответ был краток:
– Наверное, потому, что ее мать, родная сестра Дада, была моей первой невестой.
Рассказ окончен. Люди молчат. Спрашивает колдун:
– Скажи, Аймик, а еще дети у тебя есть?
– Нет. Ни одного.
(Похоже, ответ не понравился. Но что же делать, если это так?)
Колдун надолго задумался. Потом заговорил в глубокой тишине, глядя прямо в глаза Аймику:
– Мне понятны твои сомнения, но они меня не тревожат. Избранный не знает своего предназначения? Так обычно и бывает. Черный Колдун? Его слова лживы, как лжив он сам и те, кому он служит. Важно другое: он признал тебя Северным Посланцем и попытался прервать твою тропу. Те, Другие, кому посвятил себя принявший имя Дад, необычайно могучи. И уж если ты для них – Северный Посланец, скорее всего, так оно и есть. А здесь – разве смогли бы мы победить, если бы тебе не покровительствовали Могучие? И что было бы с детьми Мамонта, если бы Бессмертная уже пришла за тобой? Нет, твои сомнения напрасны. Меня смущает другое… Так ты говоришь, у тебя только один сын? От Мады, дочери Черного? Это точно?
– Да.
Колдун вздохнул:
– Ну что ж. Как бы то ни было, срок настал. Ты должен узнать все, что знаем мы о той, чье имя Инельга. Может быть, когда ты узнаешь все, тебе легче будет понять самому: тебя ли ждет она, Та-Кто-Не-Может-Умереть? И не только она…
Старик встал. Его тень вытянулась вдоль всей стены, и Аймику на миг показалось: сам колдун детей Мамонта внезапно вырос так, что воздень он руки – и они подопрут каменный свод.
– Круг!
Он трижды крутанулся на пятке, выставив вперед правую руку. Края его замшевой рубахи, сплошь обшитой костяными и деревянными подвесками, раздулись, подвески затрепетали, зашелестел<