Паломничество в Кумано 3 страница
— Да.
— А как насчет любви?
— Я об этом ничего не знаю.
— Что привело тебя в столицу? Хочешь прославиться?
— В будущем. Я поехал, когда узнал, что отец нуждается в помощи. Какой бы сын не сделал того же самого?
Быстрые, откровенные ответы юноши, казалось, забавляли Нобуёри.
— Он говорит как истинный представитель Восточной Японии! — засмеялся узурпатор, обнажая гнилые зубы.
Ёсихира брезгливо поморщился при виде почерневших зубов на белом от пудры лице.
— Ты скромен, но ведешь себя как настоящий мужчина, Ёсихира. Ты должен следовать примеру своего отца и завоевать право находиться среди нас. Я буду следить за тем, что ты делаешь.
Презрительная усмешка пробежала по лицу Ёсихиры. Придворные, подумал он, относятся к воинам как к сторожевым собакам. Здесь его пытаются соблазнить пустяками, словно он какой-нибудь щенок.
— Что тебя развеселило, Ёсихира? — спросил Нобуёри. — Разве тебя не интересует карьера?
Юноша покачал головой:
— Нет. Я думал о том, что делал мой дядя во время Хогэнской смуты.
— Твой дядя? Во время Хогэнской смуты?
— Мой дядя Тамэтомо из дома Гэндзи. Он отказался от поста министра при дворе, когда началось сражение, и бросился прямо в пекло битвы… Я просто думал об этом.
Нобуёри нахмурился. Он почувствовал, что обидел юношу. Взгляды придворных были устремлены на Ёсихиру. Ёситомо едва сдержался, чтобы не похвалить сына. Депеша для Нобуёри, к счастью, нарушила неловкое молчание, установившееся среди присутствующих. Прибыл гонец с сообщением о местонахождении Киёмори.
Со смертью Синдзэя осталось лишь решить вопрос о судьбе Киёмори. Поместье Рокухара, где хозяйничали зять и брат Киёмори, большой опасности не представляло. Ходили слухи, что они тоже бежали из поместья, прихватив с собой женщин и детей. Так или иначе, достаточно было одного приказа Нобуёри войскам, и с Рокухарой будет покончено, однако он и его сообщники-узурпаторы решили подождать, какой шаг сделает Киёмори. Впрочем, они были уверены в том, что Киёмори оказался в безвыходном положении и не посмеет нанести ответный удар. Ему не оставалось ничего, кроме капитуляции. Очень немногие полагали, что Киёмори способен дерзнуть на последний отчаянный бой.
Последние новости не вызвали тревогу у победителей. Гонец, которого послали утром, только что вернулся. Из его донесения неясно, что Киёмори намеревается делать дальше. Узурпаторы решили дождаться следующего донесения.
Пир возобновился, и Нобуёри вновь обратился к Ёсихире:
— Молодой человек, что вы думаете о сложившейся ситуации?
Ёсихира, внимательно слушавший разговоры о Киёмори, с готовностью ответил:
— Дайте мне отряд воинов. Я дойду с ним до Абэно, вызову там Киёмори на поединок и привезу вам его голову.
Самоуверенность юноши позабавила придворных. Они громко рассмеялись.
Ёсихира с удивлением огляделся вокруг, не понимая причины смеха.
Глава 22.
Мандарины с юга
В то время как солнце клонилось к горизонту, зимнее море постепенно темнело, приобретая переливчатый цвет рыбьей чешуи. Вдали белели гребни волн. Это был час, когда при быстро убывающем дневном свете почти физически ощущалось вращение огромного земного шара. Протяженная береговая линия полуострова Кии к югу переходила в несколько рядов холмов. Между ними расположился залив Кирибэ с гладкой поверхностью, как у мельничного пруда. Несколько огней выдавали присутствие деревни, расположенной между устьем реки и морем.
— Там опускается солнце — там, — шептал Киёмори, глядя на темнеющее небо над холмистой местностью, в которой пряталась гробница Кирибэ. За свои сорок два года он никогда не наблюдал закат с таким горьким чувством. Это было 13 декабря — день, когда он получил вести о роковых событиях в Киото.
Когда группа паломников пришла в себя от потрясения, Киёмори созвал совет, воспользовавшись залом одного из зданий при гробнице Кирибэ. Собрав вокруг себя своих людей, Киёмори обратился к ним со словами:
— Мы не должны падать духом в этот трагический момент нашей жизни. Что надо делать? Сигэмори, скажи, что ты думаешь об этом? Мокуносукэ и другие, говорите и вы. Каждый должен высказать свое мнение о том, что нужно делать.
Прежде никто не видел Киёмори таким. Серьезность положения преобразила его до неузнаваемости. В нем не осталось и следа от беспечности и веселости, которые в избытке были прежде. Густые брови, придававшие ему упрямый вид, сейчас сдвинулись в одну сплошную линию над глазами, выражавшими крайнюю озабоченность.
Обычно добродушное лицо Сигэмори приобрело мрачный вид.
— Отец, скажите нам сначала, что думаете. Мы не желаем ничего иного, кроме как разделить с вами жизнь и смерть.
Киёмори немедленно предложил две идеи. Они не понравились Сигэмори и вызвали сомнения у Мокуносукэ. Пока участники совета взвешивали шансы, короткий зимний день быстро подошел к концу.
— Дорога каждая минута. Нам необходимо отдохнуть и выспаться, иначе завтра будет трудно. Почему бы не попросить послушников принести нам ужин? Мокуносукэ, скажи нашим спутникам, что пришло время поесть и поспать.
Разговоры прекратились, когда прибыла группа послушников поприветствовать Киёмори и сопроводить его в помещение для гостей из императорского дворца, совершающих паломничество к гробнице Кумано. Она находилась в нескольких днях пути к югу. В гостевом доме столичных посетителей удивил своими размерами большой очаг. Киёмори сел у пылающего огня и стал слушать отдаленный шум набегающих на берег морских волн.
— Отец, вы устали, должно быть.
— А, это ты, Сигэмори? Где Старый?
— Он скоро придет.
— Хочу, чтобы мы переговорили здесь только втроем.
— Мокуносукэ тоже так считает. Он пошел посмотреть, как люди устроились на ночь.
— Как они настроены?
— Сначала были сильно потрясены, сейчас, кажется, пришли в себя.
— Если кто-нибудь хочет оставить нас, пусть уходит. Не досаждай им излишним контролем.
Послушники принесли еду и сакэ. Вскоре пришел ее настоятель засвидетельствовать почтение Киёмори. Тот отвечал традиционным приветствием.
— Говорят, что климат в этих местах мягкий, но по ночам дует с моря холодный ветер. Нам хотелось бы поужинать у очага и чтобы никто не мешал нашему разговору частного характера, — добавил Киёмори без лишних объяснений.
Вскоре к отцу и сыну присоединился Мокуносукэ.
Две идеи, о которых Киёмори упомянул на совете в полдень, состояли в следующем: во-первых, продолжить паломничество, поскольку не было возможности бороться с узурпаторами даже по возвращении в столицу. В Кумано Киёмори рассчитывал посоветоваться с оракулом и действовать в соответствии с его наставлениями. Другая идея заключалась в том, чтобы немедленно отправиться на Наниву и оттуда морем добраться до острова Сикоку. Там они могли следить за ходом событий и одновременно формировать армию для борьбы с узурпаторами.
В лучшем случае эти планы были безвредны. Однако Мокуносукэ понимал, что на самом деле происходило в душе Киёмори. Вождь дома Хэйкэ боялся в столице врагов меньше, чем военных из стана своих сторонников. Ведь любого, кто принес бы новым властям голову Киёмори, ожидало щедрое вознаграждение. С другой стороны, это страшило Киёмори меньше, чем опасность для его семьи в поместье Рокухара. Если бы он поднял оружие на Нобуёри и Корэкату, то те без колебаний сожгли бы Рокухару и уничтожили всех обитателей поместья. Поэтому, что бы ни предпринимал Киёмори, он должен был скрывать свои намерения как от врагов, так и от друзей.
Мокуносукэ, которого сгорбил восьмидесятилетний возраст, сидел перед очагом напротив отца с сыном и не очень внятно бормотал:
— До сих пор не могу поверить в то, что произошло в столице. Представляю, что ожидает там того, кто туда вернется. Но что касается вооружения, то для нас всех имеется достаточно луков, стрел и доспехов.
— Ты хочешь сказать, Старый, что взял их с собой, когда мы отправились в паломничество?
— Это долг воина. Я учился его блюсти у вашего покойного отца Тадамори.
— Отлично!
Сигэмори, который внимательно наблюдал за выражением лица отца при свете очага, спросил:
— Вы все-таки решили ехать в столицу, отец?
— Без этого нельзя. У меня, как у воина, нет другого выбора. Сигэмори, ты уже взрослый, и сейчас твое мужество подвергнется самому суровому испытанию.
— Это так. Но что будет с нашими людьми в Рокухаре?
— Да, у нас есть все основания опасаться за их судьбу. Это главное препятствие для моего возвращения в столицу. Сначала нам лучше послать письмо на постоялый двор в Танабэ с надежным человеком.
— Для этого подойдет Хандзо. Но что за письмо?
— На постоялом дворе останавливается настоятель гробницы Кумано. Я попрошу его помочь мне добраться до столицы быстрее.
— Может быть, лучше мне выполнить столь важное поручение?
— Нет, твое появление выдаст наше отчаянное положение. Хандзо сделает все как надо.
Киёмори написал письмо и отправил его с Хандзо. Он сообщал настоятелю, что неожиданно был отозван двором в столицу, и добавил: «Поскольку мы отправляемся до зари, прошу вашего разрешения на проведение религиозной службы еще до зари».
В темноте во дворе у гробницы зажглись костры для приготовления священной пищи. Задолго до того, как запели первые птицы, зазвучало ритмичное похлопывание в ладоши и пение монахов.
Затем Киёмори, Сигэмори, их воины и слуги в полном военном облачении медленно направились на север. Каждый из них прикрепил к доспехам веточку тиса, который почитался в гробнице Кирибэ как священное растение.
Монахи, еще не знавшие о перевороте в Киото, поверили, что Киёмори отозван в столицу из-за неотложных дел. Они снабдили его и спутников большими ветками, привязав их к седлам коней паломников. Киёмори и его люди не без любопытства смотрели на ароматные шарики мандаринов, просвечивающих золотистыми гроздьями сквозь темно-зеленую листву. Монахи полагали, что плоды станут прекрасным дополнением к праздничному столу в императорском дворце по случаю Нового года и вызовут удивление и восхищение у придворных. Киёмори сорвал один из плодов, почистил его и съел.
— Изумительно! — воскликнул он, развернувшись в седле. — Сигэмори, Старый, попробуйте! Маловероятно, что мы доберемся до столицы с таким грузом. Разделите мандарины между собой.
Киёмори срывал мандарин за мандарином и бросал их воинам, которые ловили их с возгласами ликования и ссорились из-за них, как дети. Солнце поднялось уже высоко, и морозный утренний воздух сотрясался смехом, сопровождавшим ловлю летящих золотистых шариков.
Всадники миновали до заката несколько деревень, когда Киёмори приказал всем остановиться на привал. На следующее утро они проехали горный перевал и продолжали движение, пока не достигли берега реки Кии. Там их встретили двадцать вооруженных всадников, направленных настоятелем гробницы Кумано по просьбе Киёмори.
В тот же день, когда колонна двигалась через ущелье, к ней подъехал местный предводитель с тридцатью слугами. В ответ на вопрос Киёмори, чем он обязан такой встрече, предводитель ответил:
— Мой отец в большом долгу перед вашим покойным отцом Тадамори, оказавшим ему покровительство. Я узнал, что вы решили срочно вернуться в столицу из-за происшедшего там переворота, и прибыл предостеречь вас.
Затем предводитель сообщил, что до столицы дошли слухи, что вождь дома Хэйкэ прервал свое паломничество в Кумано. Говорят, что сын Ёситомо Ёсихира с тремя тысячами всадников прибыл в Наниву и расположил свои войска дугой к югу в ожидании Киёмори.
В жилах Киёмори закипела горячая кровь. Сигэмори напряженно всматривался в небо на севере. Теперь планы Киёмори стали известны всем его спутникам. Он понял, что настало время, когда его приближенные должны решить, идти ли им с ним дальше.
— Дайте отдохнуть своим коням. Довольно делить мандарины. Их осталось не так много. Пусть каждый попробует этот плод, — сказал Киёмори и добавил, смеясь: — Возможно, вам больше никогда не придется его пробовать.
Он окинул внимательным взглядом окружавшие его лица, пытаясь понять, какое впечатление произвели на спутников эти слова.
У пристани люди Киёмори взяли его в плотное кольцо.
— Я заехал так далеко, намереваясь добраться до острова Сикоку, но изменил свои намерения. — Киёмори говорил без малейших признаков беспокойства. — Если мы повернемся спинами к перевороту в столице, то спасемся, но воины во всей стране осудят дом Хэйкэ как сборище трусов и откажут ему в поддержке. Очень может быть, они пойдут за вождями дома Гэндзи.
Воины напряженно слушали его. По их глазам он понял, что никто не желал спасаться бегством. Киёмори стало стыдно от насмешливых взглядов, обращенных к нему. Он осознал, что все в его отряде одинаково рискуют жизнью и подчиненные ему доверяют. Если бы они желали дезертировать, то для этого уже была масса возможностей.
— Я все сказал. Больше говорить нет времени. Хотя у нас всего сотня всадников, я уверен, что при должной решимости мы доберемся до столицы. Когда все узнают, что я снова в поместье Рокухара, друзья помогут нам. Что вы об этом думаете?
Слова Киёмори были встречены громкими возгласами одобрения — ведь каждый тосковал о своих жене и детях, которых оставил в столице.
Киёмори продолжил:
— Перед нами еще одно затруднение. Мне сказали, что дальше к северу нас ожидают три тысячи воинов неприятеля под командованием Ёсихиры из дома Гэндзи. Тридцать его воинов приходятся на нашего одного.
Но воины вновь продемонстрировали перед Киёмори свою решимость вернуться в столицу. Они заверили его, что готовы помериться силами с бесчисленными врагами, что готовы следовать за ним куда угодно и доказать мощь оружия дома Хэйкэ.
Теперь Киёмори отбросил малейшие сомнения в верности своих воинов. Он приказал им поесть и напоить лошадей, приготовить пищу на ужин, проверить тесемки на доспехах и сандалиях и приготовиться совершить той же ночью рейд через вражескую территорию.
До заката отряд отдыхал и ждал приказа к выступлению. Как только последние лучи солнца позолотили всадников, отряд медленно двинулся на север вдоль побережья.
— Противник близко, — предупредил Киёмори, выслав разведывательный дозор из трех всадников.
Преодолев некоторое расстояние, они заметили тусклые огни на пристани и догадались, что наткнулись на боевой лагерь неприятеля. Теперь путь отряду преградила смерть. Лица всадников напряглись, пальцы застыли на тетивах луков.
— Держитесь кучнее! Сближайтесь с противником, — приказал им Киёмори. — Держитесь вместе, ищите малейшую брешь в рядах неприятеля и старайтесь прорваться через нее. Помните — никакого рукопашного боя! Наша цель — прорваться в столицу. Сигэмори, не удаляйся от своих, — предупредил Киёмори сына с озабоченностью в голосе.
Сигэмори однажды слышал замечание своего дяди Токитады, что Киёмори недостает воинской стати. Хотя Киёмори уверенно сидел в седле, Сигэмори заметил, что тот начал полнеть и утрачивать легкость и проворность, необходимые для поединков.
— Не бойтесь, отец. Лучше позаботитесь о том, чтобы не потерять стремена, когда мы перейдем в галоп.
— Черт возьми! — рассмеялся глава дома. — Как ты смеешь разговаривать с отцом в таком тоне! Замолкни и встань в строй. Не смей погонять коня, пока я не подам сигнал. Ты еще не имеешь боевого опыта, помни. Те, кто хвастается перед боем, чаще всего теряют выдержку перед встречей с противником.
Когда отряд осторожно продвинулся вперед, то обнаружил, что ему навстречу скачут галопом всадники с горящими факелами и луками наготове. Они что-то кричали. Киёмори сделал знак отряду остановиться:
— Стойте! Погодите! Я слышу их голоса. Посмотрим, что они хотят сказать.
Всадники с готовностью вступили в переговоры.
— Вы не воины Киёмори из дома Хэйкэ, едущие в столицу? Господин Харимы с вами?
Киёмори, пришпорив коня, выехал из строя:
— Я Киёмори из дома Хэйкэ. Вы кто? Вы не из дома Гэндзи?
Один из воинов спешился и подошел к Киёмори:
— Мы не из дома Гэндзи, мы прибыли из Исэ. Мы узнали, что вы нуждаетесь в помощи.
— Вы Хэйкэ из Исэ? Колыбели дома Хэйкэ.
— Мы Хэйкэ, с которыми однажды подружился ваш отец. Мы не забыли его милостей и готовы помочь вам. Тысяча наших воинов вышла из Исэ, две сотни направились к поместью Рокухара. Сейчас туда же двинулись еще около пяти сотен. Триста всадников выехали для встречи и сопровождения вас.
— Спасибо богам! Войско, против которого нас предостерегали, следовательно, не из дома Гэндзи? Не могу поверить в это! Я так обязан своему отцу, который посеял семена нынешней удачи! — воскликнул Киёмори, благодаря судьбу.
В ночь, когда глава дома Хэйкэ въехал в расположение дружественных воинов, обе стороны бурно выражали радость. Объединенные силы выступили в дальнейший путь до зари. Киёмори, оглянувшись в седле, почувствовал большое воодушевление при виде того, как солнце заливает лучами отряд в четыреста воинов — силу немалую!
Светило еще не начало клониться к горизонту, когда отряд подъехал к гробнице Фусими, расположенной в нескольких десятках километров к югу от столицы. Было принято, чтобы паломники, возвращавшиеся из Кумано, оставляли здесь веточки тиса, которые они привезли из гробницы. Киёмори предложил сделать привал, достаточно длительный, чтобы успеть помолиться за победу. Когда он склонил голову в молитве, перед его глазами мелькнул хвост лисицы, исчезающий в норе. Господин Харимы вспомнил, как много лет назад во время охоты наткнулся на трех лисиц. И Киёмори, не склонный к суевериям, поверил, однако, что боги на его стороне.
Этой ночью Киёмори с разросшимся отрядом прибыл в поместье Рокухара. Кругом было пустынно, не горело ни одного огня, хотя приближался новогодний праздник. Только бродячие собаки, воющие под зимним месяцем, нарушали тишину. Когда жители поместья узнали о приближении Киёмори, их долго сдерживаемые чувства прорвались криками радости. Стар и млад, мужчины и женщины, воины и слуги высыпали из домов на улицы, размахивая руками и восклицая:
— Токико! Токико!
Киёмори подъехал к двухэтажным воротам, где его окружила многочисленная толпа. В ней он увидел знакомые лица близких и подозвал свою жену.
Токико, ожидавшая мужа на холодном воздухе, стояла, приподняв подол кимоно, чтобы не испачкать его в грязи. Услышав свое имя, она отпустила край одежды, пробралась вперед и схватилась за поводья коня Киёмори.
— Приехали! Живы!
Киёмори с трепетом вглядывался в ее лицо.
— Как ты? Как дети? — спросил он.
— Они так ждали вашего приезда.
— Они все живы и здоровы? Это чудо, настоящее чудо!
Киёмори въехал во двор своего дома, где его ждали у входа мачеха и дети. Темное пространство вскоре заполнилось топотом бегущих ног.
Узнав о том, что мачеха, Токико, дети, все женщины поместья спрятались, когда начались беспорядки, в холмах и вернулись, когда узнали, что Киёмори возвращается, он нахмурился:
— Зачем вы вернулись? Вы не должны были этого делать. Останьтесь на ночь, но на заре вы все должны уйти за холмы. Я не могу допустить, чтобы вы стали свидетелями предстоящих ужасов. Худшее впереди. Рокухара может скоро превратиться в дымящие развалины.
Нобуёри и Корэката созвали совет, на который должны были прийти все придворные под страхом смерти. Тем не менее многие из них не пришли. Хотя стало известно, что воины Исэ и соседних провинций двигались к поместью Рокухара и что сам Киёмори скоро прибывает туда, Нобуёри больше беспокоило отсутствие ряда сановников, приглашенных на совет.
Он сидел на возвышении в Большом зале, оглядывая беспокойным взглядом ряды придворных, когда показался опоздавший. Он пришел не обычным путем, а поднялся по лестнице, ведшей в зал, предварительно пройдя через площадь. Пять его помощников, скрывавших под накидками доспехи и мечи, остались у ворот. Краска залила лицо Нобуёри, покрытое толстым слоем пудры, когда дядя узурпатора, Мицуёри, устремил на него пристальный взгляд.
— Поразительное зрелище! — произнес дядя с горечью в голосе. — Кого я вижу? Прожигателя жизни на возвышении и достойных людей внизу? Или это вечеринка в чайном домике с девами веселья? Разве можно все это назвать императорским двором?
Слова дяди привели Нобуёри в замешательство, другие глядели на него со страхом в глазах. Сановники побаивались Мицуёри — старшего брата Корэкаты, — редко появлявшегося на дворцовых советах.
Один из придворных встал со своего места, находившегося недалеко от кресла Нобуёри, и сказал:
— Мы ждали вас, господин. Садитесь, пожалуйста.
— Это двор или что-то еще?
— Да…
— Если это двор, то должны действовать принципы субординации. Кто этот напудренный хлыщ на возвышении?
— Там новый командующий стражей, министр Нобуёри.
— Никогда не слышал о таком. Нобуёри — не командующий стражей. Возможно, вы имеете в виду вице-советника Нобуёри?
— Он получил этот пост недавно.
— Вздор! Где его величество, который один может производить такие назначения? — спросил Мицуёри, хлопнув сердито по бедру деревянным жезлом и указывая на узурпатора. — Нобуёри, ты занимаешь самое высокое положение, где, по-твоему, занять место мне, который выше тебя по чину? Только его величество имеет право председательствовать на таких советах. Где он? Кто-нибудь скажет? Все это очень странно! — воскликнул Мицуёри, направившись из зала в боковые комнаты дворца. — Корэката, ты что здесь делаешь? — спросил он, увидев брата, притаившегося в одном из внутренних помещений.
— Здравствуй, брат!
— Брат? Ты смеешь называть меня братом?
— Да…
— В таком случае я — ничтожество. Ибо твое преступление — мое преступление. Кажется, я этого не вынесу.
— Я поступил нечестно.
— Ты признаешь это? Что заставило тебя так поступить? Ты, глава Полицейского ведомства, ввязался в эту историю с выставлением на обозрение головы Синдзэя! Ты думал, что скажут об этом люди? Я цепенею, когда слышу, что о тебе говорят. Возможно ли, чтобы мой собственный брат совершил такую глупость? Не могу себе представить этого! До сих пор наше имя не знало такого позора. Ты первый, кто заслужил право называться придурком! Подумай, как ты опозорил нашего покойного отца и старую мать. Что подвигло тебя на такое безумие?
— Моя собственная глупость. Я теперь понял это и сожалею о содеянном.
— Если ты говоришь искренне, тогда позаботься о том, чтобы немедленно освободить императора и укрыть его в безопасном месте.
— Я сделаю это.
— Не понимаю, Корэката, — сказал напоследок Мицуёри, — зачем ты так глупо рискуешь своей жизнью?
С неожиданным появлением Мицуёри заседание совета расстроилось.
Этим вечером до командования мятежников дошли вести, что в поместье Рокухара вернулся Киёмори и готовит своих людей к боевым действиям.
Ночью Нобуёри, расположившийся во дворце, не мог заснуть. Он послал к Корэкате служанку передать, что хочет видеть дядю. К удивлению Нобуёри, Корэкаты дома не оказалось. Тогда он приказал позвать Цунэмунэ, но того тоже не могли найти.
Между тем на заре ожидавшегося нападения из поместья Рокухара не произошло. В дворцовых парках запели птицы, сидевшие на верхушках обмерзших деревьев. Лишь тогда Нобуёри заснул крепким сном.
Глава 23.
Похищенный император
20-е, 21-е и 22 декабря прошли в императорском дворце в напряженном ожидании. В зимних парках беготня вооруженных людей заменила обычную предпраздничную суету. Велись разговоры, что Киёмори собирается напасть на дворец. В поместье же Рокухара продолжалось укрепление обороны. Высказывались опасения, что войска Гэндзи движутся из дворца к оплоту дома Хэйкэ. Тем не менее ни одна из сторон не обнаруживала готовности к нападению первой.
Лишь один человек во время всеобщего бездействия проявлял повышенную активность. Это был Нос. Корэката и Цунэмунэ, главари мятежа, тайком посетили однажды вечером дом Бамбоку на Пятой улице. Вскоре после того, как они ушли, Красный Нос отправился в Рокухару с письмом для Киёмори.
Почти неделю ходили слухи, что ведутся переговоры сторон о перемирии. Однако вечером 26 декабря Нобуёри понял, что конфликт не сможет предотвратить даже декрет от имени императора. Военачальники дома Гэндзи проявляли нетерпение, а дома Хэйкэ продолжали военные приготовления. Общее напряжение должно было неизбежно разрешиться в вооруженном конфликте.
Однажды вечером люди в масках посетили экс-императора Го-Сиракаву, заключенного в здании архива с 9 декабря, и сказали:
— Ваше величество, не поднимайте шум, и вас никто не тронет. Говорят, что сражение начнется до окончания ночи. Вас ожидают носилки, на которых вас доставят в храм Ниннадзи.
Го-Сиракава подчинился и позволил отнести себя к Северо-Западным воротам дворцовых строений. Там он сел верхом на ожидавшую лошадь и направился к месту назначения в сопровождении посетителей.
Примерно в то же самое время — в три часа утра — император, заключенный в одном из помещений дворца, был разбужен шепотом людей, предложивших ему перебраться в более безопасное место. Император с удивлением узнал в посетителях Цунэмунэ и Корэкату. Под их накидками виднелись доспехи и мечи. Не способный из-за страха что-либо сказать, Нидзо позволил Корэкате завернуть себя в женскую накидку и вывести из дворца.
Здесь Цунэмунэ отвел Нидзо к карете и усадил в нее вместе с его сестрой, принцессой. Карета быстро отъехала. Два погонщика быков и их помощники направили животных к воротам на западной стороне дворцового ансамбля, где были окликнуты охранником из дома Гэндзи Дзуро.
— Кто едет?
Воины перегородили путь карете и заставили ее остановиться.
— Здесь что-то подозрительно. Куда можно ехать в это время?
— Принцесса со служанкой едут в храм, — прозвучало в ответ. — Позовите Дзуро.
— Я — Дзуро.
— Ты — Дзуро?
— Кто это говорит?
— Корэката, глава Ведомства по охране правопорядка.
— Вы, господин?
— Открой ворота и дай нам проехать. Я лично сопровождаю ее светлость. Еще есть вопросы?
— Сожалею, господин, но командующий Ёситомо нам приказал никого не пропускать, даже вас.
— Тогда позови командующего.
— Я не знаю, где он.
— Сколько же ты собираешься держать здесь ее светлость? Какое ты имеешь право окликать ее карету, когда я нахожусь вместе с принцессой? Прочь с дороги!
— Позвольте, господин. Мы несем ответственность за охрану этих ворот, и даже вы не сможете таким образом выехать из них. Если же вы настаиваете, позвольте мне осмотреть карету, — сказал Дзуро, выступив вперед и отодвинув занавеску дверцы одним из концов своего лука.
За Дзуро толпились охранники с факелами. Их пламя осветило двух напуганных молодых женщин, державших друг друга за руки и сидевших неподвижно. Глаза семнадцатилетнего императора были закрыты, его лицо с девичьими чертами смертельно побледнело. Дзуро, принявший монарха за служанку, разрешил карете проехать.
Экипаж миновал ворота между шеренгами воинов с факелами и продолжил путь в ночи по промерзшей дороге.
— Поезжай туда! Быстрее! — поторапливали Корэката и Цунэмунэ погонщиков быков. Доехав до конца дворцовой стены, карета повернула на восток.
Оба дерзких замысла Киёмори удались. Экс-император нашел укрытие в храме Ниннадзи, а юный император был благополучно вывезен из-под стражи. Вскоре после этого яркое пламя и клубы черного дыма к северу от дворца породили самые невероятные вымыслы. Поползли слухи, что Киёмори послал свои войска вверх по реке и атаковал резиденцию императора с севера, что монахи горы Хиэй поддержали Киёмори и двинулись на столицу.
Ёситомо послал к императорскому дворцу небольшой отряд под командованием своего сына Ёсихиры, чтобы выяснить причину пожара.
Между тем погонщики быков щелканьем бичей и хриплыми криками стремились ускорить бег животных в направлении поместья Рокухара.
— Погодите, не так быстро! Помедленнее, опасность уже миновала, — хрипели, тяжело дыша, Корэката и Цунэмунэ, следуя за императорской каретой.
Погонщики быков замедлили ход и рассмеялись.
— Слышишь, они жалуются, что не поспевают! Подождем?
— Бояться сейчас вроде нечего.
Погонщики остановились и отерли пот с лица.
Вскоре карета выехала на Третью улицу, тянувшуюся по берегу реки Камо. Киёмори послал из Рокухары две сотни воинов для сопровождения Нидзо. Когда отряд подъехал к мосту Годзё, с неба посыпался густой снег.
Рокухара, где много ночей царили безмолвие и тьма, ко времени прибытия императора светилась бесчисленными огнями. Повсюду, несмотря на падающий снег, мерцали, как звездочки, язычки пламени светильников. Как только император появился в Рокухаре, группы воинов Хэйкэ были отправлены на улицы столицы, чтобы объявить о том, что правитель страны поселился в поместье Рокухара, а хозяин дворца с аркадами находится в храме Ниннадзи. Всем, кто лоялен императору, предлагалось идти в Рокухару.
На восходе солнца придворные и министры, ведомые регентом, двигались в поместье Рокухара.
Пока все это происходило, Нобуёри, главарь мятежа, лежал в одной из комнат императорского дворца совершенно пьяный в присутствии дев веселья. Ночные попойки оттолкнули от него Цунэмунэ и Корэкату, которые считали, что Нобуёри свихнулся. Более того, выговор со стороны Мицуёри заставил их взяться за ум, они не упустили случая связаться с Киёмори.