Февральская революция: спонтанная или организованная
РЕВОЛЮЦИЯ 1917 года
«Измена и обман»: политический кризис кануна революции
Последний российский император Николай II был очень скрытным и сдержанным человеком, и обычно в своих дневниковых записях он не позволял себе быть откровенным. Но во время Февраля, после отречения, он написал несколько слов — о том, что видел «кругом измену… и обман». Почему в ключевой момент своей жизни российский император оказался в одиночестве и в изоляции? Это важный и интересный вопрос. И мало кто мог бы предвидеть это в 1914 году.
Начало Первой мировой войны привело к росту популярности Николая II. Он ездил по стране, и всюду его ожидал хороший прием. По всей видимости, часто люди были искренни, они искренне поддерживали российского императора. Впрочем, они руководствовались разными чувствами: некоторые были убежденными монархистами, другие были монархистами ситуативными, прагматичными. Какая-то часть людей считала нужным во время войны поддержать главу своего государства. В своих письмах некоторые студенты признавались: «Сейчас мы поем не „Марсельезу“, сейчас мы поем „Боже, царя храни!“». Это не обязательно была демонстрация монархизма, это была демонстрация специфического патриотизма военной поры. Даже обычно не очень популярная императрица Александра Федоровна тоже встречала доброжелательное отношение. На некоторых фотографиях, запечатлевших патриотические манифестации 1914 года, можно увидеть и портреты императрицы. И вместе с тем через некоторое время царь становится все менее и менее популярным. Об этом есть упоминания в различных источниках: в дневниковых записях, в переписке современников. Иногда такие настроения фиксирует даже цензура — и полицейская, и военная, — хотя, если мы рассматриваем этот источник, мы иногда сталкиваемся с самоцензурой цензоров.
Но достаточно и других свидетельств. Например, один из источников, который представляет немалый интерес для историков, — это дела об оскорблении членов царской семьи. В дореволюционной России это считалось государственным преступлением. Большую часть государственных преступников составляли не социал-демократы, распространявшие антиправительственные листовки, и не социалисты-революционеры, готовившие террористические акты. Самый распространенный вид государственного преступления — это оскорбление члена царской семьи.
Как следует из этого источника, чаще всего ругали государя императора. Обвинения предъявлялись разные. В некоторых источниках мы фиксируем слухи, совершенно не соответствующие действительности, в основном о том, что царь не хотел победы России. Ходили слухи, что император хотел сепаратного мира, ну а иногда воспаленное воображение современников делало царя чуть ли не предателем. Один простолюдин был обвинен в том, что рассказывал, как царь якобы продал Россию за бочку золота и уехал в Германию по подземному ходу на автомобиле. Это, конечно, совершенно абсурдный слух. Интересно, что тут вкраплены какие-то детали эпохи модерна — совершенно детективная история: по подземному ходу и на автомобиле. Это казусный случай, но такие обвинения предъявлялись.
Однако чаще всего в обвинениях простых крестьян, ругавших царя, звучит другая тема. Царя называли дураком, ему вменялось в вину то, что он не подготовил Россию к войне. Иногда даже российская правительственная пропаганда могла переводиться людьми совершенно непредсказуемым образом. Так, в ней часто миролюбивое отечество противопоставлялось воинственной Германии. Главным антигероем пропаганды был германский кайзер Вильгельм II. Германия-де сорок лет готовилась к войне. Сам Вильгельм II царствовал, конечно, не столь долго, но Германия и правда примерно сорок лет не воевала. И для многих людей это как раз было доказательством сообразительности германского императора. Они буквально говорили следующее: «Вот германский-то император сорок лет готовился к войне, пушки заготавливал и снаряды отливал. А наш-то дурак только водкой торговал». Это намек на водочную монополию в довоенной России. Получается, что царь проявляет свою профессиональную непригодность: он не готовится к тяжелой године заранее, его страна небоеспособна и беспомощна перед тяжелыми военными испытаниями. Конечно, это говорили малограмотные и вовсе неграмотные крестьяне. Но примерно такие же настроения охватывали и гораздо более образованных современников. С этих монархом, с этим государем, с этим царем войну не выиграть. И многие, в том числе и убежденные монархисты, считали так и накануне 1917 года.
Очень важный персонаж в слухах военной поры — это императрица Александра Федоровна. Царица никогда не могла быть особенно популярной, хотя некоторых успехов добилась в начале войны благодаря своим патриотическим инициативам. Императрица и две ее старшие дочери прошли курсы военных сестер милосердия, сдали соответствующие экзамены, получили необходимые дипломы и участвовали в медицинских операциях — при этом царица сама была больным человеком, и иногда она ассистировала во время сложных медицинских операций сидя. На самом деле она выполняла тяжелый патриотический долг и во многих отношениях видела войну точнее, чем ее супруг император. Он посещал фронт, но смотрел на аккуратно выстроенные войска, специально подготовленные к императорскому смотру. Царица же видела жертв войны, истерзанную человеческую плоть, она переживала смерть людей, происходившую буквально на ее глазах, людей, к которым и она, и ее дочери успевали привязаться, которых они старались вылечить.
Бесспорно, царица была большой патриоткой России, и это проявлялось не только в словах, но и в действиях. Однако удивительным образом даже ее патриотические инициативы воспринимались порой непредсказуемым образом. Это было связано, в частности, с тем, что изменился культурный контекст.
Первоначально образ сестры милосердия в российской пропаганде и в российском искусстве эпохи Первой мировой войны был символом мобилизующейся нации. Сестра милосердия олицетворяла русских женщин, выполняющих свой профессиональный, патриотический и христианский долг. Но постепенно ситуация изменилась. Сестру милосердия все чаще воспринимали как символ разгульного тыла, как символ лихачества и даже разврата. Ходила такая поговорка: «Японскую войну господа офицеры пропили, а эту с сестрами милосердия прогуляли». Некоторые профессиональные проститутки одевались в популярные костюмы сестер милосердия, и это считалось одеждой, выгодной для их профессии. В таком контексте многочисленные почтовые открытки и плакаты, на которых императрица и ее старшие дочери были изображены в форме сестер милосердия, могли восприниматься совершенно непредсказуемым образом и подтверждали самые невероятные и несправедливые слухи о якобы близости царицы с Распутиным.
Александра Федоровна также воспринималась как человек, который приобрел власть над царем. Николай II в таких слухах представал каким-то зомбированным существом, подкаблучником, которым манипулирует царица и так называемая немецкая партия. Конечно, по большому счету это чепуха. Правда, в годы Первой мировой войны реальное влияние императрицы несколько возросло. Мы это можем видеть даже по переписке царя и царицы: она дает ему политические советы, и иногда их взгляды совпадают. Тем не менее слухи об этом влиянии были фантастически преувеличены.
В некоторых же слухах императрица изображалась как прогерманский политический деятель, иногда как сторонница сепаратного мира, иногда и вовсе как германский агент влияния. Ходили даже слухи, что в царском дворце расположена секретная радиотелеграфная станция, которая передает секретную информацию в Германию, — и этим якобы объясняются причины поражения русской армии на фронте. После революции эту телеграфную станцию пытались найти, но, конечно, безрезультатно.
Не так важно то, что было на самом деле, как то, что множество людей верили в эти слухи. Причем их распространяли не только необразованные современники, но и офицеры генерального штаба, и дипломаты, и офицеры императорской гвардии.
Возникает вопрос: а кто придумывал слухи? Сама постановка вопроса мне представляется не вполне корректной. Обычно у слухов не один автор, а много. Иногда говорят, что слухи намеренно распространял противник. И действительно, в годы Первой мировой войны этим занимались все воюющие державы. Говорилось и о том, что фабрикой слухов были различные оппозиционные организации. Ради дискредитации монархии они якобы сознательно создавали эти слухи и распространяли их. Возможно, в определенных случаях это и было так. Но вместе с тем некоторые слухи возникали на низовом уровне. Они напоминают какие-то фольклорные сказания, анекдоты и не встречаются ни в каких других слоях общества. Они присущи в основном крестьянам.
Например, в источниках, созданных интеллигентными современниками, мы практически нигде не встречаем вдовствующую императрицу Марию Федоровну. При этом в делах по оскорблению царской семьи Мария Федоровна удивительным образом появляется. Это может быть доказательством того, что такие слухи возникали по разным причинам, на разном уровне и по разным образцам. Кроме того, распространению самых невероятных слухов в значительной степени способствовала сама атмосфера Первой мировой войны — атмосфера шпиономании и германофобии.
В разных странах, не только в России, везде видели шпионов. Но России это было присуще в значительной степени. При этом немалую роль в распространении слухов сыграла и Ставка Верховного главнокомандующего, которым был в начале войны родственник царя, великий князь Николай Николаевич — младший. В 1915 году в результате расследования, инициированного командованием Северо-Западного фронта и поддержанного Ставкой, был арестован, осужден и довольно быстро — даже подозрительно быстро — казнен офицер Мясоедов, ранее служивший в жандармерии, а в годы Первой мировой войны оказавшийся в разведке. Ему в вину вменялось предательство, измена. Арестовали также и нескольких людей, связанных с ним, часть из них потом казнили. Сейчас историки установили, что для такого обвинения и тем более для такого приговора никаких реальных оснований не было. Мясоедов должен был стать козлом отпущения: изменой могли объяснить поражение русской армии. Но это способствовало и нарастанию атмосферы шпиономании и ксенофобии в стране.
Слухи поползли наверх: обвиняли уже не только отдельных офицеров, а военного министра царской России Владимира Сухомлинова. Его сняли с должности, а потом назначили следствие. Министр был арестован. Царь понимал, что в вину Сухомлинову можно было вменить халатность, но никак не измену родине и обвинения против него были явно сфабрикованы. Он перевел Сухомлинова на положение домашнего ареста. Но это еще более подогрело слухи, и теперь уже в измене стали обвинять не только генералов, не только бывшего военного министра, но и самого царя.
Вернемся к вопросу, который мы задали в начале нашего разговора. В критический момент своего царствования, когда царь вынужден был отречься, он ощущал себя покинутым всеми, он ощущал кругом измену и обман. Чем это можно объяснить? Накануне Февральской революции значительная часть населения страны, включая и многих представителей политической элиты, искренне верила, что измена существует на самых верхах, а сам царь если не изменник, то покровитель изменников. Это было, конечно, не так. И царь, и царица были патриотами России, они хотели ее победы в войне. Но если миллионы верят слухам, то это становится фактором не менее значимым, чем сама реальность.
РЕВОЛЮЦИЯ 1917 года
«Измена и обман»: политический кризис кануна революции
Последний российский император Николай II был очень скрытным и сдержанным человеком, и обычно в своих дневниковых записях он не позволял себе быть откровенным. Но во время Февраля, после отречения, он написал несколько слов — о том, что видел «кругом измену… и обман». Почему в ключевой момент своей жизни российский император оказался в одиночестве и в изоляции? Это важный и интересный вопрос. И мало кто мог бы предвидеть это в 1914 году.
Начало Первой мировой войны привело к росту популярности Николая II. Он ездил по стране, и всюду его ожидал хороший прием. По всей видимости, часто люди были искренни, они искренне поддерживали российского императора. Впрочем, они руководствовались разными чувствами: некоторые были убежденными монархистами, другие были монархистами ситуативными, прагматичными. Какая-то часть людей считала нужным во время войны поддержать главу своего государства. В своих письмах некоторые студенты признавались: «Сейчас мы поем не „Марсельезу“, сейчас мы поем „Боже, царя храни!“». Это не обязательно была демонстрация монархизма, это была демонстрация специфического патриотизма военной поры. Даже обычно не очень популярная императрица Александра Федоровна тоже встречала доброжелательное отношение. На некоторых фотографиях, запечатлевших патриотические манифестации 1914 года, можно увидеть и портреты императрицы. И вместе с тем через некоторое время царь становится все менее и менее популярным. Об этом есть упоминания в различных источниках: в дневниковых записях, в переписке современников. Иногда такие настроения фиксирует даже цензура — и полицейская, и военная, — хотя, если мы рассматриваем этот источник, мы иногда сталкиваемся с самоцензурой цензоров.
Но достаточно и других свидетельств. Например, один из источников, который представляет немалый интерес для историков, — это дела об оскорблении членов царской семьи. В дореволюционной России это считалось государственным преступлением. Большую часть государственных преступников составляли не социал-демократы, распространявшие антиправительственные листовки, и не социалисты-революционеры, готовившие террористические акты. Самый распространенный вид государственного преступления — это оскорбление члена царской семьи.
Как следует из этого источника, чаще всего ругали государя императора. Обвинения предъявлялись разные. В некоторых источниках мы фиксируем слухи, совершенно не соответствующие действительности, в основном о том, что царь не хотел победы России. Ходили слухи, что император хотел сепаратного мира, ну а иногда воспаленное воображение современников делало царя чуть ли не предателем. Один простолюдин был обвинен в том, что рассказывал, как царь якобы продал Россию за бочку золота и уехал в Германию по подземному ходу на автомобиле. Это, конечно, совершенно абсурдный слух. Интересно, что тут вкраплены какие-то детали эпохи модерна — совершенно детективная история: по подземному ходу и на автомобиле. Это казусный случай, но такие обвинения предъявлялись.
Однако чаще всего в обвинениях простых крестьян, ругавших царя, звучит другая тема. Царя называли дураком, ему вменялось в вину то, что он не подготовил Россию к войне. Иногда даже российская правительственная пропаганда могла переводиться людьми совершенно непредсказуемым образом. Так, в ней часто миролюбивое отечество противопоставлялось воинственной Германии. Главным антигероем пропаганды был германский кайзер Вильгельм II. Германия-де сорок лет готовилась к войне. Сам Вильгельм II царствовал, конечно, не столь долго, но Германия и правда примерно сорок лет не воевала. И для многих людей это как раз было доказательством сообразительности германского императора. Они буквально говорили следующее: «Вот германский-то император сорок лет готовился к войне, пушки заготавливал и снаряды отливал. А наш-то дурак только водкой торговал». Это намек на водочную монополию в довоенной России. Получается, что царь проявляет свою профессиональную непригодность: он не готовится к тяжелой године заранее, его страна небоеспособна и беспомощна перед тяжелыми военными испытаниями. Конечно, это говорили малограмотные и вовсе неграмотные крестьяне. Но примерно такие же настроения охватывали и гораздо более образованных современников. С этих монархом, с этим государем, с этим царем войну не выиграть. И многие, в том числе и убежденные монархисты, считали так и накануне 1917 года.
Очень важный персонаж в слухах военной поры — это императрица Александра Федоровна. Царица никогда не могла быть особенно популярной, хотя некоторых успехов добилась в начале войны благодаря своим патриотическим инициативам. Императрица и две ее старшие дочери прошли курсы военных сестер милосердия, сдали соответствующие экзамены, получили необходимые дипломы и участвовали в медицинских операциях — при этом царица сама была больным человеком, и иногда она ассистировала во время сложных медицинских операций сидя. На самом деле она выполняла тяжелый патриотический долг и во многих отношениях видела войну точнее, чем ее супруг император. Он посещал фронт, но смотрел на аккуратно выстроенные войска, специально подготовленные к императорскому смотру. Царица же видела жертв войны, истерзанную человеческую плоть, она переживала смерть людей, происходившую буквально на ее глазах, людей, к которым и она, и ее дочери успевали привязаться, которых они старались вылечить.
Бесспорно, царица была большой патриоткой России, и это проявлялось не только в словах, но и в действиях. Однако удивительным образом даже ее патриотические инициативы воспринимались порой непредсказуемым образом. Это было связано, в частности, с тем, что изменился культурный контекст.
Первоначально образ сестры милосердия в российской пропаганде и в российском искусстве эпохи Первой мировой войны был символом мобилизующейся нации. Сестра милосердия олицетворяла русских женщин, выполняющих свой профессиональный, патриотический и христианский долг. Но постепенно ситуация изменилась. Сестру милосердия все чаще воспринимали как символ разгульного тыла, как символ лихачества и даже разврата. Ходила такая поговорка: «Японскую войну господа офицеры пропили, а эту с сестрами милосердия прогуляли». Некоторые профессиональные проститутки одевались в популярные костюмы сестер милосердия, и это считалось одеждой, выгодной для их профессии. В таком контексте многочисленные почтовые открытки и плакаты, на которых императрица и ее старшие дочери были изображены в форме сестер милосердия, могли восприниматься совершенно непредсказуемым образом и подтверждали самые невероятные и несправедливые слухи о якобы близости царицы с Распутиным.
Александра Федоровна также воспринималась как человек, который приобрел власть над царем. Николай II в таких слухах представал каким-то зомбированным существом, подкаблучником, которым манипулирует царица и так называемая немецкая партия. Конечно, по большому счету это чепуха. Правда, в годы Первой мировой войны реальное влияние императрицы несколько возросло. Мы это можем видеть даже по переписке царя и царицы: она дает ему политические советы, и иногда их взгляды совпадают. Тем не менее слухи об этом влиянии были фантастически преувеличены.
В некоторых же слухах императрица изображалась как прогерманский политический деятель, иногда как сторонница сепаратного мира, иногда и вовсе как германский агент влияния. Ходили даже слухи, что в царском дворце расположена секретная радиотелеграфная станция, которая передает секретную информацию в Германию, — и этим якобы объясняются причины поражения русской армии на фронте. После революции эту телеграфную станцию пытались найти, но, конечно, безрезультатно.
Не так важно то, что было на самом деле, как то, что множество людей верили в эти слухи. Причем их распространяли не только необразованные современники, но и офицеры генерального штаба, и дипломаты, и офицеры императорской гвардии.
Возникает вопрос: а кто придумывал слухи? Сама постановка вопроса мне представляется не вполне корректной. Обычно у слухов не один автор, а много. Иногда говорят, что слухи намеренно распространял противник. И действительно, в годы Первой мировой войны этим занимались все воюющие державы. Говорилось и о том, что фабрикой слухов были различные оппозиционные организации. Ради дискредитации монархии они якобы сознательно создавали эти слухи и распространяли их. Возможно, в определенных случаях это и было так. Но вместе с тем некоторые слухи возникали на низовом уровне. Они напоминают какие-то фольклорные сказания, анекдоты и не встречаются ни в каких других слоях общества. Они присущи в основном крестьянам.
Например, в источниках, созданных интеллигентными современниками, мы практически нигде не встречаем вдовствующую императрицу Марию Федоровну. При этом в делах по оскорблению царской семьи Мария Федоровна удивительным образом появляется. Это может быть доказательством того, что такие слухи возникали по разным причинам, на разном уровне и по разным образцам. Кроме того, распространению самых невероятных слухов в значительной степени способствовала сама атмосфера Первой мировой войны — атмосфера шпиономании и германофобии.
В разных странах, не только в России, везде видели шпионов. Но России это было присуще в значительной степени. При этом немалую роль в распространении слухов сыграла и Ставка Верховного главнокомандующего, которым был в начале войны родственник царя, великий князь Николай Николаевич — младший. В 1915 году в результате расследования, инициированного командованием Северо-Западного фронта и поддержанного Ставкой, был арестован, осужден и довольно быстро — даже подозрительно быстро — казнен офицер Мясоедов, ранее служивший в жандармерии, а в годы Первой мировой войны оказавшийся в разведке. Ему в вину вменялось предательство, измена. Арестовали также и нескольких людей, связанных с ним, часть из них потом казнили. Сейчас историки установили, что для такого обвинения и тем более для такого приговора никаких реальных оснований не было. Мясоедов должен был стать козлом отпущения: изменой могли объяснить поражение русской армии. Но это способствовало и нарастанию атмосферы шпиономании и ксенофобии в стране.
Слухи поползли наверх: обвиняли уже не только отдельных офицеров, а военного министра царской России Владимира Сухомлинова. Его сняли с должности, а потом назначили следствие. Министр был арестован. Царь понимал, что в вину Сухомлинову можно было вменить халатность, но никак не измену родине и обвинения против него были явно сфабрикованы. Он перевел Сухомлинова на положение домашнего ареста. Но это еще более подогрело слухи, и теперь уже в измене стали обвинять не только генералов, не только бывшего военного министра, но и самого царя.
Вернемся к вопросу, который мы задали в начале нашего разговора. В критический момент своего царствования, когда царь вынужден был отречься, он ощущал себя покинутым всеми, он ощущал кругом измену и обман. Чем это можно объяснить? Накануне Февральской революции значительная часть населения страны, включая и многих представителей политической элиты, искренне верила, что измена существует на самых верхах, а сам царь если не изменник, то покровитель изменников. Это было, конечно, не так. И царь, и царица были патриотами России, они хотели ее победы в войне. Но если миллионы верят слухам, то это становится фактором не менее значимым, чем сама реальность.
Февральская революция: спонтанная или организованная
Как начинается революция? Кто начинает революцию? Кто организовывает революцию? Эти вопросы историки будут задавать все время о каждой революции. И российская революция не является исключением. Ее очень часто описывают как революцию, организованную каким-то центром, каким-то актором. В советское время по понятным причинам всячески указывалось на роль партии большевиков в свержении монархии. Все факты складывались в большое повествование об организующей роли партии.
Есть и другие сюжеты, которые сейчас приобретают все большее распространение. Одни авторы писали и пишут о роли германских спецслужб в организации российской революции, другие говорят о роли российских союзников, например Великобритании, в подготовке свержения монархии и об их контактах с российской либеральной оппозицией. Третьи — о роли российских масонов, четвертые — о заговорах предреволюционной поры, в обсуждении которых принимали участие и общественные деятели, и даже генералы, гвардейские офицеры и члены российской императорской семьи.
Все это было. Были и заговоры, и подпольщики, и масоны, и спецслужбы. Но можем ли мы российскую революцию объяснить заговорами? Что должны сделать историки, чтобы понять непосредственные причины революции? Предположим, что мы найдем некие новые источники, дополняющие наши знания, скажем, о действиях каких-то специальных служб или о каких-то заговорщиках. Все равно причин будет очень много. Полезно посмотреть на сам ход российской революции, как она произошла и что ей непосредственно предшествовало. И тут главным героем нашего повествования становится сам город, городское пространство.
Бывший Петербург, после начала Первой мировой войны ставший Петроградом, очень изменился во время войны. Чертой городского пейзажа стали «хвосты» — собственно, и само слово появилось в это время: это очереди перед различными магазинами, лавками, в первую очередь перед булочными. Они фиксировались как что-то новое, необычное, экзотичное. Последующим поколениям жителей России это покажется, может быть, странным, но тогда хвосты вызывали особое раздражение и считались чем-то совершенно новым. В городе чувствовалась война. Стало меньше солдат гвардейских полков в их яркой форме. Но появились и другие персонажи. В городе оказались беженцы из западных губерний Российской империи, некоторые из них находились в страшном состоянии. Иногда появлялись и дезертиры из армии, их число накануне Февральской революции было очень значительным. Все это — благоприятная питательная среда для преступности самого разного рода, и современники фиксировали некоторый рост преступности еще и до революции.
На улицах города возникли и совершенно новые персонажи. Война для кого-то была тяжелым страданием, но для кого-то — шансом и возможностью. Появились так называемые мародеры тыла — люди, сделавшие деньги на войне, и таких было немало. Одним из способов существенно округлить свое состояние стала контрабанда: в нейтральных странах можно было закупить германские медикаменты, как-то переправить в Россию, а потом продать втридорога. Германия была крупнейшим производителем лекарств до Первой мировой войны, а в России их не было или было крайне мало. Появлялись новые деньги — не только новые, но и не очень чистые. Можно себе представить, как люди, потерявшие своих близких, терпевшие различные лишения в годы войны, смотрели на этих новых богачей. Недовольство строем, системой, режимом подпитывалось и этим ощущением несправедливости, всевозможной коррупцией.
Одним из полей действий коррупционеров был призыв в армию. Люди, приезжавшие в Петроград из столиц других воюющих стран: из Лондона, Парижа — были потрясены тем, как много мужчин призывного возраста, внешне вполне здоровых, гуляют по столице, какая веселая жизнь царит на центральных улицах этого города. Это также подпитывало ощущение несправедливости.
Важной чертой городской жизни были и всевозможные слухи. И вот очереди, хвосты, назывались иногда фабриками по производству слухов. Возбужденные люди на улице порой готовы были поверить самой невероятной молве.
Градус недовольства в городе подпитывался и речами в Государственной думе. Особенно современникам запомнилась речь председателя Конституционно-демократической партии Павла Милюкова 1 ноября 1916 года. Он обличал различные недостатки и преступления, творившиеся в стране, и каждый фрагмент своей речи заканчивал риторическим вопросом: «Что это — глупость или измена?» Вопрос предполагал различные ответы, но бóльшая часть современников как в Думе, так и за ее пределами склонна была истолковывать слова Милюкова в определенном смысле. Это — измена. Ощущение измены подтачивало режим.
Некоторые другие депутаты Государственной думы поднимали планку осуждения режима. Александр Федорович Керенский, лидер фракции трудовиков, назвал существующий режим оккупационным и фактически призвал к свержению власти, даже к физическому уничтожению ее высших представителей. От ареста его уберегала только депутатская неприкосновенность.
Но оппозиционные речи произносили не только традиционные оппозиционеры. Даже близкие к режиму политики, такие как Владимир Пуришкевич, лидер правых, выступали с зажигательными речами, и это отражало настроения многих современников. Даже самые лояльные монархисты к этому моменту переставали быть опорой режима, они просто не могли его поддерживать.
В такой вот атмосфере и началась российская революция. Когда она началась? Историки спорят об этом. Чаще всего датой революции называется 23 февраля старого стиля, по новому стилю это 8 марта. И речь идет о забастовках на Выборгской стороне Петрограда. Иногда эта точка зрения оспаривается — и начало революции ведется от речи Милюкова. Некоторые историки напоминают, что огромный Путиловский завод бастовал за несколько дней до забастовки на Выборгской стороне и реакция властей на это была достаточно жесткой. Был объявлен локаут, то есть предприятие фактически приостановило работу. Это гигантский завод, и мероприятия затронули десятки тысяч рабочих, но все-таки Путиловский завод находился на рабочей окраине, сравнительно далеко от центра. Выборгская сторона — это, во-первых, необычайно развитый индустриальный район города, с огромной концентрацией промышленных предприятий и рабочей силы. А во-вторых, он находится в двух шагах от центра города. Достаточно пересечь Неву по Литейному мосту — и вы уже находитесь в самом центре: здесь правительственные здания, недалеко находится и Государственная дума, и особняки, доходные дома — место проживания элиты страны.
Итак, 23 февраля старого стиля, 8 марта нового стиля. День не был случайным. Еще до начала Первой мировой войны Интернационал
объявил его Международным днем солидарности трудящихся женщин. В годы войны эта инициатива была забыта — почти везде, но не в России. И различные социалисты — и большевики, и меньшевики, и социалисты-революционеры, и представители более мелких групп — планировали какие-то акции на этот день, печатали листовки, готовили речи. Но они не ожидали, что их выступления приведут к такому результату. Предполагалось, что для большой революции это время неподходящее. Подпольщики готовились к каким-то большим акциям поздней весной 1917 года, в мае.
Но 23 февраля несколько фабрик забастовали. Инициаторами выступления неожиданно для активистов-социалистов стали не рабочие-металлисты — грамотные, политизированные, так называемый авангард рабочего класса, — а работницы-текстильщицы, в значительной части своей неграмотные, ранее политикой не интересовавшиеся. Они очень часто принуждали своих товарищей принять участие в забастовке, шли на соседние фабрики и снимали их с работы.
Почему инициаторами российской революции стали простые женщины? Есть две причины. Во-первых, женщины испытывали особые трудности: на них лежало обеспечение семьи продуктами, а это становилось все более трудным делом. Во-вторых, женщины очень часто не боялись в тех ситуациях, когда мужчины побаивались. Чего же боялись мужчины? Многие мужчины, работающие на промышленных предприятиях, были освобождены от военной службы. А к 1917 году все меньше людей хотело оказаться на фронте. Этого боялись и рабочие, в том числе и политизированные. Однако столкнувшись с тем, что их снимают с работы, некоторые, с большей или меньшей охотой, присоединялись к забастовкам. Постепенно, одна за другой, фабрики Выборгской стороны начинали бастовать. Когда толпы возбужденных забастовщиков хлынули на улицы, они смешались с очередями, стоящими перед лавками, булочными. Часто это выливалось в погромы булочных, иногда во время погромов в магазинах находили припрятанные продукты. Это подстегивало самые невероятные слухи: продукты припрятывали иногда для того, чтобы получить потом лучшую цену, но ходили слухи, что голод провоцируется намеренно и сознательно.
Когда забастовщики хлынули на улицы, то сил полиции просто не хватило, чтобы их сдержать. И это была серьезная проблема. Дореволюционную Россию можно назвать полицейским государством, но с недостаточным количеством полиции. Хорошая полиция стоит дорого. Поэтому в России очень часто для различных целей, в том числе и для решения полицейских задач, использовались вооруженные силы, в первую очередь казаки. Память об этом существовала, как и напряжение между казаками и городским населением. Когда забастовщики и манифестанты встретили отряды чубатых всадников на лошадях, ожидание было достаточно напряженным. Но неожиданно казаки действовали по принципу итальянской забастовки. Они беспрекословно выполняли приказы своих офицеров, но никакой инициативы не проявляли —никаких жестоких атак, ударов нагайками. Люди почувствовали, что в казаках они препятствия не встретят.
Правда, существовала другая проблема. Выборгская сторона была отрезана от центральной части города Невой, и полиция, действуя в соответствии с разработанным уже планом, попыталась блокировать Литейный мост, чтобы не допустить забастовщиков в центр города. В значительной степени это удалось, однако Нева была покрыта льдом, и группы забастовщиков ринулись по реке в центр города. Интересно, куда же они пошли. Рядом, фактически на той стороне Невы, находилось здание Государственной думы — Таврический дворец. И к нему призывали идти многие меньшевики: они хотели использовать это для поддержки депутатов-оппозиционеров и для того, чтобы подтолкнуть Думу к более решительным действиям. Но большая часть манифестантов пошла иным путем.
Традиционным местом политического протеста в городе был Невский проспект, в особенности площадь перед Казанским собором. Манифестанты знали, куда идти, — полиция знала, где их встречать. И первые группы протестующих пробивались именно на Невский проспект. Но тут очень многое зависело от поведения публики. Невский проспект — место демонстративного потребления, здесь находятся рестораны, дорогие магазины, театры, банки, правительственные ведомства. Здесь студенты, офицеры, банковские клерки, дамы, делающие покупки в магазинах. Отношение публики Невского проспекта было непредсказуемым, но очень часто она сочувственно относилась к манифестантам-забастовщикам. А те останавливались на каких-то перекрестках, кричали «Хлеба, хлеба!» Иногда появлялись импровизированные красные флаги, иногда начинали петь куплет революционной песни. Полиция первоначально достаточно быстро справлялась с этими небольшими группами, но они появлялись вновь и вновь, возникали импровизированные манифестации, пользовавшиеся поддержкой публики.
Невский проспект притягивал протестующих и в последующие дни. 25 февраля он превратился в место гигантской манифестации. Полиция не могла практически ничего сделать, а казаки занимали позицию, близкую к нейтральной. Власть не могла контролировать самую главную улицу столицы империи. И мне кажется, что изложение хода событий в эти первые дни революции позволяет нам дать ответ на вопрос, который был задан в начале этого разговора.
Если бы революция действовала в соответствии с замыслами заговорщиков, то они бы избрали целью своих действий инфраструктуру власти. Однако в эти дни — 23, 24 и 25 февраля — участники антиправительственных манифестаций не атаковали министерства и ведомства, не уделяли внимание почте, телефону, телеграф<