Эволюция прецедентного права в Англии во второй половине 17-18 вв.

После революции в Англии продолжало действовать прецедентное право, выработанное в предшествующую эпоху в общей системе королевских судов ("общее право"), и в суде лорда-канцлера ("право справедливости"). Эти системы по-преж­нему составляли костяк английского права и длительное время значительно превосходили по своему весу и значе­нию статутное право, даже после его обновления революци­онным законодательством.

После революции, как и раньше, английская правовая система была далека от того, чтобы быть внутренне согла­сованной и гармоничной. В ней ясно обнаружились по край­ней мере два противоречия. Первое - это противоречие между двумя ветвями прецедентного права: "общим пра­вом" и "справедливостью". Второе - это внутреннее про­тиворечие, присущее прецедентному праву, а именно: про­тиворечие между принципом прецедента (stare decisis) и су­дейским правотворчеством (judge-made law).

В традиционном противостоянии права и справедливо­сти "общее право" в послереволюционные годы в целом одер­жало верх. Росту авторитета "общего права" способствовал конфликт, который возник еще в предреволюционный пе­риод между двумя соперничающими системами королев­ского суда.

Хотя "общее право" исторически возникло в королев­ских судах и способствовало усилению королевской вла­сти в Англии, усвоенный им к XVII в. принцип прецедента (stare decisis) стал неожиданным препятствием на пути дальнейшего укрепления абсолютизма. Королей, в частно­сти, Якова I, раздражал тот факт, что их собственная поли­тика должна была сообразовываться с судебными решения­ми, вынесенными к тому же по какому-то давнему и част­ному спору. Сами же королевские судьи считали себя не "слугами короля", а "слугами права". По словам судьи и видного юриста того времени Э. Кока, право состоит из "при­казов, ходатайств и прецедентов, которые не может изме­нить ни парламент, ни корона".

С другой стороны, "право справедливости", которое в отличие от "общего права" не было сковано прецедентом, несло в себе благотворное влияние римского права и было проникнуто духом предпринимательства, превратилось в главную опору судебной политики короля и в объект кри­тики со стороны революционного лагеря. Этот парадоксаль­ный на первый взгляд факт объяснялся тем, что председа­тель суда справедливости - лорд-канцлер - одновремен­но являлся высшим судебным чиновником короля. Он был всего лишь исполнителем королевской воли. Лорды-канц­леры следовали пожеланию генерал-атторнея королевской администрации Ф. Бэкона : "Судьи должны быть львами, но львами при троне".

Парламентская оппозиция суду канцлера усилилась после нашумевшего процесса по делу некоего Глэвилля в 1615 г. В этом деле лорд-канцлер Энесмер в соответствии с принципом "справедливости" пересмотрел решение суда "общего права", вынесенное главным судьей суда общих тяжб Э. Коком, на том основании, что это решение базировалось на свидетельстве, о ложности которого суду не было известно при рассмотрении дела.

В связи с необычным столкновением юрисдикции двух судов король создал специальный комитет под председатель­ством Ф. Бэкона. Последний поддержал право суда канцлера осуществлять свои решения даже в том случае, если они пря­мо противоречат результатам спора по "общему праву". Это решение представляло собой чувствительный удар по престижу "общего права", вызвав ответную критику политиче­ской оппозицией суда канцлера. Парламентарии жаловались на то, что "справедливость" - жуликоватая вещь, что она "зависит от длины ноги лорда-канцлера".

Хотя в ходе революции попытки парламента упразд­нить суд лорда-канцлера не имели успеха и дуализм судеб­ной системы в Англии сохранился, революция оставила за­метный след в деятельности этого судебного органа. Учиты­вая настроения влиятельных кругов общества и их стрем­ление к стабильному правопорядку, с конца XVII в. лорды-канцлеры проводят в своем суде более гибкую политику. Они стараются не повторять острых конфликтов системы "справедливости" с "общим правом".

Так, лорд-канцлер Ноттингэм, которого в Англии на­зывают "отцом современной справедливости", заявил, что справедливость должна "определяться правилами науки", что нельзя допускать, чтобы "состояние людей зависело бы от прихоти суда". Эта линия на упрочение правовых начал в суде канцлера привела к тому, что в XVIII в. система "справедливости" начинает застывать, подчиняясь правилу прецедента и обретая столь же формальную процедуру, что и система "общего права".

Но и в XVIII, и в XIX в. в системе "справедливости" право не переставало развиваться. Так, например, непосле­довательность революции XVII в. в вопросе о собственно­сти, сохранение старых феодальных конструкций собствен­ности, ограничения в распоряжении так называемыми "ре­альными" вещами привели к дальнейшему развитию ин­ститута "доверительной собственности" (trust).

Этот институт отличался значительной сложностью и условностями, но он позволял обходить ряд стеснительных формальностей "общего права" и расширять возможности, реальные правомочия собственника в распоряжении своим имуществом. При этом канцлерам удалось сблизить конст­рукцию "доверительной собственности" с конструкцией соб­ственности по "общему праву".

Однако и в XIX в. процедура "справедливости" вызы­вала большие нарекания со стороны английских предпри­нимателей. Рассмотрение дел в суде канцлера в силу его перегрузки было крайне затяжным и медлительным. Двой­ная система прецедентного права требовала от делового мира, пользующегося услугами высокооплачиваемых адвокатов, кроме того, и дополнительных расходов. По замечанию известного английского историка права Мейтланда, "справед­ливость перестала быть справедливостью".

Несколько иной путь в это же самое время проделало "общее право". Здесь после революции по существу наблю­дается противоположный процесс: отход от жесткого прин­ципа прецедента (stare decisis) в сторону увеличения судей­ского правотворчества (judge-made law). Судьи "общего пра­ва" понимали, что их претензии на руководящую роль в правовой системе могут быть оправданы, если они освобо­дятся от ряда старых, явно устаревших правил и в большей степени откликнутся на потребности капиталистического развития.

Особенно отчетливо эта тенденция проявилась при глав­ном судье Мэнсфильде (1756-1788 гг.), который выработал ряд вполне современных и удобных для судебной практики доктрин. Недаром в английской литературе его называют "первым судьей, говорившим на языке живого права".

Не порывая формально с принципом прецедента, Мэнсфильд вместе с тем внес существенные изменения в "общее право", руководствуясь при этом несвойственной этой сис­теме идеей "справедливости" и "здравого смысла".

Сам Мэнсфильд стремился "открыть" в "общем праве" именно такие принципы, которые отвечали бы потребно­стям капиталистического развития страны. Например, при рассмотрении дел о завещаниях он порвал с присущей "об­щему праву" абсолютизацией внешней формы, которая пре­допределяла исход дела. Он стал отдавать предпочтение выявлению подлинной воли наследодателя, утверждая, что "законное намерение, если оно ясно выражено, должно кор­ректировать правовой смысл терминов, неосторожно исполь­зованных завещателем". Также и в сфере договорного пра­ва Мэнсфильд, в соответствии с новыми представлениями о контракте, придавал решающее значение "истинным намерениям" и воле сторон.

Мэнсфильд положил конец существованию особого ку­печеского (торгового) права, сложившегося еще в эпоху сред­невековья, и слил его с единой системой "общего права". Это сделало "общее право" более удобным и близким ко­ренным интересам предпринимателей, подняло его автори­тет в английском обществе. Наконец, он упростил саму сис­тему рассмотрения дел в судах "общего права", заложив основы современного судебного процесса : расширил право сторон приводить доказательства, ввел апелляцию и т. д.

Таким образом, в процессе своей эволюции "общее пра­во" приобретало такие важные качества, как стабильность и гибкость, отличалось теперь уже не только казуистичностью, но и рационализмом. Но полная "реанимация" общего права уже не могла произойти. В связи с окончательным установлением принципа прецедента в XVIII-XIX вв. оно как источник права начинает застывать и уступать свое место законодательству.

Важным этапом в окончательном оформлении англий­ского прецедентного права явилась вторая половина XIX в., когда в Англии окончательно утвердилась парламентарная система, что потребовало упрочения и упрощения правовой системы. В 1854 г. был принят Акт о процедуре по "общему праву". По этому акту отменялась крайне казуистическая, средневековая система королевских судебных "приказов" (writs) и вводилась единая система иска. Акт 1858 г. разре­шил судам "общего права" пользоваться средствами защи­ты интересов сторон, выработанными в системе "справед­ливости", и наоборот, канцлерский суд получил право рас­сматривать и разрешать вопросы, составляющие ранее исключительную компетенцию судов "общего права".

Актом же 1854 г. в законодательном порядке был при­знан принцип связывающей силы прецедента. Важную роль в этом сыграла судебная реформа 1873 - 1875 гг., привед­шая к объединению общей системы королевских судов с судом лорда-канцлера в единый Высокий суд, который мог в равной мере применять нормы как "общего права", так и "права справедливости". Этот закон парламента за­вершил процесс соединения "общего права" и "права спра­ведливости" в единую систему прецедентного (судейского) права.

Несмотря на то, что после реформы 1873-1875 гг. и до настоящего времени "общее право" и "право справедливо­сти" выступают как единое судейское прецедентное право, полного слияния этих двух систем не случилось. Слияние коснулось в большей степени судебно-организационных и процессуальных норм. Что касается норм материального права (например, доверительная собственность и др.), то они по-прежнему четко различаются практикующими юриста­ми и самими судьями.

Таким образом, ко второй половине XIX в. в основном окончилось реформирование высших судебных органов, а также формирование самих основополагающих доктрин анг­лийской правовой системы: доктрины судебного прецеден­та и доктрины "верховенства права".

Первая из них означала, что решения суда палаты лор­дов, апелляционного суда, высшего суда являются обяза­тельными, составляют прецедент, которому должны следо­вать сами эти суды и все нижестоящие судебные органы. В судебной практике Англии считается, что принцип stare decisis (обязательность прецедента) применяется лишь к той части судебного мнения, которая непосредственно обосно­вывает решение по делу ( ratio decidendi), тогда как за про­чими рассуждениями судьи (obiter dicta) не признается обя­зательная сила. В случае расхождения между прецедента­ми общего права и права справедливости приоритет дол­жен быть отдан последнему.

Доктрина "верховенства права" выводится в англий­ской юриспруденции еще со времен Э. Кока, у которого, как отмечалось выше, уже встречаются мысли о том, что выше любого закона должна стоять сама "идея права", которая "открывается" прежде всего в судебной практике. Доктри­на "верховенства" или "господства" права (rule of law) ста­ла английским эквивалентом более широкой концепции правового государства.

Развитие судейского права в силу жесткой связанно­сти судей прецедентами вышестоящих судов во многом за­висит теперь от позиции палаты лордов, возглавляющей судебную систему Англии. В современный период истории прецедентного права с большой остротой встает вопрос, на­сколько сама палата лордов обязана следовать своим собст­венным решениям.

В течение нескольких десятилетий (с знаменитого "трамвайного дела" 1898 г.) палата лордов категорически отказывалась изменять выработанные ранее прецеденты. Она исходила из того, что должна следовать своим собственным решениям, и только за законодательной властью сохранялось право отменять прецеденты. Такая позиция лордов привела к существенному ограничению судебного нормотворчества, которое в XX в. было связано главным образом с толкованием законов, а не с установлением новых право­вых норм.

Практически это означало, что с конца XIX в. даль­нейшее развитие права осуществлялось в Англии уже не путем судейского нормотворчества, а посредством приня­тия новых писаных законов.

На современном этапе истории английского права ста­ло очевидным, что прецеденты не могут быстро и радикаль­но урегулировать самые различные сферы общественной жизни, которые эффективнее регламентируются более ди­намичным по своей сути законодательством. Но с 60-х гг. наблюдается новое ослабление принципа прецедента. В 1966 г. палата лордов особым заявлением оповестила о своем отхо­де от жесткого принципа прецедента, в частности, о допус­тимости пересмотра своих собственных решений. Правда, этим своим новым правом палата лордов пользуется доста­точно осторожно, причем в основном по гражданским де­лам.

В настоящее время в Англии резко сокращается сфера применения судебного прецедента, и суды в большинстве случаев выносят решения на основе законодательства. Это не исключает, однако, использования судами в некоторых областях права (например, деликтное право) ссылок на прецеденты, в том числе и относящиеся к XVI-XVII вв. Количество судебных прецедентов, придающих неповторимое своеобразие всей английской правовой системе в це­лом, по-прежнему достаточно велико. Число их составляет около 800 тыс.

С введением жесткого принципа прецедента потребо­валось регулярное издание отчетов о судебных решениях. В 70-х гг. XIX в. Инкорпорированным советом по судебным отчетам стали издаваться ежегодные сборники судебных от­четов (The Law Reports), имеющих полуофициальное зна­чение. Получили распространение также и другие публи­кации судебных отчетов и решений. Но лишь около 70 % решений палаты лордов и судебного комитета Тайного со­вета публикуются в судебных отчетах. Отсутствие офици­альных сведений о судебных решениях или же их обработ­ка в виде компьютерной базы данных не исключают ис­пользования судами (а также практикующими юристами) и неопубликованных решений высших судов.