Человек предполагает, а бог располагает

Процесс закончился, и у меня не было причин оставаться дольше в Претории. Я вернулся в Наталь и начал готовиться к отъезду в Индию. Но не таким человеком был Абдулла Шет, чтобы отпустить меня без проводов. Он устроил прощальный прием в мою честь в Сайденхеме.

Предполагалось провести там целый день. Просматривая газеты, я случайно наткнулся в углу газетного листа на заметку под заголовком «Избирательное право индийцев». В ней упоминалось о находившемся на рассмотрении парламента законопроекте, по которому индийцы лишались права избирать членов парламента в Натале. Я ничего не знал об этом законопроекте, да и остальные гости не имели о нем понятия.

Я обратился за разъяснением к Абдулле Шету. Он сказал:

— Что мы понимаем в таких вопросах? Мы разбираемся только в том, что касается нашей торговли. Вы знаете, что в Оранжевой республике уничтожили всю нашу торговлю. Мы пытались тогда протестовать, но из этого ничего не вышло. Мы беспомощны и необразованны. Как правило, просматриваем газеты только для того, чтобы узнать рыночные цены на сегодняшний день, и т. п. Что мы знаем о законодательстве? Нашими ушами и глазами стали адвокаты европейцы.

— Но многие молодые индийцы родились и получили образование здесь. Разве они не в силах вам помочь? — спросил я.

— Что вы! — огорченно воскликнул Абдулла Шет. — У них нет никакого желания сблизиться с нами, да и мы, по правде сказать, не оченьто хотим с ними знаться. Они христиане и находятся всецело под влиянием белых священников, действующих по указке правительства.

Я многое понял. Я чувствовал, что этих индийцев следует считать своими, разве став христианами, они перестали быть индийцами? Но я собирался вернуться на родину и не решался поделиться мыслями, роившимися в моей голове, а только сказал Абдулле Шету:

— Наше положение чрезвычайно осложнится, если законопроект станет законом. Для нас это равносильно смерти. Он в корне подорвет наше чувство собственного достоинства.

— Возможно, — отозвался Шет Абдулла. — Я расскажу вам историю этого вопроса. Мы не имели никакого понятия об избирательном праве, пока м-р Эскомб, один из наших лучших адвокатов — вы его знаете, — не открыл нам глаза. Произошло это так. Он большой задира, а так как он не ладил с инженером порта, то опасался, что на выборах инженер отобьет у него избирателей и нанесет поражение. Тогда он ознакомил нас с нашими правами, и по его настоянию мы все зарегистрировались в качестве избирателей и проголосовали за него. Теперь вы видите, что избирательное право не представляет для нас той ценности, какую вы ему придаете. Но мы понимаем, что вы имеете в виду. Так что вы нам посоветуете?

Остальные гости внимательно слушали наш разговор. Один из них сказал:

— Сказать вам, что нужно делать? Вы отменяете вашу поездку, остаетесь здесь еще на месяц, и мы под вашим руководством начинаем борьбу.

Остальные поддержали его:

— Правильно, правильно! Абдулла Шет, вы должны задержать Гандибхая.

Шет был человек умный. Он сказал:

— Я уже не могу его задерживать. У меня теперь на него такие же права, как и у вас. Но вы правы. Давайте вместе уговорим его остаться. Только ведь он адвокат. Как быть с его гонораром?

Упоминание о гонораре меня задело, и я прервал его:

— Абдулла Шет, не будем говорить о гонораре. За общественную работу нельзя платить деньги. Если уж на то пошло, я могу остаться здесь как служащий. Вы знаете, что я не знаком со многими присутствующими здесь. Однако, если вы уверены, что они будут помогать мне, я готов остаться еще на месяц. Но вот что еще я хотел бы сказать. Хотя вам не придется платить мне, некоторые средства для начала все же необходимы. Нужно будет посылать телеграммы, печатать кое-какую литературу, совершать разные поездки, советоваться с местными адвокатами. Необходимо приобрести юридические справочники, так как я не знаком с вашими законами. Все это потребует денег. Ясно, что один человек со всем этим не справится. Ему должны помогать многие другие.

— Аллах велик и милосерден, — раздался хор голосов. — Деньги будут. Людей у нас сколько угодно. Пожалуйста, оставайтесь, и все будет хорошо.

Прощальный прием превратился в заседание рабочего комитета. Я предложил поскорее закончить обед и вернуться домой. Мысленно я уже выработал план кампании. Я выяснил имена тех, кто был занесен в списки избирателей, и решил остаться еще на месяц.

Так в Южной Африке господь заложил фундамент моей жизни и посеял семена борьбы за национальное достоинство.

XVII

Я поселяюсь в Натале

В 1893 году шет Хаджи Мухаммад Хаджи Дада считался одним из главных лидеров индийской общины в Натале. Самым богатым был шет Абдулла Хаджи Адам, но в общественных делах он, как и другие, всегда уступал первое место шету Хаджи Мухаммаду. Поэтому собрание, на котором было решено организовать сопротивление избирательному закону, проводилось под его председательством в доме шета Абдуллы.

Мы провели запись добровольцев. На собрание были приглашены также и индийцы, родившиеся в Натале. Большей частью это была молодежь, обращенная в христианство. На собрании присутствовали переводчик дурбанского суда м-р Поль и директор школы при христианской миссии м-р Субхан Годфри. Именно эти люди привели на собрание большинство христианской молодежи. Все они записались добровольцами.

Записывались, конечно, и многие местные купцы. Среди них следует упомянуть шета Дауда Мухаммада, шета Мухаммада Казама Камруддипа, шета Адамджи Миякхана, А. Колондавеллу Пиллаи, С. Лачхирама, Рангазами Падиачи и Амада Джива. Среди записавшихся был, конечно, парс Рустомджи, а из клерков Манекджи, Джоши, Нарсинхрам и другие служащие фирмы «Дада Абдулла и K°» и еще нескольких крупных фирм. Все они были приятно удивлены, почувствовав себя участниками общественного дела. Это было для них ново. Перед лицом бедствия, обрушившегося на общину, были забыты различия между людьми знатными и низкого происхождения, между богатыми и бедными, господами и слугами, между индусами, мусульманами, парсами и христианами, между гуджаратцами, синдхами и т. д. Все в равной степени были детьми и слугами своей родины.

Законопроект уже прошел в первом чтений, и предстояло второе его обсуждение. Многие выступавшие говорили о том, что тот факт, что индийцы не заявили протеста против ограничительного закона, является подтверждением их неспособности пользоваться избирательным правом.

Я объяснил собранию создавшееся положение. Прежде всего, мы отправили телеграмму председателю законодательного собрания с требованием приостановить дальнейшее обсуждение законопроекта. Такая же телеграмма была послана премьер-министру сэру Джону Робинсону и еще одна — другу Дада Абдуллы м-ру Эскомбу. Председатель законодательного собрания немедленно ответил, что обсуждение будет отложено на два дня. Это вселило радость в наши сердца.

Мы составили петицию для представления в законодательное собрание. Надо было подготовить три копии и сделать еще одну для печати. Поступило предложение собрать как можно больше подписей. И все это нужно было сделать в течение одной ночи. Добровольцы, знавшие английский язык, и еще несколько человек просидели всю ночь. М-р Артур — пожилой мужчина, известный как обладатель каллиграфического почерка, написал первый экземпляр петиции. Остальные экземпляры писались под диктовку. Таким образом, одновременно удалось изготовить пять экземпляров. Добровольцы купцы в собственных экипажах или в колясках, нанятых за свой счет, отправились собирать подписи. Это было сделано быстро, и петицию послали по назначению. Газеты напечатали ее, сопроводив сочувственными комментариями. На членов законодательного собрания она также произвела впечатление. Петиция обсуждалась в парламенте. Сторонники законопроекта, по общему признанию, неудачно возражали против доводов, приведенных в петиции. Однако законопроект все же прошел.

Мы все знали, что такой исход был предрешен, но проведенная работа вдохнула свежую струю в жизнь общины и вселила в ее членов убеждение, что община едина и неделима и должна бороться за свои политические права в такой же мере, как за право торговли.

В то время министром колоний был лорд Рипон, Ему решили направить длинную петицию.

Задача была непростой, и решить ее за день было невозможно. Записались добровольцы, которые и внесли свой вклад в это дело.

Я тоже немало потрудился над составлением петиции, предварительно перечитав всю литературу по этому вопросу. Я оперировал доводами принципиального порядка и соображениями целесообразности, указывая, что в Натале за нами следует сохранить избирательное право, поскольку мы пользуемся таковым в Индии. Настаивая на сохранении избирательного права, я аргументировал и тем, что индийское население, могущее воспользоваться им, весьма немногочисленно.

В течение двух недель под петицией было собрано десять тысяч подписей. Собрать такое число подписей по всей провинции было нелегко, особенно если принять во внимание, что дело это для его участников было совершенно новым. Для такой работы отобрали особо компетентных добровольцев, так как, решено было не брать ни одной подписи, не убедившись в том, что подписывающийся хорошо понял петицию. Деревни находились далеко друг от друга. Только при условии добросовестного отношения к делу можно было сделать его быстро. Так и действовали. Каждый выполнял возложенную на него задачу с энтузиазмом. Теперь, когда я пишу эти строки, передо мною встают образы шета Дауда Мухаммада Рустомджи, Адамджи Миякхана и Амада Джива. Они собрали больше всех подписей. Шет Дауд по целым дням не вылезал из экипажа. И все они трудились из любви к делу, ни один не просил возместить ему расходы. Дом Дада Абдуллы стал одновременно караван-сараем и общественным учреждением. У него обедали многие мои помощники, а это, естественно, требовало значительных расходов.

Наконец, петицию подали. Тысячу экземпляров напечатали для распространения среди населения. Это был документ, впервые познакомивший индийцев с политической обстановкой в Натале. Я разослал по экземпляру петиции всем газетам и знакомым публицистам.

«Тайме оф Индиа» в передовой статье, посвященной петиции, энергично поддержала требования индийцев. Отправили петицию и в Англию журналистам, и в редакции газет различных партий. Лондонская газета «Тайме» также поддержала наши требования, и у нас появилась надежда, что на законопроект будет наложено вето.

Теперь я никак не мог покинуть Наталь. Мои индийские друзья со всех сторон осаждали меня просьбами поселиться здесь навсегда.

Я ссылался на всякого рода трудности. Я решил не жить на общественный счет и подумывал о том, чтобы обзавестись собственным хозяйством. Мне казалось необходимым иметь хороший дом в хорошей местности. Кроме того, я полагал, что смогу способствовать поднятию престижа общины только в том случае, если буду вести образ жизни, принятый у адвокатов.

Мне представлялось невозможным вести хозяйство, расходуя менее 300 фунтов стерлингов в год. Поэтому я решил, что останусь лишь в том случае, если члены общины гарантируют, мне юридическую практику, приносящую доход в пределах этого минимума, и я сказал им об этом.

Но мы готовы, — говорили они, — платить вам эту сумму за общественную деятельность и легко можем собрать ее. Конечно, это помимо гонорара, который вы будете получать за частную юридическую практику.

Нет, я не могу допустить, чтобы вы несли такое бремя ради того, чтобы я занимался общественной работой, — заявил я. — Ведь она не потребует приложения моих адвокатских знаний. Моя деятельность будет заключаться главным образом в том, чтобы заставить работать всех вас. Как же я могу брать с вас за это деньги? Мне придется часто обращаться к вам за деньгами для дела, и если я буду существовать на ваш счет, мне будет неловко просить у вас большие суммы, что в конце концов заведет нас в тупик. Кроме того, я хочу, чтобы община могла выделять не менее 300 фунтов стерлингов в год для общественных нужд.

— Но мы ведь уже знаем вас какое-то время и уверены, что вы возьмете только то, что вам крайне необходимо. А если вы захотите остаться здесь ради нас, неужели мы не сможем вас обеспечить?

— Вы говорите так, побуждаемые любовью ко мне и энтузиазмом, которым сейчас охвачены. Но разве можно быть уверенным, что эта любовь и этот энтузиазм будут вечны?

Как ваш друг и слуга, я порою буду вынужден говорить вам неприятные вещи. Одному небу известно, сохраню ли я и тогда ваше расположение. Во всяком случае, плату за общественную работу я брать не должен. Достаточно, если вы согласитесь поручить мне свои судебные дела. Даже это будет вам трудно. Ведь я же не белый адвокат. Разве я могу быть уверен, что суд отнесется ко мне с уважением? Я также не уверен в том, буду ли я удачливым адвокатом. Поэтому, даже заключая со мной договор о ведении дел, вы идете на известный риск. Но тот факт, что вы все-таки заключаете со мной договор о ведении дел, я уже могу рассматривать как вознаграждение за свою общественную работу.

В результате этой дискуссии около двадцати купцов поручили мне на год ведение своих дел. Кроме того, Абдулла купил мне необходимую мебель вместо денежного вознаграждения, которое он намеревался вручить мне при отъезде.

XVIII

Цветной барьер

Символ справедливого суда — весы, которые спокойно держит беспристрастная, слепая на оба глаза, но прозорливая женщина. Судьба преднамеренно ослепила ее — для того, чтобы она судила о стоящем перед ней, основываясь не на внешнем облике его, а на внутренних достоинствах. Но общество адвокатов в Натале хотело убедить Верховный суд отказаться от этого принципа и исказить этот символ.

Я подал прошение о приеме в адвокатуру Верховного суда. У меня было свидетельство о приеме в адвокатуру бомбейского Верховного суда. Английское свидетельство я должен был передать в бомбейский Верховный суд, когда был там зарегистрирован. К прошению о приеме необходимо было приложить две письменные рекомендации. Полагая, что эти рекомендации будут более авторитетны, если мне их дадут европейцы, я заручился таковыми у двух крупных европейских купцов, с которыми познакомился через шета Абдуллу. Прошение надо было вручить через члена адвокатуры. Как правило, генеральный атторней вручал такие прошения бесплатно. Генеральным атторнеем был м-р Эскомб, который, если помните, являлся юрисконсультом фирмы «Дада Абдулла и K°». Я попросил его, и он охотно согласился вручить мое прошение.

Общество адвокатов неожиданно уведомило меня, что возражает против моего принятия. Во-первых, потому, что к прошению не приложен подлинник английского свидетельства, а, во-вторых, и это главное, правила о приеме адвокатов не предусматривали подачу прошений цветными. Считалось, что Наталь обязан своим развитием предприимчивости европейцев и потому необходимо, чтобы европейские элементы преобладали и в адвокатуре. Если принимать в адвокатуру «цветных», то постепенно число их там превысит число европейцев, и тогда они лишатся своего оплота. Для защиты своего протеста Общество адвокатов нанял известного адвоката. Так как адвокат этот был связан с фирмой «Дада Абдулла и K°», он передал мне с шетом Абдуллой приглашение зайти к нему. Говорил он со мной совершенно откровенно и расспрашивал о моем прошлом. Потом сказал:

— Я ничего против вас не имею. Опасался лишь только, не авантюрист ли вы, родившийся в колонии. И тот факт, что к вашему прошению не приложен подлинник свидетельства, подтверждал мои подозрения. Мне встречались люди, которые использовали чужие дипломы. Представленные вами рекомендации от европейских купцов для меня никакого значения не имеют. Что они знают о вас? И насколько знакомы с вами?

— Но любой человек здесь для меня чужой, — возразил я. — Даже с шетом Абдуллой я познакомился здесь.

— Но ведь вы говорите, что он ваш земляк? Если ваш отец, был там премьер-министром, шет Абдулла несомненно должен знать вашу семью. Если вы сможете представить его письменное показание под присягой, у меня не будет никаких возражений. Тогда я с удовольствием сообщу Обществу адвокатов о невозможности возражать против вашего принятия.

Этот разговор меня возмутил, но я подавил свои чувства. «Если я приложу рекомендацию Дада Абдуллы, — подумал я, — ее отвергнут и потребуют рекомендаций от европейцев. Какое отношение мое рождение и мое прошлое имеют к приему меня в адвокатуру? Разве можно использовать обстоятельства моего рождения против меня?» Однако я сдержался и спокойно ответил:

— Я не считаю правильным, что Общество адвокатов имеет право требовать от меня такие подробные сведения, но готов представить нужное вам письменное показание под присягой.

Показание шета Абдуллы было подготовлено и в должном порядке передано поверенному Общества адвокатов. Тот заявил, что вполне удовлетворен. Иначе обстояло дело с Обществом. Оно опротестовало мое прошение перед Верховным судом, который, однако, отклонил протест, даже не вызвав м-ра Эскомба. Верховный судья заявил:

— Возражение, что проситель не приложил подлинника свидетельства, неосновательно. Если он представил ложное показание, то его можно преследовать в судебном порядке и, если вина его будет доказана, вычеркнуть его из списков адвокатов. Закон не делает различий между белыми и цветными. Поэтому суд не имеет права препятствовать зачислению м-ра Ганди в списки адвокатов. Мы предоставляем ему право адвокатской практики в суде. М-р Ганди, теперь вы можете принести присягу.

Я встал и принес присягу перед регистратором. Как только я произнес слова клятвы, верховный судья, обращаясь ко мне, сказал:

— Теперь снимите тюрбан, м-р Ганди. Вы должны подчиниться принятым у нас правилам в отношении одежды выступающих в суде адвокатов.

Я понял, что обезоружен. Повинуясь требованию Верховного суда, я снял тюрбан, право на ношение которого так отстаивал в суде магистрата. Дело было не в том, что если бы я воспротивился требованию, то мое сопротивление оправдать было бы невозможно. Я хотел сберечь силы для более значительных боев. Я не должен был растрачивать свои силы, настаивая на праве носить тюрбан. Мое упорство заслуживало лучшего применения.

Шету Абдулле и другим друзьям не понравилась моя покорность (или это была слабость?). Они считали, что я должен отстаивать право не снимать тюрбана во время выступлений в суде. Я пытался образумить их, убедить в правоте изречения: «В Риме надо жить, как римляне».

— В Индии, — сказал я, — отказ подчиниться требованию английского чиновника или судьи снять тюрбан был бы правильным; но для служащего суда провинции Наталь, которым я теперь стал, не уважать обычай этого суда было бы неблагоразумно.

Этими и подобными аргументами я несколько успокоил своих друзей, но не думаю, что в данном случае полностью убедил их в том, что на вещи надо смотреть в различных условиях по-разному. Однако на протяжении всей жизни именно верность истине научила меня высоко ценить прелесть компромисса. Позже я понял, что дух компромисса представляет собой существенную часть сатьяграхи. Не раз это угрожало моей жизни и вызывало недовольство друзей. Но истина тверда, как алмаз, и нежна, как цветок.

Протест Общества адвокатов создал мне широкую рекламу в Южной Африке. Большинство газет осудило протест и обвинило Общество в подозрительности. Реклама до некоторой степени облегчила мою работу.

XIX

Индийский конгресс Наталя

Адвокатская практика была и осталась для меня делом второстепенным. Мне необходимо было целиком сосредоточиться на общественной работе, чтобы оправдать дальнейшее пребывание в Натале. Одной петиции по поводу законопроекта, лишавшего нас избирательных прав, было мало. Чтобы повлиять на министра колоний, требовалось развернуть широкую агитации в поддержку этой петиции. Для этого нужна была постоянная общественная организация. Мы обсудили этот вопрос с шетом Абдуллой и другими друзьями и решили создать такую организацию.

Очень трудно было выбрать название для нее. Ее нельзя было отождествить ни с какой партией. Название «Конгресс» было, как я знал, непопулярно среди английских консерваторов, но Конгресс являлся жизненным центром Индии. Я хотел популяризировать его в Натале, Было бы трусостью отказаться от этого названия. Итак, высказав все свои соображения по этому поводу, я посоветовал назвать новую организацию «Индийский конгресс Наталя», и день 22 мая стал днем рождения Индийского конгресса Наталя.

В этот день огромный зал в доме Дада Абдуллы был переполнен. Присутствовавшие восторженно встретили учреждение Конгресса. Его устав был прост. Но взносы были высокие. Только тот, кто платил пять шиллингов в месяц, мог быть членом Конгресса. Зажиточных людей убедили платить, сколько они смогут. Шет Абдулла открыл подписной лист взносом в два фунта стерлингов. Двое других знакомых подписались на такую же сумму. Я считал, что мне не следует портить подписной лист, и подписался на один фунт в месяц — сумму по моим средствам немалую.

Но я решил, что если только устроюсь, то это будет мне по средствам. И господь помог мне. В общем, у нас оказалось довольно много членов, подписавшихся на фунт в месяц. Еще больше было подписавшихся на десять шиллингов. Кроме того, кое-кто пожелал сделать пожертвования, которые были с благодарностью приняты.

Впоследствии, как показал опыт, никто не платил взносов по первому требованию. По нескольку раз обращаться за этим к членам, жившим за пределами Дурбана, было невозможно. Энтузиазм, вспыхнувший вначале, по-видимому, стал потом затухать. Даже жившим в Дурбане членам Конгресса надо было настойчиво напоминать о необходимости уплатить взносы.

Так как я был секретарем, на мне лежала обязанность собирать членские взносы. И наступило время, когда я вместе со своим помощником вынужден был заниматься этим целыми днями. Он устал от такой работы, и я подумал, что для того, чтобы исправить положение, нужно взимать взносы не ежемесячно, а ежегодно и к тому же за год вперед. Я созвал собрание Конгресса. Все одобрили мое предложение; минимальный годовой взнос был определен в три фунта стерлингов. Это значительно облегчило работу по сбору взносов.

С самого начала я решил не вести общественной работы на средства, которые нужно было одалживать. На обещания любого человека можно положиться во многих вопросах, за исключением денежных. Я никогда не встречал людей, которые бы без проволочек уплатили обещанную сумму, и индийцы Наталя не составляли в этом смысле исключения. Индийский конгресс Наталя без наличных средств не начинал никакой работы и поэтому никогда не был в долгу.

Мои сотрудники проявили исключительный энтузиазм в привлечении в нашу организацию новых членов. Эта работа увлекала их и в то же время обогатила чрезвычайно ценным опытом. Многие охотно шли нам навстречу и уплачивали взносы вперед. В деревнях, расположенных в глубине страны, работать было труднее. Там понятия не имели, что такое общественная деятельность. Тем не менее, к нам поступали приглашения посетить весьма отдаленные уголки, и всюду крупные торговцы встречали нас гостеприимно.

Во время одной такой поездки произошел случай, поставивший нас в затруднительное положение. Мы надеялись, что наш хозяин внесет шесть фунтов стерлингов, но он отказался заплатить больше трех. Если бы мы приняли от него эту сумму, другие последовали бы его примеру, и наши сборы значительно уменьшились бы. Был поздний час, все мы проголодались. Но разве можно было сесть за стол, не получив обещанной суммы? Никакие доводы не помогали. Казалось, хозяин, был непреклонен. Его убеждали и купцы из этого же города, но все было напрасно. Мы просидели так всю ночь, а хозяин не желал прибавить ни пенса. Мы также стояли на своем. Большинство моих коллег были вне себя, но старались сдержаться. Наконец, когда уже настало утро, хозяин уступил. Он уплатил все шесть фунтов и накормил нас. Все это произошло в Тонгаате, однако слух об этом дошел даже до Станджера на Северном побережье идо Чарлстауна в глубине страны, что облегчило нашу работу по сбору взносов.

Но сбор денежных средств был не единственной формой деятельности Конгресса. Я давно уже усвоил принцип — не иметь в своем распоряжении денег больше, чем необходимо.

Обычно раз в месяц, а иногда, если в том была надобность, и еженедельно мы устраивали собрания. На собраниях зачитывали протокол предыдущего собрания и обсуждали различные вопросы. Люди не привыкли принимать участие в открытых дебатах, говорить кратко и по существу. Никто не решался взять слово. Я объяснял присутствующим, как следует вести собрание, и они подчинялись этим правилам, понимая, что это имеет для них воспитательное значение. И многие, никогда не выступавшие перед аудиторией, научились публично обсуждать вопросы, представляющие общественный интерес. Зная, что в общественной работе маловажные нужды временами поглощают крупные суммы, я в целях экономии решил вначале не печатать даже квитанционных книжек. В конторе у меня был шапирограф,[8]с помощью которого я снимал копии с квитанций и докладов. Но и это начал делать лишь тогда, когда казна Конгресса пополнилась, а число членов и объем работы увеличились. Такая экономия очень важна для любой организации, и все же она не всегда соблюдается. Вот почему я счел необходимым остановиться на этих мелких деталях начального периода деятельности нашей маленькой, но растущей организации.

Люди редко заботятся о том, чтобы получить квитанцию за уплаченную сумму, но мы всегда настаивали, чтобы такие квитанции выдавались. Таким образом удавалось учитывать каждую паю (1/12 аны), и я смею утверждать, что даже сегодня в архивах Индийского конгресса Наталя можно найти в целости и сохранности конторские книги за 1894 год. Тщательное ведение книг — sine qua поп[9]работы любой организации. Без этого она может навлечь на себя дурную славу. Без должного ведения счетов невозможно сохранить истину в ее первозданной непорочности.

Одной из сторон деятельности Конгресса была работа с получившими образование индийцами, родившимися в колонии. Под покровительством Конгресса была создана Ассоциаций по вопросам образования индийцев — уроженцев колонии. Членами ассоциации были, главным образом, молодые люди. С них взимались номинальные членские взносы. Ассоциация была призвана выявлять их нужды и жалобы, содействовать их духовному развитию, способствовать сближению с индийскими купцами, а также привлекать их к общественной деятельности. Члены ассоциации регулярно собирались, читали и обсуждали статьи по различным вопросам. При ассоциации была создана небольшая библиотека.

В задачу Конгресса входила также пропаганда. Она заключалась в разъяснении действительного положения вещей в Натале англичанам в Южной Африке и Англии и нашим соотечественникам в Индии. С этой целью я написал две брошюры. Первая называлась «Обращение ко всем британцам Южной Африки». На основании фактов она знакомила с общим положением индийцев в Натале. Другая брошюра — «Избирательное право индийцев. Призыв». В ней излагалась краткая история избирательного права индийцев в Натале и приводились соответствующие цифры и факты. Я затратил немало усилий на эти брошюры, но результаты оправдали мои усилия. Брошюры получили широкое распространение.

В результате своей деятельности мы завоевали многочисленных друзей для индийцев в Южной Африке и получили активную поддержку всех политических партий Индии. Для южноафриканских индийцев наметилась также четкая программа действий.

ХХ

Баласундарам

Горячие и чистые веления сердца всегда исполняются. В этом я часто убеждался на личном опыте. Служение бедным — таково веление моего сердца, оно всегда толкало меня к беднякам и позволяло слиться с ними.

В Индийский конгресс Наталя входили индийцы — уроженцы колонии и конторские служащие, а неквалифицированные рабочие и законтрактованные рабочие оставались за его пределами. Конгресс все еще не был для них своим. Они не в состоянии были платить взносы и в Конгресс не вступали. Конгресс мог бы завоевать их симпатии, только если бы стал служить им. Такая возможность представилась, когда ни Конгресс, ни я не были готовы к этому. Я проработал всего три или четыре месяца, и Конгресс переживал еще младенческий возраст. Ко мне явился тамил в рваной одежде, с головным убором в руках. У него были выбиты два передних зуба и весь рот в крови. Плача и дрожа всем телом, он рассказал, что его избил хозяин. Рассказ его во всех подробностях мне перевел мой конторщик, тоже тамил. Баласундарам — так звали посетителя — был законтрактованным рабочим у известного в Дурбане европейца. Рассердившись на него, хозяин вышел из себя и жестоко поколотил Баласундарама, выбив ему два зуба.

Я отправил рабочего к доктору. В то время врачи были только белые. Я хотел получить медицинское свидетельство с указанием характера нанесенных Баласундараму побоев. Получив такое свидетельство, я немедленно свел потерпевшего к судье, которому передал показания Баласундарама, данные под присягой. Прочитав их, судья возмутился и вызвал хозяина повесткой в суд.

Я отнюдь не стремился к тому, чтобы хозяин понес наказание, а хотел только, чтобы он отпустил Баласундарама. Закон о законтрактованных рабочих был мне известен. Если обыкновенный слуга бросал службу без предупреждения, хозяин мог предъявить ему иск через гражданский суд. Положение же законтрактованного рабочего было совсем иным. При подобных же обстоятельствах он отвечал перед уголовным судом и в случае вынесения обвинительного приговора подлежал тюремному заключению. Вот почему, как сказал сэр Уильям Хантер, система вербовки рабочих почти то же, что рабство. Как и рабы, законтрактованные рабочие были собственностью хозяев.

Освободить Баласундарама можно было только одним из двух способов: либо заставить протектора по делам законтрактованных рабочих аннулировать контракт (или передать этот контракт кому-нибудь другому), либо заставить хозяина Баласундарама освободить его. Я пошел к хозяину и сказал ему:

— Я не хочу возбуждать против вас дело и добиваться наказания для вас. Полагаю, вы понимаете, как жестоко вы избили человека. Я удовольствуюсь тем, что вы передадите контракт кому-нибудь другому.

Он охотно согласился. Тогда я обратился к протектору по делам законтрактованных рабочих. Тот тоже дал согласие при условии, что я найду нового хозяина для Баласундарама.

Я занялся поисками предпринимателя. Нужен бы европеец, так как индийцы не имели права держать законтрактованных рабочих. У меня в то время знакомых среди европейцев было мало. Я обратился к одному из них, и он согласился взять к себе Баласундарама. Я поблагодарил его за любезность. Мировой судья признал виновным хозяина Баласундарама и занес в протокол, что он обязался передать законтрактованного рабочего другому лицу.

Дело Баласундарама стало известно всем законтрактованным рабочим, и они теперь считали меня своим другом. Я от всей души радовался этой дружбе. Ко мне в контору приходило много законтрактованных рабочих, и я получил прекрасную возможность ознакомиться с их радостями и горестями.

Весть о деле Баласундарама дошла даже до Мадраса. Рабочие из разных мест этой провинции, прибывшие в Наталь по контракту, узнавали об этом от своих законтрактованных собратьев.

Само по себе дело не представляло ничего особенного, но уже сам факт, что в Натале нашелся человек, занявшийся законтрактованными рабочими и публично выступивший в их защиту, был для них событием радостным и обнадеживающим.

Я уже отметил, что Баласундарам вошел ко мне в контору, держа головной убор в руках. Эта черточка характерна для поведения человека, привыкшего к унижениям. Я уже говорил об инциденте в суде, когда от меня потребовали снять тюрбан. Все законтрактованные рабочие и вообще индийцы обязаны были снимать головной убор в присутствии европейца, была ли то фуражка, тюрбан или шарф, обмотанный вокруг головы. Приветствие, хотя бы обеими руками, считалось недостаточным. Баласундарам полагал, что должен соблюсти это правило также и в отношении меня. Это был первый случай в моей практике. Я почувствовал себя неловко и попросил его надеть шарф. Он не сразу решился на это, но я заметил выражение удовольствия на его лице.

Для меня всегда было загадкой, как могут люди считать для себя почетным унижение ближнего.

XXI

Налог в 3 фунта стерлингов

В деле Баласундарама я столкнулся с законтрактованными индийцами. Однако серьезно заняться изучением их положения побудила меня кампания об установлении для них тяжелого особого налога.

В том же 1894 году правительство Наталя предполагало обложить законтрактованных индийцев ежегодным налогом в 25 фунтов стерлингов. Этот проект поразил меня. Я поставил вопрос об этом на обсуждение Конгресса, и было решено немедленно организовать сопротивление этому мероприятию. Следует вкратце объяснить происхождение этого налога. Приблизительно в 1860 году европейцы в Натале нуждались в рабочей силе для возделывания сахарного тростника и производства сахара. Это было невозможно без ввоза рабочих из других стран, так как жившие в Натале зулусы для такой работы не годились. Правительство в Натале снеслось с индийским правительством и получило разрешение на вербовку рабочих. Завербованные рабочие должны были подписывать контракт, обязывавший их отработать в Натале пять лет. По истечении этого срока им предоставлялась возможность поселиться в Натале и приобрести землю на правах полной собственности. Обещание таких прав послужило приманкой, которая необходима была в то время белым, так как они рассчитывали поднять свое сельское хозяйство при помощи индийских рабочих, отслуживших срок по контракту.

Но индийцы дали больше, чем от них ожидали. Они развели в большом количестве овощи, стали возделывать многие культуры, привезенные из Индии, дали возможность выращивать дешевле местные сорта, внедрили культуру манго. При этом индийцы не ограничились сельским хозяйством, а занялись и торговлей. Они покупали земельные участки также и для строительства. Многие простые рабочие стали землевладельцами и домовладельцами. За ними из Индии последовали купцы. Покойный шет Абубакар Амод был одним из первых среди них. Он довольно быстро основал крупное дело. Белые купцы забили тревогу. Когда они желали приезда индийских рабочих, они не учитывали их деловых способностей. Они еще готовы были примириться с тем, что индийцы станут независимыми землевладельцами, но не могли допустить конкуренции в торговле.

Так были посеяны первые семена вражды к индийцам. Другие факторы способствовали ее углублению. Наш особый образ жизни, простота, умение довольствоваться небольшой прибылью, равнодушие к правилам гигиены и санитарии и скаредность, если речь шла о необходимости поддерживать свои дома в хорошем состоянии, — все это в сочетании с религиозными различиями раздувало пламя вражды. В законодательстве вражда эта нашла отражение в законопроектах о лишении нас избирательных прав и об обложении налогом законтрактованных индийцев. Помимо этого, были проведены и другие меры, направленные на ущемление прав и достоинства индийцев.

Первое предложение было о принудительной репатриации индийских рабочих с таким расчетом, чтобы срок их контрактов истекал уже в Индии. Но на это не согласилось бы индийское правительство. Тогда было внесено другое предложение:

1) законтрактованный рабочий по истечении срока контракта должен возвратиться в Индию; или же

2) подписывать каждые два года новый контракт, причем при возобновлении контракта он получает прибавку;

3) в случае отказа вернуться в Индию или возобновить контракт рабочий должен платить ежегодный налог в 25 фунтов стерлингов.

В Индию была послана делегация в составе с<