Понятие права на иск (притязания)

1. Право на иск, или, что одно и то же, притязание (Anspruch), — это охранительное право требо­вания, обязывающее определен­ное лицо к совершению извест­ного действия и обладающее способностью подлежать прину­дительной реализации юрисдикционным органом. Рассмотрим более подробно признаки притязания, фиксирован­ные в этом определении.

1. Притязание есть охранительное субъективное гражданское право. Отсюда яв-

ствует, что к числу притязаний относятся не любые[3], а только такие права требования, которые служат средством защиты регулятив­ных гражданских прав или охраняемых зако­ном интересов. Правомочия требования регу­лятивного характера, как, например, права, вытекающие из гражданско-правовых догово­ров, суть явления, качественно отличные от притязаний, так как в противоположность им не могут быть осуществлены в судебном по­рядке.

2. Притязание связывает своего носителя с определенным лицом. На основании этого, а также изложенного в предыдущем абзаце следует признать ошибочной позицию Б. Виндшейда и примкнувших к нему ученых, которые называют притязанием заключенное в праве собственности и других абсолютных пра­вах правомочие требовать от всякого третьего лица воздержания от вторжения в сферу дан­ного права[4]. Это направленное против каждого

регулятивное правомочие требования не отве­чает ни одному из признаков притязаний и не подчинено предписаниям, действующим от­носительно данной категории охранительных субъективных прав, в частности оно не может быть заявлено в суд для принудительной реализации и не подлежит действию исковой давности, в силу чего его нельзя рассматри­вать в качестве притязания[5].

3. Притязание направлено на совершение правообязанным лицом известного положи­тельного действия. Бытующий в литера­туре взгляд, будто притязания могут заклю-

чаться в праве на бездействие[6], противоречит природе притязаний и не выдерживает практи­ческой проверки. Так, например, П. Эльтцбахер ссылается в обоснование этого взгляда на § 1030 BGB, который, по его мнению, дает узуфруктарию притязание на воздержание (Anspruch auf ein Unterlassen)[7]. Однако то, что автор, опутанный представлениями Б. Виндшейда, именует «притязанием на воз­держание», в действительности является не притязанием, а регулятивным право­мочием узуфруктария требовать от всех третьих лиц воздержания от совершения дей­ствий, которые мешали бы ему осуществлять владение и пользование объектом узуфрукта. Аналогичное смешение притязаний с регуля-

тивными правомочиями требования, свиде­тельствующее о его полном непонимании при­роды притязания, допускает П. Лангейнекен, когда он говорит, что «притязание на воздер­жание может ... содержаться в абсолютном, в особенности в вещном праве»[8]. В отличие от германских цивилистов M.А. Гурвич подхо­дит к делу с другой стороны и пытается убе­дить нас в возможности существования притя­заний, обязывающих к воздержанию, на при­мере виндикационного притязания. В своей работе «Право на иск» он сообщает о сле­дующем открытии: «Должник по виндикационному иску не обязан совершать какие-либо действия»; «его обязанность ... состоит в воздержании от сопротивления действи­ям управомоченного, изымающего свою вещь, т. е. действиям, которыми тот осуществляет свое право владения вещью, находящейся в сфере держания противника»[9]. Оценивая этот словесный пассаж, мы не будем останавли­ваться на абсурдном утверждении M. А. Гурвича, будто в рамках виндикационного право­отношения невладеющий собственник «осуще­ствляет свое право владения вещью», а обра­тим внимание лишь на то обстоятельство, что попытка автора изобразить виндикационное

притязание как притязание, направленное на воздержание, не согласуется с законом, кото­рый управомочивает собственника требовать от незаконного владельца возврата вещи, т. е. совершения положительного дей­ствия. Таким образом, ни М. А. Гурвичу, ни его именитым предшественникам не удалось доказать наличия притязаний, обязывающих к бездействию. И это вполне объяснимо. Ведь притязания суть средства защиты регулятив­ных субъективных прав и охраняемых законом интересов. А защита есть деятель­ность позитивная и не способна воплощаться в воздержании от действий. Поэтому и опосредствующие ее притязания с необходимостью направлены на совершение обязанным лицом определенного позитивного действия[10], а корреспондирующие им гражданско-правовые обязанности всегда являются обязанностями facere[11].

4. Притязание обладает способностью быть принудительно реализованным юрисдикционным органом. В этой его определенности заложены два существен­ных момента: 1) исковое притязание—это не право на принуждение, а право, которое может осуществляться в принудительном по­рядке; 2) принуждение — это не содержание, а один из возможных способов осуществления исковых притязаний.

Данный вывод оспаривается Е. Я. Мотовиловкером на том основании, что он не дает ответа на вопрос, каким образом способность искового права подлежать принудительному осуществлению проявляется в самом праве на иск (притязании). По мнению автора, по­ставленный им вопрос можно решить лишь путем вычленения в структуре этого права

особого элемента—возможности управомоченного требовать от суда принудительного осуществления своего требования к обязанно­му лицу[12]. В приведенных рассуждениях пре­дается забвению то общеизвестное положение философии, что способность вещи, будучи внутренне присущим ей свойством, «может проявляться только в ее отношении к другим вещам» (разр. моя. — Е. К.)[13]. Способность подлежать принудительному осу­ществлению юрисдикционным органом есть способность самого права на иск, но она оста­ется скрытой, пока нет процесса, в кото­ром только и могло бы проявить­ся это внутренне присущее дан­ному праву свойство. Подобно тому как упомянутая способность, единственно воз­можной областью актуализации которой слу­жит деятельность юрисдикционного органа по реализации искового права, не может

проявиться в самом этом праве, точно так же не могут проявляться в нем и иные присущие ему свойства. Так, например, притязание об уплате штрафа помимо его способности быть реализованным в принудительном порядке обладает рядом других свойств: способностью подлежать цедированию, зачету, способностью осуществляться добровольными действиями обязанного лица и т. д. Однако эти свойства проявляются соответственно в действиях по уступке притязания, заявлении о его зачете на встречное однородное требование и дей­ствии контрагента по добровольному удовле­творению притязания управомоченного, а от­нюдь не в структуре права требовать уплаты штрафа в виде его особых элементов (как это следовало бы признать, руководствуясь логи­кой Е. Я. Мотовиловкера). Таким образом, задав нелепый вопрос: как свойство права про­является в самом праве, — Е. Я. Мотовиловкер в полной мере продемонстрировал свою фило­софскую глубину и вместе с тем лишний раз подтвердил правильность замечания Гегеля о том, что «требуется известное развитие для того, чтобы уметь задавать вопросы», особенно «оно требуется в отношении фило­софских предметов, чтобы получить другой от­вет, чем тот, что вопрос никуда не годится»[14].

II. Ввиду присущей ему способности быть осуществленным в принудительном порядке возникновение права на иск сопровождается наделением его носителя процессуальным пра­вом на предъявление иска как средством возбуждения гражданского процесса по при­нудительной реализации искового притяза­ния[15]. В литературе это процессуальное право зачастую называют «правом на иск в процес­суальном смысле». Однако последнего выраже­ния следует избегать, поскольку право на предъявление иска совершенно отлично от искового права по своей природе, предпосыл­кам возникновения и содержанию. Термин «право на иск» необходимо сохранить в теории и законодательных актах только в значении охранительного гражданского (в широком смысле) права требования, обязывающего оп­ределенное лицо к совершению известного действия и обладающего способностью подле­жать принудительному осуществлению юрисдикционным органом.