Партизанская война на бараке.

Был на бараке прикольный парень Мося. Так-то он наркоман, много раз попадал в лапы фонда «Город без наркотиков», где его пристегивали наручниками к шконарю. Но он как-то договаривался с фондовскими козлами (там все по зоновскому принципу), чтобы они его выпустили погулять и сбегал. Закончилось тем, что его поймали уже менты и посадили. Он уже лет 25 от роду, крупный, но веселый и совершенно безобидный. Тоже любил пошутить.

Сплю я днем, после того, как ночью мы с Пушкиным решали мусорам очередные экзаменационные билеты. Чувствую, к кровати моей кто-то подкрадывается. Ну, вот чувствую я это уже! И точно – сдергивают с меня одеяло! Я моментально рукой наугад хватаю что-то. Это полотенце, набитое снегом! И вижу – два человека от меня убегают. Они ломятся в обход шконарей к выходу из секции, а я за ними прям по шконарям, как Кинг-конг по зданиям. Хватаю последнего. Ага! Оказалось – Ключ! Без очков-то я второго не видел. Заломал я ему руки, приволок в свой проходняк, насыпал предназначавшегося мне снега ему за шиворот и в трусы. Дал пендаля и лег спать.

Проснулся – отправился продолжать расследование. Подхожу к Ключу.

— Кто с тобой был?

Не говорит. Не хочет подельника сдавать, А мне нельзя без кары оставлять попытку покушения на мой сон. Подошел к дневальному.

— Кто с Ключом был?

— Да, Мося. Его Ключ подбивал тут…

Понятно. Вышел в локалку, взял снега, поймал в ПВР Мосю. Напихал ему снега за шиворот.

Но с Ключом у меня началась партизанская война на бараке. Просыпаюсь ночью в туалет – не могу оторвать тапки от пола! Спросонья не понял ничего. Дернул посильнее, тапки оторвались. Иду по коридору – как на шипованной резине или в бутсах – из подошвы шурупы торчат. Ясно, что Ключа работа. Но на всякий случай у ночного дневального уточнил. Шныря-то на бараке не любят, так что сразу его сдали.

— Да, бегал тут, шурупы и отвертку у всех просил.

Эх, собака! Хорошо хоть поленился до конца в доски закручивать, а то б и не оторвал так легко. Пошел, вкрутил их ему в тапки. Но не как он – по-детски. А вкрутил их снизу, чтоб шипы в пятки впивались. Подъем, сразу крик «Ааа!». Попался, голубчик! Подходит Ключ ко мне после зарядки.

— Скотина! Я из-за тебя все ноги проткнул!

— Это цветочки! Знаешь, кто лучший в мире низводитель шнырей? Это я!

Так и понеслось низведение. То я его к одеялу пришью за трусы, пока он спит. То рукава у фуфайки степлером заклепаю. То мыла жидкого в тапки налью… Где-то он мне нагадит, где-то я ему. Развлекаемся – до дома мне месяц осталось, уже все весело, никому от меня ничего не надо. Всё пофигу!

Но он не выдержал, когда я ему незаметно на лбу написал «Ключ лох». Причем он даже не спал. Я написал себе эту фразу жирно-жирно на ладони и схватил его, как будто хочу раздавить голову. Не получилось, отпусти. Он гордый собой пошел бродить по бараку. Чем вызвал бурю восторгов со стороны осужденных.

— Макс, хватит уже! Давай мириться!

— Неет! Война будет до победного конца, по Фон-Клаузевицу! До полного уничтожения!

— Да я заебался уже! Хватит прикалываться!

— Хорошо! Хватит уже!

А сам только-только заказал бирку, сделанную, как обычная, но с надписью «шнырь» вместо фамилии. Пришить ему на фуфайку, чтоб он с ней походил. Писарь, урод, чесонулся СКОшнику, тот пришел ко мне, говорит:

— Макс, прекращай. Это уже перебор, могут мусора запалить.

Спас Ключа!

Пришло время Андрюхе освобождаться. Он передает свои полномочия одному трамваю по кличке Глушак. Теперь у нас новый помощник начальника отряда.

Глушак видел, что с Андрюхой мы постоянно боролись, прикалывались… И решил, что по новой должности стало можно со мной играться. Сижу я в ПВР, смотрю телевизор. Подходит и дерзко похлопал меня по макушке ладонью.

— Ты че, Базанов?- Он похож был на сержанта Базанова из «Реальных пацанов».

— Я не Базанов!

— Базанов! Жить-то не хочешь? Не видишь, я телек смотрю?

А он не отстает – поиграться хочет! Второй раз меня похлопал! Вроде, старый уже – в армии послужил, а ума нет.

— Ты куда лезешь-то. Смотри, дрищ какой! Ты не сможешь со мной играться – не вывезешь просто!

— Да, легко! Иди сюда! — Сам напросился.

Подошел, схватил, как буратино перевернул и трясу его. Из карманов посыпались конфеты, пуговицы, пропуска, заявления, ручки, карандашики… Ключ в это время отбивает ему, перевернутому, тормоза – это очень удобно – и собирает конфеты. Получилось то, что происходит в мультиках, когда из школьников вытрясают деньги на завтраки. Расстроился, убежал. С того раза все его стали звать Базанов. Он всегда смотрел «Реальных пацанов», но больше не мог при этом находиться в ПВР – его сразу начинали подкалывать, почему он «пгаституточку любит?»

Реструкт!

С Пушкиным мы разрабатывали и углубляли философию социал-тутовизма.

Тутовик – это такой гриб, который растет на умирающих деревьях. Он пускает в них корни, пьет из них сок и разрушает начавшую отмирать древесину. Дерево, засыхающее само по себе, может простоять многие годы и не упасть. Оно не освободит жизненное пространство молодым до тех пор, пока его не повалит ураган, не сгниют корни или его не срубит человек. Но вот тутовик помогает «дать дорогу молодым» значительно раньше. Это санитар леса. Суть в том, что споры этого гриба есть в каждом дереве. Только растет он исключительно на ослабевших и умирающих. Мы исходили из того, что наше общество подобно лесу. В котором деревья – это разного рода социальные установки. Одни из них молодые, другие древние. Одни сильные и здоровые, а другие дряхлые и отжившие. Так вот задача «тутовиков» в том и состоит, чтобы улучшать, обновлять общество путем разрушения отживших установок.

Например. Есть два понятия: Дружба и Целомудрие. Звучит и одно и другое слово красиво. Но одно из них живо, а другое так и отдает лицемерием. Дружба – это то, что составляет основу отношений между людьми. А вот целомудрие – это уже давно миф. Девочки в четырнадцать лет стесняются сказать подругам, что они целки. Ищут кто бы их безболезненно дефлорировал. Целомудрие похоже на тряпку, которая пролежала несколько десятилетий в кладовке, стала рваться легче, чем марля, но из нее кто-то сшил платье.

Много понятий, которые выглядят так же. Сопереживание. Всем давным-давно насрать на окружающих. А вот Реструкт – человек, живущий по философии тутовизма - циник. Он не любит притворяться, что испытывает чувства, которых у него нет и в помине. Особенно когда к этому его пытается принудить какое-либо социальное уложение. Естественно, «общепринятое». Смотря новости, «волокна» так дружно вздыхают, сочувствуют и возмущаются, что вполне логичным было бы для усиления эффективности восприятия использовать тот же общеизвестный прием, что ив юмористических передачах. Только там в нужных местах накладывают смех, а здесь можно звуковой ряд сильно разнообразить: использовать «Ах!» (обязательно групповой), сочувственный выдох с причмокиванием, разочарованный вздох, возмущенный ропот-гул и т.д. Вряд ли кого из волокон на самом деле трогает голод в Африке, возмущает гибель лосенка в Екатеринбурге или умиляет рассказ о том, что пенсионер-ветеран из Волгодонска получил квартиру к 90-летию. Но волокна просто физически ощущают потребность выразить уместную эмоцию. СМИ в совершенстве владеют искусством дрессуры. Правда действует оно лишь на тех, кто этого не осознает. Поэтому Реструкта только веселят и попытки управлять его чувствами, и реакция тех, с кем этот фокус удался.

Мы долго думали, как бы в нашей субфилософии называть «обычных людей». Тех, что не думают ни о чем, выходящем за пределы круга, освещаемого очагом их жилища. Нам известно слово «овощ» - оно намекает на то, что в своей жизни человек пользуется исключительно вегетативной нервной системой, не задействуя высшую. Вегетативная (от англ. Vegetable) и значит «овощная». Но это слово не совсем подходит с нашей точки зрения для выражения роли некритическимыслящего человека в обществе. «Волокно» здесь явно выигрывает. Во-первых, из волокон состоит любое дерево, а из деревьев — лес, символизирующий в тутовизме социум. Во-вторых, волокно очень многофункционально — из него можно сделать ткань, бумагу, строительный материал типа ДВП и т.д., что с ними и происходит при умелом обращении. Хочешь партия, хочешь коллектив, хочешь стадо. В-третьих, «волокно» - среднего рода, что очень кстати, т.к. этим словом можно обозначать и мужчин и женщин. В-четвертых, «волокно» само по себе безвольно, легко гнется и ломается, ценности практически никакой не представляет. Поэтому, нам с Пушкиным понравилось слово «волокно» и мы с удовольствием стали использовать его в своем лексиконе.

Когда людям нечем заняться – они начинают много думать. Если они, конечно, изначально думать умели. А если, к тому же, пища для ума была под рукой! В итоге из множества философских течений, классической литературы и оккультизма мы взяли то, что, как нам казалось, может составить «установки» Реструкта. Само слово «реструктуризация» означает переустройство, внесение изменений в структуру:

Реструкт обладает чувством юмора.

Реструкт циничен.

Реструкт контролирует свою глупость.

Реструкт нерелигиозен.

Реструкт относится критически ко всему.

Реструкт не имеет вредных привычек.

Реструкт предпочитает идеальные блага материальным.

Реструкт постоянно самосовершенствуется.

Реструкт гетеросексуалист.

Реструкт принципиально полигамен.

Реструкт не испытывает угрызений совести.

Реструкт понимает, что нет абсолютного добра и абсолютного зла.

Реструкт выбирает знания, а не веру.

Реструкт оптимист.

Реструкт гордится собой.

Реструкт честен с друзьями.

Реструкт знает свои слабости, борется с ними и побеждает.

Я сомневаюсь, что все те, кто готов разделить эту философию, смогут подписаться под каждым пунктом. Но это то, к чему необходимо стремиться.

Реструкт не имеет вредных привычек. Он знает, что они ослабляют его организм, который дорог ему как жизненно необходимое орудие борьбы. Они не только здоровья, деньги, время, силу, мозги отнимают, но и чувство собственного достоинства, уверенности в себе, волю, подчиненную разуму.

Реструкт относится критически ко всему, что ему говорят. Это ему приносит исключительно пользу. Его нелегко обмануть. Он не действует, «как все» и не попадает в глупые ситуации. Его мозг постоянно занят аналитической работой, значит он развивается, самосовершенствуется. Реструкт во всём стремится разобраться, увидеть суть. «Кому выгодно?» - вот о чем думает Реструкт, когда ему пытаются проехать по ушам. Он понимает: мало что в этом мире может произойти случайно. А если вдруг произошло, то кто-нибудь сразу старается извлечь из этого пользу. Поэтому совет: «Зри в корень!» Реструкт превращает в один из основных своих жизненных принципов. Этим он кардинально отличается от волокон, впитывающих любую муть.

Реструкт гетеросексуалист. Он во всех своих действиях опирается на законы природы, поэтому никакой толерантности к гомосекам не допускает. Он ненавидит их, как и все другие пороки волокон. Только этот, в отличие от большинства остальных, нельзя излечить у отдельного человека. Если, например, бывают бывшие курильщики и бывшие алкоголики, то бывших пидоров быть не может!

Реструкт нерелигиозен. Для этого он слишком критически мыслит. Он не сможет поверить во что-то, даже если захочет. В этом его огромное преимущество. Никто не сможет управлять ни его чувствами, ни его поступками, узурпировав право толковать желания Бога в свою пользу. Реструкт допускает, что Бог может и существовать. Но он учитывает и то, сколько существует различных религий, религиозных течений и сект, что все они толкуют желания бога по-разному, имеют подчас несовместимые заповеди и предписания. И при этом дружно предрекают вечные муки тем, кто за ними не последует. Глупо было бы пытаться угадать, кто из них прав. Искать черную кошку в черной комнате, при том, что её может там и не быть вовсе. Реструкт в таких случаях зажигает свет.

Реструкт постоянно самосовершенствуется. Именно это отличает его от волокон и делает шаг за шагом ближе к сверхчеловеку. Развитие – вот цель жизни. То, что перестаёт развиваться – умирает. Пускай и медленно, но это уже не важно. Прочитать интересную книгу всегда полезнее, чем разложить пасьянс на компьютере. А подкачать мышцы – чем пройти очередную онлайн-игру. Реструкт выслеживает свои недостатки – когда они проявляются, в чём, в зависимости от чего. И тогда, когда он узнаёт про них достаточно – выбивает из-под них основу. Каждый день, который Реструкт прожил впустую, ничего не улучшив в себе, он считает бесцельно потраченным.

Реструкт понимает, что нет абсолютного добра и абсолютного зла. Как сказал Шекспир: «Добро и зло – их нет. Есть то, как мы решим назвать их сами». Всё в этом мире относительно. Если для зайца волк – «злодей», то для волка заяц – просто пища. Общество любит играть само с собой в трансцендентные игры, выбирая, что есть что. А затем ненавязчиво меняя понятия местами. Реструкт это видит и ухмыляется. Ему смешно видеть, как одни и те же люди в институте получали «отлично» по «атеизму» и «научному коммунизму», а теперь ратуют за демократию и искренне веруют в бога. Как дружно они презирали барыг и спекулянтов, а теперь завидуют бизнесменам и коммерсантам. Как радовались развалу СССР, а теперь грустят по твердой руке Сталина.

Реструкт, если он что-то делает, то стремится получить от этого именно моральное удовлетворение, а не материальную выгоду. Волокна не понимают этой мотивировки – зачем тратить силы на то, что потом на хлеб не намазать и в карман не положить? Но Реструкту эта повсеместная меркантильность противна – для него лучше на голодный желудок ощутить чувство выполненного долга, чем почувствовать себя сытым биороботом.

По сути, Реструкты были всегда.

Это и Ницше с его «падающего - подтолкни!» Это значит не то, что если твой друг поскользнулся – пни его ногой. Бывают бараны, которые и так поймут. Это говорит о том, что все отживающее надо добивать.

Это и нигилисты, типа Базарова из «Отцов и детей». Они тоже хотели избавиться от ошибок, предрассудков и пережитков старины, держащихся исключительно на авторитете своих приверженцев.

Это и ученые эпохи возрождения, бросавшие вызов церкви. Не желавшие мириться с тем, что им пытаются ездить по ушам текстами и заповедями те, кто сам их никогда и не думал придерживаться.

А сейчас это люди, которые понимают, что все в мире не так, как им пытаются внушить. Просиживая штаны в офисах, они зря тратят свою жизнь. Многие, например, из офисного планктона, это осознают. Люди получили образование, они оказались достаточно умны для того, чтобы не оказаться на заводе или на стройке. А дальше? Общество дает им возможность хорошо зарабатывать, ничего не производя. Этим надо пользоваться. Но вот правильно ли это?

Тутовизм начался с того, что мой друг Темыч не хотел работать. Он не работал никогда в жизни. И вот, когда ему исполнилось 22 года, мамка особенно рьяно принялась отправлять его на работу. Он всячески отмазывался. И заболел и опоздал на собеседование. И отказали, и вакансию закрыли…

А я ему и объясняю.

— Мамка ж у тебя сама виновата, что ты ей так плотно на шею сел, что теперь и не снять. Кормит, поит, одевает, бабки какие-никакие дает. Люди в ответе за тех, кого приручили! Ты как гриб на березе – вырос и не сковырнуть! Тутовик.

Потом эту тему мы развивали с Лехой в казино.

— Мы же просто паразитируем на игровой индустрии. Они выманивают деньги из азартных дурачков. Но если придут неазартные и не дурачки, то тут иммунитета у их системы нет. Они вынуждены кормить определенный процент паразитов.

При этом мы не чувствовали ни малейших угрызений совести. Только моральное удовлетворение. Офисные работники, кстати, тоже вряд ли переживают из-за того, что живут лучше рабочих и крестьян, условия труда лучше, а продукта на рынок выходит ноль. То же и с чиновниками, и с ментами. Большинство из них – это паразиты, которые не хотят этого признавать открыто. Но себе-то они в этом прекрасно отдают отчет.

Теоремы в математике, скажем, можно доказывать «от противного». Тутовизм – это философия «от противного».

Например, идете вы с работы и видите неубранную помойку. Что делать? Можно нанять машину и вывезти её самому. Но это, если не говорить о том, что идиотизм, приведет к тому, что ответственный за это чиновник вообще забьёт на это дело навсегда. Можно написать жалобу. Дескать, деньги за вывоз мусора из бюджета списываются регулярно, а по факту помойка вывозится через раз. Это путь активиста из жильцов. Далеко не факт, что эта бумажка получит ход, а если и получит, то даст результат. Можно эту помойку поджечь. Раз, два, три – как только накопилась. Тогда на проблему могут «обратить внимание». А можно сперва написать заявление, предупредить, что источник пожарной опасности, жильцы негодуют. Потом поджечь. А потом вдогонку написать заявление, типа, «Я же говорил, но никто не послушал». За это чиновник ЖКХ сто процентов по ушам получит.

Или кто-то дерзко ставит машину поперек тротуара. Писать заявление? Смешно. Делать замечание? Тоже. А возьми да проткни ему колеса. Если с первого раза не усмотрит взаимосвязи – второй, третий… Для идиотов можно записку на лобовуху приклеить на суперклей…

Дело все в нестандартном подходе к решению проблемы. Главное – стараться искоренять пороки общества, не переступая границу между административным и уголовным кодексом.

Но дело не в методах даже, а в образе мыслей. И, самое главное, в их наличии. Преимущество тутовизма в том, что человек со скудным умом его не сможет понять и тем более с ним согласиться. Конечно, я не возьмусь утверждать, что все разумные люди станут Реструктами. Нет. Главное, что Реструктом не станет ни один баран.

Чем-то тутовизм напоминает пиплхейтерство, столь распространенное среди нацистов. Но только напоминает. Здесь нет ненависти к людям, а скорее насмешка над их глупостью, слабостью, пороками. Тяжело бороться за благо народа, ненавидя его. Это, мне кажется, странно. А вот высмеивая – легко.

При этом нельзя к тутовизму относиться слишком серьезно. Это, всё-таки шуточная философия. Больше высмеивающая и выпячивающая пороки общества, чем лечащая их. Да и родилась она в результате брожения в мозгу от скуки. Однако, сколько я ни ставил экспериментов над зеками, на предмет их приятия или неприятия этих идей выяснил следующее – любой, кто пытается их оспаривать – вынужден дико лицемерить, а иногда просто врать.

— Ты, вот место старухам в автобусе уступаешь? — Спрашивали мы у испытуемых.

— Конечно! Если вижу, что старый человек зашел — сразу встаю. Меня так воспитали!

Баран! Никого так не воспитали! Всех пытались, но никого не воспитали! Ты же, как и все мы, рос на «Черепашках ниндзя», «Симпсонах» и игре «Дум»! Я же знаю, что места уступают только тогда, когда старуха встанет над головой, слегка наклонившись, хрипя и «случайно» отдавливая башмаком ногу! Особенно смешно слышать это от зеков. Такие культурные все, воспитанные. Наркоманов больше половины, алкаши и антиобщественные элементы. Но как велико желание показаться хорошими.

— А нищим подаешь милостыню? — Это вообще тест на вменяемость. Варианты разные. Но все утвердительные ответы ведут к тому, что человек признается неполноценным в интеллектуальном плане или вруном.

— Да, но только если вижу, что это на самом деле нужно…

— Только если это не цыгане!

— Я понимаю, когда мне врут, а когда нет!

Как ты определишь, что он врет, если он делает это всю жизнь, да понатуральнее актера в МХАТе? А ничего, что чем больше нищим даешь – тем больше их становится? Зачем искать другой заработок, если на чувстве жалости можно ехать? Причем не на жалости подающих к просящим. На жалости подающих к самим себе! Они смотрят – ой, человек оборванный, в переходе сидит! А если я в такой же ситуации окажусь? Бедненький я тогда буду! Надо дать червончик, полегче станет на это смотреть! Да ты соберись, тряпка! Плюнь в него, пни ногой. Он своим попрошайничеством унижает не себя, а тебя! Бедность не порок – нищета порок!

Дело не в отношении к конкретному вопросу, а в образе мышления. Рамочно человек мыслит, или свободно. Дает ли ему мозг свободу посмотреть на определенную проблему под разными углами, а не только под общепринятым?

Мы специально заводили на эту тему разговор то с одним, то с другим. Многие просто не могли вникнуть в то, о чем им говорят. Какие социальные установки? Что за Реструкт? Для чего помойки поджигать? Но многие проникались.

В то время, когда меня в сектантстве заподозрили – ничего на самом деле не было. А вот когда подозрения сняли и гайки раскрутили, тутовизм полился в массы. Большая удача была приобщить к тутовизму Олега, завхоза библиотеки, и Андрюху, помощника начальника моего отряда. Хотя, они и так были тутовиками всю жизнь, просто им никто об этом не говорил.

Этим мы занимались, выходя в локалку за час до вечерней проверки. Пушкин умел сочинять стихи. Вдвоем мы даже осилили несколько выдержанных в ключе тутовизма.

Скоро домой. Надо пошутить…

Думаю, ну и освобожусь так же, вообще у меня планы на освобождение были грандиозные.

Соберу народу целую кучу, у одного парня с барака сестра работала на телевидение, она приезжала к нему на родительский день.

Я говорю:

— Передай ей что, если интересно, то журналюги могут снять прикольный сюжет по освобождению экстремиста.

— Я спрошу.

Сестра порылась в интернете, посмотрела и говорит ему:

— Да, это интересно, журналистов приведу, съёмочная группа будет.

Написал кучу писем Екатеринбургским соратникам. По телефону позвонил своим друзьям, сказал, что бы народ собирали к 31 декабря, в районе полудня. В принципе, народу должно было быть много. Тут дёргают опера меня опять и спрашивают:

— Что ты там планируешь? Зачем народ какой-то собираешь?

— Ну как, праздник, освобождение же. Пусть друзья встретят.

— А не дохуя тебя друзей будут встречать? Почему до нас информация доходит, что тут какие-то встречи, какие-то взрывпакеты, фаера готовят, травматику и помповые ружья, журналисты. Ты чего задумал?

— Так, наверное, в воздух стрелять. Золотой же человек, о народе думал три с половиной года.

— Хорош шутить! Ничего не будет? Там никаких драк? С тобой же в один день чурбан освобождается.

Был один чурбан, дико здоровый таджик – кило под 140 чистого мяса. Тупой, но гадьё конченое. Его свои же убить обещали по выходу, за беспредел.

— Если никто провоцировать не будет, то всё тихо получится.

— Я на всякий случай ОМОН вызову, ты сам понимаешь.

— Там и с воли найдётся кому, ОМОН вызвать. — Шучу я.

— Береженого бог бережёт.

Думаю, ну и пофигу - вызовут ОМОН, какие проблемы? Пусть они там сидят в автобусе.

Наступает время освобождаться Андрюхе. Утром дёргают меня опять на третий этаж. Блин, две недели осталось, что ж теперь-то надо?

Захожу в кабинет, меня спрашивает опер:

— Ты слышал, что в Москве происходит?

— Что именно?

— Беспорядки на Манежной площади были.

— Конечно, смотрел по телевизору, интересно.

— Что думаешь?

— Видимо, начинаются какие-то осложнения. Чурбаны совсем оборзели, власти их прикрывают вот и беспорядки.

— Кто участвовал там, знаешь?

— Откуда я знаю, я три с половиной года сижу?!

— Ты подумай!

— Не могу предположить даже,— Старательно изображаю работу мысли на лице, — Наверное какие-нибудь фанаты.

— Ладно, точно не знаешь?

— Не-не, не знаю.

— Ладно, иди тогда.

Фу, пронесло! Тут было бы нехорошо за две недели до освобождения на явочку попасть!

Возвращаюсь на барак, меня ждёт Андрюха. Одетый в вольную одежду уже, попрощался, передал мне какую-то записку.

— Давай, я тебя встречу через неделю, когда будешь освобождаться!

— Давай, удачно отдохнуть. От меня девку покрасивее нахлобучь там!

Пожал ему руку, обнялись. Он ушел.

Читаю записку и узнаю, что Андрюша перед самым освобождением нассал нашему СКОшнику в баул и нассал ему в заварочный чайник с утра. Причём весь барак об этом курсонул. Значит, получается так, что СКОшник у нас теперь де-факто обиженный, то есть де-юре он нормальный, по незнанке же выпил заварку с саньём. Но де-юре он реально опущен. А СКОшник у нас гондон из гондонов, то есть конченный пидор. В обоих смыслах. Сидит за изнасилование девятилетнего мальчика, по малолетке посадили, девять с половиной лет дали. Мальчика грязно взял, забрал у него денежки на завтрак, сотовый телефон - и поехал в тюрьму. Сам - конченая мразь, такой тощий с сучьем выменем, мерзкое пузико, всё время интриги мутит, стучит на всех. Очень любит «сжигать» людей. Сжигать - это значит устраивать такие ситуации что человека списывают на режимный барак, отправляют в ШИЗО или создают невыносимые условия. Я и Андрюша его очень сильно не любили, меня он тоже не любил. Пытался списать на 22 к чурбанам хоть как-то, под меня подмутить, информацию собирал… В принципе, весь барак его просто ненавидел. Но при этом боялись, потому что он СКОшник и имеет практически неограниченную власть. К тому же, если человек умеет мутить интриги, создавать ситуации конфликтные, умеет преподносить это мусорам и вышестоящим козлам, то он становится очень опасен. Он мутил ради того, что бы испортить другим людям жизнь, это было ничем не мотивированно, он не получал от этого никакой выгоды. Просто подлая и опасная тварь. А делать с ним ничего нельзя, потому что если его тронешь, то это уже всё сильнейшее нарушение режима.

Угостил он вечером SS, дал ему два мандарина, яблоко, на покушай. И, так как у пидоров еду брать нельзя, он наблюдает за тем, что будет Саня делать.

Он принёс мандаринки мне, положил, говорит:

— Сыч, смотри, мандаринки дал, яблоко!

— Ты дурной, что ли? Он сегодня ссанья утром напился, а ты сейчас у него мандаринки возьмёшь!

— Да? Я не знал!

Подозвал я петухов, угостил их мандаринчиками, яблоком:

— Спасибо Макс!

Вижу, Сыч палит. Покраснел аж и к завхозу, смотри:

— У меня еду не берут, отдают петухам! Блядь, смотри, что мне делать теперь?

— Я не знаю, что тебе делать.

Завхоз подходит ко мне говорит:

— Макс, что правда, ему Андрюша в чай нассал?

— Этот может.

— Прикольно, такой он гандон, допрыгался! — И посмеиваясь ушел. Сыч работал через его голову, снять он его не мог. И постоянно чувствовал угрозу удара в спину.

Надо как-то тоже пошутить над ним перед освобождением, но как? Вспомнилась мне история про одного человека, который сыграл на предрассудках. Был ученый-гуманист, который критиковал римскую католическую церковь, всячески издевался и поносил Папу римского. Вот его инквизиция поймала:

— Ты еретик, сейчас мы тебя сожжём!

— Блять, пожалуйста, не надо меня жечь! — Жить-то хочется.

— Тогда пойдёшь служить Папе римскому. Папа тебя простит, если ты будешь у него личным шнырём в знак раскаяния.

Учёный согласился и десять лет служил. Убирал за ним кровать, помогал ему по службе, какие-то мелкие просьбы выполнял. Полностью втёрся в доверие и потом раз, через десять лет он пропал. Ищут, нигде нет. Тут появляется от него записка.

«Дорогой Папа, я же говорил что не верю во все эти сказки, что ты общаешься с Богом! Если ты напрямую говоришь с ним, если ты его наместник, то почему же он тебе не сказал ничего? Что я все эти десять лет ссал тебе в святую воду, ходил по твоим простыням ногами, что я гасил все ваши святые книги? Это же католическая ложь! И мой поступок это прекрасно продемонстрировал!»

Его так и не нашли. Думаю, вот таким методом и надо поступить.

Башню рвет!

Эти две недели последние я уже не чувствовал, что сижу! Испытывал даже какую-то тоску оттого, что скоро освобождаюсь! Не думал, что это может быть, но, тем не менее, я с трудом представлял, что можно находиться не на зоне. Что можно идти куда хочешь, можно делать что хочешь, что можно есть всё, что хочешь, можно говорить всё, что хочешь! Как это может быть?!

Иду как-то из штаба, подписывал там документы для того, что бы освободиться. Иду, а это уже самый конец декабря, двадцатые числа, падает снег, целая куча уборщиков с лопатами бегают, снег носят. Опять строят горку в центре зоны, развешивают гирлянды. Эти кирпичные здания бараков вкупе с белым снегом, гирляндами и копошащимися людьми напоминает мне кадры из какого то рождественского американского фильма, которые я смотрел с семьей в детстве. Только не хватает музыки «Дингл-белл, дингл-белл». Прикольно вообще, даже зона - не зона уже, а большой праздник.

Вот ложусь я на шконарь опять читать книжку и думаю. Вот освобожусь я, как же я буду читать книги? На воле же, кроме чтения книг, ещё придётся лазить в интернете, придётся ходить в магазин, готовить себе еду, может быть придётся как-то зарабатывать себе деньги. Главное придётся с девушками общаться, а это же с девушкой поговори, встреться, погуляй, сексом займись. Это же всё время, которое будет отнято от чтения книг! Как это на воле я буду читать книги? Я столько всего не смогу прочитать!

Поделился этими мыслями с SS, он на меня смотрит и говорит:

— Ты что, вообще ёбнулся напоследок?

— Нет, ну так-то, по сути, правильно? Это я в принципе ж говорю…

И тут понимаю что мысли лезут совершенно безумные уже! Сожалеть о том, что не смогу столько читать - вообще странно. Книги – это такой же наркотик, как и героин, как и чифир, как и бухло, как и игры - они тоже затягивают. Но всех книг прочитать невозможно, нельзя даже прочитать одну десятую всех книг! Мало того, если всю эту мудрость суметь постичь, то станешь совершенно безвольным. Что чем больше знаний - тем сложнее представление о мире, а чем сложнее представление о мире тем запутаннее тебе всё кажется и тем яснее ты понимаешь, что ничего не можешь изменить. Теряется тяга к действию. Я это начинаю понимать и вдруг думаю, а нафига я столько читал-то? Может быть, я сделал себе только хуже - в детстве же всё было проще. Сейчас всё миропонимание усложнилось, я уже не уверен, что хватит сил что-то изменить. Понятно, что буду бороться, но хватит ли сил? Знания убивают веру в Победу. Вообще знания убивают веру. Но, с другой стороны, я должен верить, и я буду верить.

В который раз обсудили с SS, что мне делать - создавать жёсткую НС-организацию, или вступать в какую ни будь существующую? SS обещал написать книгу про такую организацию. Мы с ним разработали сценарий этой книжки, тезисный план накидали. Сидеть ему ещё, если получится уйти по УДО, то два года. За два года, надеюсь, книжку он напишет.

Думаю надо на последок с таджиком поговорить. Как же я на воле это смогу сделать? А тут вот он, лежит на соседнем шконаре, глупый и смешной. Что-то я ему сказал перед сном, и он как пошёл разговаривать, про Точкистон рассказывать, про то, как плов с гашышом готовить, про то, как манты готовить, как барана печь, ещё что то. Я лежу, слушаю, и у меня такое ощущение, что сейчас пробьёт двенадцать часов, Новый год, и всё таджики опять перестанут разговаривать, негры перестанут разговаривать, они опять станут такими же какими и были. То есть сейчас они могут со мной разговаривать. «Макс, привет, дай чая на замутку…», но пройдёт буквально несколько дней - и они опять станут для меня дикими папуасами. Интересное чувство, рассказал и об этом SS.

— Макс у тебя башню капитально рвёт перед освобождением! Завязывай с пиковыми перед сном базарить!

— Да, есть такое немножко — Смеюсь.

За неделю до освобождения я договорился с Пушкиным, что он принесёт мне березовый брусок. На память о себе сделаю на барак ложку деревянную.

Он мне сначала не поверил:

— Какую ложку ты выстругаешь?

— Обычную, из дерева!

— Умеешь, что ли?

— Конечно, умею! Руки-то золотые!

Поспорили. Приволок он мне палку, я взял столовый ножечек – с круглым концом, которым Ключ готовил жратву. Тупой – только масло мазать. Хотя его и нет. Заточил шкуркой и сел перед телевизором строгать. Убил на это, наверное, часа три, натёр руку. Инструмент не удобный, но, тем не менее, ложку выстрогал. Взял шкурку, прошкурил всё, вырезал руну на черенке, получилось прикольно.

Тут же прибежал Ключ и говорит:

— Мне тоже такую ложку надо сделать. Не в падлу, Макс!

Я предвидел, что начнут просить ещё сделать, потому что эту канитель я проходил на той ещё зоне. Ну, за неделю меня просто не успеют достать! Тем более, руки соскучились по нормальной работе, по творческому, скажем так производству. Вырезал одну ложку, вторую, третью, вырезал несколько лопаток, чтобы переворачивать в сковородке курочку жаренную. Как раз затянули новую сковороду на барак, тефлоновую, к ней нужна деревянная лопаточка.

С завхозом у меня была договорённость, что мы с SS получаем на двоих раз в неделю четыре курицы, иногда пять. Мы угощали завхоза стабильно половиной курицы, четвертью курицы я угощал Ключа, и за это у меня был доступ к плите. Я каждый вечер готовил эту курочку, разогревал на сковородке. То есть такая мелкая льгота, но это оправдано. Потому что напрямую жрать лабазную курицу опасно, она может быть не прожаренной, из-за этого начнутся проблемы с пищеварением. А так почистил её, пожарил, всё нормально.

Дочитывал я книги, которые взял в библиотеке, просто изо всех сил! Осталось уже вот-вот и идти домой, книги надо дочитать быстрее, а то не успею! Нельзя этого допустить! Вспоминалось, как я лихорадочно дочитывал книги в Матросской тишине, когда думал, что меня вот-вот увезут на этап. И тогда вместо этапа мне предъявили новое обвинение. Тут опять пришла в голову гнусная мысль: блин, остаётся несколько дней, вот что им станется взять, и притащить какое-нибудь новое обвинение, ведь роликов-то я наделал даже не сотню, а штук 160. Пару роликов снятых «группой лиц», срок давности 5 лет, прошло три с половиной как я сижу, можно предъявить.

Ещё все мои товарищи, уроды, кому не позвони:

— Ну что, как ты там?

— Нормально?

— Освобождаешься 31-го?

— Да!

— Точно…

— Заткнись вот сейчас!- Знаю, что хочет сказать, перебиваю.

— Точно тебе срок не добавят?

Всё-таки сказал эту хуйню! Вот из пяти человек разных, кому я звонил, все пять меня об этом спросили, ничего ли мне не собираются добавить? Может новое дело? За такой вопрос, прям, всю башку отбить, всю шею, пятки, ноги, рёбра! Это мне как иголку воткнуть под ноготь - задать такой вопрос. Потому что я об этом думал не переставая! Я об этом перестал думать только тогда, когда подписал документы, получил деньги и вышел за ворота. Но до того не переставал гонять. И, чем ближе к освобождению, тем больше у меня было опасений на счёт этого. Что им стоит добавить-то? Возьмут какого-нибудь пидораса, который даст против меня показания… А такого румяного пидораса я прекрасно знал. Даст показания, всё, поехал на раскруточку. Много не добавят, но полгода-годик дадут.

На построение, которое было вечером 30-го декабря, я вышел на него в кепке с надписью «F18». То есть все стоят в шапках ушанках, я стою в кепке «Формат18», круто! Мент меня увидел и говорит:

— А ты что?

— Всё, нет у меня шапки-ушанки!

— А где?

— Отдал уже! И матрас отдал на склад.

— Завтра на построение чтобы в шапке-ушанке был! Сдурел, что ли, в кепке с надписью!?

— Хорошо, начальник, так точно. — Подволакивать начинает меня, хотя стараюсь держаться.

Часы до дома!

Наступает вечер 31-го декабря, на следующий день я освобождаюсь. Я получаю передачу от мамы SS - всякие фрукты, овощи, колбаска, сыр, конфеты. Делаем такой прощальный ужин. У нас есть тортик - она ему передала.

Приходит ко мне Пушкин, мы с ним начинаем готовить еду. Я жарю курицу. С орехами и сыром прожариваю, получается такая вкусная тема. Плюс завариваю кофе, нарезаю колбасу, тортик. Всё это происходит уже в районе двенадцати. Потому что официально мы с Саней делаем какое-то очередное задание мусорам, он в штабе добро взял у меня на бараке тереться. Хоть, наверное, там и так всё поняли. В 12 я пошёл, разбудил SS, ещё несколько че<