Заседание Московского окружного суда с участием присяжных заседателей, 16—22 декабря 1883 г.

По обвинению в укрывательстве и расходовании похищенных казначеем Воспитательного дома Федором Илиодоровичем Мельницким 307 тысяч 500 рублей преданы были суду дети его: Борис, 23 лет, и Варвара, 14 лет, Мельницкие, Валентина Гетманчук, 26 лет, брат его Лев Мельницкий, 46 лет, невестка Вера Николаевна Мельницкая, 50 лет, Альберт Гиляриевич Дорвойдт, 26 лет, и Елена Эрнестовна Блезе, 19 лет, невеста Бориса Мельницкого.

Председательствовал Е. Р. Ринк, обвинял товарищ прокурора г. Войтенков, защищали: Бориса Мельницкого — присяжный поверенный В. М. Пржевальский, Дорвойдта — К. Ф. Одарченко, Валентину Гетманчук — С. С. Шайкевич, Льва Мельницкого — присяжный поверенный В. Н. Герард, Варвару Мельницкую и Елену Блезе — присяжный поверенный г. Киреевский и Веру Мельницкую — присяжный поверенный г. Швенцеров. Гражданский иск от Воспитательного дома поддерживал присяжный поверенный г. Шмаков.

Обвинительным актом дело представлялось в следующем виде:

8 ноября 1882 года вердиктом присяжных заседателей был признан виновным в присвоении 307 тысяч 500 рублей бывший казначей Воспитательного дома Ф. И. Мельницкий, который, однако, и после приговора над ним продолжал скрывать истину. Но, тем не менее, наблюдения судебной власти и сыскной полиции продолжались и привели к тому, что найдена большая часть похищенных денег и обнаружены были обстоятельства самого похищения. Власти обратили внимание на то, что во время нахождения Ф. Мельницкого в заключении детьми его удовлетворялись не только насущные его потребности, но даже прихоти. Затем, после осуждения, он хлопотал о разрешении ему переехать на место ссылки на свой счет, предпола-{607}гал взять с собою детей и двух прислуг и зачем-то через сына своего Бориса заказал широкую палку, пустую внутри, по особому рисунку. В то же время следили за Борисом Мельницким, поведение которого внушало подозрение. Так, он, постоянно занимавшийся только набивкою чучел и вовсе не сведущий в бухгалтерии, поступил в магазин под фирмой «Русское нефтяное производство», помещавшийся в доме богадельни Ермаковых на Мясницкой ул., открытый 1 октября 1882 года потомственным почетным гражданином Альбертом Дорвойдтом. Последний до того времени служил приказчиком в магазине Кочанова и жил исключительно на получаемое им жалованье в 900 рублей в год. Борис Мельницкий поселился в квартире при означенном магазине Дорвойдта, а Варвара Мельницкая вместе с сестрою жены Дорвойдта Еленою Блезе, невестою Б. Мельницкого, в квартире Дорвойдта, в д. Леонова, нанимаемой за одну тысячу 100 рублей в год. Торговля Дорвойдтом была сразу поставлена на широкую ногу. Все эти данные послужили основанием к предположению, что похищенные Федором Мельницким деньги сохраняются или у сына его Бориса, или же у Дорвойдта. Ввиду этого сыскной полицией были произведены 31 декабря 1882 года одновременные обыски у Б. Мельницкого, в магазине Дорвойдта, в его квартире, у Валентины Гетманчук и у Михаила Федоровича Мельницкого в Хамовнических казармах. У последнего денег вовсе не было найдено. В остальных же местах найдено и отобрано: у Б. Мельницкого — 9 серий, у Валентины Гетманчук — два билета восточного займа по 50 рублей каждый, 4 серии и 10 полуимпериалов, в квартире Дорвойдта, в ящиках комода, помещавшегося в спальне, 70 тысяч 100 рублей в 100-рублевых кредитных билетах, отдельная пачка с такими же билетами на 6 тысяч рублей, опечатанная печатью «буква Г.», чековая книжка 2-го московского общества взаимного кредита на 6 тысяч 150 рублей и различных процентных бумаг, купонов и мелких кредитных билетов на 28 тысяч рублей. 1 января 1883 года по указанию самого Дорвойдта в его квартире взято еще 10 тысяч 300 рублей исключительно 100-рублевыми кредитными билетами, присутствие которых при первом обыске не было обнаружено по той причине, что они были спрятаны внутри двух залитых гипсом тумб, служивших подставками для цветочных горшков. Деньги эти были сложены в пачки, две из которых сохранили еще употребляемую в государственном банке особого способа перевязку. У Дорвойдта оказались также внесенными на текущий счет в контору «Ростовский, Стефаниц и К°» 1 тысяча 252 рубля 41 коп., и Валентиною Гетманчук возвращено впоследствии 9 тысяч 400 рублей. Таким образом, обысками и другими путями добыто из числа присвоенных Федором Мельницким 307 тысяч 500 рублей 233 тысячи 908 рублей 93 коп. и неотысканным оставались 73 тысячи 591 рубль 7 коп. Кроме денег, при обысках у поименованных лиц отобраны: дневник Федора Мельницкого, веденный им во время пребывания под стражей, различные счета, письма и записки, освещающие обнаруженные следствием факты, подкрепленные и сознанием самих обвиняемых, прямым или косвенным.

Допрошенный при следствии в качестве обвиняемого Борис Мельницкий признал себя виновным в пособничестве Федору Мельницкому в присвоении 307 тысяч 500 рублей и объяснил следующее: еще дня за 4 или за 5 до 3 ноября 1881 года отец попросил набить чучела глухаря, глухарки и двух зайцев, мотивируя такую просьбу желанием кому-то их подарить, а вечером 1 ноября, когда все в доме легли спать, позвал его к себе в спальню и шепотом сообщил, что его денежные дела находятся в плачевном положении, а между тем он растратил казенные деньги и боится остаться нищим, если собственные его средства пойдут на пополнение растраты; поэтому он решился украсть те 300 тысяч рублей, которые предстоит получить для Воспитательного дома 3 ноября и, обдумав уже давно такое намерение, избрал его, Бориса, в помощники; если же тот откажется от участия, то ему остается одно — застрелиться. Обвиняемый пытался удержать отца от исполнения задуманного и сам отказывался сначала от всякого содействия, но, убежденный доводами отца и — главное — угрозой его лишить себя жизни, согласился оказать помощь к совершению преступления. Тогда Федор Мельницкий наметил в общих чертах план дальнейших действий, порешив, что Борис в назначенное время выйдет к Варварским воротам, примет там от него саквояж с деньгами, унесет его домой, переложит в заготовленные чучела глухарей и зайцев и будет затем держать их у себя. На другой день, 2 ноября, план этот был развит в подробностях, и Федор Мельницкий сообщил, между прочим, что, передав сыну саквояж, он отправился к прокурору заявить ему о похищении у него денег во время обморока и вообще протянет время, дабы дать Борису возможность спрятать {608} деньги, а вместе с тем дал совет тратить последние не сразу, а понемногу и потихоньку. Согласно условию, 3 ноября в 11 часов утра из правления Воспитательного дома к Борису Мельницкому явился счетчик Николаев, принесший от отца его книгу, в которой была вложена записка, содержащая только три слова: «Ровно в час», и вследствие этого Борис Мельницкий, без 10 минут час выйдя из дома, направился к часовне у Варварских ворот. Когда он достиг их, туда подходил уже шедший от Солянки Федор Мельницкий, но, увидев проходившего мимо какого-то человека, мигнул; сыну, чтобы он отошел в сторону, а по удалении неизвестного подошел к Борису, молча вручил два саквояжа, один из которых был с деньгами, и скрылся сам в ворота. Борис же Мельницкий немедленно возвратился домой, вошел в квартиру через парадную дверь, которую ему отворила Прасковья, прошел прямо в свою комнату, запер дверь ее на крючок и тотчас приступил к укладке денег в чучела, а не поместившиеся около 100 тысяч рублей уложил в 2 папки и спрятал в ящик комода, заложив всяким старьем. Оба же саквояжа сжег на другой день в печке. Таким образом, деньги хранились в указанных местах до лета 1882 года, а летом чучела с деньгами, упакованные в ящики, были отправлены через возчика, договоренного кухаркою Анисьей, в имение при селе Покровском Корчевского уезда, куда потом отосланы и остальные деньги, переложенные из комода в шкатулку; последнюю отвозила вместе с другими вещами нянька Аграфена, которая, однако, о деньгах ничего не знала. В Покровском деньги остались до тех пор, пока после осуждения Федора Мельницкого не прошел слух, что имение его будет продано на пополнение растраты. Тогда Борис Мельницкий с сестрой Варварой взял из Покровского шкатулку, а ящик с чучелами по его приказанию был привезен в Москву управляющим Матвеем Антоновым. Все это было поставлено на время в квартире при магазине; но вскоре Борис Мельницкий вручил все деньги на сохранение невесте своей Елене Блезе, которой еще раньше открылся во всем и у которой уже хранились его процентные бумаги с частью денег, всего тысяч на 20.

Впоследствии Елена Блезе, признавшись, в свою очередь, Дорвойдту, передала ему полученные от Мельницкого деньги, и тот уложил их в купленные нарочно для этой цели две тумбы, а не поместившиеся спрятал в ящик в комоде между грязным бельем, где они и найдены при обыске. Из показания Бориса Мельницкого видно, что в 1-й раз он начал тратить переданные отцом деньги месяца 3 спустя после совершения преступления, но тратил сначала изредка, разменивая отдельные сторублевые билеты, потом чаще и чаще, покупая иногда ненужные вещи; в марте же и апреле 1882 г. по совету отца стал приобретать уже в меняльных лавках в Петербурге разные процентные бумаги, называясь при покупках фиктивными фамилиями. Таких бумаг куплено было тысяч на 20, и они впоследствии переданы Дорвойдту, у которого найдены. Далее, из тех же денег обвиняемый производил траты на содержание отца и членов семьи, в том числе сестры Варвары, уплатил долги отца: 900 рублей помощнику его по должности казначея Колмовскому и 1 тысячу 500 руб. подрядчику Валькову, дал взаймы товарищу Милюкову около 3 тысяч рублей, внес за защиту отца присяжному поверенному Курилову 2 тысячи рублей и передал в разное время Дорвойдту 11 тысяч рублей, сестре Валентине Гетманчук 15 тысяч рублей и тетке Вере Мельницкой 7 тысяч рублей. По объяснению Бориса Мельницкого, передавая деньги Милюкову, он сказал, что дает ему из числа сохранившихся у отца, так что Милюков об истинном происхождении не знал, а Курилову, Колмовскому и Валькову платил от имени дяди Льва Илиодоровича Мельницкого, который, зная уже о присвоении Федором Мельницким казенных денег и о нахождении их у Бориса, сам давал советы уплатить частные долги брата и был согласен на уплату вознаграждения Курилову. Что касается Валентины Гетманчук, Варвары и Веры Мельницких и Дорвойдта, то все они, принимая деньги, знали, что таковые составляют часть похищенных. Валентина Гетманчук узнала о преступлении в апреле 1882 года из записки отца, переданной через Варвару Мельницкую, и сначала до того возмутилась, что прекратила сношения с Борисом, ответила резким письмом отцу и сама переехала на отдельную квартиру; но потом, в июне или в июле, по возвращении из Заречья, имения дяди, помирилась с братом и решилась брать от него деньги. С этого времени до судебного заседания по делу отца ей было передано около 5 тысяч рублей, а после заседания Борис в один раз вручил ей 20 тысяч сторублевыми билетами, из которых она в декабре возвратила ему 10 тысяч рублей в двух пачках по 6 тысяч и 4 тысячи рублей до более удобного времени. Вера Мельницкая узнала о присвоении казен-{609}ных денег от Бориса Мельницкого, который под влиянием слухов о том, что номера похищенных сторублевых билетов записаны, признался ей в своем участии и просил даже спрятать на время деньги. Она от этого отказалась, но в сентябре, когда ей понадобились деньги для выдела пасынков, взяла у него 7 тысяч рублей сторублевыми билетами. С Альбертом Дорвойдтом Борис Мельницкий познакомился лет 5 тому назад по тому поводу, что он женился на Варваре Блезе, мать которой была гувернанткой покойной жены Федора Мельницкого, и сблизился с ним весною 1882 года, когда он решился завести свое собственное торговое дело. На это дело сам обвиняемый предложил ему 5 тысяч рублей, сказав, что деньги удалось припрятать после ареста, а впоследствии дал еще около 6 тысяч рублей, не скрывая уже, из каких источников их почерпнул. Варвара Мельницкая, по словам Бориса Мельницкого, узнала о преступлении случайно из незапечатанной записки, которую ей вручил отец для передачи Валентине, и пользовалась потом деньгами от брата, который, впрочем, не давал ей более 25 рублей в один раз. Наконец, Лев Мельницкий узнал о деньгах от Бориса весною 1882 г., и в первое время советовал ему куда-нибудь их подкинуть, но затем сказал, что делать нечего, надо так оставить. Впоследствии обвиняемый не раз советовался с ним относительно способов употребления денег. Лев Мельницкий некоторые намерения его одобрял, как, например, по поводу приобретения процентных бумаг, высказавшись в этом случае словами: «Это хорошо». Кроме того, Федор Мельницкий, рассчитывая на оправдание его по обвинению в присвоении 307 тысяч 500 рублей и думая в этих видах пополнить мелкие растраты, велел сыну купить на 20 тысяч рублей процентных бумаг и передать их дяде, с тем, чтобы тот уже от своего имени и своими деньгами расплатился в указанных выше целях. Лев Мельницкий и был согласен на это, но не выполнил обещания, рассудив, что уплата по мелким растратам не могла повлиять на освобождение его брата от обвинения в присвоении 307 тысяч 500 рублей.

В подтверждение сознания Бориса Мельницкого следствием добыты нижеследующие данные.

Осужденный Федор Мельницкий, спрошенный 2 января 1883 года относительно присвоения 307 тысяч 500 рублей, по выслушании показания сына объявил, что это показание верно, и хотя от дальнейших разъяснений отказался, но в поданном вскоре письменном заявлении вполне удостоверил все подробности рассказа Бориса Мельницкого.

Из дневника Федора Мельницкого, между прочим, видно, что во время его содержания под стражею чаще других с ним виделся Борис, который сам приносил требуемые припасы и вещи. В квартире Бориса Мельницкого при магазине Дорвойдта судебным следствием найдены 8 января 1883 г. чучела большого тетерева и зайца, брюшки у которых оказались распоротыми. Рассказ Б. Мельницкого подтверждался также и показаниями других свидетелей: портнихи Прасковьи Богатыревой, отворявшей ему двери 3 ноября 1881 года, кухарки Анисьи Давыдовой, передававшей ящики с чучелами извозчику, извозчика Козлова, отвозившего эти ящики в имение Покровское, управляющего этим имением, а также Ванькова, который получил от Б. Мельницкого 1 тысячу 500 рублей, и Милюкова, который взял взаймы у Б. Мельницкого до 3 тысяч рублей, из которых 600 рублей были получены им еще до 3 ноября 1881 года. Ввиду показаний Б. Мельницкого к следствию в качестве обвиняемых были привлечены: Альберт Дорвойдт, Елена Блезе, Варвара и Вера Мельницкие, Валентина Гетманчук и Лев Мельницкий.

Альберт Дорвойдт, признавая себя виновным в укрывательстве денег, объяснил, что еще в апреле 1882 года он решил бросить службу у Хачанова и заняться каким-нибудь комиссионерским делом, о чем часто высказывался в своей семье в присутствии Б. Мельницкого, но по недостатку средств не мог привести свое намерение в исполнение. В конце же мая во время прогулки на даче Милюкова, Б. Мельницкий объявил ему, что из имущества отца на каждого из детей достанется тысяч по пяти, и тут же предложил употребить в дело деньги, приходящиеся на его долю. Сначала было он, Дорвойдт, отказался, но, видя, что отказ огорчил Бориса, согласился на предложение под условием личного участия самого Б. Мельницкого в предприятии. Между ними состоялось соглашение, по которому Дорвойдт открывал магазин на свое имя, а Мельницкий поступал к нему в качестве бухгалтера с жалованьем в 40 рублей в месяц и с квартирою при магазине. Спустя некоторое время Б. Мельницкий привез к нему 3 тысячи рублей в облигациях Петербургского кредитного общества, а потом еще 2 тысячи 500 рублей в таких же облигациях и билетах государственного банка. На эти деньги Дорвойдт решился за-{610}вести торговлю керосином и другими осветительными материалами, нанял магазин в доме Ермаковых, сделал необходимые приспособления и, заключив с товариществом «Губонин и Кº» условие на поставку 10 тысяч пудов керосина, дал в задаток 1 тысячу рублей; оставшиеся же деньги положил на текущий счет в банкирскую контору «Ростовский, Стефаниц и К°». В сентябре магазин был открыт, и Б. Мельницкий поселился в квартире над магазином. Вскоре, однако, торговля начала падать, ввиду понижения цен на керосин, и Дорвойдт объявил однажды Мельницкому, что если так дело будет продолжаться, то придется приостановить платежи и что только заем тысячи в три мог бы поправить дело. На другой же день Мельницкий вручил ему пачку сторублевых билетов, сказав: «Этого довольно? Тут 5 тысяч»,— и тогда только Дорвойдт в первый раз понял, откуда у него берутся деньги, но не стал расспрашивать; обоюдное их смущение выдало тайну, дело было сделано, возврата уже не представлялось, и новые 5 тысяч рублей были употреблены на торговлю. Затем в конце ноября Борис Мельницкий принес Дорвойдту довольно объемистый сверток, а 4 или 5 декабря вручил ему и другой такой же сверток с деньгами. Оба они были отнесены Дорвойдту в квартиру, в доме Леонова, и первый был спрятан в нижний ящик комода под грязное белье, а второй несколько дней валялся или под диваном, или на столе под старыми газетами; но потом Дорвойдт вынул деньги из последнего свертка и сложил в 2 тумбы, которые закрыл картонными кружками и залил гипсом; не поместившиеся же 62 сторублевых билета внес на текущий счет во второе Московское общество взаимного кредита, чековая книжка которого у него отобрана при обыске. В оба раза Мельницкий передавал деньги, не объясняя количества и говоря только: «Спрячьте, ищут».

Из взятых при обыске у обвиняемого бумаг, а также из собранных справок и показаний свидетелей, Хачанова и других, усматривается, что Альберт Дорвойдт до конца 1878 года занимался в управлении Брестской железной дороги за жалованье 900 рублей в год, потом поступил в военную службу рядовым, но по болезни был уволен, и с 1879 по 1882 год служил у керосинного торговца Хачанова, получая около 1 тысячи рублей в год. Материальным довольством он никогда не пользовался; за квартиру, в которой жена его содержала школу, платил 400 рублей в год, нередко нуждался в деньгах и брал взаймы у приказчиков Хачанова по 10, 15, 25 и 100 рублей. С половины же 1882 года положение Дорвойдта представляется совершенно иным: он занимает с 1 июня квартиру в доме Леонова в 1 тысячу рублей годовых на 3 года и уплачивает за 3/4 года вперед; нанимает с 15 августа за 1 тысячу рублей магазин в доме Ермаковых, внося деньги за треть; приобретает мебели на 205 рублей, не считая отдельно купленных вещей, и бочку для развозки керосина по городу за 225 рублей, шьет себе платья на 330 рублей, продает банкирской конторе «Ростовский и К°» банковских билетов на 2 тысячи рублей, покупает, в свою очередь, облигации Петербургского кредитного общества и другие процентные бумаги, вносит членский взнос во второе Московское кредитное общество и деньги на текущий счет; печатает объявления, рекламы в разных газетах об открытии магазина «Русское нефтяное производство», закупает с сентября по декабрь товара на 14 тысяч 953 рублей 57 коп., употребляет 5 тысяч 316 рублей 89 коп. на покупку лошадей и экипажей, на обстановку и жалованье служащим, нанимает для лошадей отдельную конюшню, а для склада керосина особое помещение и проч.

По показаниям свидетелей Черепкова и Крылова, Елена Блезе исполняла у Дорвойдта обязанности кассира и каждый день являлась в магазин, Б. Мельницкий, хотя и числился бухгалтером, но, не зная бухгалтерии, постоянно делал в книгах ошибки и помарки. Сам же Дорвойдт вел дело вообще не хозяйственно, но не падал духом, и однажды, после обнаружения недочетов в кассе рублей 80, выразился: «Всего не украдут, у меня касса бездонная», а по окончании процесса Федора Мельницкого в особенности развернулся и начал, не стесняясь, тратить 100-рублевые бумажки. Все эти действия Дорвойдта, таинственные отношения его к Б. Мельницкому, фамилию которого даже не объявляли сначала служащим в магазине, появившиеся неожиданно деньги и другие обстоятельства заставили Черепкова и Крылова подозревать, что истинный источник богатства Дорвойдта кроется в капиталах, присвоенных Федором Мельницким, и об этом подозрении они сообщили даже агентам сыскной полиции.

Елена Блезе также признала себя виновною в укрывательстве и показала, что еще в апреле 1882 года Б. Мельницкий признался ей, что деньги, принадлежащие Воспитательному дому, находятся у него, что они были присвоены его отцом и были переданы ему тотчас же после похищения, и сообщил вообще обстоятельства {611} преступления 3 ноября 1881 года, но подробности не передавал, а самое призвание сделал из желания убедиться, останется ли она верна данному за 2 недели перед тем слову выйти за него замуж. В октябре Мельницкий дал ей на сохранение бумажник с процентными бумагами, который она держала некоторое время в шкафчике перед своею кроватью, а по окончании заседания по делу отца привез еще шкатулку с частью денег. Эта шкатулка стояла сначала в передней на окне, но впоследствии деньги из нее были обвиняемою вынуты, завернуты вместе с полученными раньше процентными бумагами в один сверток и переданы Дорвойдту, который спрятал все в комоде. Затем, когда из деревни были привезены чучела, Б. Мельницкий переложил сохранившиеся в них деньги в другую шкатулку, которую также отдал Елене, она же передала ее Дорвойдту, и последний, вынув деньги, уложил их в ее присутствии в две тумбы, которые залил гипсом. К показанию своему Елена Блезе присовокупила, что сама она похищенными деньгами не пользовалась, и что Б. Мельницкий за все время купил ей только одно платье; за участие в занятиях по магазину она имела от Дорвойдта стол и квартиру, но жалованья не получала.

Показание Блезе подтверждено в существенных частях и Дорвойдтом. Свидетель же Крылов показал, что Елена Блезе за время пребывания при магазине Дорвойдта купила себе золотые часы, плед и шубу, кроме того, ею же были вручены Крылову и 2 тыс. рублей сторублевыми билетами для внесения их на текущий счет Дорвойдта в контору «Ростовский и К°».

Валентина Гетманчук хотя и не признала себя виновною, но заявила, что пользовалась частью присвоенных ее отцом денег после того уже, как узнала о совершенном им преступлении. Узнала же она об этом в первый раз 11 апреля 1882 года из переданной ей сестрою Варварою записки, в которой отец писал: «Валентина, я украл деньги и приказал их спрятать Борису, сделал это, чтобы вы были богаты и обеспечены». По получении этой записки Валентина Гетманчук написала отцу резкое письмо, в котором убеждала его сознаться в преступлении, а брату Борису сказала, чтобы он убрал куда-нибудь деньги, иначе она съедет с квартиры, и так как тот отвечал, что это сделать неудобно, переехала 14 апреля на отдельную квартиру, в дом Бочкова. Летом обвиняемая была у дяди и от него также услышала, что присвоенные ее отцом деньги находятся у Бориса, которого отец поставил между двух огней, объявив, что в случае отказа его от участия в преступлении он должен будет покончить самоубийством. Убедясь таким образом из слов дяди, что Борис не так виновен, как ей казалось, она по возвращении в конце июня в Москву вызвала брата и высказала свой новый взгляд на его отношение к факту преступления, а потом, когда при втором свидании Борис предложил ей деньги, решилась принять их, так как нуждалась в средствах для содержания младших братьев и прислуги; согласившись же взять один раз, брала и после несколько раз, всего тысяч до 5. Верно цифра ею определена быть не может, так как передача денег совершалась без обозначения их суммы,— ни она, ни Борис не считали. Деньги тратились обвиняемою и на детей, и на себя: рублей на 200 она купила мебели, да на такую же сумму приобрела через свою знакомую Гейденрейх разных тряпок из Парижа и вообще вела расходы безрасчетно. Так продолжалось до выхода ее в замужество, т. е. до 10 ноября. С этого времени она не нуждалась уже в деньгах, не брала их у Бориса, но 14 ноября последний, приехав к ней, сунул в руку целый сверток с деньгами, и она наскоро положила его в стол, заперев ящик; 19 же декабря, перед отъездом в Петербург, она отвезла к брату все оставшиеся деньги в двух свертках, опечатанных печатью с буквою «Г». Обвиняемая представила и самую печать, оказавшуюся сходною с оттиском печати на свертке с 6 тысяч рублей, взятом при обыске у Дорвойдта, которому таковой был передан Борисом Мельницким.

Вопреки, однако же, своему объяснению, Валентина Гетманчук 16 января 1881 года, уже после допроса, представила следователю 9 тысяч 400 рублей, заявив, что эти деньги, оставшиеся из числа переданных ей Борисом, были спрятаны ею во время ареста в муфте.

В особых заявлениях Гетманчук указала приблизительно сделанные ею траты, объяснив, что вообще она деньги издерживала без счета и даже покупала иногда ненужные вещи с целью только разменять крупные билеты; тратила также много в театрах и на выставке.

При поверке показаний обвиняемой выяснено, что после ареста Федора Мельницкого все семейство его жило в доме Гавриловой, но в конце апреля Валентина, Варвара и малолетний брат их Федор Мельницкий переселились в дом Бочкова, откуда в сентябре месяце Варвара переехала в семейство Дорвойдта, в дом Леоно-{612}ва, а Валентина с братом Федором — в дом Клейнберга. Из показаний свидетелей видно также, что обвиняемая купила 3 сентября 1882 года в магазине Карра мебели на 198 рублей, в конце осени того же года в магазине Михайлова меховых вещей более чем на 300 рублей, в октябре 2 кровати за 50—55 рублей, в ноябре ламп на 26 рублей. Кроме того, с июня до конца года уплатила портнихам Ивановой и Бурдье 228 рублей, из писем же Гейденрейх оказывается, что последняя высылала ей по ее поручению покупки из Парижа.

Варвара Мельницкая, не признавая себя виновной, заявила, что она брала деньги у брата Бориса мелкими суммами, не более 25 рублей в один раз, зная, что эти деньги из числа похищенных ее отцом; узнала же она об этом из записки, которую отец при свидании в полицейском доме 11 апреля 1882 года вложил ей потихоньку в карман. В записке было сказано: «Валентина, я взял деньги и велел взять их Борису, делал это для детей. Мне оставалось или взять, или пустить пулю в лоб». Эту записку обвиняемая передала потом Валентине, и та ответила отцу резким письмом. О том, что деньги Борис сохранял в чучелах, потом в Покровском и, наконец, в квартире Дорвойдта в комоде и тумбах, Варвара Мельницкая, по ее словам, не знала.

Свидетельница Варвара Дорвойдт показала, что Варвара Мельницкая переехала к ней после переселения Валентины Гетманчук из дома Гавриловой и пробыла у нее только до экзамена, потом на лето уехала в деревню к дяде и вернулась 1 сентября; платила она за квартиру 25 рублей в месяц и говорила, что деньги дает ей тетка Елизавета Мельницкая.

Вера Мельницкая 7 января 1883 года лично обратилась к прокурору судебной палаты с заявлением, что она еще весною 1882 г. узнала от Бориса Мельницкого о похищении отцом последнего казенных денег, а около 11 и 12 сентября, нуждаясь в деньгах для выдела пасынков, взяла у Бориса 7 тысяч рублей, зная, что сумма эта составляет часть похищенной. При этом обвиняемая выразила готовность возвратить деньги.

Заявление свое Вера Мельницкая подтвердила и на предварительном следствии, присовокупив, что она брала деньги у Бориса Мельницкого взаймы и даже предлагала ему документ, но он от такого отказался, сказав, что дядя уплатит тогда, когда продаст Бежецкое имение. Борис же Мельницкий отозвался, что он выдал тетке 7 тысяч рублей не взаймы, а в виде помощи, и сделал это как по поручению отца, так и потому, что Вера Мельницкая объявила, что обратится к нему с просьбою о деньгах посоветовал Лев Мельницкий.

При обыске, произведенном 31 декабря 1882 года у Льва Мельницкого в петербургской его квартире, найдено и отобрано наличных денег и процентных бумаг разного наименования на 5 тысяч 905 рублей, частная долговая записка Карновича на 1 тысячу 733 рублей 33 коп. и расписок Государственного банка на вложенные Мельницким для сохранения ценные бумаги на 26 тысяч 100 рублей, а всего на сумму 33 тысячи 738 рублей 33 коп.

Допрошенный 5 января 1883 года Лев Мельницкий виновным себя в укрывательстве денег, присвоенных его братом, не признал и объяснил, что денег не видал, сам ими не пользовался и никаких советов к сокрытию их не давал, но притом заявил, что Борис Мельницкий еще великим постом 1882 г. признался ему, что деньги находятся у него, и он после такого признания советовал подкинуть их, указывая на квартиру прокурора или церковь, рассчитывая, что оттуда они будут, конечно, доставлены по принадлежности. Тем не менее Борис Мельницкий ни на что не решился, и таким образом деньги остались у него. Затем, в уплате долгов брата Колмовскому и Ванькову Лев Мельницкий, по его объяснению, никакого участия не принимал, хотя Колмовский раза два и обращался к нему письменно с просьбою уплатить долги; принял же участие только в переговорах о защите брата с присяжным поверенным Куриловым и допустил Бориса уплатить ему из похищенных денег 2 тысячи рублей. Уплату эту обвиняемый вначале хотел произвести из собственных средств и с этой целью приготовил облигацию Московского земельного банка, но в имение неожиданно приехал Борис и сказал, что им деньги Курилову уже уплачены. О пополнении до судебного заседания частных растрат брата на 22 тысячи рублей была речь, но переговоров в том смысле, что он, Лев Мельницкий, уплатит по этим растратам своими деньгами, а от Бориса примет взамен процентные бумаги, приобретенные на похищенные деньги, никем не велось, да и самые переговоры велись не с Борисом, а с Куриловым, которому он высказывал, что вместе с сестрой Елизаветою уплатил 14 тысяч рублей. Борис же действительно во время переговоров привозил ему на это свои процентные бумаги, которых, однако, обвиняемый не взял. С целью пополнения растраты сестра оставила {613} Льву Мельницкому часть отобранных у него при обыске денег, и ей же принадлежит часть хранящихся в Государственном банке по распискам ценностей, с которых он только посылает ей в Женеву проценты. Кроме того, 5 тысяч рублей взяты у двоюродной сестры Варвары Львовны Мельницкой, а 500 рублей даны ему для покупки серий служащею у него Матреной Федоровной Крыловой.

Свидетельницы Варвара Мельницкая и Матрена Крылова подтвердили, что они дали Льву Мельницкому для помещения куда-либо: первая — 5 тысяч рублей, а вторая — 500 рублей, в удостоверение чего представили расписки Мельницкого. Из последних же писем Елизаветы Мельницкой видно, что ее денег было у Льва Мельницкого около 30 тысяч рублей. По сведениям Государственного банка оказывается, что в нем находится на сохранении внесенных Львом Мельницким ценностей на 26 тысяч 300 рублей, из которых 14 тысяч рублей вложены после 3 ноября 1881 года в один день, 24 ноября, и что Мельницкий взял оттуда 5 июля 1882 года 14 тысяч рублей, а 23 октября того же года 16 тысяч рублей.

Присяжный поверенный Курилов показал, что между 5 и 14 апреля 1882 года к нему явился Лев Мельницкий для переговоров о защите брата и, между прочим, показал, что убежден в его невиновности, хотя еще не виделся с ним, но что, увидясь, узнает об этом, и если тот виновен, то откажется быть свидетелем по его делу, при этом прибавил, что вдвоем с сестрою думает внести на пополнение мелких растрат брата 14 тысяч рублей и уплатить свидетелю в вознаграждение 2 тысячи рублей. Затем, 15 апреля, Лев Мельницкий прислал свидетелю письмо, в котором уведомлял его, что упомянутые 14 тысяч рублей и 2 тысячи рублей вознаграждения оставлены им у Бориса Мельницкого, а перед этим прислал записку такого содержания: «Видел брата, он не виноват». 3 июня Б. Мельницкий представил Курилову первую половину гонорара, 1 тысячу, а 26 октября остальную тысячу, заявив в обоих случаях, что деньги уплачивает по поручению дяди. В подтверждение показания свидетелем представлено письмо Льва Мельницкого от 15 апреля 1882 года. Отставной майор Колмовский, со своей стороны, объяснил, что в уплату должных ему Федором Мельницким 975 рублей Б. Мельницкий 12 августа 1882 года привез 100 рублей, сказав, что деньги поручил передать дядя, который будет уплачивать и остальной долг по частям. После этого в несколько раз Б. Мельницкий действительно уплатил весь долг. Осенью, когда свидетелю понадобились 250 рублей, он писал Льву Мельницкому, но ответа не получил, а 12 октября приехал Б. Мельницкий, привез эти деньги и объявил, что их прислал дядя. Поэтому во время заседания по делу Федора Мельницкого Колмовский, встретив в палате Льва Мельницкого, счел долгом поблагодарить его, и тот не только не отверг сообщения Бориса, но, напротив, сказал: «Полноте, это еще сбережения покойной маменьки».

По показаниям Потапа Кузьмина и Матрены Крыловой, служащих у Льва Мельницкого, Б. Мельницкий до 1882 года в имении его не бывал, а в этом году приезжал летом раза 2—3, являлся обыкновенно с утренним поездом без всякого багажа и уезжал в тот же день с трехчасовым поездом. Альберт Дорвойдт и свидетель Константин Бобылев показали, что Лев Мельницкий, приезжая в Москву в 1882 г., останавливался в квартире Бориса Мельницкого при магазине.

В письмах к сыну Федор Мельницкий во всех тех случаях, когда требовались денежные расходы, рекомендовал обращаться к Льву Мельницкому. Наконец, сам Федор Мельницкий показал, что он писал Борису, чтобы тот ничего не скрывал от дяди и советовался бы с ним относительно употребления денег.

На основании изложенного обвиняются: 1) дворянин Корчевского уезда Борис Федорович Мельницкий, 23 лет, что по предварительному соглашению со своим отцом, Федором Илиодоровичем Мельницким, оказал последнему содействие в присвоении 3 ноября 1881 г. полученных им по должности казначея Московского воспитательного дома из Московского отделения Государственного банка 307 тысяч 500 рублей, принадлежащих означенному дому, принял в тот же день всю эту сумму от отца и, скрыв ее у себя в квартире и в иных местах, распоряжался потом ею, употребив часть присвоенных денег на свои надобности и раздав часть их другим лицам; 2) потомственный почетный гражданин Альберт Гиляриевич Дорвойдт, 25 лет, бременская гражданка Елена Эрнестовна Блезе, 19 лет, жена коллежского секретаря Валентина Федоровна Гетманчук, 25 лет, и вдова штаб-ротмистра Вера Николаевна Мельницкая, 48 лет, в том, что, не участвуя в указанном выше преступлении, по совершении уже оного приняли от Бориса Мельницкого для сбережения и частью для употребле-{614}ния на свои надобности деньги, зная, что таковые принадлежат Московскому воспитательному дому и составляют часть присвоенных Федором Мельницким по должности казначея 3 ноября 1881 г. 307 тысяч 500 рублей; 3) коллежский секретарь Лев Илиодорович Мельницкий, 42 лет, в том, что, узнав после уже совершения преступления о присвоении 3 ноября 1881 г. его братом Федором Мельницким вверенных по званию казначея 307 тысяч 500 рублей, принадлежащих Московскому воспитательному дому, и о передаче этой суммы Борису Мельницкому, распоряжался присвоенными деньгами, давая Борису Мельницкому указания и советы относительно употребления их, причем, согласно его поручению, Борисом Мельницким были уплачены теми деньгами частные долги его отца.

По прочтении обвинительного акта прочитана была первая половина дневника, веденного Федором Мельницким во время нахождения его под стражей. В дневнике этом Ф. Мельницкий с замечательным лицемерием рассказывал, пожалуй, даже довольно искусно мнимую историю покражи у него саквояжа с деньгами Воспитательного дома во время обморока, случившегося с ним, когда он проходил по Китайскому бульвару. Кроме того, он день за днем записывал в дневнике свои приключения во время предварительного заключения, причем то и дело упоминал о своей невинности.

За чтением дневника последовал опрос подсудимых. Б. Мельницкий к тому, что показал на предварительном следствии и о чем упоминает обвинительный акт, добавил немного. Он убеждал отца не совершать преступления, говорил, что он и сестра Валентина могут быть отцу помощниками, что дела вовсе не так плохи. Но эти убеждения не действовали на старика, который настаивал на том, что малолетние дети все же останутся без хлеба, так как у него нет никакого состояния — что было, то роздано в долги, и, кроме того, он растратил казенные деньги. Несмотря на мольбы отца, Б. Мельницкий упорствовал в нежелании содействовать преступлению; тогда Ф. Мельницкий твердо сказал сыну, что он