Уложение 1649 г. как свод феодального права

В 1648 г. вспыхнуло массовое восстание в Москве. В этой сложной ситуации был созван Земский собор, который продолжал свои заседания довольно долго. В 1649 г. на нем было принято знаменитое Соборное Уложение. Составлением проекта занималась специальная комиссия, его целиком и по частям обсуждали члены Земского собора ("по палатам") посословно. Напечатанный текст был разослан в приказы и на места.

Была сделана попытка, впервые создать свод всех действующих правовых норм, включая Судебники и Новоуказные статьи. Материал был сведен в 25 глав и 967 статей. Намечается разделение норм по отраслям и институтам, хотя казуальность в изложении сохраняется.

Источниками Уложения стали: Судебники, указные книги приказов, царские указы, думские приговоры, решения Земских соборов (большая часть статей была составлена по челобитным гласных собора), "Стоглав", литовское и византийское законодательство. Уже после 1649 г. в корпус правовых норм Уложения вошли новоуказные статьи о "разбоях и душегубстве" (1669 г.), о поместьях и вотчинах (1677 г.), о торговле (1653 г. и 1677 г.).

В Соборном Уложении определялся статус главы государства — царя, самодержавного и наследного монарха. Утверждение (избрание) его на Земском Соборе не колебало установленных принципов, напротив — обосновывало, легитимировало их. Даже преступный умысел (не говоря о действиях), направленный против персоны монарха жестоко наказывался.

Уложение содержало комплекс норм, регулировавших важнейшие отрасли государственного управления. Эти нормы можно условно отнести к административным. Прикрепление крестьян к земле (гл. XI "Суд о крестьянах"), посадская реформа, изменившая положение "белых слобод" (гл. XIX), перемена статуса вотчины и поместья в новых условиях (гл.XVI, XVII), регламентация работы органов местного самоуправления (гл.XXI), режим въезда и выезда (гл.VI) — все эти меры составили основу административно-полицейских преобразований.

Судебное право в Уложении составило особый комплекс норм, регламентировавших организацию суда и процесса. Еще более определенно, см. в Судебниках, здесь происходила дифференциа­ция на две формы процесса: “суд“и “розыск“. Гл. X Уложения подробно описывает различные процедуры "суда": процесс распадался на собственно суд и "вершение", т.е. вынесение приговора, решения.

"Суд" начинался с "вчинания", подачи челобитной жалобы. Затем происходил вызов приставом ответчика в суд. Ответчик мог представить поручителей (явный пережиток, идущий от послухов Русской Правды). Ему предоставлялось право дважды не являться в суд, если на то имелись уважительные причины (отсутствие, болезнь), но после третьей неявки он автоматически проигрывал процесс. Выигравшей стороне выдавалась соответствующая грамота.

Доказательства, которые использовались и принимались во внимание судом в состязательном процессе, были многообразны: свидетельские показания (практика требовала привлечения в процесс не менее десяти свидетелей), письменные доказательства (наиболее доверительными из них были официально заверенные документы), крестное целование (допускалось при спорах на сумму не свыше одного рубля), жребий.

Процессуальными мероприятиями, направленными на получение доказательств, были "общий" и "повальный" обыск: в первом случае опрос населения осуществлялся по поводу факта совершенного преступления, во втором — по поводу конкретного лица, подозреваемого в преступлении.

Особым видом свидетельских показаний были: "ссылка виноватых" и общая ссылка. Первая заключалась в ссылке обвиняемого или ответчика на свидетеля, показания которого должны абсолютно совпасть с показаниями ссылающегося: при не совпадении дело проигрывалось. Подобных ссылок могло быть несколько и в каждом случае требовалось полное подтверждение. Общая ссылка заключалась в обращении обеих спорящих сторон к одному и тому же свидетелю или нескольким свидетелям. Их показания становились решающими.

Довольно своеобразным процессуальным действием в "суде" стал, так называемый, "правеж". Ответчик (чаще всего неплатежеспособный должник) регулярно подвергался судом процедуре телесного наказания — его били розгами по обнаженным икрам. Число таких процедур должно было быть эквивалентным сумме задолженности (за долг в сто рублей пороли в течение месяца): здесь явно звучит архаический принцип замены имущественной ответственности личностной. "Правеж" не был просто наказание — это была мера, побуждающая ответчика выполнить обязательство: у него могли найтись поручители или он сам мог решиться на уплату долга.

Судоговорение в состязательном процессе было устным, но протоколировалось в "судебном списке". Каждая стадия оформлялась особой грамотой.

Розыск или "сыск" применялся по наиболее серьезным уголов­ным делам. Особое место и внимание отводились преступлениям, о которых было заявлено: "слово и дело государево", т.е. в которых затрагивался государственный интерес.

Дело в розыскном процессе могло начаться с заявления потерпевшего, с обнаружения факта преступления (поличного) или с обычного наговора, неподтвержденного фактами обвинения ("язычная молва"). После этого в дело вступали государственные органы.

Потерпевший подавал "явку", (заявление) и пристав с поняты­ми отправлялся на место происшествия для проведения дознания. Процессуальными действиями были "обыск", т.е. допрос всех подозреваемых и свидетелей.

В гл. XXI Соборного Уложения впервые регламентируется такая процессуальная процедура, как пытка. Основанием для ее применения могли послужить результаты "обыска", когда свиде­тельские показания разделились: часть в пользу подозреваемого, часть против него. В случае, когда результаты "обыска" были благоприятными для подозреваемого, он мог быть взят на поруки, т.е. освобожден под ответственность (личную и имущественную) его поручителей.

Применение пытки регламентировалось: ее можно было применять не более трех раз, с определенным перерывом. Показания, данные на пытки ("оговор") должны были быть перепроверены посредством других процессуальных мер (допроса, присяги, "обыска"). Показания пытаемого протоколировались.

В области уголовного права Соборное Уложение уточняет понятие "лихое дело", разработанное еще в Судебниках. Субъектами преступления могли быть как отдельные лица, так и группа лиц. Закон разделяет их на главных и второстепенных, понимая под последними соучастников. В свою очередь соучастие может быть как физическим (содействие, практическая помощь, совершение тех же действий, что совершал главный субъект преступления), так и интеллектуальным (например, подстрека­тельство к убийству в гл. XXII). В этой связи субъектом стал признаваться даже раб, совершавший преступление по указанию своего господина.

От второстепенных субъектов преступления (соучастников) закон отличал лиц, только причастных к совершению преступле­ния: пособников (создававших условия для совершения преступления), попустителей (обязанных предотвратить пре­ступление и не сделавших этого), недоносителей (не сообщивших о подготовке и совершении преступления), укрывателей (скрывших преступника и следы преступления).

Субъективная сторона преступления обусловлена степенью вины: Уложение знает деление преступлений на умышленные, неосторожные и случайные. Характерно, что за неосторожные действия совершивший их наказывается так же, как за умышленные преступные действия. Здесь сохраняется архаический (и репрессивный) принцип объективного вменения: наказание следует не за мотив преступления, а за его результат. В признаках объективной стороны преступления закон выделяет смягчающие и отягчающие обстоятельства. К первым относятся состояние опьянения, неконтролируемость действий, вызванная оскорблени­ем или угрозой (аффект), ко вторым — повторность преступления, размеры вреда, особый статус объекта и предмета преступления, совокупность нескольких преступлений.

Закон выделяет отдельные стадии преступного деяния: умысел (который сам по себе уже может быть наказуемым), покушение на преступление и совершение преступления. Закон знает понятие рецидива (совпадающее в Уложении с понятием "лихой человек") и в крайней необходимости, которая является ненаказуемой, только при соблюдении соразмерности ее реальной опасности со стороны преступника. Нарушение соразмерности означало превышение пределов необходимой обороны и наказывалось.

Объектами преступления Соборное Уложение считало церковь, государство, семью, личность, имущество и нравственность. Впервые в истории русского законодательства в светскую кодифи­кацию были включены преступления против религии, ранее находившиеся в юрисдикции церкви. В системе преступлений они 6ыли поставлены на первое место. Подобный пересмотр системы имел двоякое значение: с одной стороны, церковь, как основная идеологическая сила и ценность занимала в ней особое место, что свидетельствовало о росте ее влияния; с другой стороны, поднятие церкви под защиту государственных институтов и законов указывало на их приоритет в политической системе, развивающейся по пути к абсолютной монархии.

Система преступлений по Соборному Уложению выглядела следующим образом:

а) преступления против церкви:богохульство, совращение православного в иную веру, прерывание хода литургии в храме;

6) государственные преступления: любые действия (и даже умысел), направленные против личности государя или его семьи, бунт, заговор, измена. По этим преступлениям ответственность несли не только лица, их совершившие, но и их родственники и близкие;

в) преступления против порядка управления: злостная неявка ответчика в суд и сопротивление приставу, изготовление фальшивых грамот, актов и печатей, самовольный выезд за границу, фальшивомонетничество, содержание без имеющегося разрешения питейных заведений и самогоноварение, принесение в суде ложной присяги, дача ложных свидетельских показаний, "ябедничество" или ложное обвинение (в последнем случае к "ябеде" применялось то наказание, которое было бы применено к человеку ложно им обвиненному. Здесь явно действовал древний принцип талиона "око за око, зуб за зуб", то есть модификация кровной мести);

г) преступления против благочиния: содержание притонов, укрывательство беглых, незаконная продажа имущества (краденого, чужого, неоформленного должным образом), недозво­ленная запись в заклад (к боярину, в монастырь, к помещику), обложение пошлинами освобожденных от них лиц;

д) должностные преступления: лихоимство (взяточничество, неправомерные поборы, вымогательство), неправосудие (заведомо несправедливое решение дела, обусловленное корыстью или личной неприязнью), подлоги по службе (фальсификация документов, сведений, искажения в денежных бумагах и пр.), воинские преступления (нанесение ущерба частным лицам, мародерство, побег из части);

е) преступления против личности: убийство, разделявшееся на простое и квалифицированное (убийство родителей детьми, убийство господина рабом, нанесение увечья (тяжелого телесного повреждения), побои, оскорбление чести (в виде обиды или клеветы, распространение порочащих слухов). Вовсе не нака­зывалось убийство изменника или вора на месте преступления.

ж) имущественные преступления: татьба простая и квалифицированная (церковная, на службе, конокрадство, совершенная в государевом дворе, кража овощей из огорода и рыбы из садка), разбой (совершаемый в виде промысла) и грабеж обыкновенный или квалифицированный (совершенный служилыми людьми или детьми в отношении родителей), мошенничество (хищение, связанное с обманом, но без насилия), поджог (пойманного поджигателя бросали в огонь), насильственное завладение чужим имуществом (землей, животными), порча чужого имущества;

з) преступления против нравственности: непочитание детьми родителей, отказ содержать престарелых родителей, сводничество, "блуд" жены (но не мужа), половая связь господина с рабой.

Целями наказания по Соборному Уложению были устрашение и возмездие, изоляция преступника от общества составляла дополнительную и второстепенную цель.

Для системы наказаний были характерны следующие признаки:

а) Индивидуализация наказания. Жена и дети преступника не отвечали за совершенное им деяние. Однако пережитки архаической системы наказаний были еще живы и выразились в сохранении института ответственности третьих лиц: помещик, убивший чужого крестьянина, должен был передать понесшему ущерб помещику другого крестьянина; сохранялась процедура "правежа", в значительной мере поручительство походило на ответственность поручителя за действия правонарушителя (за которого он поручался).

б) Сословный характер наказания. Он выражался в том, что за одни и те же преступления разные субъекты несли разную ответственность (так, за аналогичное деяние боярин наказывался лишением чести, а простолюдин кнутом — гл.Х).

в) Неопределенность в установлении наказания. Этот признак был связан с целью наказания — устрашением. В приговоре мог быть указан не сам вид наказания и использовались такие формулировки: "как государь укажет", "по вине" или "наказать жестоко". Если даже вид наказания был определен, неясным оставался способ его исполнения ("наказать смертью") или мера (срок) наказания (бросить "в тюрьму до государева указа"). Принцип неопределенности дополнялся принципом множественности наказаний. За одно и то же преступление могло быть установлено сразу несколько наказаний — битье кнутом, урезание языка, ссылка, конфискация имущества. За кражу наказания устанавли­вались по нарастающей: за первую кражу — битье кнутом и урезание уха, два года тюрьмы и ссылка; за вторую — битье кнутом; урезание уха, четыре года тюрьмы; за третью — смертная казнь.

Неопределенность в установлении наказания создавала дополнительное психологическое воздействие на преступника. Целям устрашения служила особая символика наказаний: преступнику заливали горло расплавленным металлом, к нему применяли наказание, которое он желал был для оклеветанного им человек ("ябедничество"), т.е. применяли архаический принцип талиона, "эквивалентного возмездия". Публичность казней имела социально-психологическое назначение: многие наказания (сожжение, утопление, колесование) служили как бы аналогами адских мук.

В Соборном Уложении применение смертной казни предусматривалось почти в шестидесяти случаях (даже курение табака наказывалось смертью). Смертная казнь делилась на квалифицированную (колесование, четвертование, сожжение, залитие горла металлом, закапывание живьем в землю) и простую (отсечение головы, повешение).

Членовредительные наказания включали: отсечение руки, ноги, урезание носа, уха, губы, вырывание глаза, ноздрей. Эти наказания могли применяться как дополнительные или как основные. Увечащие наказания, кроме устрашения, выполняли функцию означивания преступника, выделения его из окружающей массы людей.

К болезненным наказаниям относилось сечение кнутом или батогами в публичном месте (на торгу).

Тюремное заключение, как специальный вид наказания могло устанавливаться сроком от трех дней до четырех лет или на неопределенный срок. Как дополнительный вид наказания (иногда как основной) назначалась ссылка (в отдаленные монастыри, остроги, крепости или боярские имения).

К представителям привилегированных сословий применялся такой вид наказания, как лишение чести и прав, варьирующийся от полной выдачи головой (т.е. превращение в холопа) до объявления "опалы" (изоляции, остракизма, государевой немилости). Обвиненного могли лишить чина, права заседать в Думе или приказе, лишить права обращаться с иском в суд (условно говоря, это напоминало частичное объявление вне закона).

Широко применялись имущественные санкции (гл. X Уложения в семидесяти четырех случаях устанавливала градацию штрафов "за бесчестье" в зависимости от социального положения потерпев­шего). Высшей санкцией этого вида была полная конфискация имущества преступника. Наконец, в систему санкций входили церковные наказания (покаяние, епитимья, отлучение от церкви, ссылка в монастырь, заточение в одиночную келью и др.).

Вещное, обязательственное и наследственное право. Сфера гражданско-правовых отношений, регулируемых специальными нормами, может быть выделена в системе Соборного Уложения с достаточной определенностью. К этому законодателя побуждали вполне реальные социально-экономические обстоятельства: развитие товарно-денежных отношений, формирование новых типов и форм собственности, количественный рост гражданско-правовых сделок.

Однако внутри системы Уложения нормы, регулирующие граж­данско-правовые отношения, тесно соприкасались со смежными: так, положения о правомочиях собственников (вотчинников, помещиков) близко соприкасаются с нормами государственного и административного права (о службе), нормы обязательственного права смыкаются с уголовно-правовыми санкциями (выдача головой, постановка на правеж).

Недифференцированность гражданско-правовых норм проявля­лась в самом языке права: один и тот же правовой источник мог давать несколько не только альтернативных, но и взаимоисключающих решений по одному и тому же вопросу. Так, установленный законом срок приобретательной давности, доказы­вающий право собственности на недвижимость, оказывался только дополнительным условием, а законность владения устанавливалась из других источников. Нечеткость определения той или иной категории часто создавала ситуацию, в которой происходило смешение разнородных норм и обязательств: на практике нередко договор купли-продажи, когда он осуществлялся не посредством денег, а других эквивалентов, сливался с меной, договор займа — с договором ссуды и т.п.

Субъектами гражданско-правовых отношений являлись как частные (физические), так и коллективные лица. В XVII в. определенно отмечался процесс постепенного расширения юриди­ческих прав частного лица за счет уступок со стороны прав лица коллективного. Высвобождаясь из-под жесткого контроля родовых и семейных союзов, частное лицо в то же время подпадает под сильное влияние других коллективных субъектов, прежде всего государства (особенно в сфере вещного и наследственного права).

Для правового мышления данной эпохи было характерным рассмотрение устанавливаемых отношений, как отношений вечных. В частности, с этим были связаны трудности перехода от фактически установленных имущественных отношений (признаки которых — давность, реальное обладание ими, обычай) к отношениям, юридически оформленным, когда их законность не могла быть установлена только на основании документа, но нуждалась в подтверждении фактом (в том числе свидетельскими показаниями, присягой).

В юридической интерпретации переход к абстрактным нормам проявился в своеобразном их толковании. На первый план выдвигалось не представление об их установленности, а идея o вечном существовании этих норм. Задачей законодателя являлось их адекватное прочтение. Такой подход поднимал ценность обычая, традиции и камуфлировал под традицию даже совсем новые установления.

Для правоотношений, возникавших на основе норм, регламентирующих сферу имущественных отношений, характерной стала неустойчивость статуса самого субъекта прав и обязанностей. Прежде всего, это выражалось в расчленении нескольких правомочий, связанных с одним субъектом и одним правом. Так, условное землевладение придавало субъекту права владения и пользования, но не распоряжения предметом (последнее правомочие осуществлялось только через систему внешних и полуфиктивных мер: запись на службу несовершеннолетних сыновей, выдача дочери замуж за человека, принимающего служебные обязанности ее отца). Кроме того, "расщепленный" характер феодальной собственности делал затруднительным и ответ на вопрос, кто был ее полноправным субъектом. Перенесение ответственности по обязательствам с одного субъекта (отца, помещика) на другого (детей, крестьян) также усложняло ситуацию и осознание субъектом права своего статуса.

Субъекты гражданского права должны были удовлетворять определенным требованиям, таким, как пол, возраст, социальное и имущественное положение. Возрастной ценз определялся в пятнадцать―двадцать лет: с пятнадцатилетнего возраста дети служилых людей могли наделяться поместьями, с этого же возраста у субъекта возникало право самостоятельного принятия на себя кабальных обязательств. За родителями сохранялось право записывать своих детей в кабальное холопство при достижении последними пятнадцатилетнего возраста. Двадцатилетний возраст требовался для приобретения права принимать крестное целование (присягу) на суде (гл. XIV Соборного Уложения).

Вместе с тем, такие нормы, как брачный возраст, законодатель оставлял практике и обычаю. Вообще, факт достижения опреде­ленного срока (будь то возраст или давность) не рассматривался им как решающий для правового состояния субъекта: известно, что даже по достижении совершеннолетия дети не выходили полно­стью из-под власти отца, а истекший срок давности в обязательстве еще не был его финальным моментом. В сфере уголовных санк­ций (применявшихся иногда за гражданские правонарушения) не­определенность сроков воспринималась как вполне обычное явление.

Что касается полового ценза, то в XVII в. наблюдалось сущест­венное возрастание правоспособности женщины по сравнению с предыдущим периодом. Так, вдова наделяется по закону целым комплексом правомочий, процессуальными и обязательственными правами. Нужно отметить и существенные изменения в сфере и порядке наследования женщинами недвижимых имуществ.

Взаимодействие различных субъектов гражданских отношений в одной сфере (особенно, в области вещных прав) неизбежно порождало взаимное ограничение субъективных прав. При разделе родового имущества род, как коллективный субъект, передавал свои права коллективным субъектам, сохранял за собой право распоряжаться имуществом. Это имущество могло быть отчуждено только с согласия всех членов рода. Род же сохранял право выкупа проданного родового имущества в течение установленного законом срока.

Пожалование земли в поместье (акт передачи имущества государством помещику) принципиально не меняло субъекта собственности — им оставалось государство. За помещиком закрепляло только право пожизненного владения. Однако, если земля попадала (при выполнении дополнительных действий) в наследственное владение и пользование, то землевладение по своему статусу приближалось уже к вотчинному т.е. принимало форму полной собственности. Это приобретало особую значимость в случае превращения поместья в вотчину (при обмене или передаче по наследству). Разделение правомочий собственника и владельца отмечалось при выделении земельного надела отдельной крестьянской семье пользующейся им, из земель крестьянской общины, которой принадлежало право собственности на данный надел.

Дробление правомочий способствовало значительному усложнению той сети связей, которые складывались между различными субъектами. Превращение одного правомочия в другое, вызванное волевым актом (пожалование, завещание) илифактом (смерть, поступление на службу) расшатывало границ правового статуса лица или вещи, обеспечивало внутренний динамизм гражданского оборота, одновременно приучая юридическое мышление оперировать более четкими категориями, ранее ему не известными, т.е. совершенствовать юридическую технику.

Вещи по русскому праву XII в. были предметом целого ряда правомочий отношений и обязательств. Основными способами приобретения вещных прав считались: захват (оккупация), давность, находка и пожалование. Наиболее сложный характер носили вещные имущественные права, связанные с приобретением и передачей недвижимой собственности.

Впервые точное понятие об отвлеченном праве собственности, связанном с определенным субъектом, встречается уже в жалованных грамотах московских князей. В более поздний период в порядке юридического закрепления субъективных имущественных прав отмечается постепенный переход от фактических форм завладения землей (основанных на захвате) к формально очерченному порядку, закрепляемому жалованными грамотами, зафиксированному межевыми знаками и пр. В высокой степени формализованный порядок установления вещных прав был знаком уже Псковской Судной грамоте, откуда он постепенно проникает в московское законодательство XVI―XVII вв.

Пожалование земли представляло собой сложный комплекс юридических действий, включавший выдачу жалованной грамоты, составление справки, т.е. запись в приказной книге определенных сведений о наделяемом лице, на которых основывается его право на землю: обыск, проводимый по просьбе наделяемого землей и заключающийся в установлении факта действительной незанятости передаваемой земли (как фактического основания для просьбы на её получение), ввод во владение, заключавшийся в публичном отмере земли, проводимом в присутствии местных жителей и сторонних людей. Раздачу земли в рассматриваемый период наряду с Поместным приказом осуществляли и другие органы — Разрядный приказ, Приказ Большого дворца, Малороссийский, Новгородский, Сибирский и другие приказы.

В акте пожалования субъективное волеизъявление вызывало объективные последствия (появление нового субъекта и объекта собственности), для точной корректировки которых требовались дополнительные, достаточно формализованные действия (регистра­ция, обоснование нового правомочия, ритуализированные действия по фактическому наделению землей), с помощью которых новое право "вписывалось" в систему уже существующих отношений.

Права на данные в пожалование земли впервые были сформулированы в Указе 1566 г. и сводились к праву менять земли, сдавать их внаем и передавать в приданое.

Давность (приобретательная) становится юридическим основанием для обладания правом собственности, в частности, на землю, при условии, что данное имущество находилось в законном владении в течение срока, установленного законом: пятнадцать лет (по закону, принятому при сыне Дмитрия Донского великом князе Василии, начало XV в.), двадцать, тридцать или сорок лет (по церковным законам). Впервые законодательно срок давности владения недвижимостями был определен в Псковской грамоте (четыре и пять лет). Судебники установили трехлетний срок давности в отношениях между частными лицами и шестилетний в отношениях частных лиц с государством. Соборное Уложение не определяет общего срока давности и специально оговаривает сроки для выкупа родовых имуществ.

Как и справка при пожаловании, давность владения играла вспомогательную роль при установлении законных оснований для права собственности. Например, Судебник 1497 г. назначал трех-четырех годовую давность по искам, связанным с земельной собственностью, тогда как в судебной практике учитывались более длительные давностные сроки — двадцать-тридцать лет. Законодатель постепенно уступает требованиям практики: в Судебнике 1550 г., при сохранении трех-четырех летней давности по некоторым делам, устанавливался сорокалетний срок для выкупа имений, а Соборное Уложение распространило этот срок и на другие земельные сделки и отношения. Если в постановлениях начала XVII в. срок приобретательной давности формулировался достаточно неопределенно ("многие лета"), то по Соборному Уложению он уже фиксируется как сорокалетний.

Законодательная тенденция XVII в., связанная с установлением фиксированных сроков давности совпадала с другими важными тенденциями в сфере регулирования поземельных отношений, именно с оттеснением на второй план в спорах по этим делам свидетельских показаний (как доказательств права собственности) и выдвижением на первый план документальной обоснованности права землевладения.

Поскольку факт существования того или иного имущественного отношения стал терять свою правоустановительную силу (если он не был подтвержден соответствующими формальными актами), постольку давность меняла свой традиционный характер (давность как длительность, обычность, факт, "пошлость") на черты формализма, установленности, искусственного введения.

Наконец, нужно заметить, что категория давности была заимствована русским правом XVII в. из различных по характеру и времени возникновения правовых источников. Если в юго-западной Руси этот институт вырастал из недр польских обычаев, западноевропейского законодательства и римского права, то в Москве и Пскове он возникает прежде всего из русского обычного права. Различия в источниках возникновения сказались и на сфере применения института: если в юго-западной Руси давность владения распространялась на движимое и недвижимое имущество и не только по сделкам купли-продажи, но и по долговым обяза­тельствам и наследованию, то в северо-восточной и северо-­западной Руси она применялась, прежде всего, к сделкам, предметом которых была возделанная земля.

Само качество предмета правоотношения определяло его формальные аспекты, в том числе пределы давности. В сравнении с пожалованием как правоустановительным актом, всегда идущим "извне" и нуждающимся поэтому в формальных подтверждениях, давность всегда шла "изнутри" правоотношения, от нормы, а внешние факторы (власть) только варьировали ее признаки (длительность, круг объектов).

Договор в XVII в. оставался основным способом приобретения прав собственности на имущество, и в частности, на землю, он появился в таком качестве ранее института пожалования. Развитие этой формы проходило на фоне постепенной замены комплекса сопутствующих ей формализованных действий (участие свидетелей при заключении договора) письменными актами ("ру­коприкладством" свидетелей без их личного участия в процедуре сделки). Замена проходила несколько этапов: вначале договорные грамоты подписывались покупателями и послухами, затем все чаще в них стали встречаться подписи продавцов, наконец, грамоту стали подписывать одновременно и продавец, и поку­патель. Само "рукоприкладство" чаще всего выражалось в том, что вместо подписей стороны ставили различные знаки и символы.

Одновременно теряли значение ритуальные атрибуты договора, связанные с произнесением определенных формул, присутствием послухов-поручителей и т.п. "Рукоприкладство" утрачивало символический характер и превращалось в простое свидетельство соглашении сторон в договоре.

Договорная грамота, составленная заинтересованными лицами приобретала законную силу только после ее заверения официальной инстанции, что выражалось в постановлении на грамоте печати. Контроль государства за этой процедурой значительно усилился после введения писцовых книг. Первым законом, в котором закреплялась обязательная явка и запись договора в регистрационную книгу, был Указ 1558 г., изданный в дополнение к Судебнику 1550 г. В XVII в. практиковалось составление договорных грамот площадными подьячими, чаще всего получавшими свою должность "на откуп" или "на поруку". Написанные ими грамоты заверялись печатями в приказной палате.

Но даже утвержденная договорная грамота создавала новое правоотношение только при условии его фактической законности. Иногда для обеспечения законности требовались дополнительные юридические действия, непосредственно не связанные с содержанием основного обязательства. К ним относились, например, передаточная запись на договоре, "кабале", переводящая обязательство на третье лицо; составление справки пр. Так, Соборное Уложение предусматривало выдачу в дополнение к договорным грамотам, закрепляющим право на землю, также отказных грамот, которые направлялись в местности, где расположены земли, передаваемые по утвержденному договору. Процедура, связанная с выдачей "справки" была дополнительной гарантией при установлении факта законного перехода земли от отчуждателя к приобретателю. На "справку" законодатель смотрел, как на административную меру (обеспечивающую службу владельца земли) и гарантию финансовых интересов государства, а также как на технический прием, необходимый для перераспределения государственного имущества (неправомерно оформленное землевладение могло быть передано государством другому служилому человеку).

Способы приобретения вещей, известные русскому праву XVI―XVII вв., указывают на то, что правовое мышление эпохи разграничивало в самом составе вещей фактическую, природную, хозяйственно-потребительскую сторону и признаки юридической, условной природы. Простой факт владения вещью, господства над нею противопоставлялся более формализованному, условно очерченному праву собственности. Захват как способ приобретения соседствовал с пожалованием и договором, потребительская функция вещей в значительной мере воздействовала на юридическую сущность и юридическую судьбу.

Представление о юридической судьбе вещей допускало как бесконечно длящуюся принадлежность вещи определенному субъекту (даже при переходе вещи к другому лицу предполагалась возможность ее возврата бывшему владельцу в пределах все возрастающего срока выкупа), так и ее принадлежность сразу нескольким лицам (в рамках одного рода, семьи, либо в системе феодальной иерархии как "расщепленная" собственность). В результате этого представление об окончательном решении юридической судьбы вещей не было достаточно четким и как бы отодвигалось в будущее. В значительной мере даже акты и действия, подтверждающие сам переход вещи (послухи, присяга, судебный поединок) носили ритуально-символический характер, который придавался и более формализованным актам-доказательствам ("рукоприкладство", пометка договора символом). Только государственное вмешательство в действия, связанные с решением юридической судьбы вещей (сделки), выразившееся в регистрации и заверении договоров, как и в действиях, связанных с пожалованием, делает эти договоры более определенными и придает им характер окончательности.

Факт регистрации в данном случае расценивается более высоко, субъективное право одной из сторон, нарушенное неправомерными действиями другой стороны. С подобными представлениями связывались такие качества, как интенсивность правового регулирования тех или иных отношений и объектов, и детальность регламентации отдельных правомочий, принадлежащих частным и коллективным лицам.

Правовую регламентацию отдельных правомочий собственника (пользование, владение, распоряжение) в русском праве XVII в. Все ещё нельзя признать предельно выдержанной (как видно из примера с поместными владениями, передаваемыми по наследству и обмениваемыми на вотчину, что противоречило самому существу этой формы условного землевладения). Не случайно законодатель устанавливал определенный способ наделения правами собственника, предусматривая различные дополнительные способы утверждения данного права. Например, при захвате (как первоначальном способе приобретения права собственности) пожалование играло роль дополнительного средства, хотя и само по себе могло быть первичным источником установления права собственности.

При передаче земли одним лицом другому (через сделку), т.е. при вполне частном отношении, пожалование становилось закрепляющим сделку актом, свидетельствующим о неполном объёме права распоряжения землей, принадлежащего отчуждателю и приобретателю. Сложный дифференцированный характер правомочий становится еще более ясным из анализа личных прав на различные объекты земельной собственности, такие как род