Развитие русской юриспруденции во второй половине XVIII века

Статья первая

На вторую половину XVIII в. пришелся переходный период в развитии русской юриспруденции. Во все предыдущие эпохи она имела исключительно практический, прикладной характер: знание законов, способов классификации правовых норм, умение формулировать их и толковать приобретались преимущественно при составлении различного рода деловых бумаг и в процессе практического осуществления правосудия. Соответственно носителями такого знания и умения становились, как правило, лица, занятые в делопроизводстве и судопроизводстве. Ими были по преимуществу служащие государственного аппарата - так называемые приказные: докладчики, рассказчики (стряпчие), казначеи, дьяки и подьячие. Предпринимавшиеся на протяжении первой половины XVIII в. попытки верховной власти создать в России систему юридического образования, основанную на изучении теоретических основ права, и соответственно развить научную юриспруденцию оказались тщетными. Положение изменилось только во второй половине указанного столетия. И произошло это во многом благодаря появлению в Москве Императорского университета.

В "Проэкте о Учреждении Московского Университета", подписанном императрицей Елизаветой 12 января 1755 г., предусматривалось создание трех факультетов: юридического, медицинского и философского. Согласно § 5 указанного документа на юридическом факультете должны были состоять три профессора: "1) Профессор всей юриспруденции, который учить должен натуральные и народные права и узаконения Римской древней и новой империи. 2) Профессор юриспруденции Российской, который сверх вышеписанных должен знать и обучать особливо внутренние государственные права. 3) Профессор политики, который должен показывать взаимные поведения, союзы и поступки государств и государей между собою, как были в прошедшие века и как состоят в нынешнее время"*(1). Теоретическая юриспруденция становилась, таким образом, главным предметом преподавания на юридическом факультете. При этом "Проэктом о Учреждении Московского Университета" предполагалось, что она будет основываться не только на системах естественного и римского права, но и на материале русского права.

На практике становление юридического факультета Московского университета и развитие на его базе научной юриспруденции встречало многочисленные препятствия и шло поэтому медленно*(2). Программа преподавания юридических наук ограничивалась в первое время естественным и римским правом. Причем вплоть до 1768 г. лекции читались на иностранных языках. Первый выпуск студентов-юристов, завершивших полный курс университетского обучения, состоялся лишь в 1770 г. И было в нем всего два человека: Иван Борзов и Алексей Артемьев. Тем не менее к 70-м годам XVIII в. формирование юридического факультета Московского университета в качестве учебного заведения, в рамках которого преподаются все науки, необходимые для основательной теоретической подготовки правоведов, завершилось. В 1768 г. здесь появились первые русские профессора-правоведы С.Е. Десницкий и И.А. Третьяков, способные развернуть в Московском университете преподавание русского права*(3).

Существовавший же в Санкт-Петербурге академический университет во второй половине XVIII в. постепенно угасал. "Регламент Академии наук и художеств", утвержденный императрицей Елизаветой 24 июля 1747 г., обособил его от собственно Академии: появились "особливые профессоры, которые учить должны в университете", и "особливые академики, которые составляют Академию и никого не обучают, кроме приданных им адъюнктов и студентов". Тем самым был сделан шаг по пути превращения академического университета в самостоятельное учебное заведение. В пункте 38 "Регламента" заявлялось, что "университет учрежден быть должен по примеру прочих европейских университетов", но далее этого заявления дело не пошло: академический университет не был полностью отделен от Академии наук и соответственно не получил собственного регламента. Вместо этого уставного документа в 1750 г. была принята временная инструкция, определявшая организацию университетского учебного процесса. Объясняя причину, по которой не было выполнено предписание "Регламента" 1747 г. об учреждении на основе академического университета учебного заведения подобного европейским университетам, президент Императорской Академии наук и художеств граф К.Г. Разумовский писал, что учащие и учащиеся "поныне не находятся еще в таком состоянии, по которому бы можно было сделать совершенный университетский регламент". В академическом университете читались отдельные лекции и даже лекционные курсы, однако системы обучения студентов по определенной программе так и не сложилось. Формированию такой системы препятствовало малое количество учащихся в академическом университете, исчислявшееся в некоторые годы даже не десятками, а буквально единицами. А бывали годы, когда и вообще студентов не было. В то же время в Сухопутном кадетском корпусе, где наряду с военными науками преподавалось множество наук гражданских, учились сотни молодых русских дворян, и это были далеко не все из тех, кто желал поступить в это учебное заведение.

Академический университет не мог привлечь в свои стены достаточного количества студентов во многом из-за неопределенности своего статуса. В начале 1755 г. в записке "Всенижайшее мнение о исправлении СПб. Академии наук" М.В. Ломоносов следующими словами характеризовал его состояние: "Студенты числятся по университетам в других государствах не токмо стами, но и тысячами из разных городов и земель. Напротив, здесь почти никого не бывает, ибо здешний университет не токмо действия, но и имени не имеет"*(4). По мнению ученого, университет в Петербурге мог бы иметь много учащихся, если бы ему "учинено было торжественное учреждение, и на оном программою всему свету объявлены вольности и привилегии: в рассуждении профессоров, какую имеют честь, преимущество и власть, какие нужные науки преподавать и в какие градусы производить имеют; в рассуждении студентов, какие имеют увольнения, по каким должны поступать законам"*(5).

В марте 1758 г. президент Академии наук граф К.Г. Разумовский поручил коллежскому советнику Ломоносову "иметь особливое прилежное старание и смотрение, дабы в Академическом, Историческом и Географическом Собраниях, тако ж в университете и в гимназии все происходило порядочно, и каждой бы должность свою в силу регламента и данных особливых инструкций отправлял со всяким усердием, употребляя труды свои к настоящей пользе Академии"*(6). Одновременно с этим Михаилу Васильевичу было предложено разработать план преобразования Академии наук и находившихся при ней университета с гимназией. 10 января Ломоносов представил академическому собранию "Проект привилегии Академии" наук". В речи, предварявшей чтение этого документа, он говорил об академическом университете: "Вы знаете, почтеннейшие коллеги, что в преподанном Академии уставе постановлено учредить в ней Университет по образцу тех, которые процветают у прочих европейских народов. Тем не менее это дело, до сих пор не осуществленное, слишком долго задерживается на своей начальной стадии. Разбирать причины этого было бы занятием столь же неприятным, сколь и долгим. Поэтому я объявляю вам волю его превосходительства президента, который возложил на меня обязанность предложить вам то, что я, по его приказанию, написал по вопросу о правильном устроении Петербургского университета, для того чтобы вы вынесли решение сообразно с вашим авторитетом и ученостью"*(7). В качестве первой меры по исправлению состояния университета Ломоносов предлагал устроить церемонию его торжественного открытия - inauguratio. "Скажите, пожалуйста, - заявлял он, обращаясь к академикам, - кто подумает о существовании Университета там, где не было никакого разделения на факультеты, никакого назначения профессоров по отдельным факультетам, никаких выборов проректоров, никаких расписаний, никаких публичных упражнений, никаких присуждений степеней, почти никаких привилегий, даже почти никаких лекций (ведь те, которые, едва начавшись, были прерваны, скомканные и неполные, едва ли, за исключением немногих, заслуживают названия лекций), где не было, наконец, никакой инавгурации, которая, как я полагаю, воодушевляет университеты на успех, ибо без нее остаются неизвестными привилегии, которыми обычно привлекается учащаяся молодежь, скрыты названия наук, которыми ее можно напитать, и неясно, каких степеней и званий она может домогаться"*(8).

Приведенная характеристика состояния академического университета была в более развернутом виде дана в статье М.В. Ломоносова "О необходимости преобразования Академии наук", написанной в начале 1760 г. или незадолго до этой даты. Здесь говорилось, в частности: "В Университете, хотя по стату не доставало только одного профессора математики и физики, однако, не было в нем ни подобия университетского по примеру других государств. Не было факультетов; ни ректора, по обычаю выборного повсягодно. Не было студентов, ни лекций, ниже лекциям каталогов, ни диспуты, ниже формальные промоции в лиценциаты и в докторы; да и быть не могут; затем что Санктпетербургской университет и имени в Европе не имеет, которое обыкновенно торжественною инавгурациею во всем свете публикуется. И словом главного дела не было, университетского регламента"*(9). Показав в статье бедственное положение существовавших при Академии наук учебных заведений, Ломоносов предложил план внутреннего переустройства как Академии, так и университета. В составе последнего он планировал создать три факультета: юридический, медицинский и философский. По его замыслу, на юридическом факультете преподавание должны были вести три профессора: 1) общих прав, 2) российских прав, 3) истории и политики.

Данный план был принят Президентом Академии наук. 14 февраля 1760 г. граф К.Г. Разумовский подписал бумагу, в которой объявлялось: "В учреждении Санкт-Петербургского Университета по примеру других в Европе процветающих, как в Академическом регламенте в 38 пункте изображено, надлежит наблюдать все, что к поощрению учащих и учащихся для порядочного течения сего важного дела и что к славе г[осу]д[а]ства служит... И понеже по прилежном и обстоятельном рассмотрении всех узаконений и обрядов, употребляемых по Европейским университетам, надлежит принять к наблюдению и в С.-Петербургском университете нижеследующие пункты; того ради по указу Ее И[мператорского] В-а Канцелярия А[кадемии] Н[аук] приказали: 1) Быть в оном университете трем факультетам: юридическому, медицинскому и философскому (не упоминая о богословском, который, как духовное дело, надлежит до Святейшего Синода); в оных трех факультетах быть определенному числу профессоров; в юридическом: 1) профессору прав общих, 2) прав российских, 3) истории и политики"*(10). Недостаток профессоров в университете предписывалось при этом восполнять за счет иностранных специалистов. На должность профессора общих прав на юридическом факультете предписывалось "выписать из-за моря ученого юриста, который особливую способность имеет к чтению лекций", на место профессора российских прав предполагалось "принять по контракту бывшего при адмиралтейской коллегии аудитора Федоровича, который в оной чин просит челобитьем, а от профессоров свидетельствован и удостоен и от адмиралтейской коллегии уволен"*(11).

За месяц до принятия данного плана переустройства академического университета президент Академии наук назначил М.В. Ломоносова фактическим управляющим академических учебных заведений. Согласно указу, изданному по этому случаю и объявленному в академическом собрании 21 января 1760 г., "советнику Ломоносову поручены были в единственное смотрение университет и гимназия"*(12). Одновременно на него возлагалась обязанность подготовить проект нового регламента Академии наук.

В начале сентября 1764 г. Ломоносов представил президенту Академии наук документ под названием "Новое примерное расположение и учреждение Санкт-Петербургской Императорской Академии наук, на высочайшее рассмотрение и апробацию сочиненное". Это был проект нового регламента Академии. В нем предполагалось, что Санкт-Петербургская Академия наук будет, как и прежде, состоять из академического профессорского собрания, университета и гимназии. Правление Академией вверялось, согласно проекту, президенту, вице-президенту, действующим совместно с академическим профессорским собранием. Канцелярия, фактически управлявшая прежде Академией, при этом упразднялась.

Члены Академии наук делились в соответствии с рассматриваемым проектом на классы: математический, физический, исторический. В составе Академии предусматривался Географический департамент, а также химики, ботаники, анатомики, юриспруденты. Каждому из перечисленных специалистов проект предписывал определенные обязанности. Так, юриспрудент должен был, согласно § 34 составленного Ломоносовым проекта регламента Академии наук, "собирать все, что надлежит до Российских новых и древних прав и для их объяснения и приводить в систематическое расположение, для пользы при сочинении прав Российских"*(13). Но более всего от юриста, как человека вполне знающего философию, проект регламента требовал всякие юридические термины изобретать и "составлять точные дефиниции полные без излишеств: ибо употребление слов неограниченных и сомнительных и двузнаменательных производит в суде великие беспорядки и отдаляет от правды к заблуждению и к ябедам". Ломоносов выражал при этом мнение о том, что "оные дефиниции, надлежащие к одной материи, могут от юриспрудента, как новые изобретения, в форме диссертации собранию быть представлены на рассуждение и по апробации оного в комментариях напечатаны, с оговоркою, что они не ради того изданы, дабы по ним суды производились, но ради лутчаго рассуждения в установлении и поправлении впредь законов"*(14). Таким образом, Академия наук должна была, по замыслу Ломоносова, стать помимо прочего оплотом теоретической юриспруденции в России.

Смерть выдающегося русского ученого, последовавшая 4 апреля 1765 г., помешала исполнению его планов преобразования Академии наук и переустройства академического университета. Более того, с уходом М.В. Ломоносова из жизни данный университет вообще прекратил свое существование. Д.А. Толстой, исследовавший архивные документы, отражавшие деятельность академического университета, писал в своей книге, посвященной ему, о том, что после 25 ноября 1765 г. в протоколах заседаний Конференции Академии наук не имеется "никаких распоряжений об университете, ни распределения профессорских лекций для студентов"*(15). Это могло означать только одно: деятельность академического университета во второй половине 60-х годов XVIII в., по существу, прекратилась. Сохранилось, правда, объявление о лекциях в данном учебном заведении на 1766 г., но нет никаких сведений о том, что эти лекции на самом деле читались. В академических документах 80-х годов указанного столетия встречается упоминание об "академическом училище"*(16) - учебном заведении, где слились воедино университет и гимназия. В 1801 г. академики обратились к императору Александру I с письмом, в котором сообщили о плачевном состоянии данного учебного заведения. "Училище при академии, по регламенту оной положенное и состоять долженствующее из гимназии, в 20-ти учениках, и университета, в 30-ти студентах, - говорилось в письме, - ныне столь расстроено, что совсем не походит на то место, в котором основание просвещения своего получили толь славные мужи, каковы суть: Ломоносов, Барсов, Поповский - первые столпы процветающего ныне Московского университета, и многие другие, честь россиянам приносящие. Ибо училище сие, в нынешнем его состоянии, если не хуже, что в Англии называют школами подаяния (school of charity), то равняется оным, но и то может быть в содержании, а не в учебных пособиях"*(17). Из этого факта делался вывод о том, что отпускаемые на содержание академического училища государственные средства тратятся напрасно. В результате принятый в 1803 г. новый регламент Академии наук не предусматривал существования в ее составе такого учебного заведения.

Преподавание юридических наук в академическом университете в 50-60-е годы XVIII в. имело эпизодический характер. Профессор Ф.Г. Штрубе де Пирмон был в 1754 г. включен в состав комиссии, учрежденной Сенатом для сочинения нового Уложения. В октябре 1756 г. ему было поручено издание газеты Академии наук, которая должна была выходить на французском языке. Убедившись, что роль его в подготовке газеты сводится к функции переводчика, он 7 июня 1757 г. заявил об отказе от данного поручения. В ответ на это академическая Конференция приняла 12 сентября того же года решение об увольнении Штрубе де Пирмона из Академии наук. После этого он поступил на службу в Коллегию иностранных дел, где работал до 1775 г.

Оказавшись вне Академии наук, Ф.Г. Штрубе де Пирмон продолжал издавать труды по юриспруденции, но это были большей частью публикации ранее написанных, но не напечатанных по каким-то причинам работ или же переиздания прежде выходивших в свет произведений. Так, в 1767 г. он выпустил книгу "Introduction a la jurisprudence naturelle" c посвящением великому князю Павлу Петровичу. В том же году историограф Герхард Миллер (Мюллер) обратился к Штрубе де Пирмону с просьбой предоставить ему рукописные юридические произведения- их просила якобы для себя императрица Екатерина II. Штрубе де Пирмон послал Миллеру две своих работы: сначала - о законах великого князя Ярослава Мудрого ("Les loix de Jaroslaf") и спустя некоторое время - введение к современным законам Российской империи ("Introduction aux loix modernes de l'empire de Russie").

В 1774 г. Штрубе де Пирмон напечатал в Петербурге книгу "Catechisme de la nature, ou l'on tache de mettre dans un plus grand jour le fondemens de la jurisprudence naturelle, de la politique privee". Это было переиздание сочинения Ф. Г. Штрубе де Пирмона "Исследование о происхождении и основах естественного права", опубликованного в 1732 г.

Покинув в 1775 г. государственную службу, ученый не оставил своих научных занятий. В последние годы жизни Штрубе де Пирмон сосредоточился на проблеме происхождения руссов, которая привлекла его внимание еще в 1749 г., во время споров по поводу речи Герхарда Миллера "О происхождении имени и народа российского". Немецкий историограф, работавший в России, пытался доказать скандинавское происхождение "варягов-руси", и в их числе Рюрика. Против такого воззрения решительно выступил тогда М.В. Ломоносов, доказывавший, что Рюрик и другие варяги, звавшиеся русью, были славянами. Штрубе де Пирмон поддержал точку зрения русского ученого. В предисловии к своей книге "Рассуждение о древних Руссах", опубликованной в 1785 г. на французском языке*(18), а в 1791 г. в переводе на русский язык*(19), он писал о том, что Миллер "предлагает о начале россиян понятия, совсем несходные с краткими и ясными показаниями наших летописцев и с известиями чужестранных историков, которые, зная сей древний народ, первые об оном писали".

Любопытно, что за разъяснением некоторых вопросов, возникших у него при работе над темой происхождения руссов, Штрубе де Пирмон обращался к Герхарду Миллеру. В одном из писем, посланных историографу Миллеру в 1779 г., он следующим образом описывал свое душевное состояние: "Хотя я на исходе семьдесят пятого года моего возраста, однако почти во все продолжение моей жизни не помню, чтобы был когда-нибудь нездоров так, чтобы слечь в постель и чтобы это заслуживало названия болезни. Уже четыре года, как я, не находя более удовольствия в должности при департаменте Коллегии иностранных дел, испросил себе разрешение уехать в мое имение, состоящее из пяти деревенек в окрестностях Петербурга, и пожалованное мне графом Паниным, и с тех пор живя в уединении, могу поистине сказать: "Deus nobis, haec otia fecit"*(20)"*(21).

Умер Ф.Г. Штрубе де Пирмон около 1790 г. Из всех профессоров-правоведов, работавших в XVIII в. в Академии наук, он был, пожалуй, наиболее способным к работе в сфере научной юриспруденции. И можно только пожалеть о том, что самый плодотворный для научной деятельности период своей жизни - с 1754 по 1775 гг. - ему пришлось отдать практике государственной службы.

Место Ф.Г. Штрубе де Пирмона в Академии наук и соответственно в академическом университете занял Георг-Фридрих Федорович (Georg Friedrich Fedorowitz, год рожд. неизв. - умер 1 августа 1790 г.), состоявший до 1760 г. обер-аудитором в Адмиралтействе и одновременно преподавателем в духовном училище Феофана Прокоповича. Он был приглашен в Академию наук М. В. Ломоносовым по рекомендации академика Христиана Голдбаха. Представляя Г.-Ф. Федоровича академическому собранию, Михаил Васильевич говорил, что он "кроме того, что юриспруденции в университетах обучался, был чрез много лет в стаской службе при медицинской канцелярии и в Адмиралтействе и сверх других изрядно научился Российскому языку и прав"*(22). В каталоге лекций в академическом университете на 1761 г. Г.Ф. Федоровичу было поручено выяснение "истории о правах и первых их основаниях". В 1762 г. он должен был, согласно каталогу лекций, читать "окончание истории европейского универсального права", в 1766 г. - публичные лекции по сочинению Э. Оттона "Первые основания к познанию политического состояния Европейских государств". Видимо, лекции профессора Федоровича не пользовались успехов у тех немногих студентов, которые их посещали. А.Я. Поленов, слушавший некоторые лекции профессора Федоровича, отзывался о них отрицательно. По свидетельству М.В. Ломоносова, он просился однажды "за море для науки, объявляя, что у Федоровича ничего понять не может"*(23).

Среди документов, опубликованных академиком Билярским в сборнике "Материалы для биографии Ломоносова", есть выписка из Журнала академической Конференции, в которой описывается ссора Федоровича с Герхардом Миллером. Согласно этой выписке, 2 декабря 1762 г. в академическом собрании разбиралась предложенная конференц-секретарем Миллером задача об определении долготы города Москвы, когда пришел университетский профессор Федорович с просьбой дать ему "посмотреть протокол о прежнем экзамене, ибо имеет он подозрение, что написано там нечто ко вреду чести ево или студентов"*(24). Но Миллер отказался выполнить эту просьбу, заявив, что ничего такого в протоколе нет. Федорович в ответ разразился руганью в его адрес. Кончилась эта ссора тем, что Миллер взял Федоровича за рукав и, поскольку тот не являлся членом академического собрания, "вывел ево вон и приказал сторожу, чтоб он не пускал ево опять в собрание"*(25)... Любопытно, что причиной данной ссоры стала сказанная накануне Миллером Федоровичу фраза о том, что "слушатели ево мало успели в юриспруденции"*(26).

Формально место профессора академического университета Г.Ф. Федорович занимал до 1770 г., хотя фактически обучение юридическим наукам прекратилось здесь еще в 1766 г. С этого времени единственным центром преподавания и развития теоретической юриспруденции в России являлся юридический факультет Императорского Московского университета.

Статья вторая

Несмотря на то что попытка организовать университет при Императорской Академии наук потерпела неудачу, этот опыт нельзя считать бесполезным. Выпускники этого учебного заведения - Н.Н. Поповский, А.А. Барсов, Ф.Я. Яремский - сформировали ядро преподавательского корпуса учрежденного в 1755 г. Императорского Московского университета.

Николай Никитич Поповский (1726 (1728) - 1760) начал свою преподавательскую деятельность в Московском университете с чтения лекций по философии. Он стал ординарным профессором красноречия на философском факультете и преподавал студентам риторику, поэтику и русский язык. По словам С.П. Шевырева, "языком русским, и в стихах и в прозе, владел он как писатель необыкновенно даровитый"*(27).

Антон Алексеевич Барсов (1730-1791), перейдя из Академии наук в Московский университет, учил студентов сначала математике, а после смерти Н.Н. Поповского заменил его в должности ординарного профессора красноречия. Среди студентов Барсова был Г.А. Потемкин, исключенный им из университета за неуспеваемость. Став могущественным сановником, Григорий Александрович встретил однажды своего строго учителя. "Помните ли, как Вы было меня выключили из университета?" - спросил он и услышал спокойный ответ: "Вы, Ваша светлость, того заслуживали".

Филипп Якимович Яремский (родился ок. 1729 г., год смерти неизвестен) преподавал в Московском университете с самого его основания русский и латинский языки, а с 1759 г. являлся еще и корректором университетской типографии.

Из выпускников академического университета, изучавших в нем юриспруденцию, более всех прославился своими талантами и трудами Алексей Яковлевич Поленов (1738 (1739*(28)) - 1816). Обучаясь в этом учебном заведении с 1754 г. до лета 1762 г., он слушал курсы лекций Ф.Г. Штрубе де Пирмона и Г.-Ф. Федоровича. В июле 1761 г. Юстиц-коллегия привлекла его к переводу старых лифляндских и эстляндских законов на русский язык. Это позволило слушателю академического университета А. Поленову занять в Академии наук (с 31 октября 1761 г.) должность переводчика и впоследствии добиваться от ее руководства направления для дальнейшей учебы за границу.

В сентябре 1762 г. эта просьба А. Поленова была удовлетворена, и он отправился в Страсбург (вместе с И.И. Лепехиныи и А.П. Протасовым). Инструкция академической канцелярии предписывала русскому студенту обучаться в Страсбургском университете "древностям и истории, юриспруденции и натуральному и общенародному праву". Но, увлекшись общегуманитарными, или, как тогда говорили, "свободными", науками, он посещал главным образом лекции по филологии, философии, церковной и светской истории Германии.

23 июня 1766 г. Алексей Поленов получил из Санкт-Петербурга письмо от своего товарища Протасова, в котором сообщалось о недовольстве руководства Академии наук тем, что он, отправленный в Страсбургский университет для изучения юриспруденции, отдал предпочтение исторической науке. Академическое профессорское собрание "усмотрело, - писал Поленову Протасов, - что вы много времени употребили на слушание таких лекций, которые к будущей вашей профессии служить очень мало могут; почему оное и приказало вам при сем объявить, чтобы вы, оставя Genealogicas Germaniae и Specialicas historiae ecclesiasticae et profanae Germaniae lections, время все употребили к слушанию тех коллегий, которые точно надлежат до юриспруденции"*(29).

В ответ А. Поленов направил 7 августа 1766 г. в Петербургскую Академию наук свой "покорнейший рапорт". "Мне дано также знать, - заявлял он, - что профессорское собрание, не имея ни малой, по справедливости сказать, к тому причины и основания, оказало свое неудовольствие в рассуждении долговременного мною слушания исторических коллегий, представляя, будто оные очень мало могут служить к будущей моей профессии... меня сие приводит в великое удивление, что господа профессоры так мало почитают свободные науки, особливо знатнейшую их часть, т.е. исторические знания, служащие главнейшим основанием к моей должности. Не утвердясь прежде в сем знании, приниматься за юриспруденцию столько же безрассудно, как, не насадив железа, рубить дрова одним топорищем. Пусть только приведут себе на память пример, служащий здесь доказательством, славных в неблагополучные для наук времена юриспрудентов, которые, не имея понятия об истории и древностях, в такое впали заблуждение, что без сожаления о сих великих в протчем людях и подумать не можно. Кто не знает, что в прежние времена Алциат*(30), Куяций*(31), Готоман*(32), Бриссоний*(33), Риттерсгузий*(34) и многие другие великие мужи, возобновляя юриспруденцию, с знанием законов соединяли твердое познание свободных наук и тем самым, открыв и другим свободный путь, заслужили себе бессмертную славу?"*(35)

Приведенные слова в рапорте А.Я. Поленова были восприняты иностранными учеными, составлявшими профессорское собрание Петербургской Академии наук, как оскорбление. "Кажется, что тогдашние академики не могли допустить мысли, чтобы молодой студент, хотя и имевший чин переводчика, но все-таки ученик, да притом еще и русский, осмелился так свободно выражать свой образ мыслей, а главное осуждать и знание профессоров и их распоряжение"*(36).

В результате академическое профессорское собрание признало нежелательным пребывание строптивого русского студента в Страсбургском университете и приказало ему переехать для занятий юриспруденцией в Геттинген. 30 октября 1766 г. А. Поленов покинул Страсбург. В Геттингенском университете он слушал лекции до мая 1767 г., после чего отправился в Россию. 1 июня он прибыл в Санкт-Петербург.

Обратившись в Академию наук за новым назначением, А.Я. Поленов узнал, что для правоведа здесь нет должности. В письме к Г.В. Козицкому он написал об этой странной ситуации: "Вы удивитесь, что господин Штелин*(37) не устыдился в канцелярии при мне молодому Уйлеру сказать, что я совсем не годен при Академии, по причине, что у нас нет никаких тяжеб; так как будто юриспруденция состояла в одной тяжбе..."*(38). В связи с этим А. Поленов, прошедший курс обучения юриспруденции и другим гуманитарным наукам в Страсбургском и Геттингенском университетах, был вынужден занять в Академии наук прежнюю свою должность переводчика.

С августа 1767 г. он начал переводить на русский язык сочинение Ш. Монтескье "Размышления о причинах величества римского народа и его упадка". В 1769 г. этот перевод был напечатан. Затем А. Поленов совместно с Б.А. Волковым и В.И. Костыговым перевел вторую часть произведения С. Пуффендорфа "Введение в историю знатнейших иностранных государств", а совместно с В.П. Световым - первую часть записок С.-Г. Гмелина "Путешествие по России". Вместе с издателем С.С. Башиловым он подготовил к печати вторую часть "Русской летописи по Никонову списку" (издана в 1768 г.). В намерение А. Поленова входило также издание "Судебника Ивана Грозного", но руководство Академии наук не поддержало этот проект.

В 1766 г. Вольное экономическое общество объявило конкурс на лучшее сочинение по теме "Что полезнее для общества: чтоб крестьянин имел в собственности землю или токмо движимое имение, и сколь далеко его права на то или другое имение простираться должны?"*(39). Сроком представления сочинений было назначено 1 ноября 1767 г.

А. Поленов принял участие в этом конкурсе, представив работу "О крепостном состоянии крестьян в России". Отвечая на заданный вопрос, он писал, что "каждый крестьянин должен иметь довольно земли для сеяния хлеба и паствы скота и владеть оною наследственным образом так, чтобы помещик ни малой не имел власти угнетать каким-нибудь образом или совсем оную отнимать, т.е. пока крестьянин исправно будет наблюдать все свои должности; ибо иначе можно его в наказание лишить сих выгод как недостойного и снабдить оными другого. Однако прежде нежели помещик может сие сделать, то дело должно быть рассмотрено в приличном суде"*(40). К этой точке зрения Поленова привело понимание человека в качестве существа сугубо эгоистического - как индивида, чье поведение определяется главным образом стремлением к собственной пользе. По его словам, "крестьянин, которого мысли сходны с его состоянием, равным образом тщится по мере сил и знания преумножить свое благополучие, ежели он не находит в своем предприятии такого препятствия, которое иногда против воли заставляет его быть о себе нерадивым"*(41). Отсюда Поленов сделал вывод: "Я думаю, и не без причины, что собственность в движимом и недвижимом имении может почесться за один почти и притом весьма изрядный способ к ободрению и поправлению крестьянства, которое в прочем лишено всех с правами общества соединенных выгод и преимуществ; ибо крестьянин, будучи господином своему имению, не опасаясь ни с которой стороны в рассуждении его претерпеть какое насилие и пользуясь приобретенным свободно, может располагать и употреблять оное, смотря по своим выгодам"*(42).

Для обеспечения личных и имущественных прав крестьян Поленов предлагал учредить особые "крестьянские" суды. "Весьма легко может случиться, - отмечал он, - что господа от презрения к своим крестьянам и в надежде на преимущества своего состояния будут, утесняя их, причинять всякие обиды, чего ради неотменно должно их привести в безопасность чрез установленное на твердом основании правосудие, при помощи которого могли бы они себя защищать против всяких неправедных нападений и насильств"*(43). По его мнению, "крестьянские" суды должны находиться в руках "таких людей, которых бы искусство и знание российских законов не было подвержено никакому сомнению"*(44). Вместе с тем он считал необходимым снабдить эти суды "хорошими инструкциями, дабы богатый бедному, сильный немощному предпочтены не были, но каждый по заслугам своим получил бы достойное воздаяние"*(45).

Для случаев, когда решение, вынесенное "крестьянским" судом, оказывается неправовым или вызывает недовольство какой-либо стороны судебного спора, Поленов предлагал предусмотреть возможность подачи апелляции в вышестоящую судебную инстанцию - в земской суд "из окольничих дворян", которые должны были, по его мысли, "для большей исправности и порядка" выносить решения по совету "знающих права людей", дабы никаких нарушений закона не происходило, но все бы отправлялось по предписанию правосудия"*(46).

Крепостничество ("рабство") Поленов объявлял в своей работе "О крепостном состоянии крестьян в России" противоречащим естественному праву и возникшим исключительно из "насильствия". При этом он не призывал к немедленной ликвидации данного явления.

Вольное экономическое общество высоко оценило конкурсное сочинение А. Поленова, назвав его в числе пяти работ, заслуживающих второй премии*(47). Однако опубликовать его оказалось возможным только в 1865 г., после отмены в России крепостного права. Эта работа увидела свет в третьем номере журнала "Русский архив".

В апреле 1771 г. А. Поленов был переведен из Академии наук в Правительствующий Сенат на должность секретаря Первого департамента. 28 октября 1780 г. его назначили обер-секретарем, в 1791 г. он занял ту же должность в Третьем департаментн Сената. 2 сентября 1793 г. Поленов начал службу в качестве советника в правлении Заемного банка. В конце 1796 г. он был определен в учрежденную императором Павлом I Комиссию для составления законов. Здесь ему поручили составление книги уголовных законов. В начале 1798 г. Поленов представил свой труд руководителю Комиссии генерал-прокурору А.Б. Куракину, который одобрил его идеи и предложенный им порядок расположения правового материала. Данный труд, возможно, хранится еще в каком-нибудь архиве.

13 ноября 1798 г. российский император Павел I принял титул Великого магистра державного Ордена святого Иоанна Иерусалимского. 22 декабря того же года данный титул был включен Сенатским указом в императорский титул Павла I. А. Поленову было поручено составить историю данного Ордена, более известного под именем Мальтийского. Видимо, он успел написать только первую часть этого произведения (рукопись была преподнесена автором в дар брату папского нунция при дворе российского императора графу Литте*(48)), в печатном виде оно так и не появилось.

В июле 1800 г. А. Поленов уволился с государственной службы. Начался последний период его жизни, продолжавшийся шестнадцать лет. По всей видимости, он прекратил свою литературную деятельность; во всяком случае, о каких-либо его произведениях (литературных, исторических или юридических) этого периода ничего не известно.

Помимо Императорского Московского университета и академического университета юриспруденция преподавалась во второй половине XVIII в. также в Сухопутном шляхетном кадетском корпусе. Это название стало носить с 1766 г. учебное заведение, учрежденное в 1731 г. под названием Корпуса кадетов шляхетских и переименованное в 1743 г. в Сухопутный кадетский корпус. Разработанный И.И. Бецким и утвержденный в 1766 г. императриц