Правовое положение различных групп населения

При ответе на второй вопрос студент должен дать характеристику каждой из рассматриваемых Гаем соци­альных групп: рабов, вольноотпущенников, перегринов, лиц своего и чужого права. Характеризуя правовое поло­жение рабов, следует отметить две проявившиеся в его труде противоположные тенденции: с одной стороны, он демонстрирует отношение к рабу как к вещи (I. 21b; П. 14Ь), объявляя право господина над жизнью и смер­тью раба (I. 52), с другой — подробно описывает спосо­бы приобретения ими римского гражданства, полную дееспособность в ведении дел хозяина. Гай ссылается также на нормы, запрещавшие и наказывавшие как уго­ловное преступление немотивированное убийство и же­стокость хозяев по отношению к своим рабам (I. 53). Бо­лее того, он называет рабов лицами, хотя и лицами чу­жого права (I. 50—52), уподобляя их тем самым подвластным детям и женам свободных римлян (I. 49)-Сходство это прослеживается также в имущественных отношениях между рабом и господином и между отцом и подвластным сыном. Речь идет прежде всего об инсти­туте пекулия, т. е. об обособленном имуществе, выделяе­мом домовладыкой на примерно одинаковых условиях рабу или подвластному сыну в самостоятельное управ­ление (IV. 73). Раб мог не только пользоваться, но в какой-то мере и распоряжаться своим пекулием, в част­ности заключать договора с третьими лицами под залог пекулия. Между тем собственником пекулия продолжал считаться господин, который в любой момент мог от­нять его у раба. Таким образом, относительная самосто­ятельность раба ничем не защищалась и зависела от доб­рой воли господина.

Раб мог независимо, но с согласия господина зани­маться самым разнообразным предпринимательством, например быть капитаном корабля, управляющим трак­тиром или гостиницей или даже стать купцом (IV. 71 — 72). Во всех этих случаях господин получал определен­ную часть прибыли от доходов своего раба, но в случае нанесения рабом ущерба третьим лицам юридическую ответственность нес господин по специально предусмот­ренным для таких случаев искам, так как по общему правилу «все, что приобретается рабом, приобретается господину» (I. 52).

Характеризуя положение иностранцев, следует под­черкнуть, что древние латины, т. е. соседи и союзники римлян, наряду с остальным населением Италии полу­чили римское гражданство еще в I в. до н. э., поэтому Гай называет латинами в основном вольноотпущенни­ков с латинским гражданством (I. 22) или иностранцев (перегринов) со статусом латина. Не случайно значи­тельная часть I книги посвящена способам приобрете­ния вольноотпущенниками и перегринами римского гражданства (I. 28—47; 67—96). Приобретение римского гражданства рассматривалось как особая привилегия; не все вольноотпущенники становились гражданами Рима с полным набором гражданских прав. Студенту следует выявить различия между статусами основных категорий вольноотпущенников: римских граждан (I. 17—21), латинов-юнианов (I. 22; III. 56) и перегринов-дедитициев (I. 13—14; 25—27). Нужно, в частности, обратить внима­ние на то, что вольноотпущенники, относящиеся к ка­тегории латинов-юнианов, не могли завещать свое иму­щество детям, но оно возвращалось, подобно рабскому пекулию, в имущество патрона. Еще более тяжелое по­ложение было у дедитициев. Они не только не пользова­лись какими-либо правами римских граждан, но даже не могли жить в Риме и его округе в радиусе 100 миль.

При рассмотрении категорий лиц своего и чужого права необходимо выделить три основные группы лиц чужого права по Гаю (I. 48-52; 55; 108; 115Ь) и обратить внимание на сходство и различие в их статусе (I. 117— 118). Сюда входили подвластные домовладыке рабы, дети и жены. Сходство заключалось в том, что все три катего­рии могли быть манципированы домовладыкой, однако последствия такой манципации были различны. Манципация свободного, но подвластного отцу сына не лиша­ла его гражданского статуса, но означала его временное закабаление. Манципация женщины могла использовать­ся в самых различных целях, например для перехода ее под власть мужа. При этом она в отличие от раба ни в коей мере не утрачивала своего гражданского статуса.

Особого внимания заслуживает вопрос о трех степе­нях умаления правоспособности римского гражданина (I. 158—162): максимальное умаление, означавшее утра­ту свободы, а с ней и гражданского и семейного стату­сов (например, в случае осуждения на рабство или смерть); среднее умаление, когда римлянин, сохраняя свободу, утрачивал права гражданства и семейный ста­тус (например, при осуждении на изгнание); минималь­ное изменение правоспособности, когда римлянин, со­храняя свободу и гражданство, изменял лишь свое се­мейное положение (например, подвластный сын после эманципации становился лицом своего права).

Брачно-семейное право

При рассмотрении брачно-семейного права по Ин­ституциям Гая следует учитывать две главные особеннос­ти: 1) римская семья сохраняла преимущественно патри­архальный характер на протяжении всего своего разви­тия, что выражалось в особой, исключительной роли отцовской власти; 2) постепенная эволюция семейного

права выражалась в развитии от первоначального при­знания только агнатического родства (т. е. по отцовской линии) к последующему все большему признанию ког­натического родства (т. е. родства по крови, в том числе и по материнской линии). Поэтому ответ на данный воп­рос следует начинать с обшей характеристики римской отцовской власти (patria potestas) по Гаю (I. 55), подчерк­нув замечание Гая о ее исключительности и перечислив условия признания законом отцовской власти на детей (I. 56—57; 65—69). При этом необходимо отметить право отца (pater familias) продавать своего сына и иных под­властных ему членов семьи (I. 117). В связи с этим любо­пытно замечание Гая о том, что манципированные, т. е. проданные своими родителями дети и своими мужьями жены, в своем положении уподобляются рабам (I. 123). Говоря об условиях и способах освобождения детей из-под власти отца (I. 127; 130—132), следует об­ратиться к утверждению Гая, что это освобождение про­исходит лишь со смертью отца либо с утратой им стату­са свободы и гражданства, а также в случае эманципа­ции, т. е. троекратной продажи отцом своего сына. Особого внимания заслуживают имущественные отно­шения отца и сына (II. 87; 89), в частности ответствен­ность отца за выделенный сыну пекулий (IV. 69—74). В отношении выделенного подвластному сыну пекулия и вообще любой его хозяйственной деятельности действо­вали те же правила, что и в отношении раба, за исклю­чением некоторых различий, связанных с воинским пе­кулием, т. е. имуществом, полученным сыном во время военной службы. Это имущество сына не сливалось с от-Човским, и сын мог им распоряжаться самостоятельно, например, еще при жизни отца завещать это имущество (И. 106). Все вышесказанное не касалось эманципированных детей, т. е. тех, кто вышел из-под отцовской власти. Все нажитое ими с момента выхода из-под отцовской власти находилось в их полной собственности.

Анализируя брачное право, надо вспомнить опреде­ление римского брака у римского юриста Модестина: «Брак есть союз мужчины и женщины, соединение всей жизни, божественного и человеческого права» (D.23.2.1). Главным в браке для римлян была не форма, не ритуал заключения брака, а согласие (consensus) сторон. В Риме существовали две главные формы брака: с переходом жены под власть мужа (сит тапи) и без оного (sine тапи). Видимо, в эпоху Гая главной оставалась первая форма брака, так как он подробно описывает в основном три способа установления власти мужа над женой (I. ПО— 113): путем давностного сожительства с женой (usus). через религиозный обряд конфарреации и посредством покупки жены (coemptio). Форма usus во времена Гая уже практически вышла из употребления, конфарреация имела весьма ограниченную сферу применения, так что основной была форма так называемой покупки жены, которая осуществлялась посредством манципации (I. 119—120). При анализе текстов Гая о способах уста­новления власти мужа над женой необходимо обратить внимание на то, что и в устаревшей форме usus, и в форме покупки жены (коэмпции) она выступала в каче­стве объекта, а не субъекта права, т. е. была скорее ве­щью, чем лицом. Это зависимое положение женщины проявляется и в установлении общей обязательной опе­ки над женщиной (I. 190; 194), и в ее ограниченной пра­воспособности (II. 80—81; 85). Опека над женщиной осу­ществлялась ее родителями или мужем, а при их отсут­ствии — опекунами, назначенными претором. Без согласия опекуна ни завещание женщины, ни отчужде­ние ею манципируемых вещей не признавались закон­ными. Однако неманципируемые вещи она была право­мочна отчуждать самостоятельно. От опеки освобожда­лись лишь весталки (I. 130) и женщины, имевшие троих и более детей (I. 194). Тем не менее тот же Гай отмечает, что совершеннолетние женщины обычно сами занима­ются своими делами, а согласие опекуна лишь в некото­рых случаях необходимо для пустой формальности (I. 190), что свидетельствует о тенденции общей либера лизации брачно-семейных отношений.

Вещное право

Студенту следует прежде всего обратить внимание на классификацию вещей по Гаю: их деление на государ­ственные и частные (И. 10—11), на телесные и бестелес­ные (II. 12—14), на манципируемые и неманципируе­мые (II. 14а—22). При характеристике бестелесных вещей следует учитывать, что к ним Гай относит различные права, подобно тому, как другие классические римские юристы, например Ульпиан, говорят о том, что у рим­лян «названием вещи охватываются также юридические отношения и права» (D.50.16.23). Включение ими прав в категорию вещей не случайно, так как бестелесные вещи обладают целым рядом общих признаков вещей. Напри­мер, узуфрукт и сервитута могут быть истребованы в суде как вещь, т. е. посредством вещного иска. Далее сель­ские сервитута Гай относит к манципируемым вещам. Наконец, бестелесные вещи могут быть вещами дели­мыми и неделимыми и т. д. Однако необходимо помнить, что само право собственности римляне не относили к бестелесным вещам, поскольку римское право отожде­ствляло собственность на вещи с самой вещью. При ха­рактеристике манципируемых вещей (res mancipi) сле­дует объяснить причину особых способов их отчужде­ния: манципации и судебной уступки (in iure cessio), a также дать подробное описание этих юридических тор­жественных актов (I. 119—121; II, 24—25). Необходимо понять, что манципируемые вещи (земля, рабы, тягло­вый скот и сельские сервитута) в преимущественно аг­рарном римском обществе являлись основой производ­ства, были жизненно наиболее важными, поэтому их передача и требовала соблюдения особого юридическо­го акта. Впрочем, и сегодня земля и вообще недвижи­мость не могут отчуждаться без соблюдения юридичес­ких формальностей.

В Институциях Гая не найти сколько-нибудь полного определения, владения, поэтому следует уяснить, как Римские классические юристы понимали владение. Так, Папиниан указывает, что «владение содержит в себе, прежде всего фактический элемент» (D.4.6.19), т. е. это прежде всего факт непосредственного обладания вещью. Он же выделяет два основных и необходимых элемента для приобретения владения (D.41.2.3.1): объективный, т. е. реальное господство над вещью, как бы держание ее в руках (corpus), и субъективный, т. е. намерение и воля считать вещь своей (animus). Любопытно замечание дру­гого римского юриста Павла о том, что «существует вла­дение не только телом, но и правом» (D.41.2.1 рг.), т. е. что можно осуществлять владение не только телесными, но и бестелесными вещами. В науке и по сей день ведутся споры о том, является ли римское владение фактом или правом. То, что римляне считали владение именно фак­том, а не правом, выражается в следующих слонах Пав­ла: «Владение является предметом факта, а не права» (D.41.2.1.3). Однако владение является необходимым ус­ловием и для возникновения права на пещь, прежде всего права собственности. В связи с этим важно отме­тить разделение Гаем (IV. 150—151, 154) владения на правомерное (iusta possessio) и неправомерное, или по­рочное (vitiosapossessio). Неправомерным, или порочным, Гай считает такое владение вещью, которое установле­но силой, тайно или прекарно. Ярким примером пороч­ного владения является владение вором похищенной вещью, которая, согласно Институциям Гая, не приоб­ретается в собственность по давности владения (П. 49). Однако и неправомерное владение в некоторых случаях приводит к возникновению собственности но давности владения. Так, Гай выделяет понятие добросовестного владения чужим имением. Если владелец ввиду длитель­ного отсутствия хозяина добросовестно полагал, что имение никому не принадлежит и в течение долгого времени владел им, то, по словам Гая (П. 51), он при­обретал имение в собственность на основании давности.

Рассказывает Гай и о владении посредством третьих лиц (IV. 153). В частности, он отмечает, что владение приобретается и удерживается через всех тех, кто нахо­дится во власти владеющего, т. е. через рабов и детей (II.88—91), а также через тех, кто владеет вещью от нашего имени, например через арендатора или ссудопринима­теля (IV. 153). Следует обратить внимание на описанные Гаем способы интердиктной преторской защиты владе­ния (utrubi, utipossidetis — IV. 148—155). Гай упоминает и особый вид так называемого преторского владения (IV. 36). Особая форма вещного иска— Публицианов иск — позволял претору защищать владение того лица, кото­рое, приобретя вещь добросовестно и правомерно (iusta causa), но без соблюдения необходимых формальностей, еще не успело приобрести ее в собственность по давно­сти. В таких случаях претор допускал юридическую фик­цию, будто добросовестный владелец уже приобрел вещь в собственность по давности и своим решением восста­навливал его в утраченном владении. Однако реально здесь речь идет скорее о преторской собственности, а не о преторском владении, так как решение претора давало владельцу правовое основание считать вещь сво­ей собственностью. Гай вообще довольно много гово­рит о владении как о необходимом факте, приводящем к возникновению права собственности, поэтому, опи­сывая способы приобретения собственности, он поми­мо манципации и судебной уступки особенно подробно останавливается на институте usucapio, т. е. на приобре­тении собственности по давности владения (II. 42—59). Среди Других способов приобретения собственности он называет также захват ничейной вещи (II. 66—69) и спе­цификацию вещи, т. е. создание новой вещи из чужого материала (II. 78—79).

Особое внимание студент должен уделить терминам, обозначающим право собственности: это dominium и proprietas. Требуется осознать различие в значениях этих терминов¹. Dominium— это наиболее полная власть над вещью. Гай, говоря о двойном доминии, различает доминий, основанный на квиритском праве, т. е. получен­ный в силу закона, и доминий, полученный по реше­нию претора на основании добросовестного владения (I. 54; II. 44; III. 40). Иное значение имеет термин proprietas, он используется Гаем только в сочетании с термином ususfructus (II. 30; 33; 89-91; IV, 148). Гай обозначает этим термином такую собственность, из которой изъято пра­во пользования и извлечения доходов (ius utendifruendi), т. е. когда одно лицо является собственником-проприетарием, а другое — реальным владельцем вещи.

Рассматривая права на чужие вещи по Гаю, необхо­димо выявить природу узуфрукта (II. 14), способы ус­тановления узуфрукта через манципацию и судебную уступку (II. 30—33), предмет узуфрукта, а также воз­можность получения доходов с помощью рабов, нахо­дящихся в узуфрукте (II. 91—95). Следует учитывать, что узуфрукт в отличие от сервитутом — это наиболее пол­ное право пользования и распоряжения всеми доходами от вещи, а не какими-то отдельными их видами. Далее необходимо описать природу сельских и городских сервитутов, предмет и способы их установления (П. 17; 29; 31). Следует особо отметить, что сельские сервитуты, т. е. право прохода, прогона скота, провода воды через чу­жой участок, относились к манципируемым вещам, т. е. могли устанавливаться только через манципацию или судебную уступку, но не через простую передачу (11. 28).

Наследственное право

Ответ на следующий вопрос необходимо начать с оп­ределения права наследования. Поскольку Гай не дает такого определения, необходимо обратиться к опреде­лению другого римского классическою юриста — Юли­ана (D.50.17.62): «Наследование есть не что иное, как преемство в полном объеме всех прав, которые имел умерший (наследодатель)». Другой римский юрист Помпоний также подчеркивает, что «наследник наследует все права умершего, а не только собственность на от­дельные вещи» (D.29.2.37).

Гай все наследственное право делит на две главные части: наследование по завещанию и наследование по закону (II. 99). Описание видов завещаний и их эволю­ции он начинает с двух древнейших видов: завещаний, утверждавшихся в народном собрании и в вооруженном войске перед битвой (II. 101). Обращает на себя внима­ние их публичный характер. Сам римский народ в про­цедуре принятия такого завещания выступал не только свидетелем последней воли завещателя, но и органом, контролирующим правильность передачи собственнос­ти. Этот факт подтверждает относительную слабость раз­вития частной собственности в архаическом Риме. Одна­ко во времена Гая эти формы завещаний уже давно выш­ли из употребления.

Наибольший интерес представляет третья древней­шая форма завещаний — через манципацию (II. 102— 105), которая сохраняла свое значение и во времена Гая. Особенность ее состоит в том, что между завещателем и наследниками стояла фигура так называемого покупате­ля наследства, которому в присутствии пяти свидетелей и весовщика завещатель передавал запечатанные таблич­ки с завещанием. Покупатель наследства в торжествен­ных словах обещал исполнить последнюю волю завеща­теля, таким образом выступая в качестве душеприказ­чика. Данная форма завещаний уже обеспечивала тайну завещания и свободу волеизъявления завещателя.

Заслуживают внимания завещания солдат, которые по указу императора были освобождены от всех фор­мальностей, лишь бы воля завещателя была выражена достаточно ясно (II. 109—110). Эта мягкость законодате­ля объясняется не только особой охраной прав воина, почитаемого в Риме во все времена, но и тем, что во II в. н. э. в римском войске служило много наемников из числа варваров, которые плохо знали римское право и часто не могли достаточно грамотно не только писать, но и изъясняться по-латыни. Гай говорит об особой фор­ме так называемого преторского завещания (II. 119), по которому претор вводил наследников во владение наследством, если завещание было составлено неправиль­но, но в нем имелись подписи семи свидетелей. К на­следственному праву относился и институт субституции (II. 174—177), которую Гай определяет как подназначение дополнительных наследников в завещании, что пре­дусматривалось на тот случай, если первый назначен­ный завещанием наследник по каким бы то ни было причинам не примет наследства. Для принятия наслед­ства первым наследником в завещании обычно назнача­лось сто дней, по окончании которых вступали в силу права второго назначенного наследника. К основным четырем формам завещательных отказов (легатов) Гай (II. 192-197; 201-205; 209-211; 216-218) относит виндикационный отказ, отказ «через принуждение», отказ «посредством дозволения» и отказ «посредством получе­ния вещи наперед». Особенность первой формы заключа­ется в том, что отказанное имущество становится соб­ственностью отказопринимателя с момента принятия наследства главным наследником или наследниками. При отказе через присуждение главный наследник лишь обя­зуется завещанием передать отказопринимателю опреде­ленное имущество. Отказ посредством дозволения явля­ется разновидностью отказа посредством присуждения, но с несколько более ограниченной сферой применения. Особенность отказа через получение наперед состоит в том, что отказоприниматель одновременно является од­ним из главных наследников и получает отказанную ему индивидуально определенную вещь еще до того, как про­изведен общий раздел между наследниками наследствен­ного имущества. Необходимо кратко рассмотреть излагае­мую Гаем историю ограничений размеров легатов вплоть до Фальцидиевой четверти (И. 224—227). Студенту следует также описать природу фидеикомисса, его виды и отличие от легата (П. 249-251; 260-263; 268-275).

Система очередности наследования без завещания претерпела значительные изменения со времен Законов XII таблиц до периода действия преторского эдикта (III. 26—ЗЗа). Особенность преторской системы очередности призвания к наследованию состояла в том, что она учитывала не только агнатическое родство (т. е. законные наследники по отцовской линии родства), но и когнатическое родство (кровное родство, как по отцовской, так и по материнской линии), причем в первую (очередь к наследованию призывались не только подвластные, но и эманципированные дети умершего. В качестве наследников третьей очереди призывались помимо прочих все женщины-агнатки и все родственники по материнской линии. Это свидетельствует о постепенном освобождении наследственного права от доминирования патриархальной системы родства.