А. общие принципы, сформулированные в практике суда, применимые к настоящему делу

15.3. Предусмотренное статьей 6 § 3(d) Конвенции право лица, которому предъявлено уголовное обвинение, допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь право на то, чтобы эти свидетели были допрошены, является частным по отношению к более широкому праву на справедливое судебное разбирательство, которое гарантировано статьей 6 § 1 Конвенции и должно приниматься во внимание. При этом в соответствии со статьей 6 § 1 Конвенции основной задачей Суда является оценка справедливости судебного разбирательства в целом (см., например, Taxquet v. Belgium [GC], no. 926/05, § 84, ECHR 2010).

15.4. При оценке справедливости разбирательства по предъявленному лицу уголовному обвинению Суд принимает во внимание как права стороны защиты, так и интересы общества и жертв преступления (см. Gäfgen v. Germany [GC], no. 22978/05, § 175, ECHR 2010), равно как – в соответствующих случаях – свидетелей преступления (см., например, Doorson v. the Netherlands, 26 March 1996, § 70, Reports of Judgments and Decisions 1996-II).

15.5. В соответствии со статьей 6 § 3(d) Конвенции лицо – по общему правилу – может быть признано виновным в совершении преступления лишь после того, как все доказательства, свидетельствующие против него, представлены в открытом судебном заседании с тем, чтобы сторона защита могла в рамках состязательного процесса реализовать свое право выдвинуть аргументы против них. Отступления от этого правила допустимы. Однако они не должны ущемлять прав стороны защиты, которой, опять-таки, по общему правилу, должна быть предоставлена возможность допросить свидетеля обвинения и поставить его показания под сомнение либо в процессе их дачи, либо впоследствии (см. Lucà v. Italy, no. 33354/96, § 39, ECHR 2001-II; Solakov v. «the former Yugoslav Republic of Macedonia”, no. 47023/99, § 57, ECHR 2001‑X).

15.6. Из изложенного, принимая во внимание практику Суда, следуют два вывода.

15.7. Во-первых, неявка свидетеля, показания которого оглашаются и используются для обоснования вывода о виновности лица в совершении преступления, должна быть оправдана вескими причинами («good reasons»). При этом вопрос о наличии такого рода причин должен быть рассмотрен до вопроса о том, представляют ли собой указанные показания единственное или решающее доказательство виновности лица в совершении преступления. Это объясняется тем, что при отсутствии подобного рода причин Суд признает нарушение статьи 6 §§ 1 и 3 (d) Конвенции в результате использования в целях обоснования вывода о виновности лица в совершении преступления показаний свидетеля, которого он не мог допросить, даже если эти показания не обладают большим доказательственным значением (см., например, Lüdi v. Switzerland, 15 June 1992, Series A no. 238; Mild and Virtanen v. Finland, no. 39481/98 and 40227/98, 26 July 2005; Bonev v. Bulgaria, no. 60018/00, 8 June 2006; Pello v. Estonia, no. 11423/03, 12 April 2007).

15.8. В принципе веские причины, оправдывающие неявку свидетеля, могут быть весьма разнообразными. В частности, к ним относится страх, в том числе страх травмирования свидетеля. Однако далеко не каждая субъективно воспринимаемая угроза оправдывает освобождение от явки свидетеля, показания которого используются в целях доказывания виновности лица в совершении преступления. Национальный суд должен исследовать ситуацию на предмет установления как конкретных объективных причин такого страха, так и, отдельно, доказательств наличия этих причин (см., например, Krasniki v. the Czech Republic, no. 51277/99, §§ 80—83, 28 February 2006).

15.9. В частности, Суд признавал нарушение статьи 6 §§ 1 и 3 (d) Конвенции, когда вывод национального суда о том, что допрос с участием стороны защиты детей – предполагаемых жертв сексуального насилия причинит им травмирующие переживания, на основании которого было принято решение об оглашении их показаний, не был основан на конкретных и достаточно весомых доказательствах, в роли которых, как указал Суд, могло бы выступить заключение эксперта (см. Bocos-Cuesta v. the Netherlands, no. 54789/00, § 72, 10 November 2005).

15.10. Следует заметить, что в принципе Суд, действительно, неоднократно признавал необходимость защиты детей, являющихся предполагаемыми жертвами сексуального насилия, веской причиной, оправдывающей их неявку в суд (см., например, A.S. v. Finland, no. 40156/07, § 55, 28 September 2010 и названные в нем Постановления по другим делам). Однако в деле Заявителя имеет место иная ситуация. Более того, необходимо подчеркнуть, что речь в настоящем деле также не идет об опасениях травмировать ребенка, вызванных теми или иными действиями, которые можно было бы поставить в вину Заявителю, равно как в принципе об опасениях совершения им каких бы то ни было действий с негативными последствиями для ребенка (см. в качестве примера иной ситуации Dzelili v. Germany (dec.), no. 15065/05, 29 September 2009). Суд обосновал свой вывод о необходимости оглашения показаний свидетеля лишь ссылками на возможную психотравмирующую ситуацию судебного разбирательства в целом.

15.11. Во-вторых, права защиты могут быть ограничены в степени, несовместимой с требованиями статьи 6 Конвенции, если вывод о виновности лица в совершении преступления основан исключительно или в решающей степени на показаниях свидетеля, которого защита не имела возможности допросить или в отношении которого не могло быть реализовано право на то, чтобы он был допрошен на предварительном следствии или в судебном заседании («sole or decisive rule»). Единственным – в указанном смысле – является буквально единственное доказательство виновности лица в совершении преступления (см. Al-Khawaja and Tahery v. the United Kingdom [GC], nos. 26766/05 and 22228/06, § 131, ECHR 2011). Однако это не означает, что показания свидетеля могут считаться единственным доказательством лишь при отсутствии в материалах дела каких бы то ни было других доказательств. Напротив, в деле, например, может быть значительное число доказательств, свидетельствующих о самом факте совершения преступления, но не о причастности к нему лица, которому предъявлено обвинение в его совершении, в результате чего показания свидетеля, прямо указывающего на это лицо как на совершившее преступление, будут считаться единственным доказательством в указанном выше смысле (см., например, Karpenko v. Russia, no. 5605/04, § 64—66, 13 March 2012). Решающим же доказательство может считаться в том случае, если оно – будучи или, напротив, не будучи принятым во внимание – может повлиять на исход разбирательства по делу (см. Al—Khawaja and Tahery v. the United Kingdom, § 131). В частности, показания свидетеля являются решающими, если они представляют собой единственное прямое доказательство, даже когда в материалах дела также имеется ряд косвенных доказательств виновности лица в совершении преступления (см., например, Bocos-Cuesta v. the Netherlands, no. 54789/00, § 70; Nechto v. Russia, no. 24893/05, § 120 and 122, 24 January 2012).

15.12. При этом само по себе использование показаний свидетеля, которого защита не имела возможности допросить, даже когда они являются единственным или решающим доказательством, не противоречит, по мнению Суда, требованиям статьи 6 § 1 Конвенции. Однако использование такого рода показаний должно быть соответствующим образом компенсировано.

15.13. При оценке того, компенсировано ли ограничение прав защиты в подобной ситуации, должны быть проанализированы меры, предпринятые национальным судом с целью обеспечения справедливой и надлежащей оценки достоверности этих показаний. Как указывает Суд, использование таких показаний – принимая во внимание их доказательственное значение – в целях обоснования вывода о виновности лица в совершении преступления возможно только в том случае, если установлена надлежащая степень их достоверности (см. Al—Khawaja and Tahery v. the United Kingdom, § 147).

15.14. Сама по себе возможность заявить о недостоверности оглашенных показаний свидетеля не представляется достаточной для вывода о компенсировании ограничений, наложенных на права стороны защиты.

15.15. В качестве примера тех мер, которые могут компенсировать ограничения прав защиты в результате использования в качестве доказательств показаний детей, освобожденных судом – при наличии веских причин – от непосредственной дачи показаний, Суд называл получение таких показаний с обеспечением защите возможности как наблюдать за поведением свидетелей и слышать задаваемые им вопросы и получаемые ответы посредством аудио- и видеосвязи, так и задавать им вопросы через лицо, ведущее допрос (см. Accardi and Others v. Italy (dec.), no. 30598/02, ECHR 2005-II). При этом первое из двух названных условий важно, поскольку, по мнению Суда, ограничения прав защиты не могут быть компенсированы, когда ни защита, ни суд не могут наблюдать поведение свидетеля в процессе дачи им показаний (по меньшей мере, посредством просмотра видеозаписи допроса), принимая во внимание значение поведения свидетеля с точки зрения оценки достоверности его показаний (см., например, Bocos-Cuesta v. the Netherlands, no. 54789/00, § 71; Vladimir Romanov v. Russia, no. 41461/02, § 105, 24 July 2008; Damir Sibgatullin v. Russia, no. 1413/05, § 57, 24 April 2012; Kostovski v. the Netherlands, 20 November 1989, § 43, Series A no. 166). Что касается второго условия, то Суд признавал нарушение статьи 6 §§ 1 и 3 (d) Конвенции даже в том случае, когда защите и суду была предоставлена возможность просмотра видеозаписи дачи свидетелем показаний, однако при этом защите не была предоставлена возможность задавать ему вопросы, если речь шла о единственном прямом доказательстве виновности лица в совершении преступления (см. A.S. v. Finland, no. 40156/07, § 66—68).

15.16. Наконец, когда речь идет о показаниях единственного непосредственного свидетеля предполагаемого преступления, против которых защита по очевидной причине не может выдвинуть показаний каких-либо других свидетелей соответствующих событий, и показания этого единственного свидетеля не подтверждаются достаточно весомыми косвенными доказательствами виновности лица в совершении преступления, лишение защиты возможности допросить такого свидетеля, по мнению Суда, представляет собой нарушение статьи 6 §§ 1 и 3 (d) Конвенции (см. Al—Khawaja and Tahery v. the United Kingdom, § 162—165).