Прокомментируйте высказанные точки зрения. В чем их сильные и слабые стороны? Какое решение приняли бы Вы на месте судьи?

Разбор задачи:

Заявление о фальсификации это средство процессуальной защиты. вопрос стоит так: кто, когда и почему может пользоваться этим средством? Другими словами, является ли это средство процессуальной защиты автоматическим?

Обратим внимание на первую позицию. Сидоров полагал, что Юматова вообще не имела права заявлять о подлоге. По его мнению, заявлять о подлоге может только то лицо, от которого исходит данное доказательства, и которое достоверно знает, что оно подложное. Стоит вопрос о выполнении минимального бремени доказывания в отношении этого заявления. Должны ли мы спросить у лица, которое заявляет о фальсификации: с чего вы взяли, что он сфальсифицировано? Должно ли это лицо хотя бы в минимальной степени объяснить, почему это так, выполнить первичное бремя доказывания (prima facie). Сидоров говорит: субъект, чья подпись стоит под документом, первичное бремя выполняет легко. Это не его подпись, нужно ему поверить. Но Юматова наследница. Откуда она знает, выдавал ее отец расписку или нет? как она вообще может делать такое заявление? По сути, она делает заявление на всякий случай. Вопрос: прав Сидоров? Он говорит, что хоть какую-то информированность нужно иметь. Видимо, к точке зрения Сидорова нужно присоединиться. У лица, которое пользуется, должны быть хотя бы минимальные основания для такого заявления. Нельзя заявлять о фальсификации на всякий случай. Такие заявление на всякий случай делаются в первую очередь для затягивания процесса, потому что все начинают заниматься экспертизой. И пока не закончится цикл проверки заявления о фальсификации, к делу не возвращаемся. Она говорит, что в законе такого требования нет. прокурор говорит, что и третье лицо может сделать такое заявление. В кодексе не написано, кто может заявить. Должно быть написано, что заявить может тот, кто хотя бы по первому впечатлению обосновать, выполнить первичное бремя доказывания, почему он заявляет? Конечно, лицо, подпись которого стоит под документом, ничего не должно доказывать, он просто говорит, что подпись не его.

Далее- заявить может только тот, от кого исходит документ, но Юматова- правопреемник. Раз правопреемник, ей принадлежат те права, которые принадлежали отцу. А отец может заявить о фальсификации, значит, может и правопреемник. В ответ он ей говорит, что заявление о фальсификации основано на гносеологических закономерностях, а не на юридических. Это принципиально важно для понимания самой фальсификации, природы доказательственного права как такового. Принципиально важно помнить, что за судебным доказыванием стоит гносеология, она первична, а волюнтаризм законодателя в установлении тех или иных нормативных положений доказывания подчинен объективным закономерностям человеческого познания. Эту мысль выражает Сидоров. Отметим, что эта логика рассуждений должна присутствовать всегда, когда говорим о доказательствах. Он говорит, что участник событий, при которых создавалось доказательство, является юридически незаменимым источником информации о таких обстоятельствах; заявление о подлоге есть сообщение суду о непричастности к созданию доказательства, а сделать такое сообщение может только носитель соответствующей информации. Это ведет нас к тому, что представитель источником доказательств не является. Нет такого доказательства как объяснения представителя, потому что давать объяснения может только тот, кто является источником информации. (МЗ накануне читал лекцию адвокатам и вот поэтому говорит тут про представителей). Правопреемнику принадлежат все права, кроме его гносеологических возможностей. Гносеологические возможности унаследовать невозможно. В этом смысле Сидоров прав. Если мы говорим, что заявление о фальсификации должно сопровождаться минимумом информации, которой должен обладать тот, кто делает такое заявление, то по наследству получить это нельзя. Источником информации может являться только тот, кто является ее носителем. В итоге, обсуждается что это за средство защиты, кто им может пользоваться, когда, при каких обстоятельствах. С одной стороны, может пользоваться только тот, кто знает, но стоит только лишить наследника права оспаривать заемные расписки, якобы выданные наследодателем, то завтра появится масса кредиторов с фальшивыми расписками. С одной стороны, это элемент доказательственного права, а с другой, мы хотим подчинить его состязательным закономерностям, чтобы заявить о фальсификации мог любой участник состязательного противоборства.

Судья говорит, предлагает разграничить бремя доказывания. Здесь мы подходим к вопросу о фактических презумпциях. Если подпись принадлежит участнику процесса, такому субъекту доказывать ничего не надо. А если документ исходит от другого лица, то она так сказать не может. Если она делает такое заявление, то она должна доказывать. Ее заявление само по себе это доказательство не уничтожает. Вернемся в ст. 161, 186- суд назначает экспертизу. Раз предметом является носитель, то проверяется экспертизой. Возникает вопрос: кто должен ходатайствовать об экспертизе и кто должен за нее платить? Должен платить тот, кто сделал заявление о фальсификации или тот, кто представил такое заявление? Судья говорит так: если документ исходит от ответчика и ответчик говорит, что подпись не его, этого достаточно. Задача спасти это доказательство теперь на истце. А если третье лицо делает заявление о фальсификации ли наследник, то кто сделал, тот и платит. Наша практика стоит на том, что экспертизу оплачивает тот, кто сделал заявление о фальсификации. Заявление о фальсификации рождает локальный предмет доказывания. в этом локальном предмете доказывания появляется локальное бремя доказывания. общее правило- кто утверждает, тот и доказывает. Если сторона сделала заявление о фальсификации, а платить отказалась, это расценивается в практике как отказ от заявления о фальсификации. Практика последовательно стоит на том, что платить должен тот, кто сделал заявление. С точки зрения общей формулы, что тот, кто утверждает, тот и платит, это правильно. Как должно быть? Это и есть вопрос о фактических презумпциях. Есть фактическая презумпция того, что чья подпись стоит под документом, от того он и исходит. Именно эту презумпцию опровергает тот, кто сделал заявление о фальсификации. Он платит за экспертизу, потому что опровергает презумпцию. Процесс гносеологический, основанный на закономерностях познания, а закономерности познания, конечно, включают в себя фактические презумпции. Лицу, представившему доказательство, ничего доказывать не надо, потому что он защищен презумпцией. Но с другой стороны, истец сфальсифицировал, а ответчик должен отбиваться от этого доказательства. Ответчик говорит, что этим заявлением он уничтожил доказательство. Если истцу нужно, то пусть и платит сам. Может ли здравый смысл выступать основанием судебного решения? Может. Здравый смысл это и есть то, о чем мы сказали. Достаточно ли заявления для того, чтобы уничтожить доказательство? Или лицо, которое представило доказательство, защищено презумпцией? Нужно посмотреть на ситуацию с позиций здравого смысла или с процессуальных позиций? Должна ли победить логика состязательного противоборства- кому нужно, тот и спасает доказательства.

Следующая часть задачи. Последнее о чем говорит судья- можно ли ходатайствовать о почерковедческой экспертизе, не делая заявление о подлоге? Особенно это актуально для арбитражного процесса, где есть уголовная ответственность. Можно просто ходатайствовать о почерковедческой экспертизе. Судья ставит вопрос: каждое доказательство должно быть относимым и допустимым. Относимость доказательства- это связь доказательства с фактом, входящим в предмет доказывания. чтобы назначить экспертизу подписи, она должна быть относима к какому-то факту, входящему в предмет доказывания? можно ли назначить экспертизу раньше, чем сформулирован локальный предмет доказывания? Должен быть факт, подлежащий доказывании. Подлинность подписи становиться подлежащей установлению только через заявление о фальсификации или можно обойтись без нее? По смыслу закона только через заявление, потому что заявление о фальсификации формирует локальный предмет доказывания, в него попадает факт подлинности подписи и только через заключение эксперта доказательство становиться относимым. Пока такого предмета доказывания, заключение эксперта к делу не относится. Каждый доказывает то, на что ссылается. Прежде чем доказывать, нужно сослаться. Значит, прежде чем ходатайствовать, нужно сделать некое заявление о том, что подпись не подлинная. В иной форме, кроме как фальсификация, этого сделать нельзя. В этом смысле последняя часть задачи не имеет отношения к тому, что мы сказали ранее.

05/03

Мы имеем весьма дискуссионные точки зрения по поводу фактической презумпции, по поводу допустимости доказательств. Мы почувствовали, что если прийти к выводу, что те же акты приема-передачи не являются единственным допустимым доказательством, а можно устанавливать факт передачи результата работ, факт передачи недвижимости можно устанавливать любыми доказательствами, что в практике и происходит, то тогда эти положения закона в значительной степени лишаются смысла. Тогда возникает вопрос: зачем уделил такое внимание описанию порядка передачи и всем этим правилам про акты, про одностороннее подписание актов. Если уж такой акцент сделан, то хотя там и не в ГК фразу о том, что акт является единственным допустимым доказательством, то зачем это все нужно? Практика самым разным подходит к этим вопросам. Но для МЗ было принципиальным подчеркнуть другое- как должно формулироваться правило о допустимости? Всегда ли оно должно формулироваться императивно или все- таки можно выводить допустимость из текста закона. См. дело торгового дома Отрада.

Откроем ст. 75 АПК. Допустимость доказательств, главным образом, связана с письменными доказательствами.