Догма права – первичная основа юридических знаний

Юридическая наука возникла и утвердилась среди других отраслей человеческих знаний как специальная прикладная дисциплина, предметом которой является догма права. И это сразу же придало правоведению качество основательной сферы знаний, осваивающей в связи с потребностями практики – как и иные при­кладные науки – фактические данные, относящиеся к одному из секторов объективной реальности (законы, судебные прецеденты, правовые обычаи, их примене­ние, толкование и т. д.). Эта дисциплина получила при­знание в качестве юридической догматики (юридичес­кого позитивизма) или, что то же самое, аналитичес­кой юриспруденции.

Начиная с древних исторических эпох, аналити­ческая юриспруденция вполне оправдывает свое на­значение прикладной, технико-юридической науки. Оно дает атомистическую проработку фрагментов действующего позитивного права. Такая научная про­работка выражается в понятийной фиксации юриди­ческих реалий (текстов законов, судебных решений, обычаев в юридической области, прецедентов и др.), выявлении содержащихся в них юридических норм, в их толковании, определении присущих им общих, ви­довых и родовых особенностей, заложенных в праве юридических конструкций, других структур, прин­ципов, выработке и закреплении юридической терми­нологии.

В результате аналитической проработки догмы пра­ва, если она проведена на должном научном и методи­ческих уровнях в соответствии с требованиями формаль­ной логики, раскрывается детализированная юридичекая картина того или иного участка, фрагмента зако­нодательства, судебной практики, обнажается их юри­дическое содержание, отрабатываются наиболее целе­сообразные приемы и формы юридических действий, отбираются и приводятся в систему необходимые дан­ные для правового обучения.

Своеобразие юридических явлений как догмы пра­ва, их "привязанность" к юридической практике (да к тому же недобрые оттенки самого слова "догма" в по­литической и социальной жизни) стали предпосылкой к сдержанным, а порой и прямо пренебрежительным оцен­кам юридических знаний как науки. Даже правоведы, основательно знающие юридическую проблематику, отмечают, что "позитивистская юриспруденция – это не более чем описательная наука, дисциплина низшего теоретического порядка"¹.

Между тем юридический позитивизм (аналитичес­кая юриспруденция) представляет собой систему зна­ний, занимающую достойное место в общей системе наук. В принципе – такое же, как и другие отрасли познавательно-прикладной культуры, в частности, ме­дицина, прикладные дисциплины материальной техни­ки. Да к тому же здесь, в области юриспруденции, име­ющей характер гуманитарной науки.

По своему социальному значению правоведение на уровне аналитической юриспруденции оказалась одной из первых в истории специальных общественных (гума­нитарных) наук, способных глубоко и тонко влиять на реальную действительность – законодательство, на его совершенствование, на практическую деятельность в области права в соответствии с требованиями законнос­ти и гуманитарными ценностями, а также на развитие других отраслей науки и культуры. В том числе она служит примером не только строгой точности и логи­ческой отработанности научных положений, но и их "привязки" к нуждам практики, когда наука на опреде­ленном уровне своего развития превращается в высо кое юридическое искусство (один из первых русских правоведов 3. Горюшкин так и называл ее "законоис-кусством").

Нужно добавить к сказанному и то, что на основе данных аналитической юриспруденции, полученных в конкретных юридических дисциплинах (науках граж­данского права, уголовного права, процессуальных юридических дисциплинах и т. д.) сформировалась об­щая теория права. И здесь, на уровне общей теории права, оказалось возможным не только свести воеди­но "выведенный за скобки" разнородный по своим от­раслевым источникам юридический материал и интег­рировать данные отраслевых наук, очертить важнейшие, необходимые звенья исконного предмета юридической науки, но и на этой основе – увидеть его общеюриди­ческую значимость как особого мира действительности, отличающегося многими, порой уникальными особеннос­тями (прежде всего тем, что он относится к "материи регуляции и долженствования").

Наиболее наглядно эти особенности (пусть и на первичном, порой элементарном уровне) проявились в разнообразных классификациях юридических норм, правоотношений, юридических фактов, характеристи­ках их юридической природы, их соотношений -- по­ложений, которые со времен разработок древнеримс­ких юристов, становления пандектистики (и, пожалуй, в не меньшей мере в разработках юристов-аналитиков XIX—XX вв.) поражают своей стройностью, логичес­ким совершенством, законченностью. Обобщения же правового материала наиболее высокого уровня выра­зились в теории аналитической юриспруденции, в вы­работке таких юридических категорий, как объектив­ное право (и соответственно – субъективные права), понятий публичного и частного права, применения права, а также таких дефиниций права, которые не только ориентированы на то, чтобы выполнять прагма­тическую, операциональную и вместе с тем юридичес­ки значимую функцию (быть критерием правомерного и неправомерного поведения), но и обрисовывают спе­цифику права как системы общеобязательных норм.

Издержки. Разрыв в науке

Отмечая необходимый, прагматически оправдан­ный характер и достоинства науки позитивного пра­ва (юридической догматики, аналитической юрисп­руденции), надо вместе с тем иметь в виду, что тут есть и теневые стороны, возможны определенные из­держки. Они выражаются в том, что фактическая основа юридических знаний, догма права, хотя и придала правоведению достойный науковедческий статус науки о реальных фактах действительности, оказывается все же ограниченной и к тому же во многом сконцентрированной в "нормах закона" – нор­мативно-формалистических особенностях правовой ма­терии. И что в соответствии со спецификой предме­та юридических знаний для правоведения оказалась характерной формально-юридическая методология, основанная на правилах и требованиях формальной логики.

Отсюда – возможность крайнего формализма, ка­жущегося или действительного, не всегда оправдан­ная юридическая усложненность правовых построе­ний, а в этой связи – казуистическая усложненность специального образования. И отсюда же – другие крайности, характерные для догматических разрабо­ток, когда эти разработки превращаются в схоласти­ческие упражнения, игру в понятия ("юриспруден­ция понятий").

Надо видеть и то, что аналитическая юриспруден­ция как технико-юридическая наука может существо­вать и развиваться при различных политических режи­мах. В том числе – при режимах тиранического типа, фашистских, в условиях коммунистической диктатуры, где техника юриспруденции оказывается нужной по су­губо прагматическим потребностям. Это дало повод по­лагать, что юридический позитивизм характеризуется Даже "духовной нищетой", когда по утверждению ряда авторов "...у юристов этого поколения (имеются в виду юристы юридико-догматической школы. – С. А.) не раз­вивалось чувство личной ответственности, критический подход к праву" и когда "в целом позитивистская школа породила высококлассных специалистов по юридической технике, неспособных к самостоятельному мышлению"¹.

Но главное, что в конечном итоге привело к до­вольно сдержанным (нередко с негативным привкусом) оценкам юридической догматики, – в другом. В том, что аналитическая юриспруденция, как это предста­вилось в науке и общественном мнении XIX—XX вв., не дала и, казалось бы, не в состоянии дать ответа на те вопросы времени, которая потребовала Новая Эпоха. Время коренного перелома во всей истории человече­ства – перехода к последовательно демократическим, либеральным цивилизациям, открытого Великой фран­цузской революцией.

При это остался незамеченным (увы, во многом до нынешнего времени) тот фактический эффект юриди­ческой догматики, значение которого проявляется толь­ко сейчас, в наши дни. Эффект, который заключается в том, что в ходе и результате аналитической прора­ботки правового материала вычленяются, пусть пока на формально-логическом уровне, юридические средства, в особенности – правовые конструкции, ключевой эле­мент материи права, от которого решающим образом зависят реальность и практическое воплощение в жизнь самых великих и замечательных лозунгов и принципов.

Но все это оказалось лишь научной перспективой юридических знаний, суть, научно-революционное зна­чение которой раскрывается только в настоящее время.

Драматизм ситуации (а в этой связи и драма науки) в годы буржуазно-демократических перемен конца XVIII—XIX вв. выразился в том, что сам характер ре­волюционных преобразований обществ, вставших на путь демократических преобразований, потребовал в проти­вовес режиму произвола и насилия прежних эпох вер­ховенства права как высшей и незаменимой демократи­ческой и гуманитарной ценности. В тех или иных сло­весных формулах это требование сразу же зазвучало во всех революционных декларациях, начиная с конца XIX в.

Но почему сама логика революционных перемен придала праву столь высокое значение? Каковы место и роль права в демократическом обществе? Что оно вообще такое, право?

Оказалось, что правоведение как наука, сконцен­трированная на изучении права с последовательно реа­листических позиций, т. е. юридическая догматика, не дает ответа на эти и им подобные вопросы (хотя реаль­но уже долгие века, по существу, подспудно готовила главное – важнейшие, ключевые средства и механиз­мы претворения в жизнь указанных ценностей, самой возможности их реализации в практическом отношении). Более того, в аналитической юриспруденции будто бы и в новых условиях нет импульсов к такой углубленной проработке права - - она как бы замкнулась на одних лишь вопросах юридической догмы, текущих пробле­мах законодательства, юридической практики. Несмот­ря на громкие декларации о праве в годы буржуазных революций и на появление на свет новых выдающихся Документов и процессов в юриспруденции (конституций, кодексов, возвышения правосудия), в ней, в юридичес кой догматике, в XIX—XX вв. вообще не проявилось устремленности к более глубокому постижению особен­ностей юридической материи.

Отдельные попытки в этой области (наиболее зна­чимые из них нормативистские концепции, прежде все­го – теория Кельзена) не дали сколько-нибудь суще­ственных научных результатов, кроме, пожалуй, еще большей концентрации внимания на категории "норма", да обоснования особенностей права как "мира должен­ствования". Даже то обстоятельство, что замечатель­ные философские умы (такие как Кант) неизменно опи­рались на достижения юридического позитивизма, не воодушевило специалистов по юридической догматики, не подвигло их на то, чтобы рассмотреть данные ана­литической юриспруденции с основательных теоре­тических и философских позиций.

Так что в условиях буржуазных революций и в пос­ледующее время утвердилось убеждение, что догмы права (как реальной правовой материи) для реализации фундаментальных запросов Новой эпохи недостаточно. В жизни людей, притом в связи с юридическими про­блемами, все большее значение стали приобретать ду­ховные, гуманистические ценности и идеалы в том виде, который раскрывался в философских доктринах, пере­довой политической и социологической мысли.

Вот и пришлось, возрождая и активизируя фило­софские тенденции античности и средневековья, раз­вивать в правоведении идеи естественного права. А за­тем, уже в XX в., усилиями философов и правоведов придавать такую ориентацию философско-правовой мыс­ли, в соответствии с которой философское осмысление права должно происходить, минуя юридическую дог­матику, путем прямого применения в юриспруденции высоких свершений философской мысли, неизменно связывающих право с такими категориями, как "свобо­да", "справедливость", "моральные критерии добра и зла". А вслед за тем прямого применения интеллекту­альных достижений и более утонченных философских воззрений – таких, в частности, как категории диа­лектики, феноменологии, аксиологии, экзистенциализ­ма, ныне – постмодернистских взглядов.

Отсюда и возникла в современном правоведении "си­туация разрыва", когда нет цельной науки права. Под одной рубрикой "правоведение" существуют два разно-плоскостных подразделения науки. В сущности – два полюса юридических знаний.

На одном полюсе – юридический позитивизм – дисциплина, по распространенному мнению, невысоко­го науковедческого уровня (пусть и крайне нужная в прагматическом плане, на практике, в правовом обуче­нии и с какими-то попытками теоретических разрабо­ток). А на другом полюсе – философия права, реализу­ющая применительно к правовому материалу философ­ские и социологические ценности и данные. Прежде всего – ценности высшего порядка – "свободу", "спра­ведливость", "моральные критерии добра и зла" (а так­же данные психологии, герменевтики, другие дости­жения философских наук эпохи модернизма и постмо­дернизма).

В итоге – невысокий градус общественного при­знания современного правоведения, которое, действи­тельно, во многом оказалось в стороне от общего стре­мительного потока развития наук XX—XXI вв., особен­но – наук естественного и технического профиля (на­помню, по мнению О. Шпенглера, "то, что мы до на­стоящего времени называем правоведением, есть либо филология юридического языка, либо схоластика по­нятий права"¹). И как будто бы судьба юридических зна­ний, судя по теперешнему их состоянию, – так и ос­таваться на обочине науки. Догматической юриспру­денции по-прежнему быть технико-прикладной дисцип­линой, замкнутой в основном на вопросах практики юрис­пруденции, а разработкам, претендующим на статус философских, оставаться в качестве своего рода ответ­вления философии, распространяющей достижения философской мысли на сферу права.

Направление поиска

Ну, а может быть, в правоведении нужен поиск? Поиск таких подходов в понимании права и разработки его теории, которые бы позволили правоведению как таковому – особой и самодостаточной области знаний – ответить на вопросы, выдвинутые Новой Эпохой, и на этом пути использовать ее богатейший потенциал?

Думается, поиск новых подходов в теории права – насущное требование современности.

Каковы же направления такого поиска?

Для того, чтобы вывести правоведение на уровень современной науки, науки XXI в., необходимо, по пред­положению автора этих строк, не только взять на воо­ружение правоведения достижения человеческого духа – высшие ценности философского постижения мира, духовной культуры, морали, высокие гуманитар­ные идеи, другие достижения философии, социологии, всего комплекса гуманитарных наук.

Прежде всего необходимо просто-напросто в соот­ветствии с исконной природой правоведения и в области теории встать на путь действительной науки. На путь в принципе такой же, как и путь всех других наук, изначально настроенных на решение технико-приклад­ных задач, – естественных, технических и именно здесь на "собственном материале" достигших ныне фантасти­ческого уровня развития. И на таком пути, будь он при­нят юридическими знаниями, опираясь на многовеко­вые достижения правоведения и расширяя вместе с тем в соответствии с логикой науки предмет и методы науч­ного освоения действительности, попытаться развить теорию, не покидая почву права, т. г. через постижение самой материи права.

Таким образом, суть идеи, которая лежит в основе поиска новых подходов к праву, --не сводится к тому, чтобы просто распространить на предмет юридических знаний, часто рассматриваемый только в качестве уде­ла всего лишь "юридического позитивизма", высшие цен­ности философской, духовной, гуманистической, мораль­ной культуры (они, могу заверить, при последовательно научном подходе никуда не уйдут). Суть идеи развития современного правоведения – в том, чтобы с учетом но­вых материалов попытаться выйти чере анализ самой правовой _м а т е р и и на новый уровень науки.

И тогда, могу заверить, (это входи- число наи­более сокровенных задумок и решающих результатов данной работы) окажется, что "секреты" права на та­ком уровне – это и есть высшие человеческие ценнос­ти, которые как раз и отвечают глубоким потребностям в праве сообщества людей в нынешнюю эпоху суще­ствования и развития человеческого рода.

Во многом справедливы суждения О. Шпенглера, который полагает, что "за спиной у нас великое искус­ство, перед нами – непочатое правоведение" и что не­обходима в соответствии с требованиями будущего "пе­рестройка всего правового мышления по аналогии с высшей физикой и математикой". "Жизнь в целом: со­циальная, экономическая, техническая, – продолжает автор, – ждет того, чтобы ее наконец-то поняли в этом смысле; для достижения этой цели нам потребует­ся не менее столетия напряженнейшей и глубочайшей работы мысли"¹.

Что ж, – да, "не менее столетия", а быть может, и более того.

Только потребности в праве в нынешнюю пору на­столько остры, а потенциал юридических знаний тех­нико-прикладного характера уже настолько значите­лен (момент, увы, не очень-то учтенный О. Шпенгле-ром), что работа по созиданию правоведения "по ана­логии с высшей физикой и математикой" должна быть начата сейчас, в наши дни. И по всем данным, основ­ное направление такой работы, ее исходные, ключе­вые звенья – основательное понимание материи пра­ва, ее содержания и логики.

Глава четвертая 'Вся" материя права