Частная и публичная собственность
Формулировка п. 1 ст. 212 ГК "В Российской Федерации признаются частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности" породила проблему формы собственности, само существование которой далеко не очевидно. Например, исследование проблем государственной и муниципальной собственности привело одного из современных авторов к справедливому суждению о том, что "в настоящее время существование таких категорий, как "государственная", "муниципальная собственность", впрочем, как и "публичная собственность", лишено особого юридического значения. Правосубъектность государства уже не может оказывать влияния на право собственности. Возникновение единого института права собственности имеет прочное основание в равной правосубъектности собственников" <1>. В том же смысле при обсуждении частной проблемы - о понятии недвижимости - высказывается А. Ерш, оспаривая утверждение С. Гришаева о том, что в основании выделения недвижимости лежит право частной собственности на землю: "...земельные участки могут находиться в публичной собственности, однако это не меняет недвижимой природы находящихся на них объектов" <2>.
--------------------------------
<1> Пятков Д.В. Гражданская правосубъектность хозяйственных публичных организаций и ее реализация при разграничении собственности: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 1999. С. 16 - 17. Работа Д. Пяткова посвящена главным образом поиску путей преодоления того странного обстоятельства, которое состоит в том, что "публичная" собственность не выступает непосредственно в гражданском обороте, так как органы, указанные в ст. 125 ГК, являются властными органами, а не участниками оборота, требующего, как известно, равенства, а юридические лица, созданные для эксплуатации публичной собственности, имеют не право собственности, а право хозяйственного ведения или оперативного управления. По мнению автора, наряду с публичной организацией существует также "хозяйственная публичная организация" как субъект права собственности, хотя и с тем же наименованием (Пятков Д.В. Указ. соч. С. 6 и сл.). Как видим, проблема публичной собственности решается не в рамках форм собственности, а в сфере правосубъектности.
<2> Ерш А.В. Здания и сооружения как предмет договора аренды // Вестник ВАС РФ. 2000. N 8. С. 97.
Вполне соглашаясь с позицией, согласно которой не может быть разницы в содержании публичной и частной собственности, можно, однако, заметить, что частная собственность на землю делает возможным оборот земли и того, что на ней находится, а это придает юридическое значение степени связанности имущества с землей. Если же на землю нет частной собственности, она оказывается вне оборота, соответственно, связь с земельным участком утрачивает значение и становится безразличной для права.
На почве единого права собственности, вытекающего из ст. 209 ГК, или из ст. 1 Протокола N 1 Европейской конвенции по правам человека, публичная собственность выступает скорее как несобственность. В этом смысле показательно дело бывшего короля Греции и членов королевской семьи против Греции. Спор, рассматривавшийся ЕС, затрагивал право на имущество короля (движимое и недвижимое) после учреждения в Греции республики. Ответчик ссылался на то, что речь идет о публичном имуществе как атрибуте государства, не подпадающем под понятие собственности, защищаемой европейским правом. Суд анализировал следующие факты: являлось ли имущество предметом возмездных сделок, выплачивались ли налоги на имущество, совершались ли в отношении этого имущества акты конфискации и реституции (ибо бесцельна конфискация относительно имущества, которое не находится в частной собственности). В конечном счете ЕС признал, что имущество королевской семьи находилось у истцов на праве частной собственности.
Хотя законодательный источник нормы п. 1 ст. 212 ГК коренится, безусловно, в ст. 8 действующей Конституции РФ, в свою очередь, находящейся в сложной связи притяжения-отталкивания с содержанием ст. 10 прежней Конституции, решение мы обязаны искать тем не менее в пределах современного гражданского права.
Вместе с конституционной традицией замены правовых понятий социально-экономическими, которая здесь, как можно видеть, сохранена, от прежнего законодательства перешла и прежняя проблематика, заметно, впрочем, утратившая остроту со времен перестроечных дискуссий. Тогда уже приходилось анализировать связь экономического и юридического понятий собственности <1>. Результатом этого анализа стало выяснение того обстоятельства, что этой связи нет или, в смягченном варианте, что право собственности непосредственно не отражает экономических отношений собственности, даже если последние и существуют. С этих позиций искать суть формы собственности в глубинах "базиса" - заведомо бесплодное занятие.
--------------------------------
<1> Скловский К. К проблеме права собственности // Правоведение. 1990. N 1. С. 40 - 45.
Этот подход, однако, далеко не общепринят, и не следует ожидать, что многолетняя инерция внедрения в законы не облеченных в правовые формы более или менее абстрактных экономических конструкций остановится сама по себе. Именно этим и можно объяснить как феномен п. 1 ст. 212 ГК РФ (хотя при сопоставлении сакрального в известный период деления на общенародную, колхозно-кооперативную и личную собственность с нынешними формами собственности нельзя не заметить перемещения с "базисных" на достаточно поверхностные "уровни"; компромисс, по-видимому, как обычно не устраивает полностью ни одну сторону), так и другие малоудачные попытки скрещивания экономических и юридических категорий в законе, все еще предпринимаемые и современным законодателем.
Предложенное Е.А. Сухановым объяснение законодательного феномена форм собственности как экономического понятия, не влекущего, однако, различий в содержании права собственности и потому юридически незначимого <1>, подчеркивает именно этот аспект. Это верное по сути замечание не исчерпывает, к сожалению, возникшей проблемы.
--------------------------------
<1> Комментарий части первой Гражданского кодекса Российской Федерации. М.: Спарк, 1995. С. 273 и др.
Впрочем, высказано суждение, что можно найти и юридические отличия: право государственной и муниципальной собственности имеет содержание, отличное от триады - правомочий владения, пользования, распоряжения, выступая в основном как управление (см.: Зинченко С., Корх С. Вопросы собственности: законодательство и практика // Хозяйство и право. 2000. N 6. С. 52). Не обсуждая очевидной связи этого высказывания с хозяйственно-правовой концепцией, отмечу, что случайный и поверхностный характер триады, как об этом уже было сказано, лишает, на мой взгляд, смысла любые теоретические конструкции, основанные на оперировании элементами триады. Соответственно, вопрос должен ставиться иначе: обладают ли субъекты, указанные в ст. 124 ГК РФ, полноценным правом собственности или нет?
Во-первых, множественность форм собственности можно обнаружить в истории права, что само по себе является темой для обсуждения, хотя бы исторического характера.
Во-вторых, коль скоро норма возникла (а в силу конституционного происхождения ее бытие никак не может ставиться под сомнение), она начинает взаимодействовать с другими нормами и институтами, причем иногда самым неожиданным образом. Поэтому разумнее поставить ей сразу пределы и прежде всего в доктрине (поскольку первые угрозы, насколько можно судить, исходят отсюда), чем в дальнейшем сталкиваться с непредсказуемыми последствиями. Ведь уже налицо настойчивые попытки развернуть на базе п. 1 ст. 212 ГК РФ едва ли не новые отрасли права, оперирующие главным образом с "коллективной формой собственности", причем отсутствие собственно юридического содержания у понятия формы собственности позволяет создавать сколь новаторские, столь (что гораздо чаще) и вполне изжитые правовые конструкции <1>, а это способно исказить всю систему законодательства еще до того, как она сложилась.
--------------------------------
<1> Обычно используемый при этом путь рассуждений: закон не запретил коллективную форму собственности, разумея ее под "иными", а потому и тем самым ее благословил, в рамках гражданского права лишен смысла: поскольку никаким лицам (кроме некоторых, созданных самим собственником) не запрещено быть собственниками, то и п. 1 ст. 212 ГК ни в какой трактовке не может толковаться в смысле запрета, ограничения либо исчерпывающего перечня.
Например, предлагаемая В. Ивановым конструкция коллективной общинной собственности, реализуемой через генеральную доверенность, поскольку она, будучи признана субъектом права, "не нуждается в юридической личности" <1>, будучи близкой высказанному одним из дореволюционных юристов взгляду, что община как субъект права не юридическое лицо, а "отвлеченная идея" <2>, очевидно, не может быть принята системой законодательства иначе, как путем ее предварительного разрушения, неизбежного после дополнения подраздела 2 раздела I ГК наряду с лицами физическими и юридическими еще и идеями субъектов, выступающими в обороте через генеральную доверенность, возникающую непосредственно из самой идеи.
--------------------------------
<1> Иванов В. Коллективная собственность общины // Закон. 1996. N 5. С. 119.
<2> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М., 1995. С. 221.
Эта концепция В. Иванова заслужила резко отрицательную оценку Е.А. Суханова, язвительно заметившего, что если община "не нуждается в юридической личности", то ей и не удастся выступить в качестве представляемой по генеральной доверенности, как это кажется допустимым В. Иванову, ведь "невозможно ни выдать доверенность, в том числе генеральную, филиалу или представительству юридического лица, домашнему животному или "неправосубъектной общине", ни получить доверенность от них" <1>.
--------------------------------
<1> Суханов Е.А. Проблемы правового регулирования отношений публичной собственности и новый Гражданский кодекс // Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория. Практика: Сб. памяти С.А. Хохлова / Отв. ред. А.Л. Маковский. М., 1998. С. 208.
Кроме того, предлагается также создать форму "приватизированной собственности", потому что "путем приватизации частная собственность возникнуть не может". Не уточнив своего радикального заявления, В.И. Крусс, как и В. Иванов, полагает, что предложенная им новая форма собственности поможет восстановить "утраченное моральное единство народа" <1>.
--------------------------------
<1> См. выступление В.И. Крусса на заседании круглого стола на тему "Принципы, пределы, основания ограничения прав и свобод человека по российскому законодательству и международному праву" (Государство и право. 1998. N 8. С. 62). Трудно согласиться с такой логикой, когда имевшиеся нарушения справедливости и закона, совершенные не по юридическим, а по политическим причинам, используются как основание для дальнейшего искажения закона.
Например, Г.В. Чубуков и Н.А. Духно, оспаривая мнение Е.А. Суханова об отсутствии у понятия "форма собственности" юридического смысла, утверждают, что общая собственность - это не частная, а "совместная" собственность, если, например, "акционерное общество создается с участием государственного и муниципального капитала и имущества граждан" <1>. Нетрудно видеть, что здесь разрушается сразу несколько несущих правовых конструкций, образующих систему гражданского права: во-первых, общая собственность по буквальному смыслу ст. 212 ГК РФ не может считаться формой собственности, так как не создается особый субъект права собственности; во-вторых, в силу ст. 66 ГК акционерное общество, как и другие хозяйственные общества, является собственником переданного ему учредителями имущества, совместная или долевая общая собственность здесь не возникает; в-третьих, вещные права учредителя (акционера) выражаются в праве на акции (если акции считать объектом вещного права), а не в правах на имущество хозяйственного общества.
--------------------------------
<1> Чубуков Г.В., Духно Н.А. Гарантируют ли законы право собственности на землю российским крестьянам? // Журнал российского права. 1998. N 12. С. 24.
Не отличается последовательностью и другой довод авторов: утверждая, что "формы собственности возможно научно классифицировать лишь по субъективному составу", далее они отстаивают правомерность указания в законе на "другие, не названные в Конституции формы собственности", так как возможно их "вырастание из реальных общественных отношений, экономики общества" в будущем <1>. Стало быть, авторы допускают "вырастание из экономики" новых типов субъектов гражданского права - не государственных и не частных. Но история не дает никаких оснований ожидать, что кроме лиц физических и юридических могут когда-либо появиться иные типы субъектов права. Скорее здесь прорывается все та же идеология прямого вторжения экономических и иных неправовых категорий в юридическую ткань.
--------------------------------
<1> Там же. С. 23 - 24.
Можно заметить и другое: проблема форм собственности стала той сферой, в которой снова разворачивается спор о равенстве. Патерналистская идеология, составляющая содержание и придающая пафос концепциям государственной и коллективной собственности, конечно, не ушла в прошлое <1>. В последние годы она явно вышла на передний план. Но нарушение установленного законом и совершенно необходимого для функционирования рынка равенства субъектов, которое несет в себе эта идеология, вытекает, как хорошо известно, не только из права собственности, но и из права вообще. Надо быть готовым к тому, что дискуссия о формах собственности не утихнет, пока правовое сознание не станет общим хотя бы для юристов (или пока борьба против права не найдет другого плацдарма).
--------------------------------
<1> С.С. Алексеев показывает, как возрождаются властно-государственные отношения в экономике через экспансию государственных корпораций (см.: Алексеев С.С. Право собственности: Проблемы теории. 2-е изд. М., 2007. С. 216 и сл.). Успеху этого корпоративного устройства общества, основанного на подавлении частной собственности и отдельной личности, способствует господство патернализма в идеологии.
Среди таких воинственных понятий, никак не свойственных праву и не усваиваемых им, наибольшим авторитетом пользуется, пожалуй, "коллектив" <1>, вокруг которого строится большинство "иных форм собственности".
--------------------------------
<1> Иногда используются сходные понятия, например "народ": в ст. 14 Степного уложения (Основного Закона) Республики Калмыкия указано, что земля, недра, растительный и животный мир, водные ресурсы, воздушное пространство, расположенные на территории республики, являются исключительной собственностью народа Калмыкии. Критикуя этот закон, С.И. Герасин справедливо указывает, что "такая формулировка противоречит п. 2 ст. 212 ГК, согласно которой имущество может находиться в собственности граждан и юридических лиц, а также Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований. Других субъектов права собственности гражданское законодательство не предусматривает" (Герасин С.И. Правовая база реформирования земельных отношений // Государство и право. 1998. N 12. С. 70).
Однако, если коллектив имеет статус субъекта гражданского права, нет никаких преград ему быть собственником, а если при этом собственность подпадает под признаки собственности граждан и юридических лиц (ст. 213 ГК), т.е. (опять-таки следуя прежним воззрениям и терминам) частной, то это не может считаться пороком, пока не возобновлен процесс борьбы с частной собственностью (а именно в этом зачастую скрывается истинный пафос всей аргументации). Если же правосубъектность коллектива никак не складывается, очевидно, что проблема не в собственности, а именно в субъектности (что чаще всего и бывает).
Наконец, если речь идет все же об "иной" собственности, то при широких, по наконец-то воспринятой классической традиции, пределах прав собственника по ст. 209 ГК инакость не может не означать сужения этого права, что трудно понять при том, что коллективная собственность всегда интерпретируется ее создателями исключительно апологетически.
Вообще, сама идея равенства государства с иными субъектами частного права, закрепленная в ст. 124 ГК, - это лишь признание того известного факта, что рыночная экономика и соответствующее ей частное право ни в какой мере не могут смешиваться со всякого рода коллективистскими укладами, объединяемыми в идее социалистической экономики, что не бывает смешанного рынка <1>. Поэтому всякие попытки установить особое, неравное положение коллективных собственников и особенно государства, чрезвычайно сегодня распространенные, базируются на ошибочном представлении о возможности подправить рынок, внести в него уравнительные "элементы", заповедники, в которых отменяется действие спроса и предложения, отменяется, стало быть, уважение договора и неприкосновенность собственности. Ни к чему, кроме крушения права в целом (а вместе с ним - упадка экономики в целом) такие попытки привести не могут.
--------------------------------
<1> Мизес Л. ф. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. Челябинск, 2002. С. 244.
Нельзя не вспомнить, что идеологические аргументы используются только для ограничения права вообще <1> и права собственности в частности. Само по себе возникновение идейных, не имеющих утилитарных, общеполезных обоснований аргументов, - самое точное свидетельство тенденции к ограничению прав. Поэтому начиная с введения ограниченной "коллективной" собственности (а коллективная собственность не может не быть ограниченной), ее адепты без промедления приступят к ограничению собственности вообще.
--------------------------------
<1> Ср.: "Либеральная концепция равенства резко ограничивает круг идеалистических оправдывающих оснований, на которые можно ссылаться при ограничении свободы. Подобные основания неприменимы, если общество не может выработать единого мнения о предложенной ему идее" (Дворкин Р. На что мы имеем право? // Неприкосновенный запас. 2002. N 6. С. 11). Очевидно, что ограничение права с идеологических позиций предполагает и "восстановление идейного единства", что или прямо говорят, или подразумевают цитируемые здесь авторы. С этих позиций можно понять и смысл тех оснований ограничения права, которые перечислены в ст. 1 ГК: относительно этих ценностей существует достаточно широкий консенсус.
Проблема, очевидно, сводится к определению, каково соотношение собственности и формы собственности или, иными словами, имеет ли последняя свое собственное содержание, которое может быть противопоставлено или хотя бы сопоставлено с правом собственности по ст. 209 ГК.
Говоря о сути собственности, мы имеем в виду, конечно, только форму бытия свободы лица.
Понимая право вообще и право собственности как основное, как следствие таких неотъемлемых качеств лица, как свобода и свободная воля, которые, в свою очередь, присущи всем и, более того, именно эта их всеобщность и была главным завоеванием цивилизации в сфере права, то в буквальном смысле слова варварством (если считать, что варварство предшествует цивилизации) оказывается иное допущение - о различном масштабе этих прав у разных людей, и следовательно, о возможности разных форм прав, в том числе форм собственности. Действительно, только в тех случаях, когда общество строилось на сословных началах, по принципу формального неравенства, и возникали разные формы собственности. Нельзя при этом не заметить, что и индивидуальная свобода в то время выражалась не иначе, как через сообщество (сословие), а степень свободы зависела от "способности передвигаться из одного сообщества в другое" <1>.
--------------------------------
<1> Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / Пер. с англ. 2-е изд. М.: Изд-во МГУ; Норма-Инфра-М, 1998. С. 369.
С технической точки зрения формы собственности, стало быть, это наследие средневекового партикуляризма, который был настоящим расцветом разных форм собственности <1>. При ближайшем рассмотрении нетрудно убедиться, что суть формы сводилась тогда к тому или иному ограничению или наделению льготами и привилегиями. Реально разные формы собственности сопоставлялись одна с другой, а не с общим эталоном, который стал известен лишь в результате изживания феодализма.
--------------------------------
<1> Интересно, что в средневековом китайском праве выделялись знакомые нам по ст. 212 ГК три формы собственности: частная, казенная (государственная) и общественная (см.: Кычанов Е.И. Основы средневекового китайского права (VII - XIII вв.). М.: Наука, 1986. С. 190). Если учесть, что община имела некоторые публичные функции, сопоставимые с нынешними муниципалитетами, то аналогии, конечно, трудно избежать.
Из средневекового, в том числе русского, права нам известны различия в собственности городской, феодальной, вотчинной, поместной, общинной, церковной и т.д.
Приведем характерный пример посессионного права - вечного владения имениями, отведенными казной лицам, не имеющим право владеть ими, с условием постоянной поддержки фабрик и заводов. По прекращении деятельности или даже уменьшении производства таких казенных заводов нарушались и права владения имениями <1>. В этом примере наблюдаются такие характерные черты, как ограничение полного права собственности независимо от того, насколько это полное право было в общем виде известно современному этим формам законодательству, и известная искусственность, сотворенность формы собственности. Эти черты всегда присущи данным формам и, естественно, следуют за ними при попытках переноса их в другие правовые системы.
--------------------------------
<1> Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д: Феникс, 1995. С. 552 - 553.
Очевидно, что проблемы формы собственности - не в самой собственности, а в субъекте. Таким образом, и ограничения и привилегии - это отражение особенностей правового положения субъектов, а точнее, установление юридической иерархии субъектов гражданского права. Естественно поэтому, что пестрота субъектов, присущая сословному устройству, не могла обходиться без множества форм собственности.
С устранением по мере преодоления сословности феодализма, в недрах которого и начался "естественный рост начал свободы" <1>, прирожденных различий статуса, утверждением ключевого понятия свободного лица и наделением его чертами всеобщности проблема форм собственности применительно к физическим лицам исчезла, сменив скучноватым единообразием полноты права прежнюю красочность ограничений, запретов и льгот. (Н.А. Бердяев говорит о том, как "обуржуазивание мира" "стерло краски индивидуальности" феодального строя <2>.) Иногда кажется, что ее еще можно обнаружить у лиц юридических, что объясняется тем, что сами эти субъекты изначально несут на себе отпечаток известной ограниченности и искусственности; ограниченность же не может не влечь в известных случаях некоторого ограничения правоспособности путем либо установления их учредителем, либо законодателем - для специальных целей (которые сами по себе - ограничение). Но технически такие ограничения не могут достигаться теперь учреждением отдельной формы (или, используя понятие, восходящее к практике ограничительности, - режима) собственности, а устанавливаются гораздо более цивилизованным путем - через специальное вещное право (оперативное управление, хозяйственное ведение), которое после придания ему законодателем определенного содержания уже не может быть допускающим всякий произвол суррогатом собственности, как это было раньше. В результате нет нужды затрагивать содержание самого права собственности.
--------------------------------
<1> Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. С. 617.
<2> Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 163.
Следовательно, при бесспорной недопустимости различий в праве собственности физических лиц и отпадении предпосылок таких различий в отношении лиц юридических толкование формы собственности в смысле наличия различий в содержании права собственности в рамках системы права содержит в себе очевидную опасность расстройства этой системы. Конечно, современное право собственности на известное имущество не может претерпевать метаморфоз, качественных и количественных изменений при переходе этого имущества от одного лица к другому. Все время сохраняется одно и то же право, черты которого указаны в ст. 209 ГК.
Другая потенциальная опасность, таящаяся в данном понятии, состоит в возможности найти в нем основание для ограничения полного права собственности лица с позиций режима (формы) собственности, которые не могут не корениться в средневековых юридических представлениях о праве-привилегии, т.е. о том, что право даруется сувереном, а не подчиняет равным образом и суверена, и вассала (подданного). Об этом приходится говорить потому, что на нашей почве принцип дарования, а следовательно, и произвольного лишения прав до сих пор является не только всеобщим предрассудком, но и повсеместной идеологией и практикой. Именно поэтому и возникшее в результате не вполне аккуратной законодательной работы понятие формы собственности может стать в известных обстоятельствах угрозой такой основе права, какой всегда является право собственности.
Однако коль скоро формы собственности все же стали фактом нашего законодательства, нужно четко ограничить сферу их существования и рассматривать исключительно как способ определения принадлежности имущества тому или иному виду субъектов, действительная разница (но никак не неравенство <1>, конечно) между которыми никем не оспаривается, тем более, что законодатель озаглавил ст. 212 ГК именно таким образом, максимально затруднив тем самым поиски в формах собственности иного содержания <2>. В этом качестве это правовое понятие может иметь свое применение. Например, с помощью указания на принадлежность имущества (форму собственности) регулируются отношения по приватизации.
--------------------------------
<1> Рассмотрим следующий пример. Комитет по управлению имуществом Республики Коми дал поручительство в обеспечение кредитного договора, которое было оспорено в суде по тем основаниям, что Комитет действовал за пределами своей специальной правоспособности. Однако суд отклонил этот довод и указал, что субъекты Российской Федерации в соответствии со ст. 124 ГК выступают в гражданских отношениях на равных началах с иными лицами (Вестник ВАС РФ. 1996. N 10. С. 105).
<2> Нельзя не согласиться с высказанным Л.В. Щенниковой в этой связи суждением: "...с позиций гражданского права нет форм собственности, а есть различные субъекты этого права" (Щенникова Л.В. Вещные права в гражданском праве России. М.: БЕК, 1996. С. 24). Л.В. Щенникова предлагает законодателю отказаться от понятия "частная собственность" как излишне обремененного политическим содержанием. С этим, конечно, нужно согласиться, но лишь с одновременным устранением понятия формы собственности вообще. В противном случае аннулирование понятия частной собственности при сохранении государственной и иных форм будет непременно истолковано в смысле поощрения экспроприаторских или по крайней мере уравнительных тенденций. Вероятно все же, что понятийный аппарат не может слишком опережать общее правовое развитие.
Приведем такое дело.
Между муниципальным Железноводским городским предприятием по эксплуатации газового хозяйства и ИЧП "Юпитер" (г. Железноводск) был заключен договор, по условиям которого стороны возводили новое производственное строение, причем предприятие газового хозяйства передавало для последующей перестройки ветхое производственное здание, а ИЧП "Юпитер" вело основные строительные работы. До того, как договор был исполнен, между сторонами возник спор, ставший предметом судебного разбирательства.
Ставропольский арбитражный суд расценил заключенный договор как договор о совместной деятельности (простого товарищества), но одновременно признал его ничтожным. Суд указал, что в результате спорного договора Железноводское ГПЭГХ произвело отчуждение части своего имущества в ином порядке, чем это предусмотрено Законом о приватизации.
Следуя содержанию ст. 124 Основ гражданского законодательства (ст. 1043 ГК), суд пришел к выводу, что "с момента передачи здания" оно стало "общей собственностью", потому что договор о совместной деятельности (простого товарищества) направлен на создание общей собственности, и именно эти действия и стали незаконным отчуждением имущества.
Ответчик оспаривал это решение, ссылаясь на то, что любое имущество, возникшее в силу договора о совместной деятельности (простого товарищества), не переходит в иную форму собственности (соответственно, частную или государственную (муниципальную), поскольку участники совместной деятельности сохраняют свой статус, не создавая нового лица.
Не обсуждая деталей этого, бесспорно, непростого дела <1>, укажем на характерный подход к трактовке понятия формы собственности, который здесь обнаружился и который, на наш взгляд, должен быть признан единственно допустимым и обоснованным.
--------------------------------
<1> Источник трудностей этого дела, кроме главного вопроса: является ли создание общей собственности отчуждением, видится также в том, что суд смешал режим имущества, принадлежавшего сторонам, и имущества, передаваемого в качестве вклада и создаваемого в процессе совместной деятельности. Есть смысл напомнить слова Юлиана: "...в силу заключения товарищества никто не перестает быть собственником своей вещи" (Дигесты. С. 326). Общая собственность возникает на то имущество, обобществление которого необходимо для целей общей деятельности (деньги, материалы). Передача здания для перестройки едва ли может рассматриваться как вклад в совместную деятельность.
Поскольку применительно к законодательству о приватизации переход собственности из государственной в частную является ключевым понятием, принадлежность конкретного имущества тому или иному субъекту должна быть четко установлена на всех этапах заключения и исполнения договора. Одним из технических терминов здесь может стать и форма собственности, соответственно, частная или государственная, причем очевидно, что при этом и сам термин, и охватываемое им понятие в любой момент выступают как синоним принадлежности имущества определенному лицу. В то же время не появляется никаких оснований допускать какую-либо возможность толкования формы собственности в смысле изменения содержания самого права собственности.
Таким образом, по моему глубокому убеждению, намеченный законодателем в названии ст. 212 ГК и практикой путь отождествления формы собственности с принадлежностью имущества одному из видов субъектов, указанных в законе, следовало бы воспринять и в теории гражданского права как единственно допустимый, а любые попытки ревизовать с позиций формы собственности те или иные аспекты единой модели права собственности - лишенными оснований.
Пределы вмешательства государства в частную собственность.
Некоторые практические вопросы
Сам по себе вопрос о пределах вмешательства государства в сферу частной собственности не может быть раз и навсегда решен. В зависимости от политических, экономических, юридических факторов степень вмешательства государства в отношения частной собственности то нарастает, то уменьшается. Общие критерии сформулированы в ст. 1 Протокола N 1 к Европейской конвенции по правам человека. Поэтому практически оправданной является оценка тех или иных споров с позиций указанной нормы.
В последние годы обозначился интерес отечественных юристов к нормам о защите прав собственника по ст. 1 Протокола N 1 к Европейской конвенции по правам человека (далее - Конвенция по правам человека, Конвенция) <1>. Одновременно с появлением публикаций на эту тему ссылки на ст. 1 Протокола N 1 стали достаточно часто встречаться в исковых заявлениях, жалобах, других процессуальных документах. Видимо, можно говорить о востребованности этой нормы именно в текущей российской правоприменительной практике.
--------------------------------
<1> См.: Старженецкий В.В. Россия и Совет Европы: право собственности. М., 2004; см. также: Зимненко Б.Л. Защита права частной собственности юридических лиц согласно Европейской конвенции по правам человека 1950 года // Вестник ВАС РФ. 2001. N 9; Глашев А. Право собственности глазами Европейского суда // ЭЖ-Юрист. 2001. N 48.
Присоединение России к указанной Конвенции и Протоколу N 1 означает инкорпорацию известных норм в российское законодательство. Следовательно, эти нормы действуют не только тогда, когда спор достигает юридических инстанций Совета Европы, но и при рассмотрении конкретных дел судами Российской Федерации. Поэтому и отношение к применению норм о пределах вторжения в частную собственность не должно ограничиваться одной лишь заботой о соблюдении внешнего декорума, который чужд "настоящей жизни", как это у нас принято, когда речь идет о взаимодействии с международными институтами, но именно о внедрении этих начал в самую настоящую жизнь. А это, конечно, потребует определенных корректив и в практике, и в юридической психологии.
Попробуем обозначить некоторые практические аспекты ст. 1 Протокола N 1 (П1-1, как это принято писать в документах ЕС).
Для начала имеет смысл воспроизвести здесь эту норму:
"Каждое физическое или юридическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишен своего имущества иначе, как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права.
Предыдущие положения не умаляют права государства обеспечивать выполнение таких законов, какие ему представляются необходимыми для осуществления контроля за использованием собственности в соответствии с общими интересами или для обеспечения уплаты налогов или других сборов или штрафов" <1>.
--------------------------------
<1> Вся практика применения (и, стало быть, содержание) нормы, изложенной в ч. 2 ст. П1-1 о пределах вмешательства государства в право собственности, состоит в категорическом отторжении той давно укорененной в российском менталитете идеи, что "институт частной собственности является всего лишь легко отменяемой привилегией, милостиво пожалованной всемогущим сувереном жалким индивидам" (Мизес Л. ф. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. С. 676). Печальные события последних лет обнаружили, что российское государство относится к собственности именно как к жалкой привилегии, причем персональный характер этой привилегии имеет вполне античное понимание - собственность оказывается правом конкретного лица, которое должно быть известно государству по имени, а законы о собственности превращаются в законы, имеющие в виду определенных персон.
Очевидно, что речь идет не о споре двух частных собственников <1>; прежде всего имеется в виду ситуация изъятия имущества государством (конфискация, реквизиция, а также иные механизмы, влекущие переход имущества от частного лица государству), т.е. описывается проблема пределов вмешательства публичной власти в отношения частной собственности. Впрочем, спор может представлять собой не только конфликт частного лица и публичного органа, но и конфликт одного частного лица с некоторым множеством частных лиц. Европейскому суду известны споры собственника с арендаторами <2>. Такого же типа коллизия возможна и с участием жителей дома, района города и т.п. В этих случаях мы будем иметь столкновение частного и общего (general) интереса.
--------------------------------
<1> Попутно можно заметить, что концепция множественности &qu