Общая терия права и марксизм

Е. Б. ПАШУКАНИС

ОБЩАЯ ТЕРИЯ ПРАВА И МАРКСИЗМ

(печатается по изданию: Е.Б. ПАШУКАНИС «ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ПО ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА». М., Издательство «Наука», 1980 г.)

ПРЕДИСЛОВИЕ КО 2-му ИЗДАНИЮ

Выпуская в свет свою книжку, я менее всего ожидал, что она потребует второго издания, и притом в сравнитель­но короткий срок. Впрочем, я и сейчас убежден, что если это случилось, то лишь потому, что работа, которая в лучшем случае должна была послужить толчком и ма­териалом для дальнейшей дискуссии, нашла себе примене­ние, на которое автор совершенно не рассчитывал, а имен­но в качестве учебного пособия. Этот факт в свою очередь объясняется тем, что марксистская литература по общей теории права крайне бедна (да и как не быть ей бедной, когда до последнего времени в марксистских кругах самое существование общей теории права бралось под сом­нение).

Как бы там ни было, настоящая работа отнюдь не претендует на почетный титул марксистского руководства по общей теории права. Во-первых, уже по одному тому, что писалась она в значительной мере в порядке само­уяснения; отсюда ее абстрактность и сжатая, местами поч­ти конспективная форма изложения; отсюда же односто­ронность, неизбежная при концентрации внимания на некоторых сторонах проблемы, представляющихся цент­ральными. Все эти особенности делают книгу малопригод­ной в качестве учебного пособия.

И тем не менее, прекрасно сознавая эти недостатки, я все же отказался от мысли исправить их во втором изда­нии. К этому меня побуждают нижеследующие сообра­жения. Марксистская критика общей теории права только еще начинается. Законченные выводы в этой области бу­дут достигнуты не сразу; они должны опираться на ос­новательную проработку каждой из отраслей права в от­дельности. А между тем в этом направлении еще очень много осталось сделать. Достаточно указать, что таких, например, областей, как международное право, марксист­ская критика почти совершенно не коснулась. То же са­мое относится к процессу и, правда в меньшей степени, к уголовному праву. По истории права мы имеем лишь то, что нам дала общеисторическая марксистская литера­тура. И лишь государственное и гражданское право со­ставляют в этом отношении некоторое счастливое исклю­чение. Марксизм, следовательно, только еще начинает завоевывать новую для него область. Естественно, что это совершается пока что в порядке дискуссии и борьбы раз­личных точек зрения.

Моя книга, поставившая на обсуждение некоторые вопросы общей теории права, и служит преимущественно этой предварительной задаче. Вот почему я решил в основном сохранить прежний характер книги, не пытаясь приблизить ее к тем требованиям, которым должно удов­летворять всякое учебное пособие, но лишь внеся необ­ходимые дополнения, отчасти вызванные указаниями критики.

Несколько предварительных замечаний относительно основных мыслей своей работы я считаю полезным сде­лать здесь же, в предисловии.

Тов. П. И. Стучка совершенно правильно определил мой подход к общей теории права, как «попытку сбли­жения формы права и формы товара». Насколько я могу судить по отзывам, эта мысль, несмотря на отдельные ого­ворки, в основе своей была признана удачной и пло­дотворной. Дело объясняется, конечно, тем, что мне в данном случае не пришлось открывать никаких Америк. В марксистской литературе, и в первую очередь у самого Маркса, можно найти достаточно элементов вышеуказан­ного сближения. Кроме тех цитат из Маркса, которые приведены у меня в книге, достаточно указать еще хотя бы главу «Мораль и право. Равенство» из «Анти-Дюрин­га». Там Энгельс дает совершенно отчетливую формули­ровку той связи, которая существует между принципом равенства и законом стоимости, оговариваясь, что «это объяснение современных представлений о равенстве из экономических условий буржуазного общества было раз­вито впервые Марксом в «Капитале» »[1]. Оставалось, сле­довательно, свести воедино отдельные мысли, брошенные Марксом и Энгельсом, и постараться продумать некото­рые вытекающие из них следствия. Только в этом и со­стояла задача. Основное же положение, а именно, что субъект права юридических теорий стоит в каком-то весь­ма близком отношении к товаровладельцу, незачем было вторично доказывать после Маркса.

Точно так же ничего нового не заключал в себе и дальнейший вывод, а именно, что та философия права, которая полагала в основу категорию субъекта с его способностью к самоопределению (а никакой другой после­довательной системы философии права буржуазная наука не выдвинула), есть, в сущности, философия товарного хозяйства, устанавливающая наиболее общие, наиболее абстрактные условия, при которых обмен может совер­шаться согласно закону стоимости, а эксплуатация про­текать в формах «свободного договора». Этот взгляд ле­жит в основе той критики, которую коммунизм направлял и направляет против буржуазной идеологии свободы и равенства и против буржуазной формальной демократии, где «республика рынка» прикрывает собой «деспотию фабрики». Этот взгляд приводит нас к убеждению, что защита так называемых абстрактных основ правового строя есть наиболее общая форма защиты классовых ин­тересов буржуазии и т. д. и т. п. Но если Марксов анализ формы товара и связанной с ним формы субъекта нашел себе широкое применение как средство критики буржуаз­ной юридической идеологии, то он совершенно не был использован для изучения правовой надстройки как объ­ективного явления. Этому препятствовало прежде всего то обстоятельство, что у тех немногих марксистов, кото­рые занимались вопросами права, центральным, основным и единственно характерным признаком правовых явлений бесспорно считался момент принудительного социального (государственного) регулирования. Казалось, что только эта точка зрения обеспечивает научный, т. е. социологи­ческий и исторический, подход к проблеме права в про­тивоположность идеалистическим, чисто спекулятивным системам философии права, полагающим в основу кон­цепцию субъекта с его способностью к самоопределению. При этом естественно было думать, что Марксова крити­ка субъекта прав, вытекающая непосредственно из ана­лиза формы товара, не имеет никакого отношения к об­щей теории права, ибо ведь внешнее принудительное регулирование отношений товаровладельцев составляет лишь незначительную часть социального регулирования вообще.

Другими словами, все то, что можно извлечь из Марксовой концепции «Warenhüter'а», «воля которого находит­ся в вещах», казалось, с этой точки зрения, пригодным только для одной сравнительно узкой области, для так на­зываемого оборотного права буржуазного общества, и совершенно непригодным для прочих областей права (госу­дарственное, уголовное etc.) и для других исторических формаций, например рабовладельческой, феодальной etc.: т. е., с одной стороны, значение Марксова анализа огра­ничивалось лишь одной специальной областью права, а с другой стороны, его данные использовались только для разоблачения буржуазной идеологии свободы и ра­венства, только для критики формальной демократии, но не для уяснения основных принципиальных свойств юри­дической надстройки как объективного явления. При этом упускались из виду две вещи: во-первых, что принцип правосубъективности (под этим мы понимаем формаль­ные начала равенства и свободы, принцип автономии лич­ности etc.) не только есть орудие обмана и продукт ли­цемерия буржуазии, поскольку он противопоставляется пролетарской борьбе за уничтожение классов, но в то же время — реально действующий принцип, воплощаемый буржуазным обществом, когда оно рождается из феодаль­но-патриархального и разрушает последнее, и, во-вторых, что победа этого начала есть не только и не столько про­цесс идеологический (т. е. относящийся целиком к исто­рии идей, воззрений etc.), сколько реальный процесс юридизации человеческих отношений, идущих вслед за раз­витием товарно-денежного (а в европейской истории капиталистического) хозяйства и влекущих глубокие все­сторонние изменения объективного характера. Сюда от­носятся: возникновение и упрочение частной собственно­сти, универсализация ее в отношении как субъектов, так и всех возможных объектов, освобождение земли от отно­шений господства и подчинения, превращение всякой соб­ственности в собственность мобильную, развитие и гос­подство обязательственных отношений, наконец, отделение политической власти как особой силы, рядом с которой по­является чисто экономическая власть денег, и вытекаю­щее отсюда более или менее четкое разделение сферы публичных и частных отношений, публичного и частного права.

Таким образом, если анализ формы товара вскрывает конкретный исторический смысл категории субъекта и об­нажает основу абстрактных схем юридической идеологии, то исторический процесс развития товарно-денежного и товарно-капиталистического хозяйства сопровождается реализацией этих схем в виде конкретной юридической надстройки. В той мере, в какой отношения между лю­дьми строятся как отношения субъектов, мы имеем на­лицо условие для развития юридической надстройки с ее формальными законами, судами, процессами, адвоката­ми и пр.

Отсюда вытекает, что основные черты буржуазного частного права суть в то же время наиболее характерные определяющие черты правовой надстройки вообще. Если на ранних ступенях развития эквивалентный обмен в форме возмездия и выкупа причиненного вреда порожда­ет наиболее примитивную юридическую форму, которую мы находим в так называемых варварских «правдах», то в будущем остатки эквивалентного обмена в сфере рас­пределения, которые сохранятся и при социалистической организации производства (до перехода к развернутому коммунизму), заставят социалистическое общество, как это предсказывал Маркс, временно замкнуться в «узких горизонтах буржуазного права». Между этими двумя крайними точками протекает развитие правовой формы, которое достигает кульминационного пункта в буржуазно-капиталистическом обществе. Этот процесс можно оха­рактеризовать также как разложение органических патри­архальных отношений и замену их отношениями юриди­ческими, т. е. отношениями формально равноправных субъектов. Разложение патриархальной семьи, где pater familias был собственником рабочей силы жены и детей, и превращение ее в семью договорную, где супруги зак­лючают между собой имущественный контракт, а дети (как, например, на американских фермах) получают от отца заработную плату,— вот один из типичнейших при­меров этой эволюции. Развитие товарно-денежных отно­шений толкает эту эволюцию вперед. Сфера оборота, сфера, охватываемая формулой Т—Д, Д—Т, играет веду­щую роль. Торговое право по отношению к гражданско­му праву выполняет ту же функцию, что гражданское право по отношению ко всем остальным областям, т. е. оно указывает ему путь развития. Таким образом, с одной стороны, торговое право есть специфическая область, име­ющая значение только для людей, сделавших своей про­фессией превращение товара в денежную форму и обрат­но; с другой стороны, это — само гражданское право в его динамике, в его движении к тем наиболее чистым схе­мам, из которых вытравлен всякий след органического, к тем схемам, где юридический субъект выступает в своей завершенной форме как необходимое и неизбежное дополнение к товару.

Таким образом, принцип правосубъективности и зало­женная в нем схематика, которая для буржуазной юри­спруденции представляется априорной схематикой челове­ческой воли, вытекают с абсолютной неизбежностью из условий товарно-денежного хозяйства. Узкоэмпирическое и техническое понимание связи этих двух моментов выражается в рассуждениях на тему, что развитие тор­говли требует гарантий собственности, хороших судов, хорошей полиции и т. д. Но при более глубоком взгляде на вещи ясно, что не только те или иные технические приспособления государственного аппарата вырастают на почве рынка, но что между самими категориями товарно-денежного хозяйства и юридической формой существует неразрывная внутренняя связь.В обществе, где сущест­вуют деньги, где, следовательно, частный отдельный труд становится общественным только через посредство все­общего эквивалента, уже имеются налицо условия для юридической формы с ее противоположностями — между субъективным и объективным, частным и публичным.

Только в таком обществе политическая власть получа­ет возможность противопоставить себя чисто экономи­ческой власти, которая отчетливее всего выступает как власть денег. Вместе с этим становится возможной и фор­ма закона. Следовательно, для анализа основных опреде­лений права нет надобности исходить из понятия закона и пользоваться им как путеводной нитью, ибо само поня­тие закона (как веления политической власти) есть при­надлежность такой стадии развития, где произошло и ук­репилось разделение общества на гражданское и полити­ческое и где, следовательно, уже реализовались основные моменты правовой формы. «Конституирование политиче­ского государства и разложение гражданского общества на независимых индивидов,— взаимоотношение которых вы­ражается в праве, подобно тому как взаимоотношение лю­дей сословного и цехового строя выражалось в привиле­гии,— совершаются в одном и том же акте»[2].

Из вышеизложенного, разумеется, отнюдь не вытекает, будто я рассматриваю форму права как «простое от­ражение чистейшей идеологии»[3]. Мне кажется, что в этом отношении я выразился довольно ясно: «...право как форма существует не только в головах и в теориях уче­ных-юристов. Оно имеет параллельно реальную историю, которая развертывается не как система мыслей, но как особая система отношений...»[4]. В другом месте я говорю о правовых понятиях, которые теоретически отражают «правовую систему как законченное целое»[5]. Иначе го­воря, форма права, выраженная путем логических абст­ракций, есть продукт реальной или конкретной (как вы­ражается т. Стучка) правовой формы, реального опосред­ствования производственных отношений. Я не только указал, что генезис правовой формы следует искать в от­ношениях обмена, но и выделил тот момент, который, с моей точки зрения, представляет собой наиболее полную реализацию правовой формы, а именно суд и судебный процесс.

Само собой понятно, что при развитии каждого юри­дического отношения в головах его участников присутст­вуют различные, более или менее оформленные идеологи­ческие представления о себе как о субъекте, о своих пра­вах и обязанностях, о «свободе» своих действий, о рамках закона etc. Однако практический смысл юридических от­ношений, конечно, не в этих субъективных состояниях сознания. Пока товаровладелец еще только сознает себя товаровладельцем, он еще не опосредствовал экономиче­ского отношения обмена со всеми его дальнейшими по­следствиями, которые ускользают от его сознания и воли. Юридическое опосредствование совершается в момент сделки. Но торговая сделка это уже не есть явление пси­хологического порядка, это не есть «идея» и «форма соз­нания», это объективный экономический факт — эконо­мическое отношение, с которым неразрывно связана столь же объективная юридическая его форма.

Более или менее беспрепятственное движение общест­венного производства и воспроизводства, которое в това­ропроизводящем обществе формально совершается путем ряда частных сделок,— вот глубоко практическая цель правового опосредствования. Ее нельзя достигнуть с по­мощью одних только форм сознания, т. е. моментов чисто субъективных: нужны точные масштабы, нужны законы, нужно их толкование, нужна казуистика, нужны суды и принудительное исполнение решений. Уже по этому од­ному нельзя при рассмотрении формы права ограничи­ваться «чистой идеологией» и не принимать во внимание весь этот объективно существующий аппарат. Всякий правовой эффект, например решение правового спора, есть объективный факт, расположенный вне сознания каждого из участников, так же как и то хозяйственное явление, которое в данном случае опосредствуется правом.

Другой упрек, который мне делает т. Стучка, а имен­но будто я признаю существование права только в бур­жуазном обществе, я принимаю, но с известными оговор­ками. Действительно, я утверждал и продолжаю утверж­дать, что наиболее развитое, всестороннее и законченное правовое опосредствование порождается отношениями то­варопроизводителей; что, следовательно, всякая общая теория права и всякая «чистая юриспруденция» есть од­ностороннее, абстрагированное от всех прочих условий описание отношений людей, выступающих на рынке в роли товаровладельцев. Но ведь развитая и законченная форма не исключает неразвитые и зачаточные формы, а, наобо­рот, их предполагает. Так обстоит, например, дело с част­ной собственностью: только момент свободы отчуждения раскрывает в полной мере принципиальную сущность этого института, хотя несомненно, что собственность как присвоение существует раньше не только развитых, но даже и самых зачаточных форм обмена. Собственность как присвоение есть естественное следствие всякого спо­соба производства; но только внутри определенной обще­ственной формации собственность принимает свою логически простейшую и универсальную форму частной собственности, в которой она определяется как простое условие непрерывной циркуляции стоимости по формуле Т- Д, Д – Т.

Точно так же обстоит дело с отношением эксплуата­ции. Оно, разумеется, вовсе не связано с меновыми от­ношениями и мыслимо при натуральной форме хозяйства. Но только в буржуазно-капиталистическом обществе, где пролетарий выступает в качестве субъекта, располагаю­щего своей рабочей силой как товаром, экономическое отношение эксплуатации опосредствуется юридически в форме договора.

С этим именно связан тот факт, что в буржуазном об­ществе, в противоположность рабовладельческому и кре­постническому, правовая форма приобретает универсаль­ное значение, юридическая идеология становится идеоло­гией по преимуществу, а защита классовых интересов эксплуататоров выступает всего успешнее как защита аб­страктных начал правосубъективности.

Одним словом, смысл моего исследования вовсе не сводится к тому, чтобы закрыть для марксистской теории права доступ к тем историческим периодам, которые не знали развитого товарно-капиталистического хозяйства. На­оборот, я стремился и стремлюсь облегчить понимание тех зачаточных форм, которые мы находим в эти эпохи, и связать их общей линией развития с более развитыми формами. Насколько моя точка зрения окажется плодо­творной, покажет будущее.

Само собой понятно, что в своем кратком очерке я мог только наметить основные черты исторического и диалектического развития правовой формы, пользуясь главным образом теми мыслями, которые я нашел у Марк­са. В мою задачу не входило решать все проблемы теории права или хотя бы даже некоторые из них. Я хотел толь­ко показать, под каким углом зрения к ним можно подой­ти и как их можно поставить. Я удовлетворен уже тем, что среди товарищей-марксистов нашлись люди, которым мой подход к вопросам права показался интересным и кое-что обещающим. Это еще в большей мере укрепляет желание вести работу в избранном направлении.

Е. П.

ПРЕДИСЛОВИЕ К 3-му ИЗДАНИЮ

Настоящее, третье издание книги не содержит в себе существенных изменений по сравнению со вторым. Это объясняется, конечно, не тем, что я не имел ничего до­бавить к сказанному раньше и считал, что дальнейшая разработка и отчасти переработка не нужны и невозмож­ны. Наоборот, теперь уже пришло время, когда мысли, лишь бегло намеченные в этой книге, могут и должны быть изложены более систематически, более конкретно и более обстоятельно. Последние годы не прошли даром для марк­систской теории права; теперь уже имеется достаточный материал по отдельным правовым дисциплинам, подверг­нуты обсуждению многие частные проблемы, возведен, хотя бы вчерне, фундамент, на котором можно попыта­ться построить марксистское руководство по общей теории права.

Ставя перед собой в ближайшем будущем задачу на­писания подобного руководства, я именно поэтому решил отказаться от внесения дальнейших изменений в настоя­щую работу. Правильнее будет, если этот набросок оста­нется тем, чем он был,— первоначальным опытом маркси­стской критики основных юридических понятий.

Отдельные примечания, сделанные к настоящему из­данию, оговорены в тексте.

Июль 1927 г.

Е. Б. ПАШУКАНИС

ОБЩАЯ ТЕРИЯ ПРАВА И МАРКСИЗМ

(печатается по изданию: Е.Б. ПАШУКАНИС «ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ПО ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА». М., Издательство «Наука», 1980 г.)

ПРЕДИСЛОВИЕ КО 2-му ИЗДАНИЮ

Выпуская в свет свою книжку, я менее всего ожидал, что она потребует второго издания, и притом в сравнитель­но короткий срок. Впрочем, я и сейчас убежден, что если это случилось, то лишь потому, что работа, которая в лучшем случае должна была послужить толчком и ма­териалом для дальнейшей дискуссии, нашла себе примене­ние, на которое автор совершенно не рассчитывал, а имен­но в качестве учебного пособия. Этот факт в свою очередь объясняется тем, что марксистская литература по общей теории права крайне бедна (да и как не быть ей бедной, когда до последнего времени в марксистских кругах самое существование общей теории права бралось под сом­нение).

Как бы там ни было, настоящая работа отнюдь не претендует на почетный титул марксистского руководства по общей теории права. Во-первых, уже по одному тому, что писалась она в значительной мере в порядке само­уяснения; отсюда ее абстрактность и сжатая, местами поч­ти конспективная форма изложения; отсюда же односто­ронность, неизбежная при концентрации внимания на некоторых сторонах проблемы, представляющихся цент­ральными. Все эти особенности делают книгу малопригод­ной в качестве учебного пособия.

И тем не менее, прекрасно сознавая эти недостатки, я все же отказался от мысли исправить их во втором изда­нии. К этому меня побуждают нижеследующие сообра­жения. Марксистская критика общей теории права только еще начинается. Законченные выводы в этой области бу­дут достигнуты не сразу; они должны опираться на ос­новательную проработку каждой из отраслей права в от­дельности. А между тем в этом направлении еще очень много осталось сделать. Достаточно указать, что таких, например, областей, как международное право, марксист­ская критика почти совершенно не коснулась. То же са­мое относится к процессу и, правда в меньшей степени, к уголовному праву. По истории права мы имеем лишь то, что нам дала общеисторическая марксистская литера­тура. И лишь государственное и гражданское право со­ставляют в этом отношении некоторое счастливое исклю­чение. Марксизм, следовательно, только еще начинает завоевывать новую для него область. Естественно, что это совершается пока что в порядке дискуссии и борьбы раз­личных точек зрения.

Моя книга, поставившая на обсуждение некоторые вопросы общей теории права, и служит преимущественно этой предварительной задаче. Вот почему я решил в основном сохранить прежний характер книги, не пытаясь приблизить ее к тем требованиям, которым должно удов­летворять всякое учебное пособие, но лишь внеся необ­ходимые дополнения, отчасти вызванные указаниями критики.

Несколько предварительных замечаний относительно основных мыслей своей работы я считаю полезным сде­лать здесь же, в предисловии.

Тов. П. И. Стучка совершенно правильно определил мой подход к общей теории права, как «попытку сбли­жения формы права и формы товара». Насколько я могу судить по отзывам, эта мысль, несмотря на отдельные ого­ворки, в основе своей была признана удачной и пло­дотворной. Дело объясняется, конечно, тем, что мне в данном случае не пришлось открывать никаких Америк. В марксистской литературе, и в первую очередь у самого Маркса, можно найти достаточно элементов вышеуказан­ного сближения. Кроме тех цитат из Маркса, которые приведены у меня в книге, достаточно указать еще хотя бы главу «Мораль и право. Равенство» из «Анти-Дюрин­га». Там Энгельс дает совершенно отчетливую формули­ровку той связи, которая существует между принципом равенства и законом стоимости, оговариваясь, что «это объяснение современных представлений о равенстве из экономических условий буржуазного общества было раз­вито впервые Марксом в «Капитале» »[1]. Оставалось, сле­довательно, свести воедино отдельные мысли, брошенные Марксом и Энгельсом, и постараться продумать некото­рые вытекающие из них следствия. Только в этом и со­стояла задача. Основное же положение, а именно, что субъект права юридических теорий стоит в каком-то весь­ма близком отношении к товаровладельцу, незачем было вторично доказывать после Маркса.

Точно так же ничего нового не заключал в себе и дальнейший вывод, а именно, что та философия права, которая полагала в основу категорию субъекта с его способностью к самоопределению (а никакой другой после­довательной системы философии права буржуазная наука не выдвинула), есть, в сущности, философия товарного хозяйства, устанавливающая наиболее общие, наиболее абстрактные условия, при которых обмен может совер­шаться согласно закону стоимости, а эксплуатация про­текать в формах «свободного договора». Этот взгляд ле­жит в основе той критики, которую коммунизм направлял и направляет против буржуазной идеологии свободы и равенства и против буржуазной формальной демократии, где «республика рынка» прикрывает собой «деспотию фабрики». Этот взгляд приводит нас к убеждению, что защита так называемых абстрактных основ правового строя есть наиболее общая форма защиты классовых ин­тересов буржуазии и т. д. и т. п. Но если Марксов анализ формы товара и связанной с ним формы субъекта нашел себе широкое применение как средство критики буржуаз­ной юридической идеологии, то он совершенно не был использован для изучения правовой надстройки как объ­ективного явления. Этому препятствовало прежде всего то обстоятельство, что у тех немногих марксистов, кото­рые занимались вопросами права, центральным, основным и единственно характерным признаком правовых явлений бесспорно считался момент принудительного социального (государственного) регулирования. Казалось, что только эта точка зрения обеспечивает научный, т. е. социологи­ческий и исторический, подход к проблеме права в про­тивоположность идеалистическим, чисто спекулятивным системам философии права, полагающим в основу кон­цепцию субъекта с его способностью к самоопределению. При этом естественно было думать, что Марксова крити­ка субъекта прав, вытекающая непосредственно из ана­лиза формы товара, не имеет никакого отношения к об­щей теории права, ибо ведь внешнее принудительное регулирование отношений товаровладельцев составляет лишь незначительную часть социального регулирования вообще.

Другими словами, все то, что можно извлечь из Марксовой концепции «Warenhüter'а», «воля которого находит­ся в вещах», казалось, с этой точки зрения, пригодным только для одной сравнительно узкой области, для так на­зываемого оборотного права буржуазного общества, и совершенно непригодным для прочих областей права (госу­дарственное, уголовное etc.) и для других исторических формаций, например рабовладельческой, феодальной etc.: т. е., с одной стороны, значение Марксова анализа огра­ничивалось лишь одной специальной областью права, а с другой стороны, его данные использовались только для разоблачения буржуазной идеологии свободы и ра­венства, только для критики формальной демократии, но не для уяснения основных принципиальных свойств юри­дической надстройки как объективного явления. При этом упускались из виду две вещи: во-первых, что принцип правосубъективности (под этим мы понимаем формаль­ные начала равенства и свободы, принцип автономии лич­ности etc.) не только есть орудие обмана и продукт ли­цемерия буржуазии, поскольку он противопоставляется пролетарской борьбе за уничтожение классов, но в то же время — реально действующий принцип, воплощаемый буржуазным обществом, когда оно рождается из феодаль­но-патриархального и разрушает последнее, и, во-вторых, что победа этого начала есть не только и не столько про­цесс идеологический (т. е. относящийся целиком к исто­рии идей, воззрений etc.), сколько реальный процесс юридизации человеческих отношений, идущих вслед за раз­витием товарно-денежного (а в европейской истории капиталистического) хозяйства и влекущих глубокие все­сторонние изменения объективного характера. Сюда от­носятся: возникновение и упрочение частной собственно­сти, универсализация ее в отношении как субъектов, так и всех возможных объектов, освобождение земли от отно­шений господства и подчинения, превращение всякой соб­ственности в собственность мобильную, развитие и гос­подство обязательственных отношений, наконец, отделение политической власти как особой силы, рядом с которой по­является чисто экономическая власть денег, и вытекаю­щее отсюда более или менее четкое разделение сферы публичных и частных отношений, публичного и частного права.

Таким образом, если анализ формы товара вскрывает конкретный исторический смысл категории субъекта и об­нажает основу абстрактных схем юридической идеологии, то исторический процесс развития товарно-денежного и товарно-капиталистического хозяйства сопровождается реализацией этих схем в виде конкретной юридической надстройки. В той мере, в какой отношения между лю­дьми строятся как отношения субъектов, мы имеем на­лицо условие для развития юридической надстройки с ее формальными законами, судами, процессами, адвоката­ми и пр.

Отсюда вытекает, что основные черты буржуазного частного права суть в то же время наиболее характерные определяющие черты правовой надстройки вообще. Если на ранних ступенях развития эквивалентный обмен в форме возмездия и выкупа причиненного вреда порожда­ет наиболее примитивную юридическую форму, которую мы находим в так называемых варварских «правдах», то в будущем остатки эквивалентного обмена в сфере рас­пределения, которые сохранятся и при социалистической организации производства (до перехода к развернутому коммунизму), заставят социалистическое общество, как это предсказывал Маркс, временно замкнуться в «узких горизонтах буржуазного права». Между этими двумя крайними точками протекает развитие правовой формы, которое достигает кульминационного пункта в буржуазно-капиталистическом обществе. Этот процесс можно оха­рактеризовать также как разложение органических патри­архальных отношений и замену их отношениями юриди­ческими, т. е. отношениями формально равноправных субъектов. Разложение патриархальной семьи, где pater familias был собственником рабочей силы жены и детей, и превращение ее в семью договорную, где супруги зак­лючают между собой имущественный контракт, а дети (как, например, на американских фермах) получают от отца заработную плату,— вот один из типичнейших при­меров этой эволюции. Развитие товарно-денежных отно­шений толкает эту эволюцию вперед. Сфера оборота, сфера, охватываемая формулой Т—Д, Д—Т, играет веду­щую роль. Торговое право по отношению к гражданско­му праву выполняет ту же функцию, что гражданское право по отношению ко всем остальным областям, т. е. оно указывает ему путь развития. Таким образом, с одной стороны, торговое право есть специфическая область, име­ющая значение только для людей, сделавших своей про­фессией превращение товара в денежную форму и обрат­но; с другой стороны, это — само гражданское право в его динамике, в его движении к тем наиболее чистым схе­мам, из которых вытравлен всякий след органического, к тем схемам, где юридический субъект выступает в своей завершенной форме как необходимое и неизбежное дополнение к товару.

Таким образом, принцип правосубъективности и зало­женная в нем схематика, которая для буржуазной юри­спруденции представляется априорной схематикой челове­ческой воли, вытекают с абсолютной неизбежностью из условий товарно-денежного хозяйства. Узкоэмпирическое и техническое понимание связи этих двух моментов выражается в рассуждениях на тему, что развитие тор­говли требует гарантий собственности, хороших судов, хорошей полиции и т. д. Но при более глубоком взгляде на вещи ясно, что не только те или иные технические приспособления государственного аппарата вырастают на почве рынка, но что между самими категориями товарно-денежного хозяйства и юридической формой существует неразрывная внутренняя связь.В обществе, где сущест­вуют деньги, где, следовательно, частный отдельный труд становится общественным только через посредство все­общего эквивалента, уже имеются налицо условия для юридической формы с ее противоположностями — между субъективным и объективным, частным и публичным.

Только в таком обществе политическая власть получа­ет возможность противопоставить себя чисто экономи­ческой власти, которая отчетливее всего выступает как власть денег. Вместе с этим становится возможной и фор­ма закона. Следовательно, для анализа основных опреде­лений права нет надобности исходить из понятия закона и пользоваться им как путеводной нитью, ибо само поня­тие закона (как веления политической власти) есть при­надлежность такой стадии развития, где произошло и ук­репилось разделение общества на гражданское и полити­ческое и где, следовательно, уже реализовались основные моменты правовой формы. «Конституирование политиче­ского государства и разложение гражданского общества на независимых индивидов,— взаимоотношение которых вы­ражается в праве, подобно тому как взаимоотношение лю­дей сословного и цехового строя выражалось в привиле­гии,— совершаются в одном и том же акте»[2].

Из вышеизложенного, разумеется, отнюдь не вытекает, будто я рассматриваю форму права как «простое от­ражение чистейшей идеологии»[3]. Мне кажется, что в этом отношении я выразился довольно ясно: «...право как форма существует не только в головах и в теориях уче­ных-юристов. Оно имеет параллельно реальную историю, которая развертывается не как система мыслей, но как особая система отношений...»[4]. В другом месте я говорю о правовых понятиях, которые теоретически отражают «правовую систему как законченное целое»[5]. Иначе го­воря, форма права, выраженная путем логических абст­ракций, есть продукт реальной или конкретной (как вы­ражается т. Стучка) правовой формы, реального опосред­ствования производственных отношений. Я не только указал, что генезис правовой формы следует искать в от­ношениях обмена, но и выделил тот момент, который, с моей точки зрения, представляет собой наиболее полную реализацию правовой формы, а именно суд и судебный процесс.

Само собой понятно, что при развитии каждого юри­дического отношения в головах его участников присутст­вуют различные, более или менее оформленные идеологи­ческие представления о себе как о субъекте, о своих пра­вах и обязанностях, о «свободе» своих действий, о рамках закона etc. Однако практический смысл юридических от­ношений, конечно, не в этих субъективных состояниях сознания. Пока товаровладелец еще только сознает себя товаровладельцем, он еще не опосредствовал экономиче­ского отношения обмена со всеми его дальнейшими по­следствиями, которые ускользают от его сознания и воли. Юридическое опосредствование совершается в момент сделки. Но торговая сделка это уже не есть явление пси­хологического порядка, это не есть «идея» и «форма соз­нания», это объективный экономический факт — эконо­мическое отношение, с которым неразрывно связана столь же объективная юридическая его форма.

Более или менее беспрепятственное движение общест­венного производства и воспроизводства, которое в това­ропроизводящем обществе формально совершается путем ряда частных сделок,— вот глубоко практическая цель правового опосредствования. Ее нельзя д