Религиозные основы ответственности за эвтаназию
Большое влияние на регулирование вопросов, связанных с эвтаназией, оказывали и продолжают оказывать религиозные факторы. Религия - последняя из первичных форм социальной регуляции. Исторически тесная связь права и религии характерна практически для всех правовых систем мира. Эта связь устойчива в традиционных правовых системах, в известной степени подвижна в европейских странах с доминирующей христианской религией. "Разрушение религиозных основ, где бы оно ни происходило, никогда не приносило пользы праву и правовому порядку, так как, в конечном счете, право и религия призваны закреплять и утверждать нравственные ценности, и в этом заложены корни их взаимодействия"*(486), - пишет Н.В. Варламова.
Религия снабжает человека определенным набором ценностных ориентиров, в основе которых, как правило, лежат извечные ценности совести и добра. При этом религия неизменно остается непримиримым противником эвтаназии, так как отрицает право человека свободно распоряжаться своей жизнью. Христианство, ислам и иудаизм однозначно считают человеческую жизнь священным божественным даром и осуждают эвтаназию в любой ее форме.
Официальная позиция восточной Православной церкви восходит к Каноническим ответам Тимофея Александрийского (участника Второго Вселенского Собора в Константинополе в 381 г.), которые приобрели каноническую силу, будучи утвержденными Шестым Вселенским Собором:
"Вопрос 14. Аще кто, будучи вне себя, подымет на себя руки или повержет себя с высоты: за такового должно ли быти приношение или нет?
Ответ. О таковом священнослужитель должен рассудити, подлинно ли, будучи вне ума, соделал сие. Ибо часто близкие к пострадавшему от самого себя, желая достигнута, да будет приношение и молитва за него, неправдуют и глаголют, яко был вне себя. Может же быти, яко соделал сие от обиды человеческия, или по иному какому случаю от малодушия и о таковом не подобает быти приношения, ибо есть самоубийца. Посему священнослужитель непременно должен со всяким тщанием испытывати, да не подпадает осуждению"*(487).
Это установление сохранило статус неизменного закона православной церкви и по сей день (Канон 14).
С тем же уважением к человеческой жизни написано и "Учение Двенадцати Апостолов". Во второй его заповеди подчеркивается, что человеку запрещено отнимать жизнь в любом ее виде и положении: "Вторая же заповедь учения - не убий, не прелюбодействуй, не растлевай детей, не отравляй, не убивай дитя во утробе и родившегося не убивай".
Дальше в "Учении Двенадцати Апостолов" подчеркивается, что детоубийцы и убийцы творений Божиих избрали путь смерти и погубления души*(488).
Блаженный Августин развил платоновскую идею о бессмертии души и Божественном суде, в преддверии которого человек и должен строить свою земную жизнь. Это означало полное осуждение акта суицида. Заповедь "Не убий", которая запрещала лишать жизни другого, была распространена и на акт самоубийства.
В прежние времена самоубийц, согласно канонам Православной церкви, не хоронили на кладбище вместе со всеми. Их было запрещено отпевать. Петр I ввел этот запрет в законодательство*(489).
Авторитетный источник такого типа "Требник" Киевского митрополита Петра Могилы (1646) предписывал отказывать в церковном погребении "самим себя убивающим от отчаяния и гнева, разве аще прежде смерти знамения покаяния показаша"*(490). "Требники", бывшие в употреблении в 1870-е гг., содержали такое же указание*(491). Конкретные инструкции давались также в циркулярах церковных иерархов, адресованных приходским священникам.
Важнейший документ средневековой эпохи "Послание Митрополита Фотия к псковскому духовенству" (1417) содержит указания о самоубийстве, почерпнутые из авторитетных богословских источников: "А который от своих рук погубится, удавится, или ножем избодется, или в воду себе ввержет: ино по святым правилам тех не повелено у церквей хоронити, ни над ними пети, ни поминати, но в пустом месте в яму вложив, закопати; отворит же о душах их Господь яко же сам весть, по своим неизреченным судебам, занеже святыи отцы именуют тех самовольною жертвою, даема не Богу"*(492).
Изданная два века спустя "Инструкция патриарха Адриана поповским старостам или благочинным смотрителям от 26 декабря 1697" (в статье 21) также давала указания, явно продиктованные представлениями о самоубийстве того времени (смешивая самоубийство с другими типами неестественной смерти): "А который человек обесится или зарежется, или купаясь и похваляся и играя утонет, или вина опьется или с качели убьется, или иную смерть сам над собою, своими руками учинит или на разбое и на воровстве каком убит будет: и тех умерших тел у церкви Божий не погребать, и над ними отпевать не велеть, а велеть их класть в лесу или на поле, кроме кладбища и убогих домов"*(493).
В XIX в. Инструкция Адриана вошла в состав Полного собрания законов Российской Империи*(494).
В наши дни отношение Церкви к самоубийцам столь же негативно. Вот что пишет, например, духовник Донского монастыря иеромонах Макарий: "С точки зрения православного духовенства, человек, который добровольно ушел из жизни - умертвил себя сам или уговорил сделать это других, - однозначно совершил самоубийство. Церковь за самоубийц не молится"*(495).
Христианский взгляд на человеческую жизнь отвергает саму возможность ее самовольного прекращения. И не только потому, что это дар, ниспосланный Господом и которым мы, стало быть, не вольны распоряжаться по своему усмотрению. Не менее существенно и другое. Так как Бог есть любовь, все, что Он дает человеку, Он дает ему ради его же блага. В том числе и страдания. Причем дает их каждому по его силам. Вот почему, с точки зрения христианства, бессмысленных страданий не бывает. Просто мы, люди, по своей немощи любое страдание, любую боль отождествляем со злом. Потому-то и приходится часто слышать: "Зачем Господь причиняет человеку страдание? Какой в нем смысл"?
Для православного верующего человека ответ очевиден. Это нужно для подготовки человека к вечной жизни. Страдания, особенно предсмертные, очищают душу человека от грехов, подводят человека к покаянию тогда, когда ничто другое не действенно. Если же врач убивает больного, то душа убиенного уходит в вечность неподготовленной, а если больной сам изъявил желание так умереть, - то еще и отягченной грехом самоубийства.
Церковь разъясняет, что те моменты нашей жизни, которые связаны с ее началом и концом, а также моменты бессилия, боли и испытаний скрывают в себе уникальную таинственность, которая требует благоговейного отношения со стороны родственников, врачей и вообще всех людей. Такие моменты благоприятствуют соединению людей, развитию любви в обществе, проявлению сочувствия и милости. Просьба больного об эвтаназии остро ставит перед нами вопрос: какова наша к нему любовь, в чем она, насколько велика наша решимость быть рядом с ним и делить с ним его страдания? Существование боли в человеческой жизни, так же, как и любое испытание, является "содействием ко спасению" и даже порой "лучшее во здравие", согласно святителю Григорию Паламе*(496).
Однако церковь, признавая поврежденность человеческой природы, всегда человеколюбно просит освобождения "от всякия скорби, гнева и нужды", просит Господа, чтобы Он послал человеку, находящемуся при смерти (например, молитва на исход души или акафист за единоумершего), смерть не легкую, а "непостыдную", просит не избавить его от страданий, а дать силы перенести их.
"Мы, люди, должны молиться, а не решать, жить или умирать"*(497). Для истинного христианина смерть приемлема лишь от руки Господа Бога, в тот момент и таким образом, как это Ему угодно.
"Мы должны со всей твердостью заявить, - сказал Патриарх всея Руси Алексий II на Епархиальном собрании духовенства Москвы, - эвтаназия - это один из видов сознательного самоубийства. В религиозном отношении - это крайняя степень отпадения от Бога. Православная церковь не может квалифицировать пропаганду эвтаназии и самоубийства иначе как скрытый или явный сатанизм"*(498).
"Во что бы мы ни рядили убийство, - говорит настоятель московского храма Серафима Саровского отец Иоанн, - оно все равно остается жутким, запредельным... И здесь не место философским спорам. Для всех, верующих и неверующих, немощь другого человека - это возможность проявить милосердие на деле. А мы вместо того, чтобы до последней минуты быть рядом с больным, пытаемся найти более легкий выход - эвтаназию. Нельзя подводить общество исподтишка к мысли, что немощных проще и гуманнее убивать"*(499).
В связи с этим, как утверждают представители и последователи православной веры, просьбы умирающего больного освободить его от мучений путем умерщвления для православного врача не могут быть предметом этических размышлений как несовместимые с христианской этикой, с ответственностью врача перед Богом за свой долг быть врачевателем, а не убийцей. "Врач-христианин никогда, даже при отсутствии клинических аргументов в пользу благоприятного прогноза, не должен терять надежды на помощь молитвы за болящего, на чудо исцеления, если это соответствует воле Бога... Что касается отношения врача-атеиста к эвтаназии, то это вопрос его совести и правопослушности. Поэтому наш долг искать реальные, медицинские противопоказания к эвтаназии и добиваться закрепления законодательного ее запрета"*(500).
Церковь убеждена: эвтаназия отрицательно влияет не только на духовно-нравственное состояние человека, но и на иные мирские проблемы. Не случайно Церковно-общественный совет по биомедицинской этике*(501) принял в 1999 г. Заявление "О современных тенденциях легализации эвтаназии в России", в котором отметил, что применение эвтаназии неизбежно приведет:
1) к криминализации медицины и к потере социального доверия к институту здравоохранения;
2) к поруганию бесценного дара человеческой жизни;
3) к умалению достоинства врача и извращению смысла его профессионального долга;
4) к снижению темпов развития медицинского знания, в частности темпов разработок методов реанимации, обезболивающих препаратов, средств для лечения неизлечимых заболеваний, и т.п.;
5) к распространению в обществе цинизма, нигилизма и нравственной деградации в целом, что неизбежно при отказе от соблюдения заповеди "Не убий"*(502).
В подтверждение позиции Церкви относительно эвтаназии выступил Архиепископ Афинский и всея Эллады Христодул на научном симпозиуме в городе Фессалоники 17 мая 2002 г. В частности, он заявил: "Мы проповедуем Христа распятого и воскресшего для спасения каждого человека, проповедуем, что жизнь наша в Его руках, что все то, что случается с нами, происходит для нашего спасения, что мы не имеем права исправлять Божьи планы, что эвтаназия, несмотря на то, что говорит о достоинстве, является феноменом упадка общества, феноменом игнорирования человека... Эвтаназия, несмотря на то, что всеми оправдывается как "достойная смерть", на самом деле является содействием самоубийству. Она есть соединение убийства и самоубийства"*(503).
После того как парламент Голландии в начале апреля 2002 г. узаконил эвтаназию, 14 декабря того же года Священный Синод Элладской церкви выступил с заявлением, главные положения которого сводятся к следующему: наша жизнь является высочайшим даром Божиим, начало и конец которой находятся только в Его руках (Иов, 12: 10).
Интересную мысль мы находим у священника Максима Обухова. "Факт легализации эвтаназии раскрывает одну очень важную закономерность. Казалось бы, демократическое устройство государства предполагает соответствие законодательства интересам большинства избирателей. Если большинство населения страны - христиане, то закон не может этого не учитывать. Оказывается, ничего подобного! Сплошь и рядом мы встречаемся с тем, что политические деятели в пропагандистских целях объявляют себя христианами, а на деле голосуют совсем иначе, как безбожники, принимают антихристианские законы"*(504). И с этим утверждением трудно не согласиться.
Вместе с тем отдельные представители церкви, осуждая в принципе идеи эвтаназии, предлагают избирательный подход к ней, что противоречит приведенной позиции Православной церкви. Так, Диакон Андрей Кураев в одном из своих выступлений сказал: "Думается, что с позиций Православной церкви допустима пассивная эвтаназия, когда человек отказывается от действий, направленных на поддержание жизни. Например, лечения. Однако есть и некое пространство для активной эвтаназии. Скажем, человек не может жить без аппарата искусственной почки. И вот он узнает, что в городе произошла автокатастрофа и что для поддержания жизни ребенка также необходим этот аппарат, единственный на всю область. И если он попросит отключить эту почку и передать ее ребенку, то формально это будет выглядеть как активная эвтаназия. Но я думаю, что в такой ситуации ни у кого не будет нравственных претензий ни к врачам, ни к самому человеку. Дело не в поступке, а в его мотивации. Когда человек убегает от собственной болезни, не видит смысла в жизни, то это означает сумрак в его душе. С религиозной точки зрения небезопасно помогать человеку перейти границу вечности в сумеречном состоянии души. Если разрешить эвтаназию, это подтолкнет умирающих к тому, чтобы те просили прекратить их страдания... Что касается просьбы человека об уходе из жизни, я думаю, что позиция церкви отрицательная, но позволю себе предположить такую ситуацию: вот, скажем, западные христиане-богословы все категорически против. Они считают, что это просьба, которая должна быть оставлена без удовлетворения. В России ситуация несколько иная. В силу общей бедности нашей медицины такая просьба может быть уважена. К тому же к самоубийству в церкви есть более сложное отношение. В святцах описана история, когда некие девицы-христианки предпочли покончить с собой, нежели быть оскверненными варварами. Теперь они почитаются как святые. Здесь есть некая неясность. Да, мы знаем заповедь, нужно жить по ней, но бывают разные ситуации. Принципы любви иногда бывают выше заповедей"*(505).
Данное высказывание не является официальным мнением Русской Православной церкви. Фактически уважаемый богослов отец Андрей предлагает допустить эвтаназию лишь как жест самопожертвования во имя спасения других.
В своей более поздней работе А. Кураев занимает более жесткую позицию относительно эвтаназии. В частности, он пишет: "Разрешение эвтаназии - это верный способ окончательной деконструкции родственных связей и чувств. Если родственники неизлечимо больного человека будут знать о допустимости ускоренного исхода, то они будут подталкивать больного именно к такому выбору. И это будет корыстная просьба. Корысть родственников - это их стремление вернуться к нормальному режиму жизни, в центре которого не будет постель больного... Из поколения в поколение эвтаназия будет становиться привычнее. И, в конце концов, начнет стремиться к тому, чтобы отождествиться с пенсионной чертой..."*(506).
На Х Всемирном Русском Народном Соборе, который состоялся в Москве в апреле 2006 г., была принята "Декларация о правах и достоинстве человека". В этом документе, отражающем взгляды современного православия на ключевые проблемы, связанные с правами человека, говорится, что свобода выбора приобретает ценность, когда человек выбирает добро, а не зло. Содержание прав человека не может не быть связано с нравственностью. Поэтому "мы - за право на жизнь и против "права" на смерть, за право на созидание и против "права" на разрушение. Мы признаем права и свободы человека в той мере, в какой они помогают восхождению личности к добру, охраняют ее от внутреннего и внешнего зла...". В Декларации также говорится, что нельзя допускать ситуации, в которых осуществление прав человека было бы направлено на подавление нравственности; опасным признается "изобретение" таких прав, которые узаконивают поведение, осуждаемое традиционной моралью и всеми историческими религиями". Очевидно, что последнее положение направлено против признания права на смерть, которое, согласно православным воззрениям, вовсе не вытекает из права на жизнь. Его реализация, в том числе в виде эвтаназии или самоубийства, коренным образом противоречит основам православной веры и религиозно-нравственного миропонимания.
Католицизм, значительно опередивший православие в исповедовании "общечеловеческих ценностей", тоже считает незаконной любую просьбу в отношении себя самого или третьего лица о вмешательстве, ведущем к умерщвлению человеческого существа, даже если речь идет о неизлечимо больном или находящемся в состоянии агонии человеке*(507).
В 452 г. Арльский Собор (Прованс, Франция) объявил самоубийство актом дьявола (т.е. результатом одержимости), придав этому понятию юридический смысл; Собор в Браге (в 563 г.) запретил служить заупокойную службу по самоубийце и возносить молитвы за спасение его души. В 563 г. на Парижском Соборе были закреплены даже карательные санкции самоубийце, которому не удалось довести до конца свой замысел.
В 1284 г. Нимский Собор формально лишил самоубийц погребения в освященной земле. В 1568 г. Трентский Собор подтвердил взгляд на самоубийство как убийство и принятые ранее положения об обращении с телом самоубийцы. С этого времени значительных изменений в каноническое право Католической церкви не вносилось. С реформацией религиозное осуждение самоубийства в Западной Европе лишь усилилось.
Когда в Нидерландах был принят закон, разрешивший эвтаназию, Ватикан выразил свое порицание, добавив, что Святой престол опечален.
Католическое духовенство соседней Бельгии также весьма встревожилось легализацией эвтаназии. По мнению епископов, принятый закон противоречит одной из основополагающих общественных ценностей - уважению к человеческой жизни. "Смысл закона таков: ценность и достоинство человеческого существа теперь связывается не с фактом его жизни, а с тем, что называют "качеством жизни"*(508). Это, по утверждению иерархов католической церкви, означает "согласие Бельгийского государства с тем, что одни человеческие жизни являются ценнее других"*(509). Даже если закон и не обязывает никого прибегать к эвтаназии, духовенство выражает опасение, что в ряде случаев тяжелобольной может испытывать давление со стороны членов своей семьи или ухаживающего за ним персонала, побуждающих его к эвтаназии. "Совершенно очевидно, что нужно стараться избавить ближнего от страданий, максимально уменьшив эти страдания. Вопрос в том, можно ли добиться этого, убивая людей?"*(510).
Однако в последнее время Католическая церковь смягчила свою позицию относительно эвтаназии. Так, 24 марта 2002 г. Папа Римский Иоанн Павел II заявил, что "жизнь человеческая конечна и все мы смертны, а использование медицинского оборудования для спасения жизни в некоторых случаях может быть бесполезным и неуважительным по отношению к пациенту. Поэтому от нас требуется признать болезнь со здоровым реализмом, который не позволит рождать в страдающих иллюзию всесилия медицины"*(511).
Представители Католической церкви, правда, пояснили, что эти слова Папы не означают автоматической смены доктрины церкви. Официальная газета Ватикана в очередной раз осудила эвтаназию, как "преступление против человеческой жизни"*(512).
Ранее Ватикан последовательно выступал против эвтаназии, считая, что это - самоубийство с посторонней помощью. Кроме того, Католическая церковь резко отрицательно относится к абортам и экспериментам с эмбрионами. "Свободное и добродетельное общество должно отказаться от практики, которая обесценивает человеческую жизнь и нарушает права личности на любой стадии от зачатия до смерти", - заявил Иоанн Павел II в своей речи во время встречи с президентом США год назад.
Мусульманские религиозные нормы также запрещают посягать как на собственную жизнь, так и на жизнь другого человека, даже если он тяжело или неизлечимо болен*(513).
В исламе самоубийство всегда было тяжелейшим яз грехов и решительно запрещалось Кораном. Правоверные мусульмане верят, что кысмет, т.е. судьба, предначертанная Аллахом, будет определять всю их жизнь, и они обязаны терпеливо сносить все удары судьбы как ниспосланные свыше испытания в их жизни. Тем не менее, такие установки далеко не всегда определяли реальное поведение правоверных мусульман, по крайней мере, некоторых, вполне поощрявших героические самоубийства во имя отечества и Аллаха. Однако и сегодня мусульманские страны характеризуются самым низким числом самоубийств на душу населения в мире*(514).
Священность человеческой жизни - основная ценность, установленная Богом задолго до времен Моисея, Иисуса и Мухаммада. "Если кто-либо убьет человека не в отместку за (убийство) другого человека и (не в отместку) за насилие на земле, то это приравнивается к убийству всех людей"*(515). В Коране также говорится: "...не убивайте живых существ, которые запретил убивать Аллах, за исключением тех случаев, когда у вас (на это) есть право" (6:151) и "Не убивайте человека, кроме как по праву, ведь это запретил Аллах" (17:33). Шариат вникает в мельчайшие детали, определяя случаи, в которых убийство человека в военное или мирное время не считается преступлением (как объект уголовного права), с детальными предпосылками и предостережениями минимизировать вероятность такого события. В силу этого мусульманские теологи рассматривают акт помощи умереть кому бы то ни было как форму убийства.
В исламе нет понятия "жить не стоит", и оправдание смерти во избежание страданий не допускается. Пророк Мухаммад учил: "Жил среди людей один человек, у которого была (никак не заживающая и чрезвычайно болезненная) рана. Он испытывал такие мучительные боли, что однажды (не в силах больше терпеть) он взял нож, сделал (глубокий) порез на руке и (вскоре) скончался от потери крови. Всевышний Аллах сказал: "Мой слуга сам опередил Меня. Я запретил ему Рай". В одной из военных кампаний был убит бравый мусульманин, и сподвижники вознесли молитвы за его мужество и храбрость в бою, но, к их большому удивлению, Пророк сказал: "Его участь - в аду". Изумившись, сподвижники узнали, что после серьезного ранения мужчина воткнул рукоятку своего меча в землю и бросился грудью на острие совершив, таким образом, самоубийство*(516).
Исламский кодекс медицинской этики, установленный на Первой международной конференции по исламской медицине*(517), гласит: "Убийство из милосердия, так же как и суицид, найдет поддержку только в атеистическом образе мышления, полагающем, что после нашей земной жизни следует пустота. Требование убить, чтобы уменьшить страдание, отклоняется, так как в мире нет такой боли, которая бы не облегчалась лекарствами или соответствующей нейрохирургией...".
Терпение и выносливость очень высоко ценятся и почитаются в исламе. "Воистину, терпеливым воздается полностью безо всякого счета";*(518) "...будь терпелив в том, что постигнет тебя - именно такова решимость в поступках"*(519).
В учении Пророка Мухаммада говорится: "Когда верующий страдает от боли, даже будь она не сильнее боли от укола или пореза, Бог прощает его грехи, и последствия от его ошибок исчезают, подобно теням от листьев с дерева". Когда методы защиты и борьбы с болью не помогают, на помощь пациенту, который верит, что смирение и перенесение неизбежной боли станет его заслугой в загробной жизни, единственной настоящей и постоянной, должна прийти твердость духа. Человеку, который не верит в загробную жизнь, это может показаться нонсенсом. Но для человека верующего нонсенсом является сама эвтаназия.
Вместе с тем в исламском Кодексе медицинской этики уже просматриваются современные тенденции "голландского толка". Там провозглашается: "Учитывая священность человеческой жизни, все же врачу рекомендуется критически оценить состояние своего пациента. Если он, основываясь на научных знаниях, уверен, что человеку невозможно вернуть жизнь, нет смысла упорно поддерживать организм в растительном состоянии, а также сохранять человека при помощи криозамораживания или других искусственных методов. Обязанность врача - поддерживать процесс жизни, а не умирания". Далее, правда, следует оговорка: "Однако в любом случае доктор не должен предпринимать активных мер для прекращения человеческой жизни"*(520). Остается лишь порадоваться, что этот документ не имеет юридической силы.
Исламский Европейский совет по фетвам и исследованиям (ЕСФИ) постановил, что "активная" и "пассивная" эвтаназия, или, как ее еще называют, "убийство из милосердия", является самоубийством и, следовательно, запрещена в исламе, сообщает "Благовестинфо" со ссылкой на CWN*(521). В заключительный день своей 11-й сессии, которая прошла в Стокгольме, ЕСФИ принял заявление, в котором подчеркивается, что пациенту "запрещено убивать себя". Далее говорится, что другим лицам также запрещено прекращать жизнь человека, даже в том случае, когда "пациент разрешает им совершить это". В первом случае речь идет о "самом настоящем самоубийстве, во втором - об убийстве", - отмечается в документе.
В то же время Исламский совет счел допустимым прекращение искусственного поддержания жизни пациентов после наступления клинической смерти. "Эти аппараты помогают пациентам дышать и обеспечивают их кровообращение, но в том случае, когда эти люди пережили клиническую смерть и лишились всех чувств по причине серьезного повреждения мозга, деятельность таких аппаратов не имеет смысла, поскольку эти машины не только дорого обходятся больницам, но и могут быть очень нужны другим пациентам", - сказано в заявлении ЕСФИ*(522).
Представители иудаизма как еще одной мировой религии также выступают против эвтаназии. Намеренное умерщвление невинного всегда расценивается ими как нравственное зло.
Иудаизм относится к жизни творчески, как к непреходящей ценности. Человек в этом смысле был не соперником Богу, а скорее, равноправным партнером в продолжающейся творческой работе. В этом контексте самоубийство выглядит как помеха, отвержение возможности творческого созидания жизни, которое категорически запрещено Торой. Это определялось уже первыми строками Книги бытия, утверждавшей, что жизнь хороша, ее следует ценить, никогда не отчаиваться, ибо за всем, что бы ни происходило, стоит Бог. Маленький кочевой народ, каким были древние иудеи, неоднократно в своей истории подвергавшийся нападениям неприятелей, не мог позволить себе роскошь лишиться хотя бы одного мужчины, поскольку в чрезвычайных обстоятельствах это грозило исчезновением рода*(523). В священных книгах Торы описаны лишь единичные случаи самоубийства, например, Самсона, принуждавшегося к идолопоклонству филистимлянами; царя Саула и его оруженосца при угрозе пленения врагом; Ахитофеля, предавшего своего повелителя, царя Давида.
Попытка совершить самоубийство считается в иудаизме и преступлением, и большим грехом. Показательно в этом смысле положение о том, что укол, сделанный с намерением прекратить жизнь пациента, относится к числу деяний, запрещенных законом*(524). Медицинские работники в случае выполнения подобной инъекции подлежат уголовной ответственности.
Признавая бесспорную ценность жизни каждого человека, иудаизм считает умышленные деяния по умерщвлению безнадежно больных людей особой формой убийства.
В Торе, в книге Ваикра (19:16), написано буквально следующее: "Не стой над кровью ближнего своего", иными словами, - не будь пассивным свидетелем чужой беды. Понятно, что для любого человека нет большей беды, чем опасность для жизни, поэтому, прежде всего, данный запрет касается того, кто недостаточно ревностно участвует в спасении жизни другого еврея. Само собой разумеется, что по отношению к больному недопустимы какие бы то ни было активные действия, способные приблизить его кончину - запрет Торы "не убей" общеизвестен. В связи с бесспорным принятием иудеями положения о том, что страдания в этом мире как нельзя лучше очищают душу человека, ч. 1 гл. 91 Минхат Шломо гласит: "Есть смысл повлиять на больного с тем, чтобы он согласился на сохранение всех процедур, пусть даже ценой сильных мучений".
Однако представители иудейской религии относят специфику запрета эвтаназии в отношении самого "спасаемого" к пониманию того, что для него является "бедой". Они считают, что зачастую для больного нет худшей беды, чем продолжение подобного существования, и, следовательно, в такой ситуации в определенных случаях раввин может разрешить прекращение медицинских процедур (в том числе и отказ от присоединения такого больного к аппарату искусственного дыхания). По мнению раввина Залмана Нехемии Гольдберга*(525), в подобной ситуации допустимо даже прекращение питания такого больного.
Что касается пациента, состояние которого можно уже расценить как "за порогом смерти", когда тот прекращает автономно дышать и его сердце также не способно более качать кровь (таковы критерии наступления смерти по Торе)*(526) и только силами медицинских приборов эти органы продолжают функционировать (т.е. прибор закачивает воздух в легкие как в баллон, а те уже, в свою очередь, автоматически усваивают кислород и обогащают им кровь и т.д.), то в этом случае даже активное отключение от искусственного дыхания и т.п. не только дозволяется, но и предписывается Торой (и, соответственно, наоборот, подключение к приборам, как правило, совершаемое ради сохранения органов для трансплантации, запрещается)*(527).
В книге респонсов "Циц Элиэзер" медперсоналу предлагается своего рода идур: при поступлении тяжелобольного, раненого и т.п. в покои больницы, изначально любой прибор по поддержанию жизнедеятельности, который присоединяют к пострадавшему, будет подключен к сети через таймер, запрограммированный на непрерывное функционирование в течение, скажем, суток. За это время врачи успеют разобраться в том, каково состояние больного, и, когда таймер прекратит работу жизнеобеспечивающих систем, уже будет понятно - можно ли возобновлять их работу*(528).
Буддизм, как известно, существует в виде двух вариантов: махаяны (или ламаизма), распространенной на Тибете, среди бурятов и монголов, и хинаяны ("малой колесницы"), преобладающей в Китае, Японии и других южноазиатских странах. Его суть состоит в вере в бесконечность перерождений (сансару). Прекратить ее можно только в состоянии Будды, мирянину же это абсолютно недоступно. Никто не может прервать сансару, а только привести к дальнейшему перерождению, но уже ни в коем случае не в облике человека, а, например, животного или голодного демона. Эта перспектива, естественно, не является привлекательной, поэтому истинный буддист категорически отвергает самоубийство.
Таким образом, традиционная мораль основных религий полностью осуждает эвтаназию. Это лишний раз подтверждается Декларацией Конгрегации Вероучения 1980 г., которая заявляет: "Совершенно необходимо объявить со всей решительностью, что ничто и никто не может разрешить убийство невинного человека, будь он эмбрионом или плодом, или ребенком, или взрослым, или пожилым, неизлечимо больным, или умирающим. Кроме того, никто не может требовать совершить такое убийство ни в отношении самого себя, ни в отношении кого-либо другого, находящегося под его ответственностью, не может также согласиться на это ни прямым, ни косвенным образом". В Декларации сказано: "Многие говорят о понятии "права на смерть", которое не означает права убивать или права на самоубийство, но право спокойно умереть со всем человеческим и христианским достоинством"*(529).
Текст Декларации обращается к рациональному и универсальному основанию права на защиту человеческой жизни. Документ не начинает полемики против эвтаназии исключительно с позиций веры, как если бы защита жизни больных и умирающих была делом исключительно христиан. Жизнь является наивысшей ценностью для всех, кто руководствуется здравым смыслом и ищет объективную истину.
С религиозной точки зрения, если бы мы больше вникали во внутренний мир умирающего, вопрос об эвтаназии отпал бы сам собой, ибо нам стало бы ясно, что в последние дни человек переживает хотя очень страшное, но удивительное время. Смысл последних дней жизни, когда человек, по выражению Терезы из Лизье, подобно железнодорожному локомотиву приближается к конечной станции, заключается в огромных духовных изменениях*(530). Происходит серьезная переоценка ценностей, человек уже меньше думает о временном, земном, но больше о вечном, о своей душе и ее дальнейшей судьбе. "Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет"*(531). И весьма понятна в связи с этим мораль Церкви, считающей, что когда у человека остается совсем немного времени на земле, когда силы исчезают с каждым днем, а физические страдания увеличиваются, он на глазах становится другим, парадоксально вырастая из своих слабостей и преодолевая тот потолок, которым он, казалось, уже навсегда был ограничен в своем развитии.
Влияние и организующая роль религиозной морали в формировании законодательств современных культур вряд ли может быть оспорена, пишет И. Силуянова*(532). Спорной оказалась попытка средневековых законодательств объединить "порядок благодатный", который по сути своей, не может не быть добром с "порядком правовым", который, по сути своей не может не быть связан с карой, наказанием, принуждением, ограничением свободы - словом, со злом. Задача права "не в том, чтобы этот лежащий во зле мир превратился в Царство Божие, а в том, чтобы он до времени не превратился в ад"*(533).
Анализ зарубежного законодательства об ответственности за эвтаназию показывает, что наиболее суровая уголовная ответственность за это деяние предусмотрена в странах с сильно развитыми религиозными традициями. Например, в католической Италии эвтаназия ставится в один ряд с геноцидом, физическими и моральными пытками*(534). В Греции православное духовенство активно препятствует даже вынесению этого вопроса на рассмотрение законодателя*(535).
Из этого следует, что религиозные запреты в отношении эвтаназии оказывают большое влияние на развитие соответствующих правовых норм, на формирование позитивной юридической ответственности. Осуждая эвтаназию как деяние, являющееся грехом, нарушением божественной воли, все мировые религии добиваются закрепления ее запрета в законодательстве. Кроме того, они формируют у верующего человека стойкое отрицательное отношение к убийству по мотивам сострадания, определяя воздержание от такого убийства, как важный фактор правомерного поведения, фактор позитивной ответственности. В связи с этим сегодня вопросы, связанные с легализацией эвтаназии, дискутируются, в первую очередь, в тех государствах, где позиции религии серьезно ослабели.
Таким образом, проблемы морально-нравственной и религиозной ответственности за эвтаназию могут рассматриваться в качестве структурных элементов позитивной социальной и юридической ответственности.
Юридическая ответственность, которая является одним из видов социальной ответственности, состоит из негативной и позитивной ответственности. Негативную ответственность можно рассматривать как предусмотренную санкцией правовой нормы реакцию государства на совершенное правонарушение либо как обязанность субъекта правонарушения претерпевать определенные лишения материального, ли