Морально-нравственные основы ответственности за эвтаназию

В современной науке выделяется ряд концепций и подходов, наполняющих структуру научного поиска ценностными этическими ориентирами. В первую очередь это связано с анализом объектов, имеющих комплексный, системный характер и включающих человека в качестве неотъемлемого компонента. Рассмотрение таких объектов требует особых методов исследования, имеющих общенаучный, универсальный характер, связанных с междисциплинарным синтезом. Одним из таких объектов и являются общественные отношения, возникающие по поводу эвтаназии. В связи с этим совершенствование правового регулирования проблем, связанных с эвтаназией, должно осуществляться на основе принципов современной правовой науки с учетом достижений биомедицинской этики. Только в рамках сложного диалектического взаимодействия права и морали могут быть найдены пути решения проблемы эвтаназии. Как справедливо отмечает Г.В. Мальцев, "каждый шаг по пути повышения моральности права, укрепления его нравственного фундамента способен приблизить человечество к совершенно новому ценностному юридическому мировоззрению, способствующему духовному возрождению общества"*(421).

Как уже отмечалось, проблемы позитивной ответственности по отношению к эвтаназии не могут рассматриваться в отрыве от соответствующих норм морали, которые направлены на формирование у индивидов определенных ориентиров по формированию правомерного поведения. При этом необходимо учитывать, что под влиянием изменяющихся социальных условий и развивающейся науки и практики нормы морали получают тенденцию к существенному изменению.

Последняя треть ушедшего века ознаменована огромными достижениями в области биомедицинских наук. Ранее человечеству не приходилось всерьез задумываться над проблемами клонирования, суррогатного материнства, трансплантации органов, искусственного поддержания и продления жизни и т.п. Можно с уверенностью сказать, что в этой сфере произошла настоящая научная революция. В целом такие достижения носят позитивный характер, хотя всех возможных последствий современных научных открытий предвидеть и осознать в полной мере пока невозможно.

Некоторые современные ученые, например, Ж. Доссе в работе "Научное знание и человеческое достоинство", предостерегают человечество: "Люди должны опасаться не научных достижений, а тоталитарных режимов, которые с помощью законодательства могут использовать успехи науки против человеческого достоинства"*(422).

В ходе своего развития не тоталитаризм, а сама наука медицина, в частности реаниматология, породила морально-правовых проблем не меньше, а, пожалуй, больше, чем чисто медицинских. Достижения современной медицины, выходя на уровень управления человеческой жизнью, порой вступают в противоречие с традиционными нравственно-мировоззренческими принципами. Общество не всегда готово к порождаемым прогрессом новым морально-нравственным дилеммам. В их числе - проблема эвтаназии, имеющая не только юридическую, но и ярко выраженную нравственную окраску.

Как свидетельствует опыт мирового развития, вопросы взаимодействия права и морали заметно актуализируются в переломные периоды истории общества и государства, что наблюдается и в современной России: переход к рыночной экономике и демократии сопровождается серьезными изменениями наших представлений о таких вечных ценностях цивилизации, как свобода, равенство, справедливость, добро и зло.

Возрождаемая в условиях реформирования современной российской государственности русская правоведческая традиция изначально возникла как форма поиска религиозных и нравственных оснований права. О том, что справедливость, свобода, нравственность являются разумным и постоянным началом права, писали Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, П.И. Новгородцев, Л.И. Петражицкий, В.С. Соловьев, Б.Н. Чичерин и другие выдающиеся представители отечественной правовой мысли. Такой подход позволяет, с одной стороны, установить "родство" морали и права как элементов общекультурной нормативной системы, неизбежно взаимодействующих и дополняющих друг друга, органично включенных в социальный контекст, а с другой - показать их автономность, самостоятельность, проанализировать этическую ценность самого права*(423).

Как уже отмечалось в предыдущем параграфе, в системе социального регулирования, наряду с правом, важная роль принадлежит морали. Мораль - самая древняя форма социального регулирования, берущая свое начало еще в доклассовом обществе. Она представляет собой систему исторически определенных взглядов, норм, принципов, оценок, убеждений, выражающихся в поступках людей и регулирующих их отношения друг к другу, к обществу, к определенному классу, государству и поддерживаемых личным убеждением, традицией, воспитанием, силой общественного мнения всего общества, определенного класса или социальной группы*(424).

Критериями таких норм, оценок, убеждений выступают категории добра и зла, честности, благородства, долга, порядочности, совести, справедливости. С таких позиций дается моральная интерпретация и оценка всех общественных отношений, поступков и действий людей.

Многие и, как правило, самые важные моральные нормы выражаются в виде запретов. Наиболее известный пример - это большинство заповедей (таких, как "не убий"), возвещенных Богом пророку Моисею (Библия, Исход, 20, 2-20, 17). Существуют и иные типы моральных норм - норм, которые не запрещают, а предписывают те или иные действия из числа дозволенных. Таковы многие из моральных поучений Христа, в том числе содержащиеся в Нагорной проповеди (Евангелие от Матфея, 5-7). Наиболее жесткие из них требуют определенного способа поведения, отступление от которого истолковывается как нарушение долга.

Таким образом, лицо, совершившее преступление, несет, кроме правовой, моральную, нравственную ответственность; это ответ, который человек дает перед моралью, т.е. перед своей и общественной, общественным мнением. Моральная ответственность за преступление имеет место в силу того, что многие преступления нарушают не только правовые, но и моральные предписания. Как отмечает В.М. Ткачевский, "совершение преступлений предполагает не только уголовную ответственность виновных лиц, но и их моральное осуждение обществом"*(425). Своего рода "моральными санкциями" за нарушение норм нравственности являются: 1) чувство стыда, угрызения совести виновного в аморальном поступке; 2) общественное осуждение аморального поведения в виде отрицательно сложившегося мнения о лице и его действиях, либо общественного бойкота; 3) применение к виновному мер общественного воздействия со стороны общественной организации, товарищеского суда. Следует также иметь в виду, что согласно абсолютно верному замечанию И.В. Мальцева "реализация социальной ответственности может иногда осуществляться и без непосредственного участия общества в форме нравственных страданий личности"*(426).

Гуманное содержание морали в концентрированном виде сформулировано в известном еще с древних времен "золотом правиле": поступай в отношении других так, как ты хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе. Общее правовое предписание современного гражданского общества о том, что осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц (ст. 17 Конституции РФ), по мнению А.Н. Головистиковой и Ю.А. Дмитриева, гармонично дополняет и развивает это правило*(427).

Моральные нормы возникают из потребности в преодолении противоречий между интересами индивида и общества. "Право как регулятор человеческого поведения "вырастает" из норм нравственности как бы для компенсации недостаточности морали, которая обнаруживается в возникновении частной собственности и политической власти"*(428).

Уникальность моральных норм в том, что они способны проникать в самые разные области общественных отношений, в том числе политические, экономические, правовые. Это связано с тем, что "моральные нормы ориентированы на категории добра, чести, совести, долга, достоинства, личной ответственности и т.д."*(429). Показательны в этом плане имеющие непосредственное отношение к предмету настоящего исследования ст. 124, 125 УК РФ, предусматривающие ответственность за неоказание помощи больному и оставление в опасности.

В ст. 124 УК РФ закреплено положение о том, что неоказание помощи больному без уважительных причин лицом, обязанным ее оказывать в соответствии с законом или со специальным правилом (врач, фельдшер, медицинская сестра), если это повлекло по неосторожности причинение средней тяжести вреда здоровью больного или смерть, либо причинение тяжкого вреда его здоровью, влечет наступление уголовной ответственности.

Статья 125 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни и здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению по малолетству, старости, болезни или вследствие своей беспомощности, в случаях, если виновный имел возможность оказать помощь этому лицу и был обязан иметь о нем заботу либо сам поставил его в опасное для жизни или здоровья состояние. Лицами, обязанными оказывать такую помощь, могут быть, в частности: по закону - родители несовершеннолетних детей, в силу договора - сиделка, приглашенная для ухода за тяжело больным и т.п.

В качестве еще одного примера можно привести ст. 270 УК РФ, содержащую норму о неоказании капитаном судна помощи людям, терпящим бедствие на море или ином водном пути. Речь идет о любом судне, капитан которого или лицо, исполняющее его обязанности, имел возможность оказать помощь гибнущим людям без серьезной опасности для своего судна, его экипажа и пассажиров, но не сделал этого.

Таким образом, право и мораль, как составные части духовной культуры общества, действуют в едином "поле" социальных связей. Отсюда - их общность и взаимодействие.

"Тесная связь правовых и моральных норм наиболее убедительно проявляется в том, что мораль выступает в качестве ценностного критерия права. Оценка правовых систем в категориях морали - один из важнейших аксиологических критериев права. Нравственные нормы подключены ко всем этапам формирования и социального действия права, и оценка правовых норм в моральных категориях, "нравственное измерение права" - важный фактор совершенствования правовых систем"*(430).

Право и мораль, выполняя свои функции и пользуясь собственной методологией, призваны служить единой цели - упорядочивать поведение людей, исключая хаос и произвол. Поэтому, ограничивая в необходимых случаях права и свободы, государство во все времена должно заботиться о защите нравственности. В противном случае ограничения могут оказаться несправедливыми и неоправданными.

С развитием и усложнением общественных процессов проблемы взаимодействия права и морали приобретают все большую значимость. Современное российское общество по своей структуре стало несравненно более сложным. В нем уже не существует какой-то единой, полностью всеми разделяемой системы нравственных ценностей. Плюрализм моральных ориентиров обусловливает и плюрализм правопонимания. В свою очередь, неодинаковое правопонимание приводит к различному осмыслению взаимодействия права и морали.

"Право и мораль как социальные регуляторы неизменно имеют дело с проблемами свободной воли индивида и его ответственности за свои действия. Право и мораль как важнейшие элементы ценностной ориентации человека не могли бы ни возникнуть, ни существовать, если бы человек не был наделен свободной волей. Они обращены к разуму и воле человека, помогая ему адаптироваться к сложному и изменчивому миру общественных отношений. Право и мораль всегда обращены к свободной воле индивида. Вместе с тем они выступают как "мерила" этой свободы, определяя границы свободного поведения личности"*(431).

Право определяет границы внешних действий человека, не затрагивая их сути. Мораль же не только определяет свободу внешних действий, но и влияет на его мотивы.

Все иные связи и действия индивидов, которые никоим образом не затрагивают интересы других людей, нравственно безразличны или, точнее говоря, нейтральны. Это касается также и внутреннего мира человека и отношения его к самому себе.

Прав был Г.Ф. Шершеневич, когда, ведя полемику с авторами, придерживающимися мнения, что человек "извлекает" нормы своего поведения из самого себя, дает оценку своим действиям только "в себе, в глубине своего сердца"*(432), критически воспринимал утверждения о том, что "человек, взятый отдельно, изолированно, вне его отношений к другим людям, может руководствоваться нравственными правилами"*(433).

Мнение самого Г.Ф. Шершеневича сводилось к тому, что "нравственность представляет не требования человека к самому себе, а требования общества к человеку". Развивая данный тезис, ученый писал, что "это не человек определяет, как он должен относиться к другим, а общество определяет, как один человек должен относиться к другому человеку. Это не человек оценивает поведение как хорошее или дурное, а общество. Оно может признать поступок нравственно хорошим, хотя он не хорош для индивида, и оно может считать поступок дурным с нравственной стороны, хотя он хорош с индивидуальной точки зрения"*(434).

Одно из существенных различий между моралью и правом часто усматривается в том, что правовые нормы предполагают более строгую ответственность за их нарушение, тогда как моральные требования можно преступать относительно безнаказанно. С этим, однако, нельзя согласиться, ибо основное различие между моралью и правом заключается не в степени гибкости санкций, а в принципиально отличном механизме их действия. Кроме того, иной раз нарушение закона и даже вызванные им санкции могут переживаться легче, когда сам нарушитель оправдывает его для себя какими-либо высшими моральными соображениями. Это, между прочим, говорит и о том, что мораль и право не всегда только дополняют друг друга - порой бывают ситуации, когда их требования друг другу явно противоречат.

Механизм действия моральных норм не исчерпывается санкциями, налагаемыми извне. Этот внешний контроль является, по сути дела, продолжением внутреннего контроля личности. Порой моральные нормы трансформируются в личностные убеждения и становятся ценностными ориентирами и установками, определяющими ее характер. Действовать вразрез с ними человеку бывает крайне сложно, а то и вовсе невозможно. Этот внутренний контроль за собственными поступками, с точки зрения его соответствия нормам морали, принято называть совестью.

Обеспечение действия норм права не предполагает такого механизма, хотя соблюдение законов может диктоваться страхом перед наказанием, а может быть, и внутренним убеждением индивида. Но в последнем случае оно выступает именно как ее моральное качество: человека нельзя привлечь к юридической ответственности только за то, что он не является законопослушным, пока он не совершил никакого противоправного деяния, хотя и можно осуждать за это, но как раз с морально-нравственной точки зрения.

Мораль, в отличие от права, категория более динамичная, тонко реагирующая на происходящие в обществе изменения. Право более консервативно в силу своей формальной природы, необходимости оформлять свои требования в официальных правотворческих актах. Но возможно себе представить и случаи, когда законодательство в силу своего прогрессивного потенциала опережает моральные установления. Неудивительно, что право и мораль порой по-разному оценивают одни и те же факты реальной действительности.

С точки зрения уголовного закона, эвтаназия практически ничем не отличается от обыкновенного убийства. С моральной точки зрения все гораздо сложнее.

Моральный аспект эвтаназии издавна вызывает нравственно-правовые коллизии и горячие споры в среде юристов, философов, богословов, медиков. Возникают непростые вопросы. Нравственно ли прерывать жизнь даже смертельно больного и страдающего человека? Кто наделен правом принятия такого решения? Не противоречит ли идея эвтаназии самой сути медицинской профессии и врачебной этики, призванной прилагать все усилия для сохранения жизни человека? Однозначного ответа ни на один из них так и не найдено. Между тем, лишь пройдя основные этапы нравственно-правового дискуса, сформулировав необходимые заключения гуманистического характера, гражданское общество и государство вправе перейти к переводу возникших решений в юридическую плоскость.

Некоторые заболевания, не приводя длительное время к летальному исходу, причиняют больному тяжелые физические и душевные страдания. Не в силах излечить недуг, медицина издавна задумывалась над тем, как облегчить такие страдания. Зачастую, когда смертельный исход предрешен, даже врачи задаются вопросом: зачем продлевать муки пациента, искусственно поддерживая жизнь, не гуманнее ли облегчить его участь, ускорив неизбежное.

Отказ в исполнении последней просьбы ближнего (неизлечимо больного, тяжело страдающего человека), - пишет А.Н. Красиков, - "нельзя расценивать в качестве гуманного поступка. У.Л. Вилуцкого есть работа, носящая название "Собаке - последний удар из милосердия, а человеку - нет?". Думается, закон, запрещающий исполнение последней воли человека, желающего умереть, не является гуманным"*(435).

В последние десятилетия в западной цивилизации радикально изменилась моральная оценка эвтаназии от зафиксированного в клятве Гиппократа: "Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла"*(436) до обсуждения технических и юридических деталей этой процедуры.

Сегодняшняя ситуация в медицине категорически отличается от той, что была еще 20-30 лет назад, а тем более от тысячелетней давности, когда была написана клятва Гиппократа. Основным отличием медицины сегодняшнего дня от прежних моделей организации здравоохранения является расширение прав больного и переход к сотрудничеству врача и пациента вместо бытовавшей в течение многих лет патерналистской традиции. Это выражение обозначает то, что прежде больной был практически лишен права голоса при обсуждении состояния своего здоровья и тех способов, которые использовались для его лечения, как некомпетентная инстанция. Не-патерналистская концепция отношения "врач-больной" означает уважение моральной автономии личности, признание его этической компетентности в сотрудничестве с медиками*(437).

Основные из проповедуемых ныне принципов, которыми должны руководствоваться врачи, решая этическую проблему эвтаназии, являются принцип уважения автономии личности пациента и принцип "не навреди". Первый принцип предполагает добровольное, осознанное решение пациента прекратить жизнь. Второй принцип обусловливает минимизацию вреда для пациента. Нужно решить вопрос, что же будет наименьшим вредом для пациента: продолжение жизни, полной страданий, или эвтаназия.

Новейшие исследования, проведенные Университетом Campus Biomedical в конце 2005 г., показывают, что никто из тех, кто просит об эвтаназии, не делает этого только из желания умереть*(438). Существуют три причины, которые вместе с тем являются и косвенной характеристикой состояния современного общества: физическая боль, отчаяние и страх стать тяжким бременем для своих родных и близких. Перечисленные факторы создают благоприятную почву для принятия решения в пользу эвтаназии.

Психология отказа от жизни есть, прежде всего, психология безнадежности. Когда теплится хоть маленькая толика надежды, можно перенести самые страшные испытания и мучения, потеря же надежды лишает человека желания жить. Невыносимое чувство страха, которое страшнее смерти, отнимает радость жизни. Вот почему в иные минуты так бывает важна помощь человеку, может спасти сказанное слово или даже взгляд.

В современном российском обществе идет процесс углубления нравственно-этических начал отечественного права, сближения права и морали, преодоления возникающих между ними противоречий*(439). Право, безусловно, должно соответствовать нравственным нормам, выражать глубинную идею о том, что государство призвано служить интересам общества и, в конечном итоге, личности. Вместе с тем сегодня все отчетливее проявляется и осознается значение в структуре нравственности таких человеческих чувств, как любовь, вина, жалость, милосердие, сострадание. Отказ от избыточного увлечения идеологическим анализом нравственности делает понятным, что именно эти чувства составляют подлинную сущность нравственности. Великий русский философ Владимир Соловьев еще сто лет назад в своей работе "Оправдание добра" прямо указывал, что стыд, жалость, сострадание, милосердие составляют фундамент человеческой нравственности*(440). Наличие именно этих чувств гарантирует нравственное поведение человека по отношению к другим людям.

Случаи эвтаназии, ставшие достоянием гласности, всегда получают ту или иную морально-нравственную оценку, которая может повлиять и на их квалификацию с точки зрения права. В 1907 г. в Москве вышла книга немецкого врача Ганса Рау "Извращения в любви", в которой автор рассказывал, как мэр французского города Дампьера убил свою жену, страдавшую неизлечимой формой рака. При этом он внял мольбам несчастной, просившей положить конец ее страданиям. Суд присяжных оправдал "убийцу".

20 января 1936 г. помогли уйти в мир иной английскому королю Георгу V, у которого случилось кровоизлияние в мозг. С разрешения жены короля и его сына Эдварда VIII лорд Доусон ввел больному двойную дозу морфия.

Нечто подобное произошло и в 1982 г., когда автомобиль с Грейс Келли, актрисой, принцессой Монако, супругой принца Ренье, упал с 12-метровой высоты на скалу. Пострадавшая была доставлена в госпиталь, где компьютерный томограф установил повреждение мозга, несовместимое с жизнью. Принц, узнав о роковом диагнозе супруги, попросил отключить аппаратуру жизнеобеспечения.

Полярность моральных суждений по поводу эвтаназии наглядно иллюстрируется на одном примере, освещенном в газете "Комсомольская правда" в статье под названием "Материнская любовь. Спартанский вариант"*(441). Корреспондент О. Дмитриева сообщала, что 42-летняя жительница Будапешта Георгия Б. 30 сентября 1993 г. утопила в ванной своей квартиры 11-летнюю безнадежно больную дочь Андреу. О. Дмитриева привела крайне противоречивые оценки, данные этому событию общественностью и представителями закона. Защита детоубийцы, обращая внимание на неизлечимую болезнь и мучения 11-летней девочки, называет поступок матери милосердным. Обвинение, ссылаясь на письмо Андреу с просьбой о смерти, все же трактует убийство как преднамеренное и предлагает суду учесть это отягчающее обстоятельство. Чиновник Министерства социального обеспечения Венгрии Шандор Балогх убежден, что мать заслужила не уголовное наказание, а награду: "Никому не пожелал бы попасть в подобную ситуацию, - сказал Балогх. - А ее действия понимаю прекрасно". Евангелический священник сказал по этому поводу: "Тот, кто взял на себя грех освобождения от мучений, подобен Спасителю. В этом и заключается великий парадокс, когда самый страшный грех становится символом милосердия. В моих глазах эта женщина святая". При этом священник просил не называть его имени, поскольку, "хоть все мы в руках Божьих, я еще немного и в руках епископа..."*(442).

Сохранение или продление жизни пациента является первостепенной задачей каждого медицинского работника. При этом эвтаназия находится вне пределов врачебного долга по уходу за больным. Однако возникает логичный вопрос, связанный со степенью тождественности моральных установок у разных лиц в рамках одной профессии. На этот вопрос дает ответ Ф. Энгельс, который в своей работе "Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии"*(443) утверждает, что "каждый класс и даже каждая профессия имеют свою собственную мораль, которую они при том же нарушают всякий раз, когда могут сделать это безнаказанно". Мораль - более подвижная категория, чем закон, с которым она иногда входит в противоречие. Когда количество противоречий превышает какую-то критическую массу, происходит изменение закона, подготовленное моралью.

Медицина при всей ее гуманности - это очень жесткая, а часто и жестокая сфера человеческой деятельности. Реаниматологу приходится отключать аппарат искусственной вентиляции легких у бесперспективного, по его мнению, больного, для того, чтобы освободить этот аппарат для поступившего более перспективного больного, нуждающегося в неотложной терапии. Хирургам приходится отказывать в операции пациентам из-за отсутствия необходимых донорских органов. Одной из основ военно-полевой медицины, или медицины катастроф, является сортировка раненых и больных. В ее основе - субъективное решение врача о том, кого лечить, а кого - нет*(444). При этом часто отсутствует какой-либо текущий или последующий контроль за поступками врача, руководствующегося своими опытом и совестью.

В своей повседневной работе врачам приходится сталкиваться с серьезными моральными трудностями. Практически каждый день необходимо делать выбор между возможными вариантами действий, и далеко не всегда этот выбор столь очевиден, как может показаться на первый взгляд. Как говорил Артур Шопенгауэр, "проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно"*(445).

Нравственные нагрузки особенно сильны в ситуации, в какой оказались наши врачи сегодня, когда старые нормы и правила уже не действуют, а новые фактически еще не созданы. Возникает множество вопросов как перед отдельным врачом, так и перед медицинским сообществом. Необходимо ответить, что приемлемо, например, при проведении исследований, а что нет, от каких действий врач может отказаться, а от каких не может ни при каких условиях. Как в случае выбора лечения конкретного больного врач опирается на весь предшествующий опыт врачевания, точно так же он должен решать этические вопросы у постели больного, зная обо всем, что делали в похожих ситуациях до него. Наиболее остро данная проблема проявляется у постели смертельно больного человека, когда возникает вопрос о правомочности эвтаназии.

Трудно не согласиться с мнением Главного Государственного санитарного врача Российской Федерации, академика РАМН Г. Онищенко: "Можно построить новые больницы, оснастить их самой современной техникой, результат окажется невысок: если убита вера во врача, убит дух истинного врачевания, то медицина превратится в торговую лавку - не более того"*(446).

Этический стереотип, что задача врача - сохранять жизнь, а не убивать, не претерпевает никаких изменений на протяжении тысячелетий. А между тем сегодня все чаще среди медиков звучат и слова, созвучные тем, что высказал заведующий кафедрой фармакологии ММА им. И.И. Сеченова проф. А. Кудрина: "Лишение больного жизни с целью помочь прекратить мучения вполне обоснованно и даже необходимо, если: заболевание делает больного недееспособным и причиняет страдания ему и окружающим; консилиум врачей выносит заключение, что данное заболевание смертельно, вылечить его невозможно; в письменном заявлении главному врачу сам больной просит применить эвтаназию; близкие и родственники согласны с его решением"*(447).

По нашему мнению, этическое кредо любого врача должно удовлетворять следующим требованиям: 1) медицинские действия могут быть направлены только на благо больного и не должны причинять ему предвидимый заранее вред; 2) эти действия по возможности не должны сопровождаться страданиями больного; 3) они не должны идти в ущерб другим больным; 4) врачебные действия должны быть обоснованы медицинской наукой или, по крайней мере, логически из нее вытекать; 5) всякие действия врача должны укреплять в больном надежду на исцеление.

Многие авторы, исследующие проблему гуманизма в медицине, сходятся на том, что "эвтаназия остается иногда единственным выходом из мучительного состояния и выступает милосердием в его высшем проявлении"*(448). На возражения, подобные тому, что эвтаназия - это клятвопреступление, убийство, они отвечают: "Вы видели когда-нибудь страшные мучения и боли, которые приходится терпеть множеству больных раком, инсультникам, парализованным? Вы видели когда-нибудь муки родителей, вынужденных не месяцами, годами, а десятилетиями ухаживать за детьми, у которых атрофировалась центральная нервная система, за детьми-дебилами? Вы видели, вы чувствовали боль матерей, у которых родился ребенок-урод, причем урод с неизлечимой патологией? Если да, вы поймете меня"*(449).

Процитированный выше автор приводит пример, описанный Андри Мальро в "Судьбе человека", со случаем захвата группы солдат-революционеров армией Чан-Кайши: "Не было никакого судебного процесса. Одного за другим плененных отводили к паровозу, находившемуся поблизости, там была горящая топка, и их казнили, бросая туда головой вперед. У одного из пленных было несколько таблеток цианина. Он дал все таблетки, кроме одной, своим друзьям, которые взяли их и использовали яд с благодарностью. Одну таблетку держал для себя, однако затем увидел, как молодой парень, из числа тех, кто должен был быть убит, трясется в ужасе. Он дал свою последнюю таблетку этому юноше, делая выбор для себя быть сожженным заживо в топке". Описанный поступок не может быть оценен как безнравственный.

Дискуссии, развернувшиеся в последнее время вокруг проблемы эвтаназии, вызвали к жизни немало различных мнений и теорий. На сложные вопросы о "праве" на смерть юристами даются порой диаметрально противоположные ответы.

"Безнравственно и негуманно, - пишет С. Тасаков, - заставлять жить человека, который, умирая в мучениях, молит о смерти. И если жизнь уже не является благом, милосердие выскажется за ее прекращение"*(450).

"Отрицая эвтаназию как акт, противный этическим принципам общества, - отмечает Н.В. Кальченко*(451), - государство, обличая свое преследование в одежды гуманизма, тем самым иллюстрирует бердяевский тезис о том, что "всякая этика закона должна признать, что отвлеченное добро выше конкретного, индивидуального человека, хотя бы под отвлеченным добром разумелся принцип личности или принцип счастья"*(452).

Как ни парадоксально, сегодня люди страдают от онкологических заболеваний много больше и много страшнее, чем в прошлом. Связано это с тем, что за последние десятилетия в борьбе с раком достигнут несомненный прогресс. Прогресс, который привел к тому, что теперь человек не погибает, как это было раньше, на ранних стадиях заболевания, дотягивает до того момента в развитии болезни, который еще каких-то 30-40 лет назад был недостижим в принципе. В тот страшный момент, когда метастазы поражают весь его организм, человек сталкивается с чудовищными болями. Раньше до этой стадии развития болезни доживали единицы, теперь это стало уделом большинства больных раком. Чем же может помочь переживающему физические страдания врач? "Мы ничем, кроме наркотиков, не можем облегчить страдания больного, - говорит онколог Владимир Денисов. - В таких условиях запрещение эвтаназии - это проявление нездорового гуманизма"*(453).

Отдельные сторонники эвтаназии проводят весьма экстравагантную параллель между изнасилованием и любовью. "Если лекарства даны по просьбе больного, если между больным и врачом существует согласие и договоренность, то убийство так же отличается от такого поступка, как изнасилование от добровольного вступления в любовную связь"*(454).

Наряду с приведенными выше высказываниями и мнениями, направленными на защиту эвтаназии с точки зрения ее нравственной составляющей, можно отметить и наличие противоположных оценок. Медики - противники эвтаназии, основываясь на врачебной практике, наглядно показывают несостоятельность и вредность для общества идей эвтаназии:

"Во-первых, медицине известны факты "самопроизвольного излечения" от, например, рака. И хотя такие случаи довольно редки, исключить их в каждой конкретно-индивидуальной ситуации нельзя. Во-вторых, практика военных врачей свидетельствует о способности человека приспособиться к жизни, несмотря на инвалидность (например, ампутация ног, рук). Адаптация к жизни и новое качество жизни, как правило, приводили большинство инвалидов к негативной оценке своих прежних просьб (к медицинским работникам) об ускорении их смерти. В-третьих, принятие смерти как "вида" медицинского лечения (лечения боли, страдания) может оказаться мощным препятствием на пути развития самого медицинского знания, которое постоянно стимулируется "борьбой со смертью"*(455).

"Если добровольная эвтаназия станет законом, - предупреждают C. Scorer u G. Cross, - то врач во время одного визита будет нести смерть, а во время другого бороться за жизнь"*(456).

Продолжив эти рассуждения, хотелось бы дополнить - да, и не верится, что найдется много желающих выступить в роли эвтаназиологов.

Еще за 400 лет до нашей эры в "Утопии" Томаса Мора содержалось следующее важное замечание: "Особое значение жители Утопии придают устройству и обеспечению больниц всем необходимым для умерщвления неизлечимо больных. Они предоставляют работу мясников не гражданам, а рабам, так как боятся, что привычка к такому ремеслу может притупить чувство милосердия, самое человечное из наших чувств"*(457).

Возникает определенная аналогия с профессией палача: огромное множество людей признает смертную казнь неизбежным злом, но приводить ее в исполнение никто не желает.

Для большинства врачей, принявших однажды клятву "не вредить", бороться за жизнь больного, эвтаназия является клятвопреступлением, сделкой с совестью. А. Молль считает главным критерием нравственных устоев практику жизни и собственную совесть врача: "Всякий поступок, свой или чужой - вызывает в нашей душе чувство одобрения или неодобрения, независимо от тех выгод, которых мы от него ожидаем"*(458). Общая идея А. Молля заключается в том, что жалость и совесть врача должны двигать его поступками.

Переводчик книги А. Молля доктор Л.И. Левенсон снабдил это место таким примечанием: "...обязанность накормить голодного не может ex professo лежать, например, на булочниках". Наверное, в отношении булочников он прав, им неведом, скажем, "долг булочника", а вот "врачебный долг", по нашему мнению, обязывает ко многому.

В связи с дискуссиями в медицинских учреждениях по вопросам эвтаназии следует привести высказывание академика Российской академии медицинских наук Ф.И. Комарова. По его мнению, "рассуждения на эту тему при нынешней ситуации звучат кощунственно... Как же можно до конца не бороться за продление жизни человека? Способствовать смерти - эта позиция противоречит элементарной морали. Когда в тяжелой психологической депрессии больной говорит, что хочет умереть, то он невольно обманывает себя"*(459).

Этой же позиции придерживается и автор. В подтверждение сказанного достаточно сослаться на случаи возвращения к полноценной жизни людей, которые, казалось бы, обречены на смерть. Приведем примеры из сообщений в средствах массовой информации.

"Немецкая женщина вышла из комы спустя семь лет. Когда Кристиан Китель была еще школьницей, у нее была обнаружена эмболия (закупорка) сосудов легких. Несмотря на проведенную экстренную операцию, девушка впала в кому. По словам матери Кристиан Адельхайд Китель, певец Брайан Адамс был главным кумиром девушки до того момента, как она впала в кому. "Как только я услышала о концерте Брайана в Регенсбурге, я тотчас же поняла, что мне нужно ее туда привезти. Я решила, что Кристиан должна его услышать", - сообщила Адельх