Сага о людях из Лососьей долины 5 страница

XXXIX

Жил человек по имени Торд, по прозвищу Вольноотпущенников Сын. Его отца звали
Сигтрюгг, он был вольноотпущенником Асгерд и утонул в Лесной Реке. Поэтому Торд
с тех пор жил у Ньяля. Он был большой и сильный человек. Он воспитал всех
сыновей Ньяля. Ему полюбилась Гудфинна, дочь Торольва, родственница Ньяля. Она
вела у Ньяля хозяйство и теперь ждала ребенка(5).
Бергтора повела с Тордом Вольноотпущенниковым Сыном разговор:
— Поезжай и убей Брюньольва.
— Убийство — это не по мне, — сказал он, — но если ты хочешь, я это сделаю.
— Я хочу этого, — сказала она.
Он сел на лошадь и поехал в Конец Склона. Там он велел вызвать Халльгерд и
спросил ее, где Брюньольв.
— А что тебе от него нужно? — спросила она.
— Я хочу, чтобы он сказал мне, где спрятал тело Атли. Мне сказали, что он плохо
завалил его.
Она указала ему, куда идти, и сказала, что он внизу, на Поле Между Реками.
— Смотри же, — сказал Торд, — чтобы с ним не случилось того же, что и Атли.
— Убийство — это не по тебе, — сказала она. — Ничего не случится, если вы
встретитесь.
— Я никогда не видел человеческой крови и не знаю, что со мной будет, когда я ее
увижу, — сказал он и побежал от двора вниз, к Полю Между Реками.
Раннвейг, мать Гуннара, слышала их разговор.
— Ты обозвала его трусом, Халльгерд, — сказала она, — но, по-моему, он смелый
человек, и твоему родичу придется узнать это.
Брюньольв и Торд встретились на дороге. Торд сказал:
— Защищайся, Брюньольв! Не хочу я подло поступать с тобой.
Брюньольв поскакал на Торда и хотел ударить его секирой. Но Торд перерубил
Брюньольву рукоять секиры у самых рук и снова ударил его секирой. Удар пришелся
в грудь, и секира вошла в тело. Брюньольв упал с лошади и тут же испустил дух.
Торд встретил пастуха Халльгерд и объявил ему, что убил Брюньольва. Он
рассказал, где лежит убитый, и попросил сказать Халльгерд об убийстве. После
этого он поехал на Бергторов Пригорок и рассказал Бергторе и другим людям об
убийстве.
— Славное дело, — сказала она.
Пастух рассказал Халльгерд об убийстве. Она пришла в ярость и сказала, что так
этого не оставит.

XL

И вот эта весть дошла до тинга. Ньяль велел, чтобы ему рассказали ее три раза, и
затем сказал:
— Не думал я, что столько людей станут убийцами.
Скарпхедии сказал:
— Все равно недолго оставалось жить человеку, которого убил наш воспитатель,
никогда не видавший человеческой крови! Многие, зная наш нрав, наверно, сочтут,
что это скорее следовало сделать нам, братьям.
— Тебе недолго придется ждать, — сказал Ньяль, — дойдет очередь и до тебя. Нужда
заставит.
Затем они разыскали Гуннара и рассказали ему об убийстве. Гуннар сказал:
— Потеря невелика. Однако же это был свободный человек.
Ньяль сразу же предложил ему виру. Гуннар согласился, и сам должен был назначить
ее. Он назначил сотню серебра. Ньяль тут же заплатил деньги, и на том они
помирились.

XLI

Жил человек по имени Сигмунд. Его отцом был Ламби, сын Сигхвата Рыжего. Он много
путешествовал, был человеком обходительным и красивым, рослым и сильным и очень
честолюбивым. Он был хорошим скальдом и человеком, сведущим во многих других
искусствах. При этом он был надменен, насмешлив и заносчив. Он поселился на
востоке, на Роговом Фьорде. У него был товарищ по имени Скьёльд, швед родом и
очень неуживчивый человек.
Сигмунд и Скьёльд сели на лошадей, отправились на запад и ехали до тех пор, пока
не добрались до Конца Склона. Гуннар принял их хорошо. Они с Сигмундом были
близкими родственниками. Гуннар предложил Сигмунду пробыть у него зиму, и тот
сказал, что согласен, если с ним будет его товарищ Скьёльд.
— Мне говорили о нем, — сказал Гуннар, — что дружба с ним не смягчает твой нрав,
а он у тебя и так не мягкий. К тому же жизнь здесь не простая, и мне хотелось бы
дать вам, моим родичам, совет: не поддавайтесь подстрекательствам жены моей
Халльгерд, потому что многие ее поступки мне совсем не нравятся.
— Предостерегать не грех, — сказал Сигмунд.
— Тогда прими мой совет, — сказал Гуннар. — Много выпадет тебе искушений, но
всегда держись около меня и слушайся моих советов.
После этого они остались у Гуннара. Халльгерд очень благоволила к Сигмунду, а со
временем их дружба зашла так далеко, что она стала делать ему подарки и
прислуживать не хуже, чем своему мужу. И многие заговорили об этом с
неодобрением и не понимали, в чем здесь дело.
Халльгерд сказала Гуннару:
— Негоже, что ты взял за Брюньольва, моего родича, всего сотню серебра. Я отомщу
за него, если сумею, — сказала она.
Гуннар сказал, что не хочет спорить с ней, и ушел. Он разыскал Кольскегта и
сказал ему:
— Поезжай, разыщи Ньяля и скажи ему, чтобы Торд остерегался, потому что хотя
вира и заплачена, мне не верится, что мир не будет нарушен.
Тот поехал и передал его слова Ньялю, а Ньяль Торду. Ньяль поблагодарил
Кольскегта, и тот поехал домой.
Однажды случилось, что Ньяль и Торд были во дворе. Там на лугу обычно расхаживал
козел, и никто не смел прогонять его.
— Странно, — сказал Торд.
— Что странно? — спросил Ньяль.
— Мне кажется, что козел лежит здесь, в лощинке, и весь в крови.
Ньяль сказал, что никакого козла там нет.
— Тогда что же это? — спросил Торд.
— Тебе, верно осталось недолго жить, — сказал Ньяль, — и ты видишь своего
духа-двойника. Остерегайся!
— Ничто мне не поможет, — сказал Торд, — если мне так на роду написано.
Халльгерд завела разговор с Траином, сыном Сигфуса, и сказала ему:
— Ты был бы мне хорошим родичем, если бы убил Торда Вольноотпущенникова Сына.
— Нет, этого я делать не стану, — сказал он, — потому что тогда я навлеку на
себя гнев моего родича Гуннара. Такое убийство ни к чему хорошему не приведет,
потому что за него нам сразу же отомстят.
— Кто же нам отомстит? — спросила она. — Уж не безбородый ли?
— Нет, не он, — ответил Траин, — а его сыновья.
Затем они долго тихо говорили о чем-то между собой, и никто не знал, о чем у них
шла речь.
Однаджы случилось, что Гуннар уехал со двора. Дома остался Сигмунд и его
товарищ. С Каменистой Реки приехал Траин, и они все сидели вместе с Халльгерд
перед домом и разговаривали. Тут Халльгерд сказала:
— Сигмунд и его товарищ Скьёльд обещали мне убить Торда Вольноотпущенникова
Сына, а ты, Траин, обещал быть при этом. Они все подтвердили, что обещали это.
— Тогда я скажу, что вам надо сделать, — сказала она. — Поезжайте на восток, к
Роговому Фьорду, за своими товарами и возвращайтесь домой после начала тинга,
потому что, если вы будете дома, Гуннар захочет, чтобы вы поехали на тинг вместе
с ним. Ньяль, и его сыновья, и Гуннар будут на тинге, и тогда вы убьете Торда.
Они пообещали, что так и сделают. Затем они собрались ехать на восток, к фьорду,
и Гуннар ничего не заподозрил.
Гуннар поехал на тинг. Ньяль послал Торда Вольноотпущенникова Сына на восток, к
подножью Островных Гор, и сказал ему, чтобы он не задерживался больше чем на
одну ночь. Тот поехал туда, но на обратном пути не смог переправиться через
реку, потому что вода стояла так высоко, что даже верхом было не перебраться на
другой берег. Ньяль прождал его сутки, потому что собирался ехать на тинг вместе
с ним. Он сказал Бергторе, чтобы она отправила Торда на тинг, когда он вернется
домой. Через две ночи Торд вернулся. Бергтора сказала ему, чтобы он ехал на
тинг:
— Но сначала, — добавила она, — поезжай на Торольвову Гору и присмотри там за
хозяйством, да не задерживайся больше чем на одну или две ночи.

XLII

Сигмунд с товарищем вернулись с востока. Халльгерд сказала им, что Торд еще
дома, но в скором времени уедет на тинг.
— Вот вам удобный случай, — продолжала она. — Не сумеете им воспользоваться,
другого такого вам никогда не представится.
В Конец Склона пришли люди с Торольвовой Горы и сказали Халльгерд, что Торд там.
Халльгерд пошла к сыновьям Сигфуса и сказала:
— Сейчас Торд на Торольвовой Горе. Вот вам случай убить его, когда он поедет
домой.
— Так и сделаем, — сказал Сигмунд.
Они вышли из дому, взяли оружие и лошадей и поехали по дороге, по которой должен
был ехать Торд. Сигмунд сказал Траину:
—Не стоит тебе ввязываться в это дело, мы и без тебя управимся.
— Ладно, — сказал он.
Вскоре к ним подъехал Торд. Сигмунд сказал ему:
— Сдавайся, сейчас тебе конец.
— Не сдамся, — сказал Торд, — бейся со мной.
— Не буду, — сказал Сигмунд, — мы воспользуемся тем, что нас больше.
Неудивительно, что Скарпхедин, твой воспитанник, смел ведь, как говорят, яблоко
от яблони недалеко падает.
— Это ты изведаешь, — сказал Торд, — потому что Скарпхедин отомстит за меня.
Затем они бросились на него, и он сломал им обоим древки копий — так храбро он
защищался. Скьёльд отрубил ему руку, но тот какое-то время защищался другой
рукой, пока Сигмунд не пронзил его копьем. Тут он свалился замертво. Они
завалили его тело землей и камнями. Траин сказал:
— Скверное мы сделали дело, и сыновья Ньяля осерчают, когда узнают об этом
убийстве.
Они поехали домой и сказали о случившемся Халльгерд. Она очень обрадовалась.
Раннвейг, мать Гуннара, сказала:
— Говорится, что недолго рука радуется удару. Так будет и в этом случае. Однако
Гуннар на этот раз вызволит тебя. Но ежели Халльгерд еще раз удастся подбить
тебя на подобное дело, тебе не сдобровать.
Халльгерд послала человека на Бергторов Пригорок рассказать об убийстве, а
другого послала на тинг рассказать об убийстве Гуннару. Бергтора сказала, что не
станет тратить бранных слов на Халльгерд, потому что за такие дела мстят не
словами.

XLIII

Когда человек, что был послан на тинг, рассказал Гуннару об убийстве, тот
сказал:
— Плохая это весть. За всю жизнь не приходилось слышать худшей. Нам нужно сейчас
же пойти к Ньялю, и я надеюсь, что он поступит великодушно, хоть это и будет для
него тяжким ударом.
Они отправились к Ньялю и вызвали его, чтобы поговорить с ним. Он сразу же вышел
к Гуннару. Они начали разговор, и сначала с ними не было никого, кроме
Кольскегга.
— Печальную весть должен я сообщить тебе, — сказал Гуннар, — Торд
Вольноотпущенников Сын убит. Назначь виру за него сам.
— Хорошо, я назначу виру. Но очень может быть, что мне придется выслушать упреки
моей жены и сыновей, потому что им это придется очень не по душе. Но я все же
решусь на это, потому что знаю, что имею дело с честным человеком. А еще, я не
хочу, чтобы из-за меня настал конец нашей дружбе.
— Ты не хочешь, чтобы при нашем разговоре были твои сыновья? — спросил Гуннар.
— Нет, — ответил Ньяль, — потому что моего слова они не нарушат. Но если они
будут сейчас здесь, то не дадут нам помириться.
— Ладно, — сказал Гуннар, — пусть ты один будешь принимать виру.
Они подали друг другу руки и быстро договорились. Ньяль сказал:
— Я назначаю две сотни серебра. Или, по-твоему, это много?
— По-моему, это не слишком много, — ответил Гуннар и пошел в свою землянку.
Сыновья Ньяля пришли в землянку, и Скарпхедин спросил у отца, откуда у него
такие большие деньги. Ньяль сказал:
— Знай же: Торд, что воспитывал вас, убит, но мы с Гуннаром помирились, и он
заплатил двойную виру.
— Кто убил его? — спросил Скарпхедин.
— Сигмунд и Скьёльд, а Траин был при этом, — сказал Ньяль.
— Видно, нелегко было справиться с ним, — сказал Скарпхедин, — но когда же нам
представится случай поднять оружие?
— Скоро, — сказал Ньяль, — и тогда никто не станет тебя удерживать, а пока что я
хочу, чтобы вы не нарушали моего слова.
— Не нарушим, — сказал Скарпхедии, — но если между нами снова ляжет тень, то мы
припомним старые обиды.
— Тогда я не стану вам мешать, — сказал Ньяль.

XLIV

И вот народ разъехался с тинга по домам. Когда Гуннар вернулся, он сказал
Сигмунду:
— Неудачливый ты человек, и дурным делам отдаешь себя. На этот раз я за тебя
заплатил, но больше на подстрекательства не поддавайся. Ты не такой, как я. Ты
часто насмехаешься и издеваешься над людьми. Я человек другого склада. Потому-то
ты дружишь с Халльгерд, что у вас много общего.
Гуннар долго укорял его, но тот отвечал ему учтиво и сказал, что с этих пор
будет прислушиваться к его советам больше, чем раньше. Гуннар сказал, что тогда
все будет хорошо.
Гуннар и Ньяль оставались друзьями, хотя между их домашними приязни не было.
Однажды случилось, что в Конец Склона с Бергторова Пригорка пришли нищенки. Они
были болтливы и злоязычны. У Халльгерд был дом, где женщины занимались
рукоделием, и она часто там сидела. С ней были Торгерд, ее дочь, Траин, Сигмунд
и много женщин. Ни Гуннара, ни Кольскегга там не было. Нищенки вошли в дом,
Халльгерд поздоровалась с ними, велела дать им место и спросила, где они
ночевали. Те ответили, что на Бсргторовом Пригорке.
— А что поделывал Ньяль? — спросила она.
— Старался усидеть, — сказали они.
— Что делали сыновья Ньяля? — спросила она. — Ведь они считают себя совсем
особенными.
— Росту-то они большого, да разума у них мало, — сказали они. — Скарпхедин точил
секиру, Грим ладил древко к копью, Хельги прилаживал рукоять к мечу, а Хёскульд
приделывал ручку к щиту.
— Они, верно, что-то задумали, — сказала Халльгерд.
— Этого мы не знаем, — ответили они.
— А что делали работники Ньяля? — спросила Халльгерд.
— Один возил навоз на холмы, а что делали другие, не знаем.
— Зачем это? — спросила Халльгерд.
— Он сказал, что там землю нужно удобрить получше, чем в других местах, —
сказали они.
— Не во всем разумен Ньяль, — сказала Халльгерд, — хоть он и все знает.
— О чем это ты? — спросили они.
— Сейчас скажу, — сказала Халльгерд. — Почему бы ему не унавозить себе
подбородок, чтобы быть как другие мужчины? Мы зовем его безбородым, а его
сыновей — навознобородыми. Сложи об этом стихи, Сигмунд. Покажи нам, что ты
скальд.
— Я готов, — сказал он и сложил три или четыре висы, и все эти висы были злые.
— Молодец, — сказала Халльгерд, — что слушаешься меня. Тут вошел Гуннар. Он
стоял перед домом и все слышал. Все вздрогнули, когда увидели, что он вошел, и
смолкли, хотя до этого стоял громкий смех. Гуннар был в сильном гневе и сказал
Сигмунду:
— Глупый ты человек, и впустую давать тебе советы, раз ты поносишь сыновей Ньяля
и, что еще хуже, его самого — после всего того, что ты сделал им. Ты за это
поплатишься жизнью. А если кто-нибудь повторит эти насмешки, то я выгоню его, и
он станет моим врагом.
Все так его боялись, что никто не посмел повторить эти насмешки. Затем он ушел.
Нищенки поговорили между собой и решили, что Бергтора наградит их, если они
расскажут ей, что слышали. Затем они пошли туда и, не дожидаясь вопросов,
рассказали Бергторе наедине все, что слышали.
Когда мужчины сидели за столом, Бергтора сказала:
— Вам есть подарки. И мало вам будет чести, если вы не отплатите за них.
— Что это за подарки? — спросил Скарпхедин.
— Вам, моим сыновьям, один подарок всем вместе: вас назвали навознобородыми, а
моего мужа — безбородым.
— Мы не женщины, — сказал Скарпхедин, — чтобы сердиться из-за мелочей.
— Зато за вас рассердился Гуннар, — сказала она, — а его считают человеком
мирным. Если вы снесете эту обиду, то снесете и любой позор.
— Нашей старухе нравится подстрекать нас, — сказал Скарпхедин и ухмыльнулся, но
на лбу у него выступил пот, а щеки покрылись красными пятнами. Это было
необычно. Грим молчал, закусив губу. Хельги сидел как ни в чем не бывало.
Хёскульд пошел с Бергторой, но она снова вернулась, вне себя от злости. Ньяль
сказал:
— Тот, кто тихо едет, тоже добирается до цели, хозяйка. Но ведь, как говорится,
о мести всегда судят по-разному: одним она кажется справедливой, другим —
наоборот.
А вечером, когда Ньяль лежал в постели, он услышал, что кто-то снял со стены
секиру, и она громко зазвенела. Там была каморка, где обычно висели щиты. И вот
Ньяль видит, что их нет на месте. Он спрашивает:
— Кто снял наши щиты?
— Твои сыновья взяли их, — отвечает Бергтора.
Ньяль тотчас же обулся, вышел во двор и зашел с другой стороны дома. Он видит,
что сыновья идут по пригорку. Он говорит:
— Куда это вы, Скарпхедин?
— Искать твоих овец.
Ньяль говорит:
— Вы бы не стали брать оружие, если бы и впрямь собирались за овцами, — у вас,
верно, иное дело.
— Мы едем ловить лососей, отец!
— Коли так, то желаю удачного лова.
Они ушли, а Ньяль пошел назад, в дом, и сказал Бергторе:
— Там твои сыновья в полном вооружении. Это ты их, верно, на что-то подбила.
— Я поблагодарю их от всего сердца, если они мне расскажут, что убили Сигмунда.

XLV

Вот сыновья Ньяля подошли к Речному Склону, переночевали под ним, а когда стало
рассветать, поехали в Конец Склона. В это же утро Сигмунд и Скьёльд собрались
ехать за лошадьми. Они захватили уздечки, взяли на лугу лошадей и уехали.
Лошадей они нашли между двумя ручьями. Скарпхедин увидел их, потому что Сигмунд
был в красном плаще. Скарпхедин спросил:
— Вы видите красное чучело?
Они вгляделись и сказали, что видят. Скарпхедин сказал:
— Ты, Хёскульд, останься здесь. Тебе ведь часто приходится ездить в этих местах
одному, без защиты. Я беру на себя Сигмунда — это будет, по-моему, подвигом,
достойным мужчины, а вы, Грим и Хельги, убьете Скьёльда.
Хёскульд сел на землю, а они подошли к тем двоим. Скарпхедин сказал Сигмунду:
— Бери оружие и защищайся! Вот что теперь тебе нужно, а не порочить нас в
стихах!
Сигмунд стал вооружаться, а Скарпхедин тем временем ждал. Скьёльд схватился с
Гримом и Хельги, и начался жестокий бой. У Сигмунда был на голове шлем, у пояса
меч, а в руках щит и копье. Он бросился на Скарпхедина, тотчас же нанес ему удар
копьем и попал в щит. Скарпхедин отрубил древко копья, поднял секиру и разрубил
Сигмунду щит до середины. Сигмунд нанес Скарпхедину удар мечом и попал в щит,
так что меч застрял. Скарпхедин с такой силой рванул щит, что Сигмунд выпустил
меч. Скарпхедин ударил Сигмунда секирой. Сигмунд был в кожаном панцире, но удар
пришелся в плечо, и секира рассекла лопатку. Скарпхедин дернул секиру к себе, и
Сигмунд упал на колени, но тотчас же вскочил на ноги.
— Ты стал было передо мной на колени, — сказал Скарпхедин, — а, прежде чем мы
расстанемся, ляжешь навзничь.
— Плохо мое дело, — сказал Сигмунд.
Скарпхедип ударил его по шлему, а потом нанес ему смертельный удар.
Грим отрубил Скьёльду ступню, а Хельги проткнул его копьем, и он сразу умер.
Тут Скарпхедин увидел пастуха Халльгерд. Он отрубил мертвому Сигмунду голову,
дал ее пастуху и попросил отнести Халльгерд. Он сказал:
— Она узнает, не эта ли голова сочиняла о нас порочащие стихи.
Как только они уехали, пастух бросил голову на землю, потому что боялся это
сделать при них. А они ехали, пока у Лесной Реки не встретили людей. Они
рассказали им о том, что случилось. Скарпхедин объявил, что убил Сигмунда, а
Грим и Хельги — что убили Скьёльда. Потом они поехали домой и рассказали Ньялю о
том, что случилось. Тот сказал так:
— Славное дело! Тут уж нам не назначат виры! Теперь надо рассказать о том, что
пастух вернулся в Конец Склона.
Он рассказал Халльгерд о том, что случилось.
— Скарпхедин дал мне в руки голову Сигмунда и попросил отнести ее тебе, но я
побоялся, потому что не знал, как ты отнесешься к этому, — сказал он.
— Плохо, что ты этого не сделал, — сказала она, — я отдала бы ее Гуннару, чтобы
он отомстил за своего родича или сделался бы всеобщим посмешищем.
Затем она пошла к Гуннару и сказала:
— Знай же, что Сигмунд, твой родич, убит. Его убил Скарпхедин и велел отнести
мне голову.
— Этого следовало ожидать, — сказала Гуннар. — Что посеешь, то и пожнешь, а вы
со Скарпхедином сделали немало зла друг другу.
И Гуннар ушел. Он не начал тяжбы из-за убийства и ничего не предпринял.
Халльгерд часто напоминала ему о том, что за Сигмунда не заплачена вира. Но
Гуннар не обращал на ее слова внимания.
Прошли три тинга, на которых, как люди думали, Гуннар мог бы начать тяжбу. И вот
у него случилось трудное дело, которое он не знал, как решить. Он поехал к
Ньялю. Тот принял Гуннара очень хорошо. Гуннар сказал Ньялю:
— Я приехал просить у тебя совета в трудном деле.
— Ты вправе просить его, — сказал Ньяль и дал ему совет.
Гуннар встал и поблагодарил его. Тогда Ньяль взял Гуннара за руку и сказал:
— Давно пора заплатить виру за твоего родича Сигмунда.
— За него давно заплачено, — сказал Гуннар, — но я не откажусь, если ты сделаешь
мне почетное предложение.
Гуннар никогда не говорил плохо о сыновьях Ньяля. Ньяль хотел, чтобы Гуннар сам
назначил виру. Тот назначил две сотни серебра, а за Скьёльда не назначил ничего.
Ньяль сразу же уплатил сполна. Гуннар объявил об их примирении на тинге в
Лощинах, когда там было всего больше народу. Он рассказал о том, как они
поладили, и о злых словах, из-за которых погиб Сигмунд. Он сказал, что, если кто
будет повторять эти слова, пусть пеняет на себя. Гуннар и Ньяль говорили, что
ничто не может их поссорить. Так оно и было, и они всегда были друзьями.

XLVI

Жил человек по имени Гицур Белый. Его отцом был Тейт, сын Кетильбьёрна Старого с
Мшистой Горы. Мать Гицура звали Алов. Она была дочерью херсира Бёдвара, сына
Викингского Кари. Гицур был отцом епископа Ислейва. Мать Тейта, Хельга, была
дочерью Торда Бороды, внучкой Храппа, правнучкой Бьёрна Бычья Кость. Двор Гицура
Белого назывался Мшистая Гора. Он был очень влиятельным человеком.
Еще будет в саге речь о человеке по имени Гейр. Его звали Гейр Годи. Его мать,
Торкатла, была дочерью Кетильбьёрна Старого с Мшистой Горы. Двор Гейра назывался
Склон. Они с Гицуром во всем помогали друг другу.
В это время в Капище, на Равнине Кривой Реки, жил Мёрд, сын Вальгарда. Он был
человек хитрый и злобный. Вальгард, его отец, в то время уехал из Исландии, а
матери не было в живых. Он сильно завидовал Гуннару с Конца Склона. Он был
богат, но его не любили.

XLVII

Жил человек по имени Откель. Его отцом был Скарв, сын Халлькеля, что бился с
Гримом с Гримова Мыса и одолел его в поединке. Халлькель и Кетильбьёрн Старый
были братьями. Двор Откеля назывался Церковный Двор. Жену его звали Торгерд. Его
отцом был Map, сын Брёндольва, внук Наддада Фарерского. Откель был богат. Его
сына звали Торгейром, он был молод годами, но неглуп.
Жил человек по имени Скамкель. Его двор тоже назывался Капище. Он был богат, но
лжив, неполадлив и неуживчив. Он был другом Откеля. Халлькелем звали брата
Откеля. Он был высок и силен и жил у Откеля. У них был брат по имени Халльбьёрн
Белый. Он привез с собой в Исландию одного раба по имени Мелькольв. Он был
ирландцем, и все его очень не любили. Халльбьёрн поехал пожить к Откелю и взял с
собой Мелькольва. Раб часто поговаривал, что хотел бы, чтобы его хозяином был
Откель. Откель был приветлив с ним и подарил ему нож, пояс и всю одежду, а раб
делал для него все, что тот хотел. Откель попросил брата продать ему раба. Тот
сказал, что отдаст ему раба, но что он не такая уж большая ценность, как ему
кажется. Как только раб оказался у Откеля, он стал работать все хуже и хуже.
Откель часто жаловался Халльбьёрну Белому на то, что раб, как ему кажется, мало
работает, Халльбьёрн отвечал, что лень — еще не худшее качество у этого раба.
В ту пору выдался неурожайный год, и людям повсюду стало не хватать сена и
съестных припасов. Гуннар со многими делился сеном и съестными припасами, и все,
кто приходил к нему, получали, что им было нужно, пока у Гуннара было что
давать. Но вот случилось, что и Гуннару стало не хватать сена и съестных
припасов. Тогда Гуннар велел Кольскеггу, Траину, сыну Сигфуса, и Ламби, сыну
Сигурда, поехать с ним. Они поехали в Церковный Двор и вызвали Откеля. Он принял
их хорошо. Гуннар сказал:
— Я приехал просить тебя продать мне сена и съестных припасов, если они у тебя
есть.
Откель отвечает:
— Есть у меня и то и другое, но ничего тебе я не продам.
— Тогда ты, может, дашь мне так, — говорит Гуннар, — а я потом с тобой
рассчитаюсь?
— Нет, — говорит Откель.
Скамкель настраивал его против Гуннара. Тогда Траин, сын Сигфуса, сказал:
— А давайте возьмем, что нам нужно, и положим деньги взамен.
Скамкель ответил:
— Плохи дела людей с Мшистой Горы, если сыновья Сигфуса собираются грабить их.
— Я не хочу грабить, — сказал Гуннар.
— Не хочешь ли купить у меня раба? — спросил Откель.
— Пожалуй, — сказал Гуннар. Затем Гуннар купил раба и уехал. Ньяль узнал о
случившемя и сказал:
— Плохо, что Гуннару не дали купить, что он хотел. Чего же хорошего ждать другим
людям, если даже таким, как он, не получить того, что им нужно?
— Стоит ли столько говорить об этом? Гораздо лучше дать ему и съестных припасов,
и сена, если у тебя ни в том ни в другом нет недостатка, — сказала Бергтора.
Ньяль сказал:
— Золотые слова. Помогу ему, чем смогу.
Он собрался с сыновьями на Торольвову Гору, и они навьючили пятнадцать лошадей
сеном, а пять лошадей — съестными припасами. Затем он приехал в Конец Склона и
вызвал Гуннара. Тот принял их хорошо. Ньяль сказал:
— Вот сено и съестные припасы, я хочу подарить их тебе. Я хочу, чтобы ты, если
тебе понадобится что-нибудь, никогда не искал помощи ни у кого, кроме меня.
— Хороши твои подарки, — сказал Гуннар, — но еще ценнее для меня твоя дружба и
дружба твоих сыновей.
Затем Ньяль поехал домой. И вот наступило лето.
XLVIII
Гуннар поехал на тинг. У него останавливалось много народу с востока, с
побережья. Гуннар пригласил их погостить у него на обратном пути с тинга. Ньяль
и его сыновья тоже были на тинге. Тинг был мирный.
Теперь надо рассказать о том, как Халльгерд завела разговор с рабом Мелькольвом.

— Я хочу послать тебя с поручением, — сказала она, — поезжай в Церковный Двор.
— Зачем мне туда ехать? — спросил он.
— Украдешь там два вьюка съестных припасов — сыру и масла, а затем подожжешь
клеть, и все подумают, что это случилось из-за небрежности, и никто не подумает,
что была кража.
Раб сказал:
— Совершал я дурные поступки, но вором никогда не был.
— Послушать только! — сказала она. — Ты, вор и убийца, строишь из себя честного
человека! Попробуй только не поехать, и я велю убить тебя.
Он знал, что если он не поедет, она так и сделает. И вот он взял двух лошадей,
покрыл их подвыочными попонами и поехал в Церковный Двор. Собака не залаяла —
она узнала его и побежала ему навстречу. Потом он подъехал к клети, нагрузил
сыром и маслом двух лошадей, поджег клеть, а собаку убил. Он поехал вверх по
Кривой Реке. Тут у него лопнул ремень на обуви, и он взял нож и починил ремень.
Но нож и пояс он забыл на этом месте. Доехав до Конца Склона, он хватился ножа,
но вернуться не решился. Он отдал сыр и масло Халльгерд, и она была очень
довольна.
Утром, когда люди в Церковном Дворе встали, они увидели, что случилось. Тогда
послали на тинг человека рассказать о случившемся Откелю. Он принял весть
спокойно и сказал, что это, наверно, приключилось из-за того, что дом, в котором
очаг, и клеть, стоят стена к стене. Все решили, что так оно и было.
Вот люди стали разъезжаться с тинга, и многие заехали в Конец Склона. Халльгерд
поставила на стол еду, и среди прочего — сыр и масло. Гуннар знал, что такой еды
в доме не было, и спросил Халльгерд, откуда это все.
— Оттуда, откуда надо, — сказала она. — Не мужское это дело думать о том, что
подается на стол. Гуннар рассердился и сказал:
— Значит, я стал укрывателем краденого, — и ударил ее по щеке.
Она сказала, что запомнит пощечину и отплатит при случае за нее. Она вышла во
двор, и он с ней. Со столов все унесли и подали мясо. Все решили, что это
угощение, наверное, попало в дом честным путем, и люди, ехавшие с тинга,
отправились дальше.

XLIX

Теперь надо рассказать о том, как Скамкель поехал искать овец вверх по Кривой
Реке и видит, что на дороге что-то блестит. Оказалось, это нож и пояс. Вещи эти
кажутся ему знакомыми, и он отправляется с ними в Церковный Двор. Откель был на
дворе, когда Скамкель приехал. Скамкель сказал Откелю:
— Узнаешь эти вещи?
— Конечно, узнаю, — сказал Откель.
— Чьи же они? — спросил Скамкель.
— Раба Мелькольва, — сказал Откель.
— Их должны признать и другие, — сказал Скамкель, — я поддержу тебя.
Они показали эти вещи многим людям, и все их узнали.
Тогда Скамкель сказал:
— Что ты думаешь теперь делать?
Откель сказал:
— Надо съездить к Мёрду, сыну Вальгарда, и попросить у него совета.
После этого они поехали в Капище, показали эти вещи Мёрду и спросили, узнает ли
он их. Он сказал, что узнает:
— Что же теперь, — добавил он. — Вы собираетесь искать что-нибудь в Конце
Склона?
— Наше дело непростое, — сказал Скамкель, — в нем замешаны большие люди.
— Это верно, — сказал Мёрд, — но все же я, кажется, знаю такие вещи о доме
Гуннара, которых вы не знаете.
— Мы тебе заплатим, — сказали они, — если ты нам поможешь.
Мёрд ответил:
— Дорого мне обойдутся эти деньги, но я все же, пожалуй, возьму их.
Они дали ему три марки серебра, чтобы он помог им. Он посоветовал им послать
женщин со своего двора с мелким товаром, предлагать его хозяйкам и посмотреть,
чем им станут платить.
— Потому что, — добавил on, — обычно все прежде всего отдают краденое, если оно
у них есть. Так будет и в этом случае, если клеть сгорела не сама, а ее
подожгли. Пусть потом женщины покажут мне, что им дали. Однако, как только улики
будут найдены, я этим делом больше заниматься не буду.
Они согласились и поехали домой. Мёрд разослал по округе женщин, и они ходили с
полмесяца и вернулись с большой ношей. Мёрд спросил их, где им дали больше
всего. Они сказали, что всего больше им дали в Конце Склона и что Халльгерд была
щедрее всех. Он спросил, что им там дали.
— Сыру, — ответили они.
Он захотел взглянуть на этот сыр. Они показали ему — это были большие ломти. Он
взял их и спрятал.
Вскоре после этого Мёрд поехал к Отколю. Он попросил дать ему форму для сыра,
которая была у Торгерд. Тот так и сделал. Он положил в нее ломти сыра, и они
точно уложились в ней. Они увидели, что Халльгерд дала им целый сыр. Мёрд
сказал:
— Теперь вы видите, что сыр украла, конечно, Халльгерд.
Они собрали все улики. Тогда Мёрд сказал, что больше он этим делом заниматься не
будет. На том они и расстались. Однажды Кольскегг завел с Гуннаром разговор и
сказал:
— Скверное это дело, но все говорят, что кража и пожар в Церковном Дворе дело
рук Халльгерд.
Гуннар сказал, что так оно, наверно, и есть:
— Что же теперь делать? — добавил он.
Кольскегг сказал:
— Видно, тебе придется расплачиваться за свою жену. По-моему, тебе надо бы
съездить к Откелю и предложить ему хороший выкуп.
— Совет хорош, — сказал Гуннар, — так я и сделаю.
Вскоре после этого Гуннар послал за Траином, сыном Сигфуса, и Ламби, сыном
Сигурда, и те тотчас же пришли. Гуннар сказал им, что собирается делать. Они
одобрили его решение. Гуннар поехал с одиннадцатью провожатыми в Церковный Двор
и вызвал Откеля. Там был Скамкель, и он сказал:
— Я выйду с тобой. Дело здесь такое, что ум хорошо, а два лучше. Мне хотелось бы
быть рядом с тобой, когда это тебе всего нужнее, а сейчас так оно, видимо, и
будет. Мой тебе совет: держись смело.
Затем они вышли во двор — Откель, Скамкель, Халлькель и Халльбьёрн. Они
поздоровались с Гуннаром. Откель спросил, куда он направляется.
— Всего лишь сюда, — ответил Гуннар. — Я приехал, чтобы сказать тебе, что в
большом ущербе, который ты понес, виновны моя жена и раб, которого я купил у
тебя.
— Этого можно было ожидать, — сказал Халльбьёрн. Гуннар сказал:
— Я хочу сделать тебе хорошее предложение: я предлагаю, чтобы это дело рассудили
лучшие люди в нашей округе.
Скамкель сказал:
— Предложение твое звучит заманчиво, однако же оно несправедливо: тебя люди
любят, а Откеля — нет.
— Тогда я предлагаю, чтобы я сам решил это дело и сразу кончил его. Я предлагаю
тебе мою дружбу и готов на месте заплатить сполна. Я уплачу тебе двойную цену.
Скамкель сказал Откелю:
— Не соглашайся. Неразумно давать ему решать дело, когда ты сам должен его
решать.
Откель сказал:
— Я не согласен, чтобы ты сам решал это дело, Гуннар!
Гуннар сказал:
— Я вижу, что тебя настраивают против меня, и придет время, когда я рассчитаюсь
с теми, кто это делает. Ну, решай сам.
Откель нагнулся к Скамкелю и спросил:
— Что мне ответить?
— Скажи, что предложение это хорошее, но что ты хочешь, чтобы спор ваш разрешили
Гицур Белый и Гейр Годи. Тогда народ станет говорить, что ты похож на своего
деда Халлькеля, который был очень доблестным человеком.
Откель сказал:
— Это хорошее предложение. Но я все же хочу, чтобы ты дал мне время
посоветоваться с Гипуром Белым и Гейром Годи. Гуннар сказал:
— Делай как знаешь. Но люди скажут, ты сам не знаешь, что для тебя почетно, раз
не принял предложение.
Гуннар отправился домой. Когда он уехал, Халльбьёрн сказал:
— Какие вы с ним разные! Гуннар сделал тебе хорошее предложение, а ты не пожелал
принять его. Ты что же, собираешься ссориться с Гуннаром, которому нет равного?
И какой он хороший человек, что не взял назад своего предложения, дав нам
согласиться на него позднее. Мне думается, тебе надо сейчас же поехать к Гицуру
Белому и Гейру Годи.
Откель велел подать коня и собрался в путь. Откель был слаб глазами. Скамкель
пошел проводить его и сказал:
— Странно, что твой брат не захотел поехать вместо тебя. Давай я поеду, я ведь
знаю, как неохотно ты пускаешься в такие поездки.
— Что ж, спасибо, — сказал Откель, — но смотри говори одну правду.
— Хорошо, — сказал Скамкель.
И Скамкель взял его коня и дорожную одежду, а Откель вернулся домой. Халльбьёрн
был во дворе и сказал Откелю:
— Дружба с рабом до добра не доводит. Нам придется всю жизнь раскаиваться в том,
что ты не принял этого предложения. Неразумно посылать такого лживого человека
по делу, от которого, можно сказать, зависит жизнь людей.
— Ты уж, верно, струсишь, — сказал Откель, — если Гуннар замахнется своим
копьем, раз ты сейчас испугался.
— Неизвестно еще, кто трусливее. Ты ведь тоже знаешь, что Гуннар не долго
метится копьем, когда он в гневе. Откель сказал:
— Все вы трусы, кроме Скамкеля.
И оба были в гневе.