Санаторий «тростинка» для желающих сбросить вес

Монтесито, штат Калифорния

5 декабря 1986 г.

Эвелин жила в санатории уже почти два месяца и сбросила 23 фунта. Но главное было не в этом. Здесь она наконец-то нашла «своих» — родных по духу людей, которых искала всю свою жизнь. Вот они, пожиратели сладостей: круглощекие женушки и разведенные, одинокие учительницы и библиотекарши, преисполненные надежд начать новую жизнь стройными и здоровыми людьми.

Она и представить себе не могла, что здесь будет так весело. Эвелин Коуч и её подружек по ежедневному взвешиванию больше всего на свете волновало, какой десерт подадут сегодня вечером. Будет ли это тыквенный пирог — 55 калорий или обезжиренный фруктовый крем — 50 калорий? А может, сегодня подадут её любимое блюдо — открытый пирог с фруктами — 80 калорий?

Могло ли Эвелин прийти в голову, что сердце её будет петь от радости только потому, что сегодня — «день ухода за ножками и ручками»? Или что она окажется в числе «ранних пташек», которые встают чуть свет, чтобы явиться на водные процедуры?

Но здесь произошло и кое-что другое, о чем она раньше и мечтать не смела. Она стала самой популярной обитательницей этих стен! Когда в санаторий приезжали новенькие, их спрашивали:

— А вы уже познакомились с той милейшей женщиной из Алабамы? Непременно послушайте, как она говорит. Такой очаровательный акцент! А какая душка!

Эвелин никогда не думала, что может быть душкой или что у неё очаровательный акцент. А оказалось, стоит ей что-то сказать, как окружающие начинают просто визжать от восторга. И Эвелин с удовольствием пользовалась своей популярностью, развлекала подруг и устраивала вечерние посиделки у камина. Ближе всех она сошлась с тремя женщинами из Таузенд-Оукс. Одну звали Дороти, а двух других — Стеллами. Они создали собственный клуб толстушек, поклялись встречаться раз в год до конца своих дней, и Эвелин была уверена, что так оно и будет. После зарядки Эвелин переодевалась в новый голубой спортивный костюм и отправлялась на прогулку, останавливаясь у стойки с письмами. Эд заботливо переправлял ей всю корреспонденцию, но ничего, кроме реклам, там обычно не было. Однако сегодня её ожидало письмо со штемпелем «Полустанок. Алабама». Она вскрыла конверт, гадая, кто же это ей мог написать…

Дорогая миссис Коуч!

С прискорбием сообщаю, что в прошлую субботу, в 6.30 утра ваша подруга миссис Вирджиния Тредгуд ушла от нас в мир иной. У меня остались некоторые вещи, которые она хотела вам передать. Мы с мужем будем рады завезти их вам в Бирмингем, или можете забрать их сами, если вам это удобно. Я весь день дома. Мой телефон 555 — 7760.

С уважением, миссис Хартман, соседка.

Внезапно Эвелин перестала ощущать себя остроумной и обаятельной. Ей захотелось домой.

ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА

8 апреля 1987 г.

Эвелин протянула с поездкой в Полустанок до первого весеннего солнышка, ей не хотелось ехать туда, пока не кончится зима. И вот она в Полустанке, перед домом миссис Хартман. Дверь открыла миловидная брюнетка.

— А-а, миссис Коуч, входите! Очень рада с вами познакомиться! Миссис Тредгуд столько о вас рассказывала, что мне кажется, будто я вас сто лет знаю.

Она провела Эвелин в сияющую чистотой кухню, где уже были приготовлены чашки для кофе, а посреди стола на зеленом блюде красовался пирог с пылу с жару.

— Мне так не хотелось огорчать вас тем письмом, но я знала, что должна это сделать.

— Вы себе и представить не можете, как я вам благодарна. Я ведь и понятия не имела, что миссис Тредгуд уехала из «Розовой террасы».

— Да конечно. Ее подруга миссис Отис умерла через неделю после вашего отъезда.

— О Господи! И этого я не знала. Но почему она не написала мне?

— Я говорила ей, но она сказала, что вы уехали отдыхать, и не захотела вас беспокоить. Такая уж она была, всегда думала о других. Мы поселились по соседству, как раз когда умер её муж, значит, тридцать лет назад, и сколько я её знаю, ни разу не слышала от неё ни одной жалобы, а ведь ей жилось ой как непросто. Сынок её, Альберт, был сущее дитя. Она каждый день брила его, купала, присыпала тальком, подгузник надевала, словом, ухаживала как за младенцем, даже когда он совсем взрослый вырос. Наверно, ни одного ребенка в мире так не любили, как Альберта Тредгуда. Благослови Господь её доброе сердце! Как же мне её не хватает, да и вам, я вижу, тоже.

— Да, страшно не хватает. А главное, я так мучаюсь, что меня не было рядом. Может, я смогла бы хоть чем-то помочь, врача вызвать или ещё что.

— Не изводите себя попусту, ничего бы вы не сделали. Она ведь и не болела даже. Мы по воскресеньям брали её с собой в церковь, и всегда она поджидала нас на крыльце. В то воскресенье мы собрались ехать, смотрим, а её все нет и нет. Рэй, мой муж, постучал к ней — никто не отвечает. Он вошел и через несколько минут вышел один. Я его спрашиваю: «Рэй, а где же миссис Тредгуд?» Он и говорит: «Милая, миссис Тредгуд умерла», а потом сел на ступеньки и заплакал. Во сне умерла, не мучилась. Думаю, она догадывалась, что её час близок, потому что я как-то зашла к ней и она мне сказала: «Смотри, Джо, если со мной что случится, отдай это Эвелин». Она только о вас и думала. Хвасталась все время, что в один прекрасный день вы повезете её кататься на новом «кадиллаке». Бедная старушка, умерла, и ничего после неё не осталось, вот только несколько безделушек. Кстати, я вам сейчас их отдам, пока не забыла.

Миссис Хартман принесла фотографию маленькой девочки на качелях с голубыми шарами в руке, коробку из-под обуви и кувшинчик с чем-то похожим на гравий.

Эвелин взяла кувшинчик.

— А это что такое?

Миссис Хартман засмеялась:

— Это её камни из желчного пузыря. Один Господь ведает, почему она решила, что они вам нужны.

Эвелин открыла коробку. Там лежало свидетельство о рождении Альберта, выпускной диплом Клео — 1927 год, Пальмеровская школа мануальной терапии в Давенпорте, штат Айова, и штук пятнадцать проспектов разных похоронных бюро. Потом Эвелин заметила пакет с фотографиями. Сверху лежал снимок мужчины с мальчиком в матросском костюмчике. Под ней школьная фотография светловолосого паренька, сделанная в 1939 году, на обороте надпись: «Культяшка Тредгуд — 10 лет», а затем — семейный портрет Тредгудов, 1919 год. Эвелин показалось, что она встретила старых друзей. Бадди она узнала сразу — по горящим глазам и широкой улыбке. Были там Эсси Ру, и близняшки, и Леона, позирующая с видом королевы, и маленькая Иджи с деревянным петухом. А позади в длинном переднике стояла Сипси, преисполненная чувства собственного достоинства.

На следующем снимке была девушка в белом платье. Она стояла в том же дворе и заслоняла от солнца глаза, улыбаясь фотографу. Эвелин подумала, что перед ней самое милое создание, какое ей доводилось видеть, с длиннющими ресницами и очаровательной улыбкой. Но она не узнала её и спросила миссис Хартман, кто это.

Миссис Хартман надела очки, висевшие у неё на цепочке, и принялась внимательно разглядывать фотографию.

— А-а, я сейчас вам скажу, кто она. Это её подруга, она здесь жила когда-то. Из Джорджии. Руфь её звали, а вот фамилию не помню.

Боже мой, подумала Эвелин, Руфь Джемисон! Наверно, это её первое лето в Полустанке. Она не могла оторвать взгляда от снимка. Руфь была настоящей красавицей.

Еще одна фотография. Седеющая женщина в охотничьей шапочке сидит на коленях у Санта Клауса, внизу надпись: «Новый год, 1956».

Миссис Хартман поглядела на снимок и рассмеялась:

— Ой, да это же та дурочка, Иджи Тредгуд. Она тут когда-то кафе держала.

— Вы её знали?

— Да кто ж её не знал! Такая была сорвиголова, никогда не знаешь, что она в следующий момент выкинет.

— Смотрите, миссис Хартман, а вот миссис Тредгуд.

Снимок был сделан лет 12 назад — седая старушка у входа в супермаркет. Она почти не отличалась от той миссис Тредгуд, которую Эвелин видела в последний раз.

Миссис Хартман взяла фото.

— Благослови её Бог, я ведь помню это платье. Темно-синее, в белый горошек. Она носила его, наверно, лет тридцать, не снимая. Хотела, чтобы вся её одежда досталась бедным. У нее, бедняжки, действительно ничего не было — только старое пальто да несколько домашних платьев. И ведь всю мебель увезли, всю, кроме кресла-качалки. Я не позволила его забрать. Она в этом кресле с утра до ночи сидела, все ждала, когда пройдет поезд. Мне показалось неправильным, если в этом кресле будет сидеть кто-то чужой. А дом свой она завещала нашей дочери Терри.

Эвелин перебирала мелочи в коробке.

— Поглядите, миссис Хартман, меню кафе «Полустанок». Годов, наверно, тридцатых. Ну и цены были, просто не верится. Барбекю — десять центов, обед — тридцать пять! А за пирог всего пять центов!

— Быть не может! Теперь даже в кафе приличный обед стоит долларов пять-шесть, не считая напитков и десерта.

Пока миссис Хартман рассуждала о нынешней дороговизне, Эвелин нашла фотографию Иджи в клоунских очках и с фальшивым носом. Рядом стояли четыре слегка чокнутых с виду паренька в немыслимых одежках. Внизу надпись: «Клуб „Маринованный огурец“. „Глупости из морозилки“, 1942». Снимок Клео, сделанный на Пасху. Открытка, которую Эвелин прислала из Калифорнии. Меню пульмановского вагона — ресторана Южной железной дороги пятидесятых годов, наполовину использованный тюбик губной помады. Листок с текстом 90-го псалма и больничный жетон, который надевают на руку больному: «Миссис Вирджиния Тредгуд, 86 лет».

А на самом дне коробки Эвелин обнаружила конверт с надписью «Миссис Эвелин Коуч».

— Смотрите-ка, она оставила мне письмо!

Эвелин открыла конверт и прочитала:

«Эвелин, я тут написала вам несколько рецептов Сипси. Они мне очень нравились когда-то, вот и я подумала, может, вам тоже понравятся. Особенно обратите внимание на рецепт жареных зеленых помидоров.

Я люблю вас, Эвелин, детка. Будьте счастливы. Я счастлива.

Ваша подруга, миссис Вирджиния Тредгуд.»

Миссис Хартман сказала:

— Ну что ж, благослови её Бог.

Эвелин принялась аккуратно укладывать фотографии обратно в коробку, и ей стало горько. Боже мой, подумала она, человек прожил на этой земле восемьдесят шесть лет, и все, что от него осталось, — это коробка из-под обуви, набитая старыми бумагами.

Потом Эвелин попросила миссис Хартман показать ей, где было раньше кафе.

— Но ведь от него ничего не осталось! Конечно, я с удовольствием прогуляюсь с вами и все покажу, если хотите.

— Это было бы просто замечательно, если вам не трудно, конечно.

— Ничуть. Подождите немного, я только сниму с плиты фасоль и поставлю мясо в духовку, я мигом.

Эвелин отнесла коробку в машину и, поджидая миссис Хартман, прошлась до дома, где жила миссис Тредгуд. Подойдя к крыльцу, она взглянула вверх и засмеялась. Высоко в ветвях березы торчал веник, которым миссис Тредгуд запустила в соек почти год назад, а на телефонных проводах сидели дрозды — те самые, что подслушивали её телефонные разговоры. Дом оказался совершенно таким, как говорила миссис Тредгуд, — с геранями в кадках и кустами жасмина перед входом.

Потом вышла миссис Хартман, они проехали несколько кварталов, и она показала место, где когда-то было кафе, — совсем рядом с железнодорожными путями. Тут же стояло кирпичное здание, тоже заброшенное, но Эвелин удалось прочитать надпись над входом: «Салон красоты миссис Опал». Все было так, как она и представляла.

Потом миссис Хартман показала, где стоял магазинчик папы Тредгуда, — на его месте теперь красовалась аптека, а с другой стороны здания располагался Клуб любителей лосей.

Эвелин спросила, нельзя ли ей посмотреть на Трутвилль.

— Конечно, почему же нельзя, дорогая, это совсем рядом, за путями.

Когда они проезжали негритянский район, Эвелин удивилась, насколько он был маленький — всего лишь несколько кварталов с деревянными лачугами. Миссис Хартман показала на домик с выцветшими зелеными креслами на крыльце и сказала, что здесь жили Большой Джордж с Онзеллой, пока не переехали в Бирмингем к своему сыну Джасперу.

На обратном пути Эвелин заметила бакалейную лавку Осии рядом с разрушенным деревянным тиром — когда-то он был выкрашен в светло — голубой цвет. На фасаде лавки ещё виднелась полустертая надпись тридцатых годов: «Пейте имбирный эль „Буффало-рок“».

Внезапно Эвелин вспомнилось детство.

— Как вы думаете, миссис Хартман, у них есть земляничная газировка?

— Наверняка.

— А ничего, если мы зайдем?

— Конечно, тут многие белые покупают.

Эвелин остановила машину, и они зашли в лавку. Миссис Хартман подошла к старику негру в белой рубахе и подтяжках и крикнула ему прямо в ухо:

— Осия, это миссис Коуч! Она дружила с миссис Тредгуд.

Услышав имя миссис Тредгуд, Осия бросился к Эвелин и прижал её к груди. Никогда в жизни Эвелин не обнимал негр, и она растерялась — не знала, что сказать. Зато Осия принялся тарахтеть как пулемет, но Эвелин не смогла разобрать ни слова, поскольку у него не было зубов.

Миссис Хартман крикнула:

— Нет, дорогой, она не дочка ей! Это её подруга, миссис Коуч из Бирмингема.

Осия смотрел на неё во все глаза и улыбался, а миссис Хартман принялась искать в холодильнике земляничную воду.

— Ага, наконец-то!

Эвелин хотела заплатить, но Осия опять затараторил, и опять Эвелин ничего не поняла.

— Уберите деньги, миссис Коуч. Он хочет угостить вас.

Эвелин стало неловко, но она поблагодарила его, и Осия проводил их до машины, что-то лепеча и не сводя с неё глаз.

Миссис Хартман крикнула ему: «Пока!» — и шепнула Эвелин:

— Глухой как пень.

— Я так и подумала. Никак не могу прийти в себя после его объятий.

— Он просто обожал миссис Тредгуд, с самого детства её знал.

Они снова переехали пути, и миссис Хартман сказала:

— Знаете, дорогая, если здесь свернуть направо, то дальше будет старый дом Тредгудов.

Едва они въехали на следующую улицу, как Эвелин увидела его: большой двухэтажный белый деревянный дом с верандой вокруг. Она узнала его по фотографиям.

Эвелин остановила машину, и они вышли. Почти все окна были выбиты, пол на веранде сгнил и провалился, так что попасть внутрь им не удалось. Казалось, он вот-вот рухнет. Они обошли дом, и Эвелин сказала:

— Какая жалость, что он в таком состоянии. Когда-то он, наверное, был очень красивый.

— Да, это был самый красивый дом во всем Полустанке, — согласилась миссис Хартман. — Но никого из Тредгудов в живых не осталось, и, я думаю, его скоро снесут.

Они прошли на задний двор и остановились в удивлении: старая решетка у задней стены была покрыта ковром из роз, которые цвели так, словно им было невдомек, что их хозяев давно нет на свете.

Эвелин заглянула в разбитое окно и увидела белый стол с треснутой столешницей. Интересно, подумала она, сколько тысяч печений нарезали на этом столе?

Потом она отвезла миссис Хартман домой и поблагодарила за компанию.

— Ну что вы, я с таким удовольствием прокатилась с вами. С тех пор как перестали ходить поезда, здесь почти никто не бывает. Жаль, конечно, что нам пришлось свидеться при таких печальных обстоятельствах, но я очень рада была познакомиться и прошу вас, приезжайте к нам в любое время.

Хотя было поздно, Эвелин решила ещё разок съездить к старому дому. Уже темнело, и, когда фары её машины осветили окна, ей показалось, будто внутри движутся люди. И внезапно Эвелин услышала, — она могла поклясться в этом, — как Эсси Ру играет на пианино в маленькой гостиной: «Эй, девушки из Буффало, погуляем вечерком».

Эвелин остановила машину. Она плакала, и сердце её разрывалось от горя. Почему, думала она, ну почему так устроено, что люди должны стареть и умирать?

ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК МИССИС УИМС

«Бюллетень Полустанка»

25 июня 1969 г.

НЕЛЕПО ГОВОРИТЬ «ПРОЩАЙ»

Как мне ни жаль, но этот выпуск — последний. С тех пор как моя дражайшая половина съездил со мной в отпуск на юг Алабамы, он просто помешался на мысли все бросить и поселиться там. Мы подыскали себе домик у самого залива и недели через две переезжаем. Теперь этот старый пень сможет рыбачить день и ночь, если захочет. Я, конечно, его избаловала, но, знаете, несмотря на всю свою злобную ворчливость, он был и остается неплохим малым. Не придумаю, что бы такого ещё сказать по поводу нашего отъезда, потому и говорить ничего больше не буду. Мы оба выросли в Полустанке. Славное было время, и славные люди нас окружали, но почти все они разъехались кто куда. Теперь здесь ничего не узнать: столько появилось новых скоростных шоссе, что уже и не знаешь, где кончается Бирмингем и начинается Полустанок.

Мысленно я оглядываюсь назад, и мне становится ясно, что, когда закрылось кафе, перестало биться сердце города. Забавно, как эта крошечная дешевая забегаловка смогла объединить столько разных людей.

По крайней мере, память-то у нас никто не отнимет, и мой любимый старикан до сих пор при мне.

Дот Уимс

Р. S. Если кто-то из вас проездом окажется в Фэрхоупе, штат Алабама, милости просим. Я наверняка буду сидеть на заднем крылечке и чистить бесконечную рыбу.

КЛАДБИЩЕ ПОЛУСТАНКА

Полустанок, штат Алабама

19 апреля 1988 г.

На вторую Пасху после смерти миссис Тредгуд Эвелин заставила себя поехать на кладбище. Она купила чудный букет белых пасхальных лилий и отправилась к своей подруге в новом розовом «кадиллаке», а на груди у неё красовалась брошь: пчела, усыпанная драгоценными камнями в четырнадцать каратов и с изумрудными глазами, — ещё одна награда.

Утром она успела побывать на праздничном завтраке с группой Мэри Кэй, и день клонился к вечеру. На кладбище почти никого не было, но разноцветные лампочки на ограде ещё горели.

Эвелин пришлось изрядно поплутать, пока она нашла место, где была похоронена семья Тредгудов. Могилу Руфи Джемисон она обнаружила сразу, а пройдя дальше, увидела большое двойное надгробие с ангелом:

УИЛЬЯМ ДЖЕЙМС ТРЕДГУД

1850–1929

АЛИСА ЛИ КЛАУД ТРЕДГУД

1856–1931

ЛЮБИМЫМ РОДИТЕЛЯМ,

НЕ ПОТЕРЯННЫМ,

НО УШЕДШИМ ПЕРВЫМИ ТУДА,

ГДЕ МЫ ВСТРЕТИМСЯ ВНОВЬ

Следующей была могила:

ДЖЕЙМС ЛИ (БАДДИ)

1898–1919

СЛИШКОМ РАНО ОБОРВАЛАСЬ ТВОЯ ЖИЗНЬ,

НО ТЫ НАВЕКИ ЖИВОЙ В НАШИХ СЕРДЦАХ

Чуть дальше лежали Клео Тредгуд и Милдред, но могилу своей подруги она никак не могла отыскать и начала нервничать. Где же миссис Тредгуд? Подойдя к следующему ряду надгробий, она увидела:

АЛЬБЕРТ ТРЕДГУД

1930–1978

НАШ АНГЕЛ ЗЕМНОЙ,

НАКОНЕЦ ТЫ ОБРЕЛ ПОКОЙ

В ОБЪЯТИЯХ ИИСУСА

Она оглядела плиты рядом с могилой Альберта и наконец нашла то, что искала:

МИССИС ВИРДЖИНИЯ (НИННИ) ТРЕДГУД

1899–1986

ВЕРНУЛАСЬ ДОМОЙ

И сразу на Эвелин нахлынули воспоминания, сердце сжалось от нежности, и она поняла, как сильно скучает по этой милой старушке. Она положила цветы и, пока полола сорняки вокруг камня, тихо плакала. Эвелин пыталась утешить себя мыслью, что если и есть где-нибудь небеса, то миссис Тредгуд наверняка там. Интересно, думала она, появится ли когда-нибудь на земле хоть одна столь же чистая и бескорыстная душа? Вряд ли.

После знакомства с миссис Тредгуд Эвелин перестала панически бояться старости и смерти, она больше не воспринимала смерть как что-то бесконечно далекое. Даже сейчас ей казалось, что миссис Тредгуд все ещё где-то рядом. И она тихонько заговорила со своей подругой:

— Простите, миссис Тредгуд, что не смогла приехать раньше. Вы даже не представляете, как мне вас не хватает, и сколько раз хотелось поговорить с вами. Мне так горько, что мы не простились, но кто же знал, что тот раз был последним? А ведь я вас так и не поблагодарила тогда. Если бы не ваши терпеливые уговоры, даже не знаю, что бы я натворила.

Она помолчала и продолжила:

— Я-таки раздобыла этот розовый «кадиллак», миссис Тредгуд. Думала, сразу стану счастливой. Но, знаете, — не стала. Без вас как-то все не так. Я часто мечтала, что приеду в субботу, и мы с вами прокатимся с ветерком, заскочим к Олли, поедим барбекю.

Она перешла на другую сторону могилы и опять принялась за сорняки.

— Меня спросили, не могу ли я поработать в группе психического здоровья в университетской больнице. Наверно, могу. — Эвелин засмеялась. — Я сказала Эду: с теми, у кого такая же болезнь, как у меня, я уж точно справлюсь. Вы не поверите, миссис Тредгуд, но я уже бабушка. Причем дважды. Джанис родила двойняшек, девочек. А помните Большую Маму, мать Эда? Так вот, мы перевезли её в «Дом жаворонка», и ей там больше нравится, чему я очень рада. Я эту «Розовую террасу» прямо возненавидела после вашей смерти. В последний мой приезд Джинин сказала, что Веста Эдкок все продолжает сходить с ума из-за того, что уехал мистер Данауэй.

По вам все скучают — и Джинин, и соседи ваши, Хартманы. Я ездила к ним, взяла вещи, которые вы мне оставили, и теперь все готовлю по вашим рецептам. Кстати, миссис Тредгуд, с тех пор как вы меня видели, я похудела на сорок три фунта. Еще пять сброшу — и хватит.

А ваш друг Осия умер месяц назад, но вы, наверно, это и без меня знаете… Ой, чуть не забыла! Помните ту фотографию, где вы в платье в горошек стоите возле магазина Лавмэна? Она теперь висит в рамочке над моим столом, и одна моя гостья ахнула: «Эвелин, как вы похожи на свою маму!» Потрясающе, правда?

Эвелин рассказала подруге все, что вспомнила важного за два года, и не ушла, пока не убедилась, что миссис Тредгуд поверила: с ней, с Эвелин, теперь все в порядке.

Она улыбалась, направляясь к машине, но, когда проходила мимо могилы Руфи Джемисон, вдруг остановилась. Что-то изменилось. На плите стоял стеклянный кувшин с маленькими свежими розами, а рядом лежал конверт, надписанный мелким, торопливым почерком: «Руфи Джемисон».

Удивленная, Эвелин взяла конверт. В нем лежала старомодная пасхальная открытка — маленькая девочка держит корзину, полную раскрашенных яиц. Она раскрыла её и прочитала:

Никому не равна ты своей красотой,

И к любому добра неземной добротой.

Ты нежна и прекрасна, как солнечный свет,

И тоска подступает, когда тебя нет.

И подпись:

Никогда не забуду тебя.

Твоя подруга

Заклинательница пчел.

Эвелин стояла посреди кладбища с открыткой в руке и оглядывалась, но вокруг никого не было.

«БИРМИНГЕМ НЬЮС»

17 марта 1988 г.

ПРОПАЛА ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА

Миссис Веста Эдкок, 83-летняя пациентка приюта для престарелых «Розовая терраса», вчера вышла из дверей заведения, сказав, что ей необходимо подышать свежим воздухом, и не вернулась.

Последний раз её видели в розовой шенилевой накидке с лисьим мехом и в темно-синих войлочных тапочках. Возможно, на ней был также красный ночной колпак, а в руках — черная, расшитая бисером сумочка.

Водитель автобуса вспомнил, что вчера вечером возле приюта к нему села пожилая дама отвечающей указанным приметам наружности и попросила её подвезти.

Если вы встретите какую-либо женщину, подходящую под это описание, просьба позвонить миссис Вирджинии Шмитт, директору приюта, по телефону 555-7760.

Сын пропавшей женщины, мистер Эрл Эдкок-младший, говорит, что его мать могла просто заблудиться.

«БИРМИНГЕМ НЬЮС»

20 марта 1988 г.