Ha I, II и IV стр. обложки и на стр. 36 и 89 рисунки Ю. МАКАРОВА. 6 страница
Никола запустил мозолистую руку в густую, как войлок, бороду. Недвижно глазел на вздыбленные ветром прозрачные облака, на сине-перламутровые воды у берегов.
За бухтами веревок и штабелем абордажных топоров стоял Розенкранц, прислушиваясь, огляделся, тихо сполз в трюм. Долго что-то искал в укромном месте, нашел. С тихим озлоблением зубами и потными пальцами развязал -шнурок на небольшом мешочке, насыпал на ладонь кучку сероватого порошка. Криво ухмыляясь, подошел к бочке, приподнял крышку и сыпанул порошок в солонину...
Апраксин с задержками получал вести от царя из Ревеля. Петр писал о прибытии двух фрегатов с Архангельской верфи, о подходе из Англии еще одного «приемыша» — семидеся-типушечного корабля «Веферм», о болезнях среди матросоч из-за не свежей, а может, и отравленной солонины, о том, что он неусыпно смотрит за неприятелем, наряжая в дозоры малые суда. Последнее письмо было тр'евожным — о слухах, будто бы английские военные корабли под видом торговых идут в Балтийское море и уже миновали пролив Зунда. Петр в подлинности сообщения уверен не был, так и отписывался — «нахожусь в сумнении!..».
«Могут быть и подметные слухи, — подумав, заключил
Апраксин. — Но травленая солонина... и на галере Змаеви-ча матросы стали мучиться странными болестями живота. С начала похода провиант не менялся, все были здоровы, а теперь болеют.. И еще на трех судах то же самое. Десять человек умерло. Баталия еще не началась, а уже потери...»
К вечеру отписал царю, что идет «со господом, поелику возможно», проверяя фарватер; узкий пролив Березунда уже остался позади, скоро Гангут..'.
Мимо проплывали островки с меловыми отмелями и галечными обрывами. В дымке жаркого дня тонули далекие зубчатые берега. Там стояли мачтовые боры на низких дюнах, а за ними начиналось буреломное чернолесье — вотчина сов, кукушек и всякого зверья.
Вдали, за разрывами дымки, показался полуостров, лесистой хребтиной похожий на огромное чудовище, припавшее мордой к воде.
Антон вскинул руку.
— Это и есть опасный Гангут! — ткнул он пальцем в голубоватую марь. — Пошлет бог — обойдем и его, укроемся в Абоские шхеры. Тогда считай, что мы уже в Ботническом заливе...
«А дальше куда?» — думал Розенкранц, всегда настороженно ловивший разговоры матросов. Посиживая на носу галеры, у самой пушки, он перебирал в уме возможные планы Петра.
Вернувшись после многодневной разведки шхерных фарватеров, Змаевич взволнованно доложил Апраксину, что, следуя впереди флота, он благополучно подошел на малой скампавее к самому Гангуту и оттуда увидел в открытом море шведские корабли... Насчитал более двадцати вымпелов...
Той же ночью финн куда-то исчез. Змаевич поискал его на всякий случай в трюме — вдруг заболел? — и тяжко задумался. Но разбираться было некогда.
К утру шведская эскадра приблизилась, и генерал-адмирал без труда различил неприятеля в подзорную трубу. Длинная цепь кораблей грозно перерезала путь...
Змаевич срочно был отослан в Ревель с донесением — Апраксин просил Петра подойти к Гангуту с корабельной эскадрой.
В просторной' кают-компании фрегата «Полтава» густо чадил светильник, подвешенный к закопченному потолку. Словно масляное пятно на бумаге расплывался в табачных пластах дыма бледный язычок пламени. Терпко пахло густым настоем красок, смолы.
На просторном столе в беспорядке лежали готовальни, военные карты, лоции. Отдельной грудой высились непрочитанные жалобы, грамоты, челобитные и подметные письма.
Ягужинский, ругаясь, докладывал разбойные дела. Одновременно теребил огромный ворох бумаг — искал для прочтения самое спешное. Петр сидел молчаливый, небритый, с тревож-
ным сердцем. В каюте ждал с докладом прибывший с Гангу-та Змаевич.
Продолжая слушать генерал-адъютанта, Петр подвинул к себе груду писем. Начал спешно просматривать жалобы, перескакивая красноватыми глазами со строки на строку. Совал гусиное перо в каменную чернильницу и наискось писал резолюции или недовольно откладывал челобитную.
Наконец, Ягужинский выловил нужную бумагу и, далеко относя разглаженный свиток от глаз, зачитал крамодьный донос:
«Промышленным людям, и всем посадским, и купцам, и гостям, и гостипые сотни в Санкт-Петербурге от разбоя неведомых воров в торгах их и во всяких промыслах чинятся убытки и разорение. По розыску многие люди взяты со дворов, да не виновники...»
Петр бросил писать, отшвырнул гусиное перо. Лицо побледнело до синевы. Растопыренными пальцами вцепился в рытый бархат, рванул к себе скатерть.
— И там плетут паутину! Как только я уехал — сразу за
кистени взялись! — и уже жалующимся голосом: — Царевича
с толку сбивают... Солонина на кораблях отравлена... Тайная
канцелярия с ног сбилась, но розыску пока конец не виден...
Ягужинский поддакнул:
— Истинно разбойничают, ваше величество! — со скрипом
почесал бровь, выждал, чуть бледнея, — читать далее? К тому
же есть еще спешные отписки Разбойного приказа, Берг-кол-
яегии, Синода, Адмиралтейства и Земского приказа...
Петр остановил на нем тревожно-тяжелые глаза. Кисло покривился в безмерной устали — такой вдруг тошнотой его окатило от всей этой горы известной волокиты. Повел рукой.
В каюту врывался нарастающий свист ветра. Первые порывы шторма уже вздымали пенные клокочущие валы. Волны накатывались на борт фрегата, гулко разбивались и захлестывали палубу -шипящими потоками.
С мрачным лицом, утюжа тылом ладони непокорные усы, Петр выслушал Змаевича. Быстро записал что-то в дневнике, швырнул гусиное перо. Спросил жестко, надирая на слова:
— Так, значит, голым морем неприятеля миновать никак
нельзя?.. Боярские отговорки! — и другим голосом: — А много
ли там шведов?
— Да почитай, государь, весь флот их стоит поперек пути.
Как раз при Гангуте, у самого мыса... Как бы не пришлось зи
мовать, в Тверминском бае...
Каюта сильно пошла из-под ног. Затем страшный вал налетел на борт — с пушечным гулом разбилась волна. Фрегат задрожал.
— Зимовать?! — Пет"р потемнел, жилистые кулаки тяжело
Давили лоции. Долго молчал.
— Ежели не помочь корабельным флотом. — робко продол
жил командор. :
— Каким флотом? — оборвал царь. — У меня боевых —все
го два фрегата! А протчие — покупная дрянь! Ходоки нику
дышные. Пушек нет, команды не обучены. Годны только изда-
ли показаться — для числа вымпелов. Но и это лишь малая малость противу других досад...
Палуба ходила ходуном, Петр прошагал ровно, тяжело вынося левый ботфорт, — хрястнул дверью.
— Дозорный! —: ветер сносил и рвал голос царя. — Сколь
ко насчитал?
— Еще три корабля! — рассыпался ответ с верха мачты.
— Зорче глядеть! — Петр перекричал шторм.
— Есть глядеть... о-рче!
Петр вернулся — весь в зернистых брызгах. Ботфорты мокрые, в следах пены. В кольцах волос — бусинки воды.
— Друзья объявились, — сплюнул. — Англичане...
— Па подмогу пришли? — робко понадеялся Змаевич.
— От той подмоги пришлось отойти в гавань — под заслон
крепостных батарей...
— Союзники ведь. Может, все же купцы? — Командор улыб
нулся недоуменно, даже сконфуженно.
Петр не ответил. Помолчав, приказал Ягужинскому выйти в море на фрегате и проведать, с каким намерением пожаловали союзники. Генерал-адъютант прошелестел по ковру — полубегом бросился из каюты. Змаевич продолжал вопросительно смотреть. Царь заговорил:
— Кто их зпает? Честь у них, что одежда, — легко скидает-
ся. А купец ихний — солдата похлеще при оказии. Ненадежны
они в дружбе и весьма завистливы.
Вдоль переборки каюты послышались скребущие, будто крадущиеся шаги. Петр, ухмыляясь, потянулся к светильнику, хотел потушить. Но в дверь уже вежливо стучали. Царь проскрипел Змаевичу шепотом:
— Опять этот надоеда Рой Дженкинс! По пути в Лондон за
несли его черти в Ревель — и вот набивает оскому визитами.
Скользок, каналья!
Получив дозволение, дипломат долго скрипел дверью и не мог войти — каюту сильно качало. Петр, морщась, поднялся встретить, но Дженкинс уже входил на нетвердых ногах. Жалко улыбаясь, держался рукой за плывущий косяк.
— Я зашел проститься, — вкрадчиво начал посланник, бы
стренько прилипая к указанному креслу. — Хочу также спро
сить ваше величество, не угодно ли передать что-либо моему
королю?
— Моему любезному другу? Передам! Пошто шлет сюда бо
евые корабли под видом торговых?'
— Видите ли, ваше величество... Цель их прибытия, думаю,
не расходится с политикой Великобритании, принципы коей
неизменны, как течение времени... Но я догадываюсь, — дип
ломат витийствовал свистящим простуженным горлом, — дело
в том... Не кажется ли вам, ваше величество, — превращение
Швеции в миролюбивое государство тянется уж очень долго?
И не оттого ли, что Россия слишком много желает получить
от Карла XII?
Петр уставился тяжелым остановившимся взглядом, словно окатил ледяной водой. Дженкинс невольно опустил глаза.
— Ваше величество! — опередил дипломат вскинувшегося
царя. — Не все в моей власти! — Сожаление разыграл отменно, покачал головой.
Петр понимающе-разочарованно кивнул. Скрывая желчную улыбку, поправил тяжелые кольца густых волос. Некоторое время не слушал воркотню Дженкинса.
— ...есть прожект об учреждении посреднического суда, ко
им можно замирить вас со Швецией... Вы хотите вернуть про
винции, шведы их не отдают. Так войне не будет конца. Суд
же вынес бы медиацию: условия мира, полезные для всех го
сударств-интересантов, торгующих на северных морях...
— Игра втемную! Все будет тогда по мало скрытой воле Ан
глии — какая тут медиация? А как же наш досельный навеч-
ный договор, коли за суд взялись? — Скулы царя, туго обтя
нутые смуглой кожей, зарозовели.
— Ваше величество! — на лице дипломата застыла полос
ка горячей улыбки. — Я вам скажу простую, как хлеб, прав
ду... Великобритания еще не связывала себя навечно ни с кем
и пи с чем... Это — откровение, за подобное головы скатывают
ся с плах... К тому же у нас нет точных обязательств по трак
тату о Северном союзе...
Петр встал — заслонил светильник. .Резко обозначился чеканный профиль лица. В возмущенном голосе пробился гортанный клекот.
— Точных, верно, не было.! От оных вы ужом ускользнули!
Набатно раскатилась волна, сотрясая фрегат, — затрещали
снасти. Слышно было, как с палубы по бортам с плещущим гулом потекла вода. Светильник качнулся — резкий профил?» лица Петра расплылся, заходил черной тенью по степе. Царь продолжил:
— Вот что! Было время, когда я предлагал шведскому сена
ту умеренные претензии. Тогда я хотел возвращения только
Ингрии, Эстляндии и Выборга. Но вольнолюбивые шведы, не
знаю, но чьему совету, — Петр сделал многозначительную пау
зу, — на то не согласились. Теперь же, пусть хоть вся Европа
запоет вслед за вами — я от своих требований ни на шаг но
отступлюсь!
— Ах, ваше величество! — искушенный в лицемерии дип
ломат не справился с волнением. — Вы изнуряете нас своей
гордой твердостью. И разрешите заметить — у вас очень мни
тельный нрав.
Петр махнул рукой и открыл походный винный погребец.
— Ладно уж! Расстанемся по-нашему. Дабы вас сырым вет
ром еще больше не продуло.
— Избавьте, ваше величество!
— Нет, нет! Непременно! А то вам пути не будет... да и ме
ня обидите. — Плеснул в чарки водки, с шутливой грозностью
поднес. — Лечебный дигет — от простуды!
Дженкинс мучительно выпил, закашлялся. Уходить не спешил. Оказалось, ждал не зря. Появился Ягужинский, весь мокрый, с пакетом в руках. Генерал-адъютант вопросительно молчал — было слышно, как с его одежд канала вода.
— Читай! — Из-под вздыбленных бровей Петр метнул сокру
шающий взгляд. — Не мне — я с адмиралом Норрисом не пе
реписчик. Ему читай! — он ткнул локтем в сторону Дженкип-
са, — дабы уразумел, зачем здесь появился британский флот. Ягужинский засветился внутренним смехом. Скользнул по горько-кислой физиономии англичанина и с треском разорвал пакет — без почтения, небрежно.
— Так... вначале неподобающее государю приветствие... Вот
дело... «Я имел честь принять вашего царского величества ми
нистра сэра Ягужинского и был уведомлен, что вы не желаете
ссоры между вашим величеством и моим августейшим королем.
Позвольте заверить — я прибыл с эскадрой в Балтийское море
исключительно для протекции английского купечества от швед
ского г пиратства и защиты нашей древней дружбы. Искренне
ваш — адмирал Ян Норрис».
— Ну как, ваше величество? — Дженкинс ласково замор
гал, г— Надеюсь, теперь не осталось сомнений? Адмирал Нор
рис, как видите, — рыцарь!
— Оставляю сие писание безответным, поскольку оно не от
самого короля, — под черными бровями Петра медленно стыл
блеск зрачков. — Счастливого плавания, мистер Дженкинс.
Прощание было подчеркнуто сухим и холодным — царь не ответил на поклон, не послал Ягужинского проводить. Дипломат с трудом одолел путь до дверей: ноги неуверенно танцевали на плывущем полу. Генерал-адъютант откровенно насмехался. Петр подошел к квадратному люку — долго вслушивался в гул ветра и воды.
— Шторм не утихает, — осторожно заметил Ягужинский.
— Зови, Павлуша, командора Змаевича, — думал о чем-то
своем Петр, раскуривая трубку. — И лисий хвост, и волчьи зу
бы видны! Что за глупая дипломатия?.. И невыгодно, и срам!
Неслышной тенью появился Змаевич.
— Так, значит, галеры в опасности? — спросил Петр. И до
бавил резко, язвительно: — Ахтительные авантажи! Благодар
ствую Апраксина за вести!
У Петра сильно разболелась голова — ломило затылок, тупая боль сжимала виски и лоб. Перед глазами качалась красная паутина.
<— Понеже мне отсюда ничего не видно, я на Гангут прибуду самолично. Отплываем на бригантине «Принцесса» сегодня же, сейчас, пока темно.
— Ваше величество! — вскричал Ягужинский, молитвенно
поднимая руки. — Вы рискуете жизнью! В такую погоду!..
Петр помолчал, только глянул как-то необычно. Сказал строго и собранно, но тихо, разбитым голосом:
— Писем на мое имя не принимай. Впрочем, смотри и решай
все своим умом. Где я — строгий секрет... — И уже весь в ве-
ведомой радости глянул на Змаевича: — Поплыли!
Ягужинский скачками бросился на палубу. Сквозь разбойничий свист ветра донеслись его команды.
Шторм порывисто стонал в снастях. Закипающая вода ревела и металась по палубе пенными языками. Раскачиваясь, трещали и скрипели мачты. Гулко хлопало полотнище сорванного паруса. Высоко на спины разъяренных волн вползала и отвесно падала резная корма, мерно погромыхивала якорная цепь. Близкого берега не было видно — все утонуло в мутной бурлящей темноте.,,
Сколько раз возносилось солнце и западало в зеленый убор лесов Богемии — не считал.
Жалкий трус с ликующим сердцем, зарывшись в полутьму летящей кареты, Алексей не по-царски суетливо обнимал Ефросинью. Все было позади: исходящая пушечным гулом Россия, бешеная постройка кораблей, его пустоцветная жизнь при дворе.
За окном в тусклом тлеющем свете плыло серебряное от рос утро, широким шагом пробегали золотистые сосновые стволы, стекленела лазурь. Рядом грешно и нежно смотрела голубыми глазами дева, лепетала, просветленная и счастливая:
— Все в народе говорят: как де будет на царстве наш госу
дарь царевич Алексей Петрович, тогда де государь наш царь
Петр убирайся и прочие с ним голощекие вон! Он, царевич,
душой о старине горит — богоискательный он человек!..
Держателям вирцгаузов Алексей выдавал себя то за польского полковника Кременецкого, то за купца русской армии, то за тайного советника Посольского приказа. Но ему казалось, что лакеи, фурманы, ландкучера, почтмейстеры —- все знают, что он русский царевич и бежит от отца в Вену.
Та сила страха, которая ранее цепко удерживала возле отца, теперь гнала от него. И он, так давно бежавший в душе, теперь бежал во сне от вскормившей его земли. Бежал безудержно — позади мерещилась погоня. Грохот колес казался приглушенным разноголосьем мушкетных выстрелов. На экстрапочтах щедро сыпал отцовскими деньгами, наспех ел, и лучшие кони уносили его во весь опор все дальше и дальше — и днем и ночью...
Фурман, седой и взъерошенный, страшный в своей нелюдской худобе, просунулся в окошечко и что-то крикнул. Царевич понял, когда, взглянув вперед, увидел развилку дорог.
— Вена! Вена! На Вену!
Карета рванула влево, вздымая пыль.
Лишь Ефросинья мягчила сердце, не давала копиться дорожным обидам — сгорел бы без нее от напрасной злобы. И он снова припадал к алым губам и упругой груди, успевая неистово ласкать ее, словно был четверорукий.
Щетинистыми хребтинами сутулились не по-русски жидкие леса. По синему пологу неба, напоминавшему ветристую лазурь над Невой, в кружевном дымосвете плыли австрийские облака. Темнота близких оврагов таила молчаливую угрозу — снова стало не по себе, горячим удушьем залило грудь.
'Алексей громко забормотал:
— Я достану российскую корону!.. Достану через инозем
ную помощь... ";
Фурман сильно потянул вожжи волосатой ручищей. Кони
резко повернули в сторону — и карета с грохотом опрокину
лась в глубокую канаву. Со звоном посыпались стекла, от
летело и покатилось колесо. С храпом и ржанием вздыбились
лошади...
Царевич вскочил, заходил по спальне — бледный, потерянный — как лунатик.
Всю ночь бригантина «Принцесса» пересекала Финский залив. Форштевень часто зарывался в гребни валов. За борт по-сносило лодки, бухты канатов, смыло трох матросов. Под утро, разбивая в ощепья поручни, рухнула грот-мачта. Под вольным разгулом ветра пушечным гулом хлопали паруса. Возле берегов Финляндии бригантину понесло к отмели, где белой гривой неистово колотился прибой.
Петр, в ночной рубашке, босой, с красными от спа глазами, выскочил на палубу, свирепо закричал растерявшзмуся капитану:
— Бом-кливера ставить! Фор-стеньга-стакселя ставить! Три
селя!.,
Матросы справились быстро. Бригантина задрожала, накренилась, залопотала парусами. Петр, насупясь, глядел суженными глазами, молчал.
«Принцесса» медленпо стала отваливать от берега, где в громовых раскатах каталась крупная галька.
На второй день к вечеру море погрузилось в лиловые сумерки. По пебу медленно рассыпался свет молодых звезд.
Лишь поздней ночью Петр высадился в бухте Тверминне, где стоял русский галерный флот.
В адмиральском шатре, раскинутом под навесом скалы, Петр и Змаевич выотали свои одежды прямо на хивинский ковер. Апраксин, от спешки пелепо одетый — в исподнем, но в парике, развел руками, запричитал:
— Воистину чудо, что не потонули! Нептун спас! Ах ты
господи! Примите по чарке водки — простуду вышибет.
Генерал-адмирал из темного угла достал розовый графинчик, отлил против свечи, степенно поднес два серебряных стаканчика, огурчики, маковый крендель.
— Понимаешь, Матвеич, • к Твермппскому баю на бриганти
не пикак нельзя было подойти, — будничным голосом говорил
Петр. — Да и лодка текла... Хорошо еще, нас ударило о пе
сок, а то плавать бы нам сейчас стерлядками.
— Лихо было! — покивал головой Змаевич, вздрагивая от
. холода. — Но добрались, черт возьми! Может, и Нептун по
мог, да паш государь тоже не плошал.
Петр уже угрюмо стоял перед зеркалом и большим гребнем расчесывал непокорные волосы. Небрежно бросил сушиться мундир возле раскаленной печки, за мундиром полетела и тро-уголка. Остался в короткой куртке из лосиной кожи и башмаках на босу погу, которые подвернулись ему па глаза в адмиральском шатре. Поднятой рукой остановил Апраксина, ^кашлянул трескуче и сердито.
— Зови генералов, Матвеич, не мешкай. И так в отписках
дело проволочил.
— Государь! — Генерал-адмирал широко развел руки, веки
его заметно дрожали. — Подсушиться бы сперва, ей-ей про
студу схватить легко.
— Военный совет со мной будет, а не с моим видом! Апраксин выглянул из шатра, помахал рукой. Голицын и Вейде, стоявшие в ожидании, тотчас вошли..
Петр встретил их молча. Лидо непроницаемо — не поймешь: не то сердит, не то притворно весел.
Полуодетый царь смутил — таким еще не видали, — не знали, куда девать глаза.
— Ну как вам живется, господа генералы? — справился
царь, выпучивая взгляд.
— На беды не жалуемся, ваше величество, — учтиво улыб
нулся Голицын — князь, вельможа по роду и обхождению. —
Неприятеля стережем да и копфузию ему исподволь готовим.
Погода военным делам сподручная. Теплынь, благодать. Как
под Москвой-матушкой в конце лета.
— Швед поставил капкан, но и сам стреножен позицией, —
подхватил долговязый Вейде.
— Значит, Ватранг сам себя стреножил? — недоверчиво и
затаенно-зло покосился Петр, снимая куртку: в шатре стано
вилось жарко. — Уж больно добычливо выходит! А мне сдает
ся — русский флот остановлен шведами без единого пушечно
го выстрела! Скоро вся Европа будет смеяться!
— Никак пет, ваше величество! — глуповато выпалил Вей
де, конфузясь от недовольства Петра. — Все не так!
— Тогда похвально весьма, — Петр не смотрел — до вре
мени прятал гнев: сердиться было некогда.
. Вейде смущенно передернул плечами, забегал глазами с Апраксина на Змаевича и опять на Петра — пугался и недоумевал.
Попыхивая трубкой, Петр растопыренной ладонью указал па стулья вокруг походного стола. Входившие усаживались молча. Вейде, успокаиваясь, коротко коснулся висков. Петр не торопясь, в который раз высекал кресалом искру. Молчал, подрагивая ногой, еле заметно улыбался своим мыслям. Раскуривал отсыревшую трубку необычно долго. Ждал, не глядя, пока садились генералы, бригадиры и командоры. Яков Бакаев юркнул к Змаевичу и незаметно пожал его руку: па-конец-то опять встретились!
Петр медленно поднялся, обвел всех свечой, словно каждого видел впервые. Из трубки дымом пушечного выстрела поползло густое облако.
— Ну-с, любезные генералы, бригадиры и капитаны! Изволь
те советы давать — как без конфуза уйти от столь стыдного
стояния? А тебе, Змаевич, — повернулся грозно и зло, — ве
лю всякое мнение брать на письмо, дабы потом никто не ска
зал, что иначе мыслил.
Быстро достав из канцелярского _ларчика нефритовую чернильницу, капитан-командор изготовился писать.
— Так как же, любезные мои? — Петр каждому норовил
заглянуть в глаза. — Федор Матвеич, для бога, придется тебе
молвить первому, — и сразу тверже, жестче, — думать и го
ворить надлежит с поспешностью, для чего велю ставить песоч
ные часы.
Генерал-адмирал, поправляя наспех накинутый мундир, поднялся необычно легко и медленно заскользил пальцем по разостланной карте. Подняв голову, обмяк лицом, начал глухо, с остановками:
— С генералом Вейде, дабы лишне праздным не быть, я сам
ходил на рекогносцировку. Подошли мы на малой скампавее к самому носу Гангута — были от оного примерно в миле. Видели воочию неприятельский флот в пятнадцать линейных кораблей, два бомбардирских судна, один прам и восемь галер. Сколько провиантских судов и чухонских лайб — подлинно яе рассмотрели. Посему, весьма желая пройти в Абоские шхеры с галерным флотом, почитаю то превеликою трудностью, ежели консилий не постановит произвести диверсию корабельной эскадрой.
— Не постановит, — сухо отрезал Петр и посмотрел страш
но, отчаянло — как из омута.
— Тогда разве что, сверх чаяния, — голос повысил, зады
шал чаще, — повелишь идти большим морем — в обход не
приятельской линии. О том давно думаю. Но и то, ежели шти
ля не будет, учинить зело опасно, — закончил Апраксин и
вытер платком вспотевший лоб.
На лицо Петра легло напряженное, слегка ожидающее выражение. Безмерная усталость, недовольство и надрыв делали его взгляд отталкивающим и тяжелым.
— Я считаю, — молодцевато подхватился Вейде, — и при
тихой погоде большим морем идти нельзя, поскольку у шведов
тоже есть гребные суда. Нас могут перехватить и в штиль.
Не исключена и буксировка фрегатов на пушечный выстрел...
— Стало быть, — с глухой злобой произнес Петр, — нам
остается прятаться в Тверминском бае, как глухарям на токо
вище. — Взглядом посадил Вейде, словно прижал к месту. —
Михайло Голицын! При столь великих наговоренных трудно
стях твой войсковой опыт был бы весьма кстати. Что скажешь,
князь?
Голицын подпрыгнул, надвигая на переносицу лохматые брови.
— Вспомни, князь, как мы с тобой, начав с потешных пол
ков, до шляхетских воинских хитростей одной русской смекал
кой доходили! Вспомни, как ты славно командовал под Пол
тавой! — Петр сильно затянулся и пустил через стол длинную
струю дыма.— Неужто Гангут — орешек покрепче?
— Не крепче, государь! — отозвался Голицын, краснея
от похвалы.
— Неужто, раздобрев, надев звезды и ленты, мы стали ме
нее храбры и не столь искусны в воинской доблести?
— Нет, государь, — князь выдержал испытующий взгляд
царя. — И на сей случай смекалка найдется, — пятериком
поставил руку на карту. ч— А не устроить ли нам по берегу
Гангутского плеса батареи и транжемеиты? Орудийным огнем
можно отогнать шведов в море и самим прорваться вдоль бе
рега, хотя бы и с частью галер...
Петр сильнее пыхнул трубкой, заметил без оживления, почти недовольна:
— Вот, чай, первый резон, над коим можно мыслить.
Апраксин заволновался. Пламя свечи качнулось — блеснул густой ряд пуговиц адмиральского мундира. Он встал, царапая карту кружевным отворотом рукава.
— Полагаю, это не лучший резон, — генерал-адмирал за
смотрелся на струйку песка, опять начавшую течь в перевер-
нутой Змаевичем колбе. — Начальнику арьергарда недостаточно ясны здешние грунты. Строить батареи и транжементы было легко в Азовских степях. А тут камень, скалы — чем их взять? К тому же нет верности, что ядрами отгоним корабли. Да и Ватранг спать не будет, под его пушками много не настроишь.
Голицын натянуто улыбнулся — понимающе и слегка конфузясь.
— Извини, Федор Матвеич, какая была диспозиция на уме,
такую и выложил.
Вейде, виновато глянув на царя, вырос во весь свой огромный рост. Просыпая пудру с буклей парика, сказал робея:
— Дозволь, государь, у меня три особливых плана.
— Три? — недоверчиво переспросил Петр. Разрешил благо
душно, налегая на стол острыми локтями: — Выкладывай, что
за планы? Нам бы и одного по бедности хватило.
Капитан-командор вскинул гусиное перо, приготовился записывать.
— Первый, — подбодренный Вейде загнул мизинец, —
издать,пока у неприятеля кончится пресная вода, — тогда он
сам уйдет.
Петр поперхнулся дымом и недовольно хмыкнул, рассыпая по плечам еще влажные волосы.
— Крепко! Крепко ты хватил шведа! А я бы на месте Ват-
рапга отправил три шхербота за водой, хотя бы и в Копенга
ген! Ты ведь все равно стал бы ждать.
— Второй, — сильно пунцовея, генерал согнул безымянный
палец. — Звать на помощь датчан, хотя бы и за великие
деньги.
Петр нервно дернулся головой, устало откинулся на кресле и выпустил в усы ворох дыма. Долго молчал.
— Всуе на то надеяться. Король датский хоть и бедный, но
гордый. Сам не ведает, куда ему приклониться. И опять же
главное — потеря времени.
— Тогда и третий план негоден. — Вейде недогнул сред
ний палец. — Ждать осенних бурь, тогда Ватранг сам оставит
халерный фарватер...
— План гож был бы, да одним не вышел — терпения нет!
Царь рывком выхватил трубку изо рта — в воздухе повисла
синеватая дуга. Шагнул к другому концу стола, где Змаевич и Бакаев, тыча пальцами в карту, тихо препирались между собой.
— Извольте, господа, и вы говорить, чтобы все слышали!
Бакаев и Змаевич вскочили, переглянулись.
— Государь! — капитан-командор крепко поставил указа
тельный палец на угол карты. — Я тут был при первой раз
ведке фарватера. Здесь, по остовую сторону от Тверминне, воз
ле мыса Лапвик — самое узкое место полуострова — пере
шеек. Вот я и думаю — можно, чай, устроить помост и легкие
галеры переволочь сюда, — пальцем повел на другую сторо
ну Гангута.
— Вот как! — Петр оживился, простудная поволока сошла
с глаз. — Так, так... Шведы нас ждут вокруг мыса — иначе
как же? А мы задумали и вовсе их миновать...
- Даже видимость того, что мы начали строить переволоку, может привести неприятеля в конфузию! — браво добавил Бакаев, весело поглядывая то на царя, то на Змаевича. — Только я ему толкую — дело-то многотрудное, да и в скрытности работы нелегко держать.
— Ничего, ничего. — Все больше увлекаясь планом, Петр
круто повернулся к Апраксину. — А в какой срок можно на
ладить переволоку?