Ha I, II и IV стр. обложки и на стр. 36 и 89 рисунки Ю. МАКАРОВА. 4 страница
КСЕНИЯ СТРИЖЕНАЯ
Дорога то взлетала на холм, то круто падала вниз, и тогда казалось, что она4уходит под землю — такой туман стоял в
низииах.
Андрей искоса взглядывал на мать. Ксения Алексеевна зябко куталась в домотканый гуцульский платок и грустно покачивала головой, утверждая себя в каких-то давно выношенных мыслях.
Леса на холмах сияли льдистой пустотой. Шофер-первогодок вел «газик» осторожно, словно вез бесценный хрупкий груз. Он тоже поглядывал на Ксению Алексеевну, и с лица его не сходило выражение плохо скрываемого восторга.
— Я возьму его к себе, — внезапно сказала Стриженая, — он будет жить в комнате Нины...
— В лесничестве ему предлагали работу, — осторожно на-
пОмнил Андрей, — он не сможет без границы...
— Когда не сможет, тогда и уедет, а пока поживет у меня,
я за ним присмотрю.
Андрей смотрел на рваный глубокий шрам, тянувшийся от уха почти до самого подбородка, и узнавал свою мать. Она не менялась с годами, только серебристей становились волосы да лучики морщин делались гуще.
Ксения Алексеевна работала, была окружена людьми. Общительная по натуре, она быстро завоевывала расположение товарищей по службе. И все же родной человек один. Он, ее сын, плоть от пЛоти матери. Даже глаза и те с материнской едва приметной раскосинкой.
Ксения Алексеевна повернулась лицом к сыну.
— Не смотри на меня так. Красота мне все равно ни к че
му. А дети привыкли. Ты ведь не знаешь, забыла тебе расска
зать. Мы в школе ставили оперу, детскую, конечно. Пришлось
мне на время стать композитором... Версификация безусловная,
но и не совсем бесталанно.
«Мать все понимает, — подумал Стриженой, — о многом догадывается и о Недозоре заговорила неспроста. После того, что случилось в Черном бору, о службе не может быть и речи. И мать не верит в возвращение Нины. Две женщины, а такие разные. Он вдруг представил себе Нину во встрече с Гондой и не мог себе сказать, как бы она лоступила. В ней слишком
много было для себя, в матери — для людей. Вот и сейчас думает об- одиноком больном Иве Степановиче».
«Газик» проскочил пригород, пересек центр а выкатился прямо к вокзалу. Стриженой помог матери выйти аз машины. Ксения Алексеевна прощально помахала рукой водителю.
Андрей решительно шагнул к привокзальному скверу.
— Посидим...
Они нашли свободную скамью, окруженную с двух сторон акациями. Некогда густо покрытые листвой, деревца прореди-лись, с них то и дело срывались легкие истонченные листья, прихваченные первыми ночными заморозками.
Ксения Алексеевна молчала. Они сидели близко, рядом, и мать чувствовала, как труден сыну предстоящий разговор. И она первая начала его.
— Такие прорывы не каждый год, Андрей.
— Да, не каждый, — согласно кивнул Стриженой, — во я
к нему готовился...
Ксения Алексеевна потерла виски и вдруг остро а озорно взглянула в лицо сыну.
— Ты устал... Последние недели были трудными и неудач
ными. А застава числится в отличных... В ошибках разберешь
ся сам... Они для того и совершаются, чтобы на них учиться.
Но еот что я скажу тебе на прощание. Нужно всегда помнить,
что каждый из вас значит для государства здесь, на погранич
ной полосе. Что бы ни случилось с душой, как бы ни выворачи
валась она от боли, твои тревоги ничто в сравнении с тревога
ми границы на всем бесконечном ее протяжении...
— ...На всем бесконечном ее протяжении, — повторил Стра-
женой, — спасибо, мама...
Ксения Алексеевна достала из кармана револьвер.
— Хотела вот увезти обратно. Все равно, думала, нигде
патронов для нагана теперь не достанешь. Ведь те, которые бы
ли, — с войны. Я счастлива, Андрюша. что стреляла из него
по врагу. Оказывается, можно хоть на минуту вернуть моло
дость. И я поняла, что не имею больше права аа это оружие.
На границе оно должно передаваться по наследству. Возьми...
Я его и везла в вашу комнату боевой славы. И пойдем на пер
рон, чтобы мне не сказали: «Ваш поезд давно ушел».
Ксения Алексеевна озорно, по-молодому рассмеялась и легонько шлепнула сына пальцем по носу, как это делала давным-давно, когда он пытался дотянуться рукой до макушки карликового карагача, росшего во дворе отцовской заставы.
Евгений ЗАГОРОДНИЙ
 |
Повесть
Одним из возможных и очень интересных направлен ний военно-патриотической литературы являются исто-рико-приключенческие повести. В них, в отличие от исторических романов, можно сузить число действующих лиц, ограничить рамки исследуемого периода и в динамичной литературной форме максимально приблизить к нам события прошлого.
Наша отечественная военно-морская история очень богата славными страницами. Ни один флот ни одной великой державы не одержал столько блистательных побед на море. Такой победой была и Гангутская, о которой рассказывается в повести «Все решат пушки...». Но, несмотря на то что в основе повести лежит подлинный факт, она все же не документальная, а именно «искательская», остросюжетная, приключенческая. Подобные литературные произведения имеют большое воспитательное значение и безусловно играют немалую роль в пропаганде героического прошлого наших Вооруженных Сил.
Вице-адмирал К- СТАЛБО,
доктор военно-морских наук, профессор,
заслуженный деятель науки РСФСР,
лауреат Государственной премии СССР
| М |
артовское низкое небо совсем придавило Лондон. Черные языки копоти и волны легучеи сырости скрыла деревья парка, стены Сент-Джеимского дворца. Под окнами королевскоп резиденции туманные оттепели и грязная капель обнажили глинистую почву. Курфюрст Ганноверский, он же король Великобритании Георг I, никак не мог привыкнуть к островному климату туманного Альбиона. Приходилось скрепя сердце менять из-за этого старые привычки, заведенные еще в Ганновере. Вот и се-годпя — пропади все пропадом! — нельзя даже выйти на утреннюю прогулку — за окнами едко-серый туман.
Однако не из-за одной мертвящей погоды его величество пребывал не в духе: бесило, что царю-азиату, Петру, видите ли, мало победы под Полтавой. Мало победы, которой могла бы гордиться любая армия Европы. Теперь доносят: царь московитов начинает строить новые корабли, ничуть не хуже английских... О, мой бог!
Петр явно готовится к морской войне со Швецией! Ведь писал же посланник — эти строки навязчиво лезли королю в голову: «Проживи русский царь еще несколько лет — и у него будет флот в сорок линейных кораблей и десятка два
фрегатов...» А кто помешает Петру прожить несколько лет? Сегодня Петр тянет за собой Пруссию и Польшу, а завтра — упаси боже! — и со Стюартами договорится. Так вскоре все поразбегутся из-под руки Англии. Карл XII ослушничает уже сейчас. Пошел, подлый гордец, на явные переговоры с Петром! Щенок, тщеславный петух! Мир со Швецией может сделать Россию владычицей Балтики. И тогда лорды и купцы, имеющие лесные склады в Дании и Скандинавии, не простят оплошности своему монарху. Его упекут обратно в Ганновер, а в Лондон вернут Стюартов. Что нм английский король?! Их король — золото!
Георг заметался перед камином — часто задышал, сжал в исступлении маленькие кулачки.
В дверь осторожно постучали.
Король быстро просеменил в угол, отвернулся к огню. Белой тенью скользнул камер-лакей и вкрадчиво доложил в спину Георга:
— Статс-секретарь лорд Брайтон ждет позволения войти,
ваше величество.
— Пусть войдет.
Лорд Брайтон шагнул через порог и так низко поклонился, что коснулся рукой щегольских туфель. Георгу показалось... нет, похоже, высокомерия не было на лице лорда. Но, возможно, он так необычно кланялся, чтобы скрыть плутоватые глаза?
Среднего роста, огненно-рыжий, лорд выглядел высоким рядом с маленьким ганноверцем, виновато смотрел на короля сверху вниз — смущался своего роста?
— Здоровы ли вы сегодня, ваше величество? Спокойно ли
спалось?
Брайтон всегда начинал беседу этими заботливыми вопросами, действовавшими на мнительного Георга как зубная боль.
— Неважно, мой друг, неважно со здоровьем. Садитесь! —
Георг говорил мягко — и продолжал немигающе смотреть на
вельможу. — Погода тело мертвит.
— Да, да! — слишком поспешно согласился лорд. — Пого
да сегодня до невозможности скверная. Я не советую вашему
величеству выходить на прогулку... к тому же, есть некото
рые вопросы...
Лукавый статс-секретарь продолжал стоять, ожидая повторного приглашения.
— Ваше величество! Сэр Дженкинс прибыл с важными вес
тями: Петр достраивает последние галеры и, похоже, ждет
начала навигации в Финском заливе, чтобы с моря осадить
Стокгольм.
Георг задохнулся — в левой стороне груди, под сердцем, кольнула боль.
— Ваше величество, в этом для Англии еще нет беды...
Может сократиться вывоз наших товаров в Россию.
Король е тревогой и ожиданием вгляделся в лицо вельможи, который молчал о главном — об опасности трону.
— Это небезущербно для лесных компаний королевства, все
это так, — тянул Брайтон, следя за королем. — Но у меня есть план срыва замыслов Петра...
— Что за план? —- Король сильно наморщил узкий лоб.
— План весьма щекотливый, — льстиво наклонил голову Брайтон. — Суть его такова: Рой Дженкинс еще в Швеции близко сошелся с неким корабельным мастером — не то немцем, не то голландцем, выдающим себя за датчанина. Этот слуга двух господ весьма золотолюбив. За крупный чек в лондонском или стокгольмском банке он послужит и третьему господину — вам, ваше величество! Лорд вязал слова медленно. — Этот человек теперь в Петербурге — шляется по кабакам, выпытывает у пьяных моряков все о будущей кампании. Заодно строит на верфи галеры и будто бы взят переводчиком в поход... Когда выяснит замысел русских, он сбежит и предупредит обо всем шведского адмирала Ватранга. Флот Петра, несомненно, будет разбит...
Брайтон не выдержал — накопилось много сдерживаемых чувств — и захлебнулся мелким смешком. Ноздри короля дрогнули после долгого напряжения, что-то изменилось в уголках его бледных губ, и он тоже выдавил кислую улыбку — вымученную, недоверчивую.
— Ваше величество, ваше величество! — Брайтон вытирал
слезы платком. — Сэр Дженкинс уже представил подробные
детали... Я понимаю возможные сомнения, но идея многообе
щающая. Что вы скажете на все это, ваше величество?
Король смежил рыжеватые ресницы, в раздумье тронул крупное ухо.
— План хороший. Даже очень хороший. Но его можно
улучшить. — Король еле заметно пожал плечиками. — Жела
тельно, чтобы царь Петр... погиб до битвы... Выпишите Розен-
кранцу чек покрупнее, пообещайте рыцарство ордена Бани...
Так будет надежней.
-ч Ваше величество, вы сразу отыскали слабый пункт плана! — с отменной лестью заметил Брайтон.
Он присел без приглашения и отметил не без удовольствия, что Георг ни взглядом, ни жестом не выдал своего раздражения.
— Есть не менее важное, чем разгром русского флота... Сэр
Рой Дженкинс с помощью красавиц давно сбивает с толку
црестолонаследника, царевича Алексея. Прибрав его к рукам,
мы сможем в будущем превратить Россию в нашу колонию...
— Да, да, поручите сэру Дженкинсу и это!
На набережной Невы перед кабацкой избой остановились два морских офицера. Метлой у порога обмели снег с порыжелых ботфортов и широко распахнули тяжелую певучую дверь. Бригадир Бакаев, коренастый и широкий в плечах, с бычьей короткой шеей и золотистой гривой курчавых волос, вскидывая пшеничную бровь, сильно потянул поздрями хмельной дух. С улыбкой покосился на своего спутника.
— Тут и отведем немного душу. — Помедлив, он многозначительно добавил: — Ляжем в дрейф.
— Ну что ж, эта гавань вроде ничего, — согласился коман
дор Змаевяч — тонкий и хрупкий, с косоватыми прорезями
синеватых глаз. — Только выбери место потише да от любо
пытных глаз подальше.
Бакаев понимающе кивнул и, чуть прихрамывая, прошел в дальний темноватый угол.
Дверь кабака со ржавыми скрипами несколько раз бухнула — вошли англичане, шведы, разный суетпый люд.
Меж столиков живо зашныряли два шута, стали приставать к кабацкому люду. Рядом с буфетом в сизых пластах табачного дыма разноголосо запели скрипки, гобой п волынка.
Проходя к буфету, Змаевич удивленно загляделся на сидевшего среди англичан человека в голландском платье. Оба об-радованпо уставились друг на друга, и капитан потащил иноземца к лавке, где скучал Бакаев.
Иноземец оказался юрким, невысоким, жпдко-белесоватым, имел улыбку хитрую и скользкую.
— Эй, Яков, глянь, кого я встретил! — повеселел Змае
вич. — Moii приятель, Лаэрт Розенкранц! Вот с кем я готов
выпить ппва хоть бочку!
Трактирщица — баба редкой толщины — поставила перед компанией три высокие оловянные кварты, положила несколько вяленых рыбок.
Розенкранц вытянул обметанные пупырышками простуды губы и весело глянул поверх горы белой пены. Изрядно отпив, достал полосатый платок, вытер широкое и дряблое с навислим носом лицо, повернулся к Змаевичу.
— А что, капитан-командор! Давно мы с тобой не виде
лись?!
— Да, почитай, с полтавской баталии. — Змаевич смотрел с
затаенной насмешкой.
— Где же ты все это время был?
— Где? — Капитан-командор откинулся к стене, коснулся
напомаженных, словно нарисованных черных усиков. — Не на
лебяжьих перинах валялся! Разные были гавани...
— Это так, — с заметной ухмылкой подтвердил Розен
кранц. — А я вот слыхал, ты и в свейских землях бывал...
— И там меня носило. Но не для разорения, конечно, госу
дарь нас туда посылал, а чтобы при споре о мире со шведами
было чего уступить, окромя Выборга и Карелы. Так что, Ла
эрт, не без хитрости тогда обошлось. Сказывают, государь так
и отписал генерал-адмиралу Апраксину: «Ежели бог допустит
летом до Абова, то шведская шея легче гнуться станет...»
Розенкранц неопределенно улыбнулся.
— Ну и как? С той поры гнется?
— Да не очень. Уж больно они, подлые, влакомились в
Финляндию! Хотя оно и понятно — сия провинция вроде тить
ки — всю Швецию кормит... А под Абовом жарко было. Ух,
как жарко! Но, правда, мы шибко потеснили шведа. От той
баталии в нашем полку осталось, почитан, не более сотни.
— Вот как! — Датчанин отвернулся к шутам и сделал вид,
что смеется над ними.
— Да оно и не то, чтобы очень мало нас осталось, — мет-
нул Змаевич тяжелый взгляд. — К вечеру подъехал государь и зычно справился: «А много ли вас осталось, ребята?» Фланговый ему и ответил: «Да еще фортеции на две хватит, господин первый бом-бар-дир!» Во как разошлись — до лютости. '
— И в то же время мы под Штеттином, главным. померан
ским городом, мира искали, — сказал Бакаев, пытливо вгля
дываясь в Розенкранца. Со злой услужливостью справился: —
Это на Одере, знаешь?
— Как не знать! Там ведь и наши воевали.
— Да, ваши повоевали! — Бригадир так ударил по кремню,
что целая туча искр брызнула из-под кресала.
Шуты затеяли потешную драку. Яростно вцепившись друг в друга, лаяли, мяукали. Неистово лупили по столам пузырями с горохом, опрокидывали пустые лавки. Английские шкиперы, дивясь необыкновенному развлечению, топотом и свистом подзадоривали шутов.
Бакаев, бледный от злости, наклонился к Змаевичу, леденисто зацедил:
— Кабак, кажись, русский, а от иноземного комарья ш;
продохнуть! На черта ты еще этого Лаэрта звал? Уж больно
он что-то крутит — по всему видать.
Змаевич заискрился белозубой улыбкой.
— Да брось ты спьяну нести околесицу! Датчанин в пашем
флоте служил. Заслуги от государя имеет, ко двору бли
зок. — И зашептал, понуро горбя плечи: — Слыхал, вчера
Адмиралтейская коллегия по всем рапортам о повышении в
чинах резолюции учинила. Не иначе, как скоро в поход...
— Скорей бы, — вздохнул Бакаев, вытаскивая трубку. —
А я-то думал — пошто моих гренадеров во флот переписали?
Он отпил пива, неожиданно поднялся и легонько потащил подслушивавшего датчанина к себе за рукав.
— Шел бы отсель, герр майстер... А то, ей-богу, перешибу!
У датчанина запрыгали губы. Не понявший в чем дело
Змаевич вскочил, удивленно задрожал бровью.
— Стой, Яков, ты уже хватил лишнего! Даже союзников
перестал признавать. Иди-ка, я тебе суну под нос кое-что. —
Он подвел упиравшегося приятеля к стене, где красовался*4
грозный петровский указ. — Видишь? Сие — табель поведе
ния! Ноне и не за то легко угодить в четыре царские степы.
Крут государь!
Бакаев, пряча в карман трубку, глянул со злобой и отвращением. Шевельнул было могучим плечом, но Змаевич уже выталкивал его из кабака.
Пустив рысью снежно-белого коня, принцесса Ульрика-Эле-онора выехала на прогулку в окрестности Стокгольма. Обычно ее сопровождала пышно разодетая свита. Но в этот раз спутником был лишь английский посол при русском дворе Рой Дженкинс.
Все утро принцессу не покидало чувство смутной тревоги. Высокомерное выражение ее лица стало каменным, когда доложили о приходе Роя Дженкинса, — таким оно было и сейчас. С тоской думалось о брате, Карле XII, который после срама под Полтавой находился где-то далеко-далеко — за этим пятнисто-пегим балтийским небом, за бесконечными русскими далями, за Черным морем — в Турции... Сладко замирало сердце — туда уносились мысли пылкой и гордой Уль-рики.
Ульрика-Элеонора резко осадила коня, чуть не подняв его на дыбы. Неторопливо обернулась к своему спутнику.
— Ваше высочество! Я вам должен сообщить очень важную
весть, — сказал он.
Ульрнка-Элеонора шумно вздохнула и натянула поводья.
— Я должеп сообщить, — повторил посол, — появились
довольно неприятные вести... Барон Герц поехал в Петербург
заключать мир между Голштинией и Россией... через супру
жество сестры Петра с герцогом Карлом-Фридрихом...
Делая вид, что ничего не ведает, принцесса остановила белоснежного коня.
— Похоже, Голштиния да и Россия метят наследовать швед
скую корону?
— Да, ваше высочество, — глаза дипломата сверкнули ясным блеском молодости, — именно для этих целей Петр и построил флот.
— Вот как! — Принцесса окаменела.
— Если Герц уладит с Петром спорные вопросы, — внеш
не невозмутимо брюзжал посол, — то Голштиния уступит
России почти все земли, завоеванные вашим братом...
— Но ведь это измена! — вырвалось у принцессы.
— Главное не это, ваше высочество. Русские морские офи
церы в кабаках уже говорят про поход на Стокгольм.
Рой Дженкинс вкрадчиво продолжил, намеренно отвлекая Ульрику-Элеонору от тревожных мыслей.
— Ваше высочество, вы простите меня, что в такую мину
ту... однако я не могу не сказать... Вы сейчас ослепительны.
Гнев и весенний мороз так красят ваше лицо... За то, что я
вижу, можно отдать всю казну моего короля...
Посла трудно было уличить в игре: он явно волновался. Но принцесса почти не слушала — она находилась в том нервном возбуждении, которое вот-вот могло прорваться слезами.
«Какой слабый огонь нужен этому воску!» — злорадно подумал старый ловелас и заговорил дельно, скупо и властно — о главном:
— Летом адмирал Ватранг встретится в море с Петром.
Это неизбежно. Перед битвой мой перебежчик сообщит адми
ралу о планах русских. Это решит исход сражения. Сами на
зовите пароль. Слово, от которого будет зависеть судьба Шве
ции...
Ульрика-Элеонора, бледная, жадно глотая воздух, покорно выдавила чужим голосом:
— «Месть принцессы!»
Перед походом царь Петр, как и многие флотские офицеры, подал прошение в Морскую коллегию о повышении его в чине. Он числился в звании шаутбейнахта, то есть контрадмирала, под именем Петра Михайлова. Собравшись с утра зайти на верфь, где заканчивалась постройка последних галер, он решил попутно завернуть в Адмиралтейство — узнать о постановлении на его прошение.
Составив расписание войск по судам, Петр энергично под
нялся из-за письменного стола. На нем был мундир полков
ника Преображенского полка — линялый зеленый кафтан с
красными отворотами, перетянутый портупеей. На длинных
крепких ногах — зеленые чулки и разбитые, изпошенные
башмаки. В этом мундире царь победил Карла XII под Пол
тавой. Прихватив шляпу-треуголку, простреленную в том же
бою, Петр быстро сбежал по лестнице бревенчатого дворца,
вышел к Неве. .
Весна стояла ранпяя. Белыми медлительными лебедями проплывали облака. Редкие дома, желтые мысы Невы и множество островов казались плывущими в дымчатом отсвете, невесомыми. Над серым разливом гребнистых волн белизной вспыхивал хоровод неутомимых чаек — стремительных и легких, радостно-крикливых. Рощи на берегах еще были голые, зеленели лишь сосны — одна другой выше, стройнее.
Большое деревянное здание в начале Невской перспективы, под высоким шпилем с изящным корабликом, и прилегавшая к нему верфь были обнесены с трех сторон добротным крепостным валом. В сторону воды глядели жерла пушек. . «К походу, почитай, все готово, — думал Петр на ходу, — сухопутная армия, парусные корабли и даже суда с огневым боем. Для галерного флота и тактика почти создана. Только бы выступить в срок — никак не позже начала навигации в Финском заливе...»
Караульный, стоявший у будки возле мостика, перекинутого через ров, посторонился и застыл без шевеления — мушкет перед собой, нос задран, глаза вытаращены — едят царя. Петр задумчиво шагнул мимо него в ворота верфи.
Весь задворок между Адмиралтейством и берегом реки был завален корабельным лесом, бочками с ворванью, канатами, железом, щепками и мусором. У пристани приткнулись старые суда, швы у них заново конопатились и просмаливались. От огромных котлов несло гарью, черной густой копотью. Пахло дымом, свежерубленным деревом, ноздри щекотал горьковатый дух окалины.
Галера, готовая для спуска, высилась на стапелях. Плотники еще не начали выбивать стрелы — пока смазывали жиром киль и, видимо приустав, сидели на бревнах, тихо переговариваясь.
— Так, значит, Антон, стоит наняться в команду-то галер
ную? — гудел басом кряжистый мужик.
— Очень даже стоит, Никола Иванович, — лукав*о отвечал
ему светло-русый матрос. — Это тебе не лаптями торговать,
аль ложками да свистульками.
— Оно б ничего, — суживая глаза под огромными бровями,
смекал мужик.
— Куда ж лучше! — насмешливо подзадоривал матрос. —
С жиру морду разнесет — почище боярской станет.
— А все ж как-то несподручно, — туговато соображал му
жик. — Одна пагуба людская от той войны. Омерзла в самый
корень!
Матрос воровато стрельнул глазами по сторонам.
— Штой-то язык у тебя, как собачий хвост, стал ходить!
— Что ж, разве то кривда? — качал головой Никола. —
Един хлеб гнилой знаем да ломотой болотной крючимся.
А за какие такие благодеяния?
— Смолкни, полоумный! — прошипел матрос, зажимая
плотнику рот ладонью. Ткнул Николу кулаком и поспешно
принялся за работу. Огляделся опасливо и похолодел — со
всем рядом увидел царя.
Царь медленно шел по верфи — оглядывал доски, -уголь, ворвань. Остановился и кое-что услышал из перебранки. Гневно засопел. По загорелому лицу пошли малиновые пятна. Задумчивость слетела — взгляд стал пронизывающий, властный — с огнем. Надвинулся па Николу зеленой тучей и сверху, окидывая его огромными продолговатыми глазами, жестко спросил:
— Пошто сидишь? Ленишься?
— Я-то? — сердито отозвался мужик, разламывая краюху
хлеба. — Я-то опосля трудов закусываю, а ты вот, мил че
ловек, зряшным делом прохлаждаешься. Многие здесь хо
дят, которые сухопутные, а тут дела корабельные...
Петр гневно, а потом уже безразлично скользнул взглядом по плотнику: что с мужика взять? Скинул полковничью куртку, остался в суконном жилете и, подойдя к галере, взялся за огромный чугунный молот.
Плотники виспугаино переглянулись: все, кроме Николы, узнали царя.
Петр оглядел судно и крикнул плотникам: «Готовься!» Те забегали, засуетились у крутого днища. Оглядел всех — готовы ли — и широкими взмахами молота стал выбивать подпорки. На спине царя буграми заходили мышцы, лицо покраснело. Мужики дружно заколотили по бревнам, подпиравшим галеру. Удивленный Никола поднялся.
— Ишь ты! Ладно бьет. Сразу видно — ране плотничал.
Галера понемногу осела на салазках и сползла на бревна,
густо смазанные ворванью. Теперь судно с боков удерживали только поперечные балки. Петр прошелся вдоль пахучего борта, придирчиво осмотрел днище и киль, постоял у кормы, прикидывая что-то линейкой.
— Судно доброе, — коротко заключил он. — А вот как
окрестить его — пока не ведаю. Тебя как звать, отец? —
блеснул глазами Петр. ,
— Мепя-то? Никола. А тебе чего?
— Ну вот, так и назовем галеру — «Святой Николай», по
елику ты ее срубил. Согласен, чай?
— Ишь ты] так тебе и дозволят! Да ты кто таковский?
Лучше бы дырку на шляпе-то зашил, — обиделся мужик, полагая, что его опять задирают в шутку.
Никола озорно глянул на плотников и по их лицам понял, что происходит что-то страшное. Еще не понимая, в чем дело, споткнулся на полуслове и стал внимательно разглядывать круглое с торчкастыми усиками строгое лицо. Неожиданно ахнув, он закрестился дрожащими руками и бухнулся в ноги царю.
— Ох, государь, не погуби! По скудоумию не признал!
Петр, думая, как поступить, немного помедлил, глядя на
сведенные судорогой лопатки плотника, па пшлые лапти, рваную, латаную-перелатаную сермягу. Вздохнув, легко поднял Николу за шиворот, встряхнул и поставил на ноги.
— Ин, да ладно! Коль день- сегодня красный, то и быть по-
твоему. Но впредь! — царь метнул обжигающий взгляд, —
угодишь в Тайный приказ пе за. скудоумие, а за словоблу
дие.
Мужик стоял ни жив на мертв: и пасть на колени страшился, коль сам государь поднял, и глаза мозолить дураком боялся — не приходилось вот так запросто перед его величеством стоять.
Но Петр уже не смотрел на Николу.
В воротах верфи в сопровождении корабельных мастеров, музыкантов и гребцов появился генерал-адмирал Апраксин — степенный, важный, с брюшком и серебряной бородой. Все на нем сияло: парадная форма, ордена, белейшие кружева, длинный ряд пуговиц адмиральского мундира.
Приблизясь к Апраксину, Петр, улыбаясь одними глазами, снял перед ним треугольную шляпу.
— Прошу дозволения, господин генерал-адмирал, поднять
на форстеньге готовой галеры, названной мною «Святой Ни
колай», вымпел российского флота!
— «Святой Николай»? Ну что ж... Сейчас осмотрим.
Апраксин, выдерживая серьезную мину, — в полнокровных
губах таяло веселье — прошествовал к галере мимо молодцевато отступившего в сторопу Петра. Обошел судно. Холеными пальцами любовно тронул борт, погладил. Остался доволен. Ловко сощелкнул щепочку с кружевного рукава. Повернулся к царю и просиял.
— Ну, коли готова, то можно поднять со господом!
Генерал-адмирал не по-стариковски молодо шагнул к ца- .
рю, желая сказать что-то радостное и подобающее случаю, но словно споткнулся о тяжелый взгляд Петра.
— Поставщиков повесил? — проговорил Петр, немигающе
уставясь выпуклым взглядом: — Нет? Почему?.. Доски сырые,
ворвань — гниль одна! Уголь плох! Смотри, Матвеич, самого
повешу на рее!
Что-то бормоча, Апраксин открыл было рот, каменея и обмякая телом. Но Петр, зло улыбнувшись, уже взмахнул рукой. На форстеньге повой галеры плеснулся флаг с белым полем и голубым Андреевским крестом.
— Вашими руками сегодня срублена галера! — звонким
ясным голосом обратился Петр к мастеровым и плотникам. — Пусть же и это судно послужит во благо отечества!
Громкое «ура» перекатами загуляло над Невой.
Из-за штабеля досок выскочил Розенкранц, приказал плотникам стать к канатам. Сам подбежал к толстой, почти полуметровой толщины балке. Покосился на близко стоявшего царя.
Петр заблестел белозубой улыбкой, приблизился к галере
и снова стремительно махнул рукой. Плотники, отталкивая
бревна, рванули канаты. Датчанин, сверкнув глазами, толк
нул балку на царя. Петр, радостно увлеченный, опасности не
заметил. Оторопелый Никола, бросив канат, с шальной лег
костью подлетел к царю, сгреб его, потянул в сторону.
Огромное бревно с гулом легло на то место, где только что
стоял царь.
И тут же судно тронулось с места, медленно, а потом все
быстрее и быстрее заскользило по натертым ворванью стапе
лям. Задымило сало. Раскидывая две высокие волны, галера
шумно вошла в воду и, тотчас выровнявшись, плавно закача
лась,
Музыканты протяжно заиграли на рожках. Прыгнула носовая пушечка, пыхнув дымом. Еще одна галера вступила в строй русского гребного флота.
Петр, чуть побледневший, насупленный, поднял руку и вытер мокрый лоб. Шагнул к Николе, похлопал плотника по плечу.