Дневник Метроэльфа: Обычный день

Медики позади, инструкции прочитаны, изучены и приняты к сведению. Пара минут до состава. Выхожу на платформу. Взгляд на станционные часы, потом на наручные. Свежий поток воздуха из тоннеля треплет волосы. Состав влетает на станцию, замирает у рейки. Жду, пока машинист откроет дверь.

– Привет. Как она?

– Даров! Ласточка!!! Но на «тормоз» дергается.

– Переживем. Ты дальше?

– Нет, еще послерейсовый.

– Тогда счастливо.

– Увидимся.

Закрыть дверь. Ну вот, ты один на один с машиной. Взгляд на расписание, на часы – пока что я в графике. Станционное зеркало показывает – все чисто. Поехали.

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция…» Тумблер закрытия дверей. Слышно, как двери за спиной мягко закрываются. Щелчок ДВР – лампа погасла. Светофор зеленый. Глубокий вдох. «Ход‑1». Красная лампа гаснет – все вагоны собрали схему на «ход». Плавно машина стартует. До сих пор помню свою первую поездку в кабине. Ощущение, что состав стоит на месте, а все вокруг пришло в движение…

По зеркалам видно, как платформа неторопливо уплывает. Рукоятку в «ноль». Проверить накат – все ли тормоза отпущены. Катимся. Опять «Ход‑1» дождаться сбора схемы, «Ход‑2», «Ход‑3». Повезло мне сегодня: машина идет мягко, не дергается. Все восемь вагонов синхронизированы между собой и работают единым организмом.

Тюбинги сливаются в одно целое, и тоннель кажется сплошной трубой. Нет, конечно, если присмотреться, то видны детали. А оно надо?

Линия изучена досконально. Знаком каждый поворот. Ручку в «ноль». Вот так, накатом, до следующей станции.

Достать сигареты. Зажигалка. Глубокая затяжка. Открыть крышку пепельницы.

Светофоры зеленые. Интервал 2,45. Периодически взгляд по боковым зеркалам. Давление в напорной магистрали 6 атмосфер. Загудели компрессоры. Черная стрелка поползла вверх.

Поворот. Впереди ярко освещенный прямоугольник. Сигарету на контроллер. Станция. На скоростемер даже смотреть не надо: скорость гораздо меньше положенных 60 км/ч.

Собрать схему на «Тормоз». Красная лампа погасла. Стрелка амперметра прыгнула с нуля. Гудение двигателей. Вверху слева запищал тиристорный блок. «Тормоз‑1А». Плавно падает скорость. Мир вокруг замедляется. «Тормоз‑автомат». Да, прав был машинист, дергается чуть на тормоз, но терпимо.

На краю платформы стоит девушка и крутит перед собой большой букет гладиолусов. Сейчас либо уронит, либо я зеркалом этот букет укорочу. Гуднул. Вах, какой у меня сегодня тайфун громкий, басовитый.

Уронила. Блин! Ну почему людей так тянет к краю?..

«Уважаемые пассажиры, при выходе из вагона не забывайте свои вещи». Ну‑ка, чуть тормоз ослабим. Еще «автомат». Разблокировать тумблер закрытия дверей. Последний «автомат» – и кнопка открытия дверей. Так и надо. Двери открываются с последним оборотом колеса. Мир замер. Только движение людей среди застывшей музыки мрамора. Высадка – посадка.

Двое на платформе. Они не целуются. Просто стоят, держась за руки, но почему‑то сразу понимаешь: это любовь. Им незачем играть на публику, повисая друг на друге, чтобы всем‑всем‑всем это показать. Они просто держатся за руки. Поезд открывает двери, она делает шаг, он остается на месте. Видно, что он чуть сильнее сжимает ее руку. Слов не надо. Все понятно и так. Она делает шаг назад, и поезд, закрыв двери, уезжает…

Баррикадная. Юное чудо с рюкзаком, все увешанное георгиевскими ленточками. Штук тридцать, не меньше. Болтаются на ремне как юбка. М‑да. Дали обезьяне бусы. Знак доблести превратился в… Даже слова подобрать не могу, во что.

– Я диспетчер. Верно.

Работаю в одной рубахе: за лето земля хорошо прогрелась, и в итоге – наверху прохладно, а под землей душно и жарко. Чуть приоткрыть торцевую дверь. Легкий сквознячок. Глоток чая. Живем, господа‑товарищи, и даже неплохо. Сигарету в зубы, и жизнь уже прекрасна. Первый круг за спиной. Переход по Планерной. Размять ноги…

Смена идет – поезд едет. Тьма – Свет. Тоннель – Станция.

Люблю я свою работу. Люблю тоннели, станции, расстановки… Есть во всем этом какая‑то особая романтика. Понять бы, какая…

* * *

Финальный круг. Пассажиры оставили шарик. Самый обычный воздушный шар, который плавал под потолком салона. Ну как пройти мимо такого чуда? Взял в руки, и вдруг до щенячьего визга захотелось праздника. Шариков, хлопушек, мороженого – такого вот детского праздника. Все мы родом из детства. Придя в кабину, запустил шарик под потолок.

Едем мы с ним вдвоем на расстановку, и нам хорошо.

– Диспетчер.

– Я диспетчер.

– N‑дцатый маршрут, светофор ПЛ 496 – красный.

– Понятно, будете проезжать по «пригласительному».

– Понятно, диспетчер.

Поезд медленно движется, проезжая запрещающие показания светофоров. Шипит срывной клапан при наезде на автостоп. Не торопясь, перевести ручку крана машиниста в 5‑е положение и, встав с кресла, замкнуть УАВА. Следующий светофор, и все повторяется. Плавно подплывает к окну двойка – знак места расстановки моего состава. Доложить диспетчеру – и крутить ручники. Можно не торопиться, за мной еще один состав следует на расстановку, так же докладывая диспетчеру о запрещающих светофорах.

Один… Второй… Пятый… Блин, да когда они закончатся? Я весь мокрый уже! Восьмой… Хвостовая кабина. Записать в книгу стандартную формулировку о том, что состав осмотрен, взят на ручные тормоза, замечаний нет. Буду ждать машиниста следующего состава. В кабине душно. Спускаюсь на пути. «Труба» прохладнее, но самую малость.

Тишина. Даже не верится, что тут может быть такая тишина. Где‑то далеко гудит вентиляционная шахта. Глубоко вдыхаешь воздух – запах шпал смешивается с запахом пыли и капелькой мотовозной гари. Духи «Метро Москвы». Присаживаешься на корточки, тут чуть прохладнее, но чувствуешь себя как рыба без воды: вроде дышишь, а надышаться не можешь. Людей пока в тоннеле нет, ближайшая вентиляционная шахта выключена, и банально не хватает кислорода.

Состав у третьего указателя светит красными фарами. Машинист еще закручивает ручные. Телефон тоннельной связи. Ради любопытства просто открыть. Трубка на месте, но, представив, сколько ее не доставали, боюсь приложить к уху, чтобы проверить, работает ли.

Легкий вздох тормозных цилиндров, и через минуту по тоннелю раздаются гулкие удары… Закручен восьмой ручной, и машинист возвращается в «голову», закрывая промежуточные двери. С каждым ударом звук все громче. Забравшись в кабину, тушу сигарету. На сегодня почти все. Дождаться коллегу, закрыть состав, отписаться в книгах у дежурной – и пару часов сна в депо. А утром… А утром будет утро.

И мы с вами увидимся.

Машинист думает вслух

Про дизайн

Не знаю, как вас, а меня раздражают ИнфоСОСы – не в плане своего существования, а в плане того, как можно загубить хорошую идею.

Каждая станция имеет свою архитектуру, свой законченный проект, цветовую гамму. По центральным станциям водят экскурсии, как в музей, и тут – нате вам! Получите гордо стоящий красно‑синий фаллос посреди платформы.

Можете представить, что посреди залов Третьяковской галереи поставят писсуары, мотивируя это заботой о посетителях? Вдруг кому приспичит, а до туалета далеко.

Все хорошо в меру. Ведь можно было разработать дизайн и определить место, где эти колонны были бы легко доступны, заметны и вписывались бы в архитектуру. Но зачем? Разве москвичам и гостям столицы нужна красота? Им только ехать, ехать, ехать… Ну и зачем платить студии дизайна, если «мы тут сами с усами»? Да этот ваш дизайн вообще слово нерусское, его бездарные художники выдумали чтобы тянуть деньги из лохов.

У нас и оправдание есть: колонна должна быть отовсюду видна! Вот мы ее и зафигачим, красно‑синюю такую, на видное место…

На самом деле эти колонны – памятники себе, любимым. Пусть мы не знаем авторов идеи, разработчиков, но они‑то себя знают и, самое страшное, гордятся сделанной работой. Гордятся изломанной архитектурой, «убитым» цветом.

– Посмотри, сынок, видишь, это твой папка придумал…

Хочется только процитировать: «Мальчика из деревни можно вывезти, а вот деревню из мальчика…»

Глава 55

Два типичных сценария

Утро.

– Вам пора вставать…

Машинист открывает глаза. В комнате сумрачно, сквозь полуприкрытые жалюзи окна пробивается снаружи электрический свет.

– Проснулся?

Взгляд машиниста приобретает некоторую осмысленность.

– Угу.

– Давай, давай, приходи в себя, у тебя еще предрейсовый, не забудь, – женщина улыбается и выходит из комнаты, оставив дверь чуть приоткрытой.

Машинист садится на кровати. Достает из‑под подушки мобильный и смотрит на время. Пять тридцать… Вроде бы только лег, и уже вставать.

– Макс, посмотри, дождь кончился?

– Не пойму. Вроде бы да.

Натянув штаны и накинув рубаху, машинист, чуть покачиваясь со сна, подходит к окну. В ярком электрическом свете крыши вагонов, стоящих под окнами, блестят влагой. Хмурое небо глядит сверху вниз на двух сонных людей у окна.

– Похоже, кончился.

– В «трубе» от духоты повесимся…

Не зажигая свет в комнате, они начинают одеваться. Идти к выключателю им просто лень спросонья. Машинист закидывает рюкзак за спину и выходит в ярко освещенный коридор.

– Спасибо.

– Приходите к нам еще, – улыбается будильщица. – Удачи тебе.

– Обязательно…

Лестница. Машинист спускается не торопясь, правый ботинок чуть поскрипывает. Это старые ботинки, повидавшие на своем веку многое: и приемку состава, и тоннельную грязь, и тяжелую обувь пассажиров, которая топтала их в часы пик. Кожа на них рассохлась, и в дождливую погоду машинист приходит домой с мокрыми ногами, но это родная обувь, не раз выручавшая в трудных ситуациях. Вроде бы и надо поменять, но так жалко.

Здравпункт встречает белизной и неуловимым запахом стерильности.

– Ты просыпаться будешь? – фельдшер достает медкарту.

– А зачем…

– Как это зачем? Давление, пульс…

– Да все равно их нет. Один только товарищ Любимов считает, что норма для машиниста, проспавшего три часа после восьми часов на поезде, равна норме для человека, отдохнувшего перед сменой…

– Какие вы все умные.

– Ага. Нате, меряйте что есть…

Тихо гудит комп, манжета сдавливает руку и начинает медленно травить воздух… Машинист косит глазом на монитор.

Как ни странно, давление в норме, обычно по два‑три раза приходится перемерять. Видимо, организм из‑за погоды не отдыхает, вроде и спал, а вроде и нет.

На мониторе медленно считается пульс, индекс напряженности скачет по всей шкале.

– Снимай! – штамп «допущен» со щелчком ставится на маршрутный.

– Спасибо…

ДДЭ. «Так, что у нас сегодня? Приемка не моя, круг, оборот по Полям плюс подмена. Практически халява».

Взгляд на часы. Минут десять в запасе есть. Машинист перелистывает «книгу готовностей». В столбец выстроились номера маршрутов с подписями рядом. «Ага, вот он, мой. Вроде бы все подписи на месте».

Ручка из кармана рубашки. В обмен на автограф в книге заступления машинист получает реверсивку. Щелчок зажигалки, дым плывет под потолок. Аппарат с водой. Газированной нет, пить обычную по нынешней жаре – противно. Глоток кваса из рюкзака.

«А жизнь‑то налаживается…»

Подойдя к машине, он проводит рукой по «щеке» поезда. И машина словно отвечает, ощущение такое, что будь та живая – потянулась бы за рукой, принимая ласку. Ощущение тепла. Ощущение радости. Машинист улыбается.

– Соскучилась, ласточка?

Машинисту плевать, что его сочтут психом, он твердо уверен, что эти большие и сильные машины – живые. Как ты относишься к ней – так она тебе ответит.

Привести в готовность поезд – дело нескольких минут. Машина уже принята другим машинистом.

Время прыгает на минуту вперед.

– Сейчас поедем, – тихо шепчет машинист, мягко погладив ручку контроллера.

Держась за поручни, он спускается из кабины вниз и, оглядевшись, направляется к ближайшей книге подачи напряжения. ДДЭшники уже крутятся у состава, готовя поезд к выходу, отвязывая его от деповской воздушной магистрали и вешая «удочки».

– Как давление?

– Норма!

– Лунно‑белый.

– Лунно‑белый.

Резкий свисток.

– Ну что, малыш, с богом? – машинист ставит ручку в «ход».

Плавно, словно нехотя, поезд трогается, выезжая из депо к светофору. Два свистка. Ход.

– Стрелки по маршруту.

Машина медленно, будто лениво, идет по парковым путям, тихо постукивая на стрелках и чуть скрипя на кривых. Но лень ее обманчива, машинист это знает. Они едут навстречу новому дню, любимому городу…

* * *

Вечер.

Ребристая подошва «камелота» опускается на ступень, родив тихий басовитый звук.

– Вот и все… – Машинист, спустившись из кабины, неторопливо вытирает руки ветошью. Руки еще хранят тепло последнего выключенного пакетника. Машина уснула.

– Ну что, малыш, – он сует ветошь в карман и достает фонарь. – Посмотрим, как ты себя чувствуешь.

Машинист неспешно идет вдоль состава, аккуратно, почти ласково касаясь каждой буксы.

– Раз… – первый главный разъединитель выключен.

Депо живет своей жизнью. Где‑то в районе парка «Б» резкий свист: наверное, выдают «отстой». Вечернее депо наполнено звуками. Можно различить и журчание воды в питьевом фонтанчике на ремонтной канаве, и звон металла – там меняют лопнувший поводок…

Машиниста это не интересует. Он щупает… нет, не щупает – гладит свою машину, прислушивается к ней, чуть ли не обнюхивает, ведь горячий металл тоже имеет свой запах.

– Восемь… – довольная улыбка на губах.

Все так же не торопясь, машинист забрается в кабину и достает из рюкзака пилотку. Реверсивку прячет в задний карман брюк. Спускается вниз и еще раз смотрит на погашенные красные фары.

– Тебе долго?..

Машинист оборачивается. Сзади стоит Леха с фонарями и молотком, под мышкой у него книга ремонта.

– Нет, сейчас только понизу пройду.

– Давай, я пока инструмент сдам и донос оформлю. Подожду в ДДЭ.

– Ага.

Надев пилотку – так положено по инструкции, чтобы волосами не зацепиться, – машинист ныряет вниз. Колеса, тяговый двигатель, подшипники… Руки «на автомате» проделывают все манипуляции. Первый вагон, второй… В пятом компрессор холодный. Машинист вполголоса чертыхается и мысленно ставит галочку: сделать запись. Шестой… Седьмой… Восьмой. Выбирается наверх, аккуратно, двумя пальцами, чтобы не испачкать форму, достает из кармана ветошь.

По громкой связи предупреждают, что на четвертую канаву подается высокое напряжение. Машинист снова поднимается в кабину и щелкает пакетником батарей. Стрелка вольтметра прыгает и застывает в районе 70 вольт.

– Норма.

Он выключает батареи и идет по составу, в каждом вагоне повторяя эту операцию. Включить. Напряжение под нагрузкой, выключить. Все просто.

В головном вагоне он задерживается чуть дольше. Достает из держателя книгу ремонта и аккуратным почерком выводит: «Вагон номер такой‑то – холодный моторокомпрессор. Проверить».

Фонари, молоток в одну руку, рюкзак на плечи, книгу в другую. С сомнением машинист глядит на дверной проем.

Может быть, нарушить чуть‑чуть – и спрыгнуть? Нет, обойдемся без этого ребячества. А то сразу приходит на ум его последний лихой прыжок из кабины, когда он не сильно, но неприятно подвернул ногу.

Книгу все‑таки придется положить на пол. Спустившись вниз, машинист гладит рукой бок уснувшей машины и шепчет ей: «Спокойной ночи»…

Забрав книгу из состава и держа фонари в руке, он идет к восьмой канаве, вернее, к воротам. Там, перед воротами, на столике выкладываются книги с заявками на ремонт.

– Все? Давай быстрее, сейчас отстой выходить будет, – у аппарата с водой стоит Леха.

– Увы, без меня. Еще донос оформлять.

– Ну как знаешь, – Леха поправляет сумку и бодрым шагом удаляется в район двадцатой канавы.

Машинист провожает его завистливым взглядом. Если бы не донесение, он тоже мог бы выехать на составе и, как результат, успел бы на электричку. Сегодня не судьба.

Поставив фонари на полку, он делает запись в журнал.

– Практически все…

Интересно, он это подумал или все‑таки произнес вслух?

…Дверь проходной тихо прикрывается доводчиком. Машинист смотрит в небо и улыбается.

«А ведь неплохо поработал. Мог бы, конечно, и лучше, но… Но лучше будет завтра. Ведь если не к чему стремиться, это так скучно…»

Рассказ машиниста

Про ошибочку

Сломался состав. Ничего страшного, но неприятно. На станции Пролетарская был вызван для консультации машинист‑инструктор. Волгоградка. Высадка – посадка. Отправились на перегон. И тут…

Доклад дежурной с Волгоградки:

– Такой‑то маршрут, проезд станции, высадка – посадка не производилась, состав отправился на перегон!

То, что охренели все – мягко сказано. Инструктор докладывает, что он на маршруте, что высадка – посадка была, но… Информация уже прошла по селектору. Пассажиры высаживаются, состав отправляется в депо, а машинист – дышать в трубку и писать, писать, писать объяснительные.

Когда сняли запись с камер наблюдения, выяснилось, что все нормально – состав останавливался, высадка – посадка была. Просто дежурной что‑то показалось, и она устроила панику на пустом месте. Но нервы попортили знатно как машинисту, так и руководству.

Каждому, каждому в лучшее верится.

Катится, катится голубой вагон…

Вот так и живем, елки‑палки. Заходите к нам. Чай с баранками не обещаем, но быструю доставку практически в любой район Москвы – гарантируем.

Глава 56