Посвящаю детям давней войны 15 страница
Сергей поехал в нутре вагона куда-то прочь, а Света отправилась туда, откуда и пришла, домой.
Прошла половина года его службы. В столике Светы накопилось много писем, все как на побор - радостные, многие из них - смешные. Никогда она не думала, что армия - такое веселое место. А ей оставалось лишь грустить и учиться в кулинарном техникуме, где, глядя на дородных наставниц-поварих она невольно шарахалась "Неужели и я такой буду?!" А те улыбались и кивали головами, мол "Будешь, будешь!" От страха Света придумывала разные ухищрения. Например, пробы она снимала не всем ртом, а лишь кончиком языка. На это наставницы только лишь ухмылялись "Знаем, сами такими были! Все равно не поможет!"
Света хотела бросить техникум. Но ее мать, то есть моя бабушка, прошедшая сквозь великий голод, и слушать не хотела об оставлении дочкой такой профессии. Она хорошо помнила, как глотая слюну умоляла толстого военного повара налить ей горохового супа чуть погуще потому, что она - кормящая мать. Повар тогда улыбнулся, и действительно налил погуще, да еще и котлетку ей в карман тихонько сунул. Больше всего в тот момент она сама хотела стать поваром, чтобы быть властителем густоты супа для других, но самой от нее никак не зависеть. Сокрытое желание она и перенесла на дочь в те времена, когда суровый голод остался лишь в воспоминаниях. Впрочем, до моего отца это материнское желание уже не дошло, и он спокойно поступил в радиотехнический институт.
Когда очередной раз Света аккуратно, чтобы не проглотить лишку, снимала пробу, она не могла знать, что где-то далеко лейтенант выстроил своих бойцов, в числе которых был и Сергей.
- Придется послужить науке! - сказал командир, приглушив свой зычный голос на последнем слове.
Лица бойцов едва не засветились. Теперь уже все забыли, как действовало в те времена слово "наука", произносить которое полагалось лишь в полголоса. При упоминании о ней каждому представлялось что-то вроде звезды, луч которой пробивается сквозь непроглядный мрак будущих лет, чтобы донести до нас, что там далеко впереди - светло. Прикоснуться к науке, неважно в каком качестве - значит ступить в дорожку, обозначенную на темной земле этим лучом и в какой-то, пусть даже и малой степени, сродниться с ним.
Как только выдалась свободная минутка, бойцы принялись с жаром обсуждать свое будущее служение науке. Солдат Ваня, который был родом из деревни Малой Петровки Красноярского Края, договорился уже до того, что скоро все они станут учеными.
- Будем учеными! С нас картинки срисуют, и в каждой школе или анституте над доской повесят. А потом скажут всяким там ученикам со штудентами - смотрите, сукины дети, какие люди бывают! Вам до них еще расти и расти, молокососы!
- И про тебя, что ли тоже?
- А как же?! Что же я, рылом не вышел?! Раз командование приказало - значит ему виднее, из кого наука выйдет!
До самой отправки все отделение держалось так, будто каждый боец получил по знатному ордену.
Сергей был водителем, и немного удивлялся, как может быть связана наука с его ремеслом. "Машины новые испытывать, что ли? Вездеходы какие-нибудь?", раздумывал он. Потом решил, что шофер в каждом деле нужен, и в науке тоже. Везде надо что-нибудь привозить-увозить. "Вернусь домой, Светка спросит, где служил, а я сразу скажу - в науке! Сочиню еще, что самые знатные ученые мне руку жали и говорили, что без тебя, Серега, у нас не хрена открытие бы не вышло!", радостно думал он.
Через пару дней их погрузили в эшелон. Надутый паром локомотив равнодушно потащил вагоны в ту сторону, где по общему мнению никакой науки и в помине не было - на восток.
- Как же наука?! Она же в Москве там, или в Ленинграде! А мы куда едем?
- На кудыкину гору! Наука - она теперь везде, отсталый ты человек! Только она спрятана, чтоб шпионы всякие или вредители не догадались! Может, и под твоей хатой тоже что-нибудь научное спрятано, а ты и не знаешь!
- Нет, под моей не скрыто. Перед армией колодец старикам копал, и никакой науки там нет, земля одна. Только глины много!
- Значит, под соседской!
- Соседи тоже колодец копали...
Окутав последние деревья широкого леса облаками дыма и пара, поезд выпрыгнул в бескрайнюю степь.
- Нет, в поле науку не спрячешь! Тут за три версты все видно!
- Ну чего пристал?! Приедем - сам увидишь, а пока по сторонам гляди! Когда еще тут побываешь?!
Так и добрались они до продутого степными ветрами полустанка. Отойдя от него шагов двести, солдаты увидели привычный грязно-зеленый палаточный городок.
- И где же наука? - разочарованно протянуло сразу несколько голосов.
- Будет тебе и наука, и жопа с ручкой, и ядрена вошь! - прошипел кто-то в ответ.
- Отставить разговорчики! - рявкнул лейтенант.
Три дня спокойно прожили в палатках. Солдаты были довольны - нет ни построений, ни физзарядки, ни хозработ. Нежданно-негаданно свалился вот такой отдых! Время от времени по дороге, что шла мимо лагеря, проезжали серьезные легковые машины черного цвета, глядя на которые кто-то с уважением отмечал:
- Правительственные!
Через три дня лейтенант обратился к ним с речью:
- Нам выпала честь участвовать в выполнении важного государственного задания. Будут проведены учения с реальным применением атомной бомбы. Боевая задача - провести атаку условного противника.
Про атомную бомбу они уже слышали. Не больше, чем должны были слышать. Что атомная бомба - она такая же, как и обычная бомба, только очень мощная. Когда она взрывается, надо прятаться в укрытие, а потом - действовать так же, как в обычном бою. Вот и все.
Задачей Сергея стало довезти на своем грузовике пехотное отделение до рубежа спешивания, а затем, высадив бойцов, повернуть обратно. Для четкого выполнения задачи было проведено несколько репетиций, и бойцы запомнили движения, которые им придется выполнить. Поблизости тренировались другие пехотные отделения, и было их видимо-невидимо, казалось, будто все поле шевелится сотнями людских тел. Слышался лязг танковых гусениц, от которого блеяли и шарахались овцы. Овечек привязывали к заранее вкопанным столбам офицеры с нашивками медицинской службы. Другие офицеры устанавливали приборы с разными стрелочками и огоньками. Глядя на них солдаты невольно думали "Вот она где, наука!"
За небольшим лесочком были сооружены укрытия - вроде обычных блиндажей, которых за полгода службы пехотинцы построили великое множество. Там же стояла техника - танки, тягачи с орудиями и грузовики, множество грузовиков. Все это было согнано в широкий ров, имеющий несколько пологих спусков. Сверху ров был затянут зеленой маскировочной сеткой.
Танкисты покуривали верхом на броне и с сочувствием глядели на пехотинцев. Как бы не сложилось, пехоте всяко придется труднее. Танковая броня - все-таки защита покрепче, чем тонкая солдатская гимнастерка или протыкаемая пальцем стенка водительской кабины.
Сергей с интересом рассматривал танки. "Вот это мощь! Не то, что у моей пятитонки!", с уважением думал он. Хотелось заглянуть внутрь боевых машин, своими руками потрогать их сердце, двигатель. Но танкисты к своим машинам, конечно, никого не подпускали.
Чуть поодаль суетились невзрачные на вид люди с какими-то приборами. На их петлицах сверкали устрашающие эмблемы - химвойска. "И здесь наука", думали бойцы.
Среди небесной синевы бесшумно скользило несколько серебристых самолетиков. Они мягко рассекали облака, не оставляя в них ран, не нанося воздушным комочкам никакого вреда. С земли они казались вполне естественной частью небес, как солнце и птицы.
Безмятежным раздумьям вскоре пришел конец. Их рассек властный окрик "В укрытие!" В сознании солдат как будто что-то замкнуло, механизм заработал, и десятки солдатских тел стали проваливаться в ямы укрытий. Как горошины в мальчишескую плевательную трубку, тем более, что сходство с горохом подчеркивал зеленый цвет полевой формы.
Как только свет ясного дня сменился мраком укрытий, где-то наверху пророкотал царь-гром, в сравнении с которым все громы всех гроз - все одно, что котята рядом с леопардом. По земле прокатилась высокая волна, подбросившая укрытие вместе с бойцами, будто они неожиданно очутились в середине океана, а их блиндаж превратился в застигнутый штормом корабль.
- Что с землей творится?!
- Беда какая-то!
Солдаты тревожились, и щупали земляной пол руками. Все они с малых лет привыкли, что самое прочное из всего прочного что есть на свете - это мать-земля. Ее странное поведение никто не мог связать с человечьей волей, прогремевшей исполинским взрывом в нескольких километрах отсюда. Нет, это, конечно же, гнев самих недр, их ответ на человеческую гордыню! И пока лишь только начало. Разгневается земля еще пуще - и сметет людишек с себя, не отделяя правых от виноватых, смиренных от горделивых!
Но предчувствия не оправдались. Землянку все еще трясло, но удары сокрытых в глубине рук становились все слабее и слабее. Наконец, они стихли. Снаружи слышался треск, воздух пропитался дымом. Было ясно, что там что-то горит.
Только теперь все поняли, что взорвалась атомная бомба. Прежде этот царь-взрыв каждый представлял по-своему но обязательно не таким, какой он произошел на самом деле. Когда мысль прочно ввинтилась в десятки стриженных голов, в каждой из них пробудились свои мысли. Одни хотели прижаться к успокоившейся земле, зарыться в нее, и там сидеть тихо и незаметно. Другие мечтали выбраться скорее наружу, чтобы наконец-то увидеть случившее чудо, посмотреть на которое, быть может, больше никогда не доведется.
Обе стороны примирила команда:
- По машинам!
Люди-горошины снова покатились, только теперь - обратно. Вековой дубовый лес дымился, поднимаясь к красным небесам многочисленными столбиками дыма. Стволы некоторых деревьев лежали на земле, обратившись в дымные головешки, другие еще стояли, пытаясь прикрыться от огня и дыма беззащитною листвой. А впереди, на страшном небе, виднелось второе солнце. "Кто увидит второе солнце, тому не жить", вспомнил Сережа странные слова, ни то прочитанные в какой-то сказке, не то услышанные от одной из многочисленных старух.
Постепенно второе солнце погасло, оставив после себя на небе большой грибовидный след. Огонь лениво дожевывал остатки дубравы, треща деревом и роняя искры. Небеса продолжали излучать нестерпимый жар, будто какой-то злой гигант засунул весь мир в исполинскую печку. Вместо прежних летне-цветочных ароматов воздух был пропитан дымом, гарью и частичками пыли, которые отвратительно хрустели на зубах, заставляя то и дело отплевывать черную слюну.
Сергей нырнул в ров и быстро отыскал свою машину, которая осталась целой и невредимой. Все время его не оставляло чувство, что против своей воли он увидел такое, чего человеку видеть не положено. Перед ним как будто разверзлась тьма времен и открылся вид, быть может, на далекое будущее, а, может, совсем на иной мир. Что случиться с глазами, глянувшими туда, куда нельзя? Что будет с ногами, ступившими, где не можно?
Заработали моторы. Завел свой двигатель и Сергей. Его шум успокоил водителя, ведь теперь он был в привычной машине, доставшейся ему еще из того, прошлого мира. А если сохранена связь с былым, пусть и такая простенькая, как тарахтение бензинового двигателя, значит, в него еще можно вернуться...
Колонна двинулась в путь. Сперва шли танки, доламывая уже обреченные деревья и продираясь сквозь завалы, которых на пути к полю становилось все больше и больше. Следом двинулись грузовики с пехотой. Сергей остервенело рулил, объезжая поваленные и обугленные деревья. На одном из поворотов он увидел мертвого зайчонка и тот почему-то накрепко врезался в его память. О чем думал этот зайчик в последние минуты своей несладкой заячьей жизни, когда над ним разразилась невиданная гроза? Куда собирался он бежать, когда косыми глазами увидел над собой горящее небо? Наверное, сильно испугаться он не успел, да и не мог. Ведь в зверей, в отличии от человека, страха заложено не больше, чем им надо для жизни, и едва ли горящее небо показалось ему страшнее, чем самая обыкновенная стая зимних волков...
Машины выехали в поле и выстроились в шеренгу по линии фронта. После этого колеса зашуршали по горячей земле. "Выдержит ли резина?", волновался Сережа, оглядываясь при этом по сторонам.
Возле обугленного кола жалобно блеяла овечка. Ее прежде красивая шерсть сбилась в дымящиеся клубки. Из глаз животного текли кроваво-красные слезы. Из последних сил она пыталась подняться на обожженные ноги, но всякий раз падала, оставляя на земле пропитанные кровью струпья.
"Застрелить бы ее, чего животине зря мучиться?", сочувственно подумал Сергей, но не оторвал рук от баранки. Вцепленный в его голову приказ был сильнее всех прочих мыслей. Его нога что было силы давила на педаль газа. Где-то таилась мысль, что чем быстрее он сейчас будет ехать - тем быстрее все кончится. Дальше живых овец уже не попадалось - лишь истерзанные и сожженные трупы. Потом не стало и их, в мгновение взрыва здесь все обратилось в легкий пар. Остались лишь покрытые стеклянной коркой обломки каких-то строений, будто те прежде были возведены из сахара, а потом их оплавили.
Грузовики выехали на рубеж спешивания. Зеленый горох солдат выкатился из них и покатился по огненному полю вперед, туда где горизонт был наполнен зловещим свечением. Справа и слева неслись танки, где-то громыхали орудия, но их стрельба после недавнего царя-грома казалось уже тихой, далекой от того ужасающего оглушения, которое было, когда Сергей впервые оказался возле орудия.
Сережа развернул газету, и тут же удивился ей, будто она была написана не по-русски, а на каком-то мудреном, непонятном ему языке. В глазах рябило от заголовков об ударниках, надоях и мясопоставках. Неужели сейчас это все где-то есть? Неужто вся земля не обратилась вот в такое пылающее поле?!
Чтобы занять минуты ожидания, Сергей принялся старательно читать, не пропуская ни одного слова. Время от времени он отрывался от чтения и смотрел сквозь ветровое стекло. Это была самая интересная газета за всю его жизнь, хотя ее слова были точно такие же, как в сотнях прежних и тысячах будущих газет. От словесных столбиков веяло кабинетным флегматизмом, который так разился с тем, что творилось сейчас в этом большом поле. И Сережа представил себе последнего человека этого мира, вместе с которым каким-то чудом уцелела и большая-пребольшая книга, рассказывающая обо всех событиях, которые когда-либо случались. Ему, Последнему, в ожидании своей смерти не останется ничего, кроме как читать ту книгу. Что он почувствует, когда прочтет о давних победах и бедах, рассмотрит картинки, изображающие безмятежную, или даже мятежную жизнь несуществующих городов?
Атака закончилась, и бойцы вернулись. Без потерь, ибо атакуемые не сопротивлялись. Их вообще не было. Наши войска, разгромив условного противника, заняли неживое и негодное к жизни поле.
На пункте санитарной обработки им велели снимать с себя все обмундирование и бросать его в костер, затем мыться и получать новую одежду. Бойцы делали это с большим трудом, они едва держались на ногах. У всех кружились головы, некоторых мутило. У Сергея без лишних слов отобрали машину, ничего не ответив на просьбы "Машина хорошая, новенькая, ей еще ездить и ездить".
Через пару дней все они оказались в госпитале. Бойцов это сильно радовало - целыми днями только и делаешь, что отдыхаешь, построений нет, работ - тем более, кормят неплохо, особенно - после полевой "бронебойки". К тому же есть молоденькие медсестры, к грудям которых можно невзначай прижаться. Кое-кто, конечно, удивлялся. "Зачем в госпиталь, если не ранен и не болен?" Но таким тут же закрывали рты, мол лежи и помалкивай, а то, чего доброго, из-за твоего нытья нас всех отсюда попрут. Нашлись умы, которые предположили, что это - тоже наука, их мысль очень сильно всем понравилась. "Вот, заодно и докторской науке поможем".
Спустя немного дней в госпиталь явился очень серьезный офицер в форме пехотного полковника. Его подчеркнутая вежливость тут же дала понять, что он, быть может, и в самом деле полковник, но только никак не пехотный. Полковник сперва объявил бойцам, что все они будут демобилизованы, а год службы им пойдет за три. На это раздалось громогласное "Ура!" Потом он раздал всем по листочку бумаги и сказал, что это - подписка о неразглашении. Все тут же расписались, даже не читая. Чего солдат за дембель не сделает, хоть ежа проглотит, а тут расписка какая-то!
Вечером сделалось весело. Известный бабник Вася через соблазненную им медсестричку Таню достал пять литров спирта и картошку с солеными огурцами. Когда пиршество было подготовлено, на праздник явилась сама Таня, а с ней ее подружки - Маша, Лена и Люда. Коля достал свою гармошку, которую ему удалось спрятать даже от санитарной обработки. Наполнили стаканы, потом еще и еще. Пели песни, плясали, одним словом, радовались грядущему дембелю. Потом принялись лапать девчонок. Сперва - вроде в шутку, а потом - все серьезнее и серьезнее. Не утерпел даже самый робкий солдатик Стасик, и после десяти стаканов спирта и пяти песен смело полез под халатик одиноко сидящей Люды. Та взвизгнула, но Стас, не обратив внимания, продолжил работать своей рукой, потихоньку пробираясь к ней в трусы.
Люда завизжала, потом резко вскочила, отряхнув с себя Стаса, будто он был гадким насекомым.
- Сволочи вы! - крикнула она, - Вот я пойду, Степану Петровичу доложу! Достанется вам всем!
- Люда! - крикнула ей Таня, которая, конечно, не желала такого расклада событий.
- Ты чего! - возмутилась Лена, - Целка, что ли?
Людмила покраснела, и тут же выпрыгнула из палаты, громко хлопнув дверью.
- Обиделась, - спокойно заключил Стасик, и, как ни в чем не бывало, хлопнул стакан спирта.
- Ты чего?! Она же нас запалит! - охнул Вася.
- Я пойду, посмотрю, - сказал Сергей, организм которого почему-то отказывался пьянеть.
Он ожидал, что Люда, пусть и заплаканная, будет стоять под дверью, ожидая появления "настоящего джентльмена". Но вместо этого он увидел ее ноги, шагающие в сторону кабинета заместителя начальника отделения, который был в ту ночь дежурным врачом. "Вот гадина-то!", огрызнулся Сережа, и зашагал вслед за ней. Но не успел - та уже скрылась за белой дверью. Сереже не осталось ничего, кроме как припасть к роковой двери своим ухом.
- Степан Петрович... Степан Петрович... - слышались всхлипывания Люды, - Они меня... Они меня... Чуть не изнасиловали!
- Чуть - не считается! - неожиданно резко отозвался медицинский майор, - Да если бы и не "чуть", что ты - девушка - что ли?
У Сережи подпрыгнуло сердце. Такого оборота событий он не ожидал. Грозный майор сам стал на их сторону!
- Но Степан Петрович... Это - безобразие...
- Не нравится, не ходи туда! Иди к себе, в сестринскую, и там запрись!
- Но...
- Никаких "но"! Не понимаешь, деревянная башка, что ребятам всего ничего жить осталось! Лет пять, не больше! Вот и все! Никаких вопросов! Я и так тебе сказал больше, чем положено!
Сергей едва не упал. Нога за ногу, он отправился назад в палату. В голове все время прокручивалась мысль о двух солнцах. "Кто увидит два солнца - тому не жить"...
Веселье продолжилось, и он ничего не сказал, чтобы не поступить во сто крат хуже, чем злосчастная Люда. Молодцы веселились, никого не стесняясь развлекались с девушками, а Сережа только лишь глотал спирт. Стакан за стаканом. Наконец, хмель взял и его.
"Ничего, у меня Светка есть. Она - живая, любимая. Если меня дождалась - значит теперь любовь меня и оживит!", решил он в последнюю секунду перед провалом в пьяный сон.
Следующим днем, закутавшись в простыню и ни на кого не глядя, Сергей обдумывал происшедшее. Сперва он только проклинал Людмилу, из-за которой узнал поганую новость, и грезил о встрече со своей Светой. Потом стал вспоминать сказки, где говорилось о торжестве любви над всеми силами, даже над чарами могущественных колдунов. Тут же чар не было, простой расчет каких-то там ученых, с ним любовь и подавно справится!
Конечно, всякий научный ум мог бы посмеяться над раздумьями солдата. Но, как всем известно, объективные умы, ловкие в житейских вопросах, всегда садятся в лужу, едва речь заходит о любви и смерти. Тут уже бессильны их вычислительные машины, многоэтажные математические аппараты и прочие средства. Лысым профессорам-долгожителям, пережившим всех своих недругов и друзей, остается только махнуть рукой и сказать ничего не значащее слово "эмоции", а внутри самих себя - еще раз усомниться.
Одним словом, теперь Сережа видел перед собой лишь тоненькую соломинку, которая удержит его от утопания в водах небытия. Имя соломинки - Света. Теперь Сережа, удивившись своей сообразительности, догадался, что имя его возлюбленной - неспроста. Ведь если его убивает тот мертвый свет, который царил над страшным полем, то теперь - наоборот. Живой свет Светланы его оживит!
На следующий день появилась Людмила. Вся в шишках и синяках, под глазами - ужасные кровоподтеки. Никто не понял, что с ней произошло, и Вася спросил.
- Упала и ударилась, - ответила она таким голосом, которым, наверное, говорил бы автомобиль, если бы у него был язык.
Один Сергей сразу сообразил, что ей досталось от подруг. Едва ли она смогла скрыть от них слова Степана Петровича, нажив тем самым шишек на свою голову. Сочувствия, конечно, она ни у кого не вызывала.
Люда протянула Сергею конверт письма.
- Из дома, - сказала она, и, резко повернувшись, исчезла восвояси. Больше ее Сергей не видел. Должно быть, она взяла какой-нибудь отпуск, чтобы больше не видеться с Сергеем и его сослуживцами.
Письмо было от Светланы. Половину бумаги занимали спутанные похвалы в адрес Сергея и замечания о том, "какой он хороший человек". Потом - долгие просьбы и предложения "понять ее", "войти в ее положение", "простить" и т.д. И, где-то ближе к концу - хорошо спрятанная, как ядовитая змея, фраза о том, что она выходит замуж. За другого...
Наконец, слезное вымаливание прощения. Бугорки от слезных капель украшали бумажную поверхность так аккуратно и равномерно, что казалось, были сделаны нарочно.
Сергей сжал кулаки и закрыл глаза. Он понимал, что письмо она написала не сразу, сперва, конечно, долго решалась, бралась за перо, отбрасывала его, рвала бумагу. Наконец, решилась. Может, по настоянию мамы "зачем же человека мучить, он же тебя, поди, ждет!" Червь мысли о расставании прополз в ней, конечно, намного раньше. Он поселился в ее сердце сперва тоненькой ниточкой, потом стал расти и жиреть, и вырос в конце концов в большого змея, скрыть которого уже нельзя.
Но когда этот маленький червячок, размером еще не толще волоса, заполз в мягкое Светкино нутро? Сергей отчего-то решил, что в ту секунду, когда над мертвым полем вспыхнуло второе солнце. Вот и все, намокла и утонула соломинка, а под ногами - бездна...
Солдаты отправились по домам. На прощание полковник пожал им руки, что очень не походило на все прежние и будущие дембеля, но никого, конечно, не насторожило. Может, настроение у него сегодня такое, хорошее. Сперва ехали все вместе, потом стали прощаться. Кто-то на один поезд пересаживался, кто-то - на другой. И лишь Сергей не знал, куда ему ехать. Он чувствовал, что к прежней жизни возврата уже нет. Не сможет он бродить по тем же улочкам и переулкам, где когда-то гулял со Светкой, не сможет видеть ее дом и здание школы, с которого начался их совместный путь, окончившийся двумя солнцами.
Куда еще поехать? Был деревянный домик умершего дедушки, стоявший на берегу моря возле какого-то маленького городка. Домик дед завещал ему, внуку, чтобы тот его продал, и на полученные деньги хорошо погулял свадьбу. Иного применения внуком этого жалкого жилища дед, конечно, не мог и предположить.
Сережа помнил, как еще маленьким мальчишкой лазал в дедовский подпол, от которого шли длинные коридоры и тоннели. Дед очень ругался, говоря, что там можно заблудиться, и заколотил все ходы досками, оставив ровно столько пространства, сколько требовалось ему для хранения картошки.
Откуда же взялись эти странные ходы, совсем не нужные деду? Дедушка говорил, что очень давно какой-то царь хотел построить в тех местах крепость, чтобы стрелять из пушек по неприятельским кораблям, когда те захотят подплыть. Уже начали рыть подземные ходы, но царь умер, и крепость так и не достроили.
Одним словом, то место было столь интересным, что продавать его просто как клочок земли было жалко. Прежде Сергей раздумывал о свадьбе, а теперь, после письма Светки, эта мысль пропала сама собой. И он решил там жить. Не все ли равно, где дожить короткие пять лет, которые с каждым днем тают. Скоро "пять" превратятся в четыре, потом - в три, в два, а там...
В дедово "имение" Сережа приехал неприветливым вечером. Дом его встретил как собака, забывшая своего хозяина - холодом, сыростью, запахом плесени. Кое-как освоившись, Сергей принялся растапливать печку. Когда серый потолок окрасился отблесками огненных языков, он вспомнил, что так и не проведал родителей. Сперва это его озадачило, ведь придется ехать в тот самый город. Но потом он махнул рукой "Ничего, письмо им напишу, чтоб сами приехали. А пока они еще не знают, что у меня - дембель, я же и трети службы не отслужил!"
Оказалось, что в домике работает электричество, и Сережа зажег свет. Его взгляд упал на вытащенное из сумки письмо Светы, точнее - на последние слова "прости, если сможешь". "Смогу", твердо сказал он, и сжал руки в кулаки.
После этого жизнь вдруг обрела смысл. Сережа устроился в автохозяйство, что было в городке, и стал работать. На вырученные деньги он прикупил мебели, ковров, зеркал. Только все это добро он почему-то не стал ставить в халупе, а стащил в подвал, где сломал дедушкины перегородки. Вернее - он перенес их дальше, расширив жизненное пространство до размеров двухкомнатной квартиры.
В этой земляной "квартире" он начал делать большой ремонт, даже не понимая, откуда у него берутся силы для столь обширной работы. Вскоре нижняя часть жилища превзошла своей жизнепригодностью верхнюю часть, но спускаться жить вниз он не спешил.
В городке, конечно, нашлось автохозяйство, куда Серега устроился без всяких затруднений. Его стали отправлять в дальние рейсы. Ведь у других водителей - семьи, дети, для них такие путешествия тягостны. Иное дело - Серега. Свободен, как июньская муха.
Сам Сергей сперва выбирал рейсы, чтоб подальше от своего родного города. Куда угодно, только не к стенам, помнящим его детства, кое-где хранящим следы мелковых рисунков маленького Сереженьки.
Заработанные деньги Серега тратил на обустройство своей пещеры, сам же питался хлебом с водой, и никуда не ходил. В городке он никого не знал, с шоферами так и не подружился, жил один, как отставший от марсианской экспедиции космонавт.
Со временем в Сереге кое-что переменилось. Впрочем, шофера не заметили этой перемены. Он оставался все таким же молчаливым, хранившим в своем нутре слова так, будто с ними могла вытечь и его жизнь. Только теперь он стал иногда брать рейсы, проходившие через его родной город. Перед отправкой в эти рейсы он ничем не отличался от себя самого, отправляющегося по другим путям и дорогам. Его лицо было таким же бледным, глаза - полузакрытыми.
- Вот, лучший водитель, - говорил начальник автохозяйства, когда видел его в окошко своего кабинета, - А почему? Да потому, что у других на душе где-то болит, где-то горит, где-то ноет. А у него душа - вроде деревянной ноги, нечувствительная! Когда Иванов насмерть разбился, он только глаза прикрыл, да головой кивнул - вот какая душа у человека! Зато руки на баранке не дрожат, глаза на дорогу смотрят, а не в самого себя. Побольше бы таких шоферов!
- Философ Вы, Федор Иванович, - улыбалась секретарша.
- На философский поступал, да не приняли, - улыбался в ответ Федор Иванович, - И слава Богу! Я здесь - всем философам философ! Они мудрят, из пустого в порожнее переливают, а я дело делаю!
Сергей колесил по городу, останавливался у дома Светланы и долго наблюдал за ее дверями. Встретил он ее лишь на десятый раз, и по ее глазам сразу угадал, что скоро у нее произойдет свадьба. Тогда все, между ними затвердеет стена высотой до небес. Надо было решаться, и Сергей, конечно, решился.
Света не заметила его. Мало ли людей смотрит тебе вслед, когда ты бредешь в разгар дня по шумной улице? Взгляд Сергея провожал ее и в нутре пропахшего бензином и потом автобуса, и на дорожке, ведущей к даче. Он терпеливо ждал ее до самой ночи, прождал и самую ночь. Теперь ожидание не было в тягость, некуда спешить человеку, которому осталось жить 4 года 3 месяца и 18 дней.
Грузовик он поставил на обочине, открыл капот, и создавал видимость ремонта. Шофер-неудачник, прикованный на весь день к нутру своего стального коня - зрелище частое, скорее - комическое, чем трагическое. Когда стемнело, он залез в кабину и отъехал чуть дальше. Через открытое окошко его окатило волной девичьего смеха, в которой он без труда почуял знакомый с детства плеск. "Она", только и сообразил он.
Тут же пронеслась светящаяся автобусная туша и бывшая его невеста сокрылась в ней . Серега поехал следом. Через два километра он немного отстал. "Сейчас приедет в город, и пойдет домой. А там и свадьба", с грустью подумал он. Почему-то он тут же увидел перед своими глазами автобусные механизмы. Цилиндры, поршни, коленчатый вал, кардан, наконец - оси. Вот-вот там что-то не выдержит, перетрется, рухнет. Почему-то он почти физически ощутил железную боль. Значит, и вправду...