Про Bf-109 G6 и первое знакомство с Ла-5

Уже неделю группа летала на Ме109G6 с новым мотором Даймлер-Бенц, который был мощнее на 125 лошадиных сил по сравнению со своими предшественниками. Полётный вес, однако, увеличился на 400 кг, причём большая его часть - за счёт мощного вооружения. Таким образом, в результате получился истребитель с ухудшенными характеристиками. К тому же стала более сложной посадка, особенно для неопытных пилотов, которые сейчас в основном поступали на фронт. Из-за большего веса возросла на 10 км/ч посадочная скорость, что в условиях плохих аэродромов было весьма существенно. G6 был первым Ме109, который мне не понравился. Из-за многочисленных нововведений стало ненадёжным электрооборудование, на фюзеляже появились какие-то выпуклости, впадины... Машина сразу же получила прозвище "Шишка" (или с тем же успехом слово "Beule" можно перевести как "вмятина, желвак"- прим. ИзвозчиКа). Я летал на ней менее охотно, чем на быстром и маневренном "Фрице" и ранних "Густавах", однако на тот момент машина проходила боевые испытания- испытания огнём.

12го июля я и мой адъютант, об, лейтенант Рудольф Трепте в 16.00 по немецкому времени совершали второй за день боевой вылет над развернувшейся под нами танковой битвой. Летели на свободную охоту восточным курсом и как раз пролетали Белгород. Солнце уже стояло на западе и перед нами нагромождались сияющие громады облаков. Грозовые облака такого размера часто встречались над полем боя. Сохраняя строй, мы приближались к бурлящей и клубящейся стене. Внезапно я заметил на белом фоне две крошечные чёрные точечки.

"Zwei Indianer 12 Uhr hoch!" ("Два противника впереди-выше!")

"Viktor"- отреагировал Трепте. Мы толкнули сектора газа до упора и с набором стали приближаться к чёрным точкам, летящим как раз нашим курсом. Шансы подобраться незаметно были очень высоки, так как мы подходили сзади, снизу и вдобавок ещё и имели солнце за спиной. Через 2-3 минуты мы подобрались к противникам вплотную незамеченными. Они летели, не сворачивая со своего курса - смертельно опасное легкомыслие в этом насыщенном сталью воздухе. Ведущий уже заполнил всё моё лобовое стекло. И тут я заметил, что у самолётов звездообразные моторы.

Чёрт возьми! Эти самолёты могут быть новой модификацией Ла-5, советскими истребителями. Но над Курском летает так же и JG54 со своими FW190, имеющими такие же звездообразные моторы, да и штурмовой гешвадер Альфреда Друшельса, недавно перелетевшего под Орёл, так же летает на Фокке-Вульфах. До сих пор я ещё ни разу не видел Фокке-Вульф и только изредка видел новые машины Лавочкина в воздухе, и со своей позиции - строго сзади непонятного самолёта - не мог видеть знаки на его крыльях и фюзеляже. Ни в коем случае нельзя рисковать сбить своих!

Мы уже сравняли скорость с летящими впереди, и теперь оставалось только пустить в ход оружие. Но чтоб убедиться, я снова дал полный газ и сместился чуть влево от самолёта, находящегося в моём прицеле. Зелёная окраска! Красные звёзды!

И в тот же миг пилот обернулся и посмотрел прямо на меня!

В какую-то долю секунды я успел довернуть и дать по нему очередь из всего оружия. Инстинкт и опыт подсказал только этот выход. Стоило мне отвернуть, и враг бы моментально оказался в прекрасной позиции для стрельбы за мной. Довернуть машину, дать очередь- всё это заняло мгновение ока. Однако и этого оказалось слишком много.

До сих пор у меня в ушах стоит глухой удар и металлический скрежет нашего столкновения - страшный грохот, в котором смешались все звуки катастрофы.

Как я понял уже потом, мой пропеллер ровно под корень срезал крыло советского истребителя, его пилот так и не смог выбраться - фонарь его кабины был смят - если пилот вообще был ещё жив. Со мной ничего такого не произошло, но Мессершмитт с такой страшной силой затрясло, что я испугался, не вырвет ли мотор из креплений. Мой пропеллер должно быть сильно деформирован после столкновения. Левой рукой я передвигаю сектор газа, пытаясь отыскать такие обороты, при которых тряска не будет такой сумасшедшей. Выпрыгивать здесь, над вражеской территорией можно только, если самолёт развалится на части. Я должен долететь как можно ближе к линии фронта, а уж потом попытаться выпрыгнуть, если моя кабина вообще откроется.

В дикой тряске, чутко прислушиваясь, не изменится ли звук работы движка, шум рассекаемого воздуха или ещё какой нюанс, я, полагаясь на защиту Трептеса, ложусь на юго-западный курс. В полшестого я вижу под собой аэродром Ургим.

Теперь начинается деликатнейшая фаза полёта. Чем ниже летишь, тем меньше шансов выжить при прыжке с парашютом, если самолёт всё-таки развалится в воздухе. В какой-то момент я пересекаю минимальную высоту для прыжка. На заходе на посадку я выпускаю закрылки и вынужден убрать газ, поскольку возросшее сопротивление воздуха может просто доломать мой самолёт на высокой скорости. И у меня всего одна попытка для успешной посадки- с покорёженным пропеллером второго шанса просто нет.

В 17.25 я совершаю мягчайшую в своей жизни посадку и, ошарашено тряся головой, начинаю осматривать повреждения. Три лопасти пропеллера имеют различную длину, невообразимо погнуты и напоминают бананы. Фюзеляж снизу, как раз под кабиной, вспорот, как будто его кромсали консервным ножом. Это следы от пропеллера моего несчастного противника. Стоило ему задеть меня на 10 сантиметров глубже, он бы пробил топливный бак под пилотским сиденьем...

Про Эриха Хартмана

По возвращении на службу я более не слышал о моём запрете летать (после 200 побед Раллю запретили боевые вылеты - прим. переводчика) и вскоре я организовал свободную охоту в районе Запорожья в составе шварма, боевой счёт которого на тот момент насчитывал более 500 побед. Я летел как номер 1, Фриц Облезер был моим качмареком, Вальтер Крупински летел тактическим номером 3 и Эрих Хартманн был его ведомым. Хартманн как раз в тот день сбил в первом боевом вылете два ЛА-5. Когда через 50 минут мы снова приземлились, я сбил своих 201 и 202, сбили ли кого-то Облезер и Крупински в том вылете, я уже не помню, но Хартманн точно вернулся с пустыми руками.

(В книге Толливера и Констебля Хартманн представляет ту историю совершенно по-иному, но мои документы располагают, однако другими фактами, прим. автора).

Удивительное в успехах Хартманна то, что они не являются следствием его выдающихся талантов. Он очень хороший пилот, никаких сомнений, но не виртуоз, как Ханс-Иахим Марсель, одержавшего 158 побед в Северной Африке и чьё искусство признавалось непревзойдённым и друзьями и врагами. Хартманн так же не хитроумный тактик-новатор, как Вернер Мёльдерс. Мне кажется, что свой талант лётчика, острое зрение и агрессивность он совмещал с исключительным хладнокровием во время встреч с противником. Он не позволял себе крупно рисковать, а атаковал с превосходящей позиции - как правило, сзади - и сразу же уходил. Это объясняет, что при очень большом количестве боевых вылетов он исключительно редко совершал аварийные посадки и, насколько мне известно, никогда не прыгал с парашютом.

Последний бой

12 мая 1944 года рано утром я получил сообщение из Истребительного Дивизиона: "Мы слышим моторы американцев. Идёт большое соединение. Мы сообщим, когда они появятся над Цвидерзее. Находитесь в 15 минутной готовности".

Снаружи начинался великолепный весенний день. Ни малейшего сомнения, что они придут. Мы обговорили с остальными двумя группами тяжёлых истребителей (имеется в виду Fw190 - прим. ИзвозчиКа) место встречи - над Steinhuder Meer. Мы будем висеть на 1000 метров выше Фокке-Вульфов, и обеспечивать их прикрытие.

Уже около полудня, находясь в готовности номер один, мы получили сигнал на вылет. Самолёты выруливали со стоянок и взлетали. По радио я узнал, что другая группа в районе Рейн-Майна также взлетела. Офицер связи Дивизиона направлял нас в место встречи - курсом на Юго-запад, на случай, если американцы появятся с западной стороны Рейна. Сегодня мы забрались очень высоко. Обе группы наших Фокке-Вульфов летели уже на высоте 7000 метров, и мы все продолжали набирать высоту, в то время как инверсионные следы четырёхмоторных бомбардировщиков американцев алчными пальцами тянулись в вышине по небу. Когда я со своей группой из 25 машин достиг 11000 метров, я подал команду: разделиться на звенья и принять боевую формацию. Внезапно меня вызвал офицер связи и сообщил, что у командира группы Фокке-Вульфов, летящих ниже, Антона Хакля, возникли проблемы со связью.

Тут уж ничего не поделаешь - я должен спуститься на 2-3 тысячи метров к Фокке-Вульфам, чтоб позаботиться обо всех трёх группах. "Снова собраться» - подал я команду по радио - «мы снижаемся".

И тут я увидел Тандерболты!

Они протиснулись между нами и двумя остальными группами, задолго до подхода бомберов. Ниже, слева от меня летело звено здоровенных, неуклюжих Р-47. Я сбросил подвесной бак и немедленно атаковал. Звено быстро растёт в моём лобовом стекле, и я решаю атаковать левого ведущего командира группы, который удобно оказался на линии моего огня после небольшого доворота. Вот я уже оказался почти на дистанции одного корпуса от него. Короткая очередь - и он охвачен ярким пламенем.

Теперь вправо, к командиру группы! Я прицеливаюсь, стреляю - и он резким переворотом вводит свой тяжёлый аппарат в отвесное пикирование. Преследовать - бесполезно, Тандерболт падает, словно камень и сконструирован значительно прочнее, чем мой Мессершмитт. Кто на новенького?

На новенького оказался я сам. Это я понял после быстрого взгляда через плечо, когда увидел пропеллеры другого звена Р-47, зашедшего мне в хвост. Ведомого со мной уже не оказалось - из-за поломки нагнетателя он вынужден был выпрыгнуть с парашютом. Я оказался в смертельной ловушке. Виражить- значило подставится под огонь одного из ведомых. Когда у меня кончится энергия для набора высоты - я в любом случае покойник. А пикировать? Это мы уже обсуждали.

В эту секунду в меня попадает очередь одного из преследователей. Она попадает в мотор и в радиатор. Вот теперь меня действительно взяли за горло.

Инстинктивно решаю уходить вниз, и в тот же миг в кабину попадает вторая очередь. Что-то с силой молота бьёт по моей левой руке, лежащей на рукоятке газа. Я ранен. Но боли ещё нет. Все силы и всё внимание я концентрирую на том, чтоб не быть сбитым. Я пикирую и подсознательно слышу усиливающийся свист набегающего воздуха и вижу, как плексиглас моей кабины изнутри покрывается плёнкой льда. Зажимаю ручку управления между бёдрами и, продолжая пикировать, здоровой рукой пытаясь проскрести в плёнке льда смотровое отверстие. Вот, облака и земля! Немедленно вверх!

Изо всех сил тяну на себя неподдающуюся ручку управления и через своё смотровое отверстие вижу, как от непомерной нагрузки начинает отрываться обшивка крыльев. Местами на перекошенном металле трескается краска. Один Р-47 всё ещё сзади. Я продолжаю набор высоты вертикальной свечой, вплоть до полной потери скорости. Это мой единственный, самый последний шанс выйти из этого боя живым. Тандерболт, который на целую тонну тяжелее моего Мессершмитта, должен при таком манёвре остановиться раньше.

Сбрасываю фонарь кабины! Правой рукой отстёгиваю ремни - я готов к прыжку. Мессершмитт больше не набирает высоту и потихоньку заваливается на спину. Я уже наполовину вылез из кабины, но самолёт снова потянул меня за собой вниз.

Ещё одно усилие - и я вываливаюсь наружу. Резким рывком меня останавливает провод ларингофона, который остался не выдернутым из гнезда. И вот я вишу на несущейся вниз машине, оперение которой неотвратимо приближается ко мне... Следующий рывок, оперение со свистом проносится рядом, и я парю в пространстве. Кольцо парашюта мне удаётся нащупать только после бешеных вращений и кувырков. Рывок правой рукой - тревожная доля секунды - потом сильный толчок, после которого я, наконец, принимаю вертикальное положение... и только одна мысль - "Хертль, я вернусь, (это была такая традиция у Ралля и его жены, она просила его перед каждым расставанием говорить "Я вернусь!" прим. ИзвозчиКа), заклинание, повторяемое при каждом расставании снова сработало...

Свежий ветерок нёс меня над холмистым ландшафтом, оставалось не так много времени до встречи с землёй и мне вспомнился мой Венский ортопед, который сказал однажды по поводу моего сломанного позвоночника :"Вам категорически нельзя прыгать с парашютом, иначе всё начнётся снова. Но уж если вам всё же придётся прыгать, ищите для приземления большое дерево со множеством ветвей...". И вот и вправду я увидел дерево!

Меня опустило прямо на него, без каких-либо усилий с моей стороны. Дерево и парашют выполнили врачебный совет, не дав мне упасть на твёрдую землю. (...) Я мягко скатился и сразу отстегнул парашют. Но теперь, когда отступил адреналиновый шок, пришли боли.

В моей левой перчатке- большая кровавая дыра, на месте большого пальца. Я вижу его неповреждённую поверхность сквозь дыру, но палец не шевелится, когда я пытаюсь подвигать им. Что-то подсказывает мне, что перчатку сейчас лучше не снимать. Чтобы остановить кровотечение, я зажал левую руку под правой подмышкой и побрёл по лугу, на который я приземлился к проходящей недалеко дороге. И неожиданно наткнулся на наставленные на меня острия вил, которые держал разъярённый крестьянин. Тут же на дорогу высыпали и другие крестьяне. Моё вежливое приветствие не произвело на них никакого впечатления. Крестьяне враждебно смотрели на мою лётную куртку.

Ага. Куртка. Она американского производства, с меховым воротником и отворотами. Такого нет на складах Люфтваффе, поэтому я не выгляжу, как подобает нормальному немецкому офицеру. Над нами как раз проходила армада четырёхмоторных бомбардировщиков. Меня явно принимали за врага. "Кто вы?"- спросил крестьянин угрожающе.

"Майор Гюнтер Ралль, дойче Люфтваффе".

Он испытующе глянул мне в лицо, потом его лицо расплылось в широкой улыбке, и я впервые почувствовал благодарность к надоедливым военным корреспондентам, их "портретам героев" и киножурналам Вохеншау.

Знаменитость Гюнтер Ралль, так известный на Родине, и далеко не так известный на фронте, победитель в 275 воздушных схватках, кавалер Рыцарского Креста с Дубовыми Листьями и Мечами, едва не закончил свою жизнь на остриях крестьянских вил.

Аварийная посадка

Тем временем вражеские истребители стали понимать, что Штуки более всего уязвимы, когда после атаки начинают набирать высоту. Да и неважно- с бомбами или без, Штука летит, как ковыляющая хромая ворона, и если необходимо её прикрывать, то одна группа должна оставаться на высоте, а вторая - пикировать вместе с ними и прикрывать их отход после сброса бомб. Во втором вылете 20 сентября мой штаффель должен был пикировать вместе со Штуками. Мы сопровождали Ju-87 к Борисполю восточнее Днепра далеко за линией фронта, про которую впрочем, точно не было известно, где именно она пролегает.

Всё шло как по маслу, пока мы не начали пикировать на цель и мой ведомый Фридрих Ваховяк (Fridrich Wachowiak), со своим тягучим вестфальским диалектом, не сказал мне по радио фразу, от которой у меня сразу подскочил адреналин.

"Чёрная Семёрка!- за тобой дым!"

Шварце зибен (чёрная семёрка): ясно - это я. И ещё более ясно, что я только что получил попадание из одного из многочисленных орудий с земли, посылающих нам навстречу смертоносный дождь. Вот уже по фонарю кабины потекло чёрное моторное масло. Прикинем шансы - в этом насыщенном металлом воздухе об аварийной посадке и речи идти не может. Но где, чёрт возьми, линия фронта?

На предположения не остаётся времени - в такой ситуации всё делаешь инстинктивно. Немедленно ложусь на западный курс и стараюсь набрать высоту, пока мотор ещё работает. Мессершмитт, который летит с неработающим двигателем, теряет высоту как идущий вниз лифт. Быстрый взгляд на приборную панель- давление масла стремительно падает, температура достигла критической отметки. Здесь ли ещё Ваховяк? Слава Богу - вот он, висит как приклеенный у моего левого крыла и наблюдает, как масло покрывает мой фонарь всё более густым слоем. Ещё пара секунд - и я лечу вслепую.

"Левый плоский разворот "тарелочкой" "- звучит снова успокаивающий шахтёрский акцент - "гууууууут, а теперь прямо. Через одну минуту мы будем над рекой".

Одна минута! Да за это время мотор трижды успеет заклинить! Но прыгать или садиться здесь - чистое самоубийство. Красноармейцы пленных не берут - тем более в условиях этого побоища в котле.

Удерживать высоту более не удаётся, теперь всё зависит от каждой секунды, которую ещё продержится мотор. Я даю такой газ, при котором Мессершмитт сможет в пикировании перетянуть Днепр. Вот и река. Сразу за ней - лес. Бесконечный лес. Ничего не получится. Сильно затягиваю плечевые и поясные ремни, чтоб при аварийной посадке не удариться и не переломать кости. Нежно касаюсь левой педали и через боковое стекло кидаю последний взгляд вперёд, чтоб хоть примерно представлять, на какой высоте я нахожусь, и понять, куда я сейчас рухну - и точно по курсу вижу маленькую просеку!

"Просека на 12 часов - сажусь!"

"Viktor!"

Это пятачок размером с носовой платок - около 15ти метров ширины и непонятно какой длинны. Но это серо-коричневая полоска надежды среди злобной зелени. Пытаясь избежать пожара, выключаю зажигание, подачу топлива. Выпускаю закрылки. На 120 км/ч Мессершмитт проскальзывает над последней верхушкой дерева… Толчки, удары и скрежет снизу, грязь летит из-под кабины, ремни впиваются в тело, голова резко мотается вперёд, и... тишина.

Получилось!

Ни аварии, ни пожара, мне отчаянно повезло - и даже кабина свободно открывается. Одним прыжком я оказался снаружи и помахал ведомому, который кружил надо мной. Он коротко качнул крыльями и умчался в сторону Белой Церкви. Я огляделся - прямо перед носом самолёта находился огромный выворотень, просто чудо, что я успел остановиться. Но пока я удивлялся, что ещё жив, начался сильный артобстрел и я кинулся под деревья. Теперь, наконец, я задумался, как мне быть дальше - оставаться здесь или предпринять марш-бросок на запад. Я кинул взгляд вокруг - и оцепенел. В двадцати шагах от меня стоял человек в униформе и глазел на меня. Длинная коричневая шинель, каска и на отвороте воротника - звёзда. Это - не немец. Неужели после всего пережитого я…? Нет, это не русский. Да и руки у него в карманах и вроде бы он безоружен. Убегать вроде бы не имеет смысла. Я пытаюсь успокоиться и иду ему навстречу. Это словак. Словаки воюют на стороне немцев.

На следующее утро я в 8.30 уже снова вылетел на прикрытие Штук в район Воронцово.

Ранение

28го ноября было страшно холодно, стоял трескучий мороз. Я стартовал в 9.30 по немецкому времени вместе со своим швармом на свободную охоту северо-западнее Ростова. Нам удалось обнаружить противника, и я смог в первом же вылете сбить И-16: моего 35-го.

Во второй половине дня в 16.49 я и унтер-офицер Карл Штеффен получили приказ произвести разведку севернее Ростова. Здесь в это время часто встречались отдельные советские истребители и штурмовики. Зимнее солнце уже стояло низко и мы, едва поднявшись на сотню метров, попали в молочно-белую плотную дымку - снежный ландшафт, горизонт, небо без линий и контуров - всё было похоже на клочья ваты. "Надо будет слетать по быстрому и скорее вернуться, пока мы ещё можем найти дорогу домой в этом тумане"- подумал я.

"Две «Раты» на 12 часов в направлении полёта!"

Я заметил их почти одновременно со Штефенном. На полном газу мы их догнали и через некоторое время оказались позади них, немного выше. Раты летели по прямой и явно нас ещё не заметили. Всё должно случиться быстро - прикинул я - короткая очередь в корень крыла ведущего - для лёгкой конструкции Раты этого всегда было достаточно. Штеффен должен позаботиться о качмареке.

Русский целиком заполнил мой прицел, однако так и не заподозрил о нашем присутствии. Ещё ближе! Немного приподнять нос - сейчас! Какую-то долю секунды я наблюдал танец взрывов моих снарядов на корпусе и крыле противника, и потом он исчез в неописуемо яркой вспышке. У меня в глазах замелькали зелёные, жёлтые и красные с белым круги, я полностью ослеп и полностью потерял ориентировку. Три, четыре секунды я целиком сконцентрировался на выравнивании моего Мессершмитта, и тут передо мной грохнуло, сверкнуло и капот мотора разлетелся на куски. Я подбит.

Мотор тихо выдохнул из себя остатки жизни, пока я крутой спиралью вышел из-под огня второго русского, который впрочем, сразу же вновь оказался за мной. На поиск площадки для комфортабельной аварийной посадки не осталось времени - тем более что земля даже вблизи была едва различима. Надо найти идущую южнее железную дорогу и приземлиться как можно ближе к ней. Я летел на высоте 50 метров и увидел в направлении полёта глубокий овраг. Он стремительно сужался. Моя птичка должна как можно скорее приземлиться на любую плоскую поверхность, иначе полёт закончится в одной из крутых стенок этой гробницы.

Решительно и грубо приземляю Мессершмитт на землю. Рррррррумммс!!!!!!! Он ударяется о поверхность, слишком быстро, и вновь взлетает в воздух. Я смутно вижу следующий отрезок пути и безнадёжно ожидаю, куда меня вышвырнет. Затем самолёт становится лёгким, почти невесомым, мой зад теряет контакт с сиденьем, моё восприятие катастрофы замедляется, и в последний миг перед глазами сверкает вспышка. Всё. Конец.

Самолёт опрокидывается вперёд. Земля неотвратимо надвигается на моё лицо. От удара я теряю сознание…

"Ему нельзя лежать"- слышу я мужской голос издалека - "Он должен сидеть, иначе он истечёт кровью!"

Сильные руки хватают меня под мышки и под бёдра и поднимают, пока мои ноги не находят контакт с полом. Я в кабине грузовика. Я пытаюсь устроиться как-то поудобнее, но как только переставляю ступню, моё тело пронзает невыносимая боль, у меня перехватывает дыхание. Вокруг темно, но я понимаю, что нахожусь среди своих. В моём помрачённом состоянии большего я не могу понять. Я прекращаю попытки шевелиться и боль немного отступает. Я пытаюсь вспомнить, как я сюда попал. Я сбил противника. Потом попадания в мою машину. Поверхность земли, выросшая передо мной, как разбуженный монстр из преисподней. Потом - ничего.

Двое садятся слева и справа от меня, поддерживая, чтоб я не упал. Короткая команда водителю, хлопок двери и грузовик поехал по разбитой дороге.

Стойте, немедленно остановите!!!!!

Я хочу заорать, но могу только тихо стонать. Каждый камень, каждая ямка, по которой проезжает грузовик, отдаётся во мне сверлящей болью. Я пытаюсь набрать воздуха, но не могу вздохнуть. Снова теряю сознание и когда снова прихожу в себя - снова нечеловеческая боль в спине. Я невольно сваливаюсь на одного из рядом сидящих.

"Да, да!"- перекрикивает он рёв двигателя - "Тебя здорово хлопнули по черепушке! Но - не тревожься! Тебе его непременно починят в Таганроге - они и не такое вылечивают!"

Мой череп? Что там ещё с моим черепом, кроме того, что он готов отлететь от болей во внутренностях? Я либо остановлю это, либо сдохну на месте. Мучение и шок сводят меня с ума. Я трачу последние силы на то, чтобы расстегнуть кобуру.

"Остановиться!!! Немедленно остановиться или я стреляю!!! Я не могу больше!!!"

Потом я снова теряю сознание.

Фото

"Война оставляет свои следы"