Очки для дали и очки для близи

Очки для Дали сидели на носу и ужасно воображали.

Ещё бы не воображать: они были только что куплены за большие деньги, имели роскошную черепаховую оправу с золотыми винтиками, надёжные дужки с золотой цепочкой и, без сомнения, сильно украшали нос! Хоть нос этот и был так себе нос… обыкновенная картошка!

Но главное, из‑за чего они воображали, было то, что очки эти предназначались для дали. Для бескрайней, для прекрасной дали, в которой через них можно было разглядеть всё до мельчайших подробностей.

– Ну‑ка, что у Нас там происходит в прекрасной Австралии? – лениво спрашивали сами себя Очки для Дали и обращались в сторону Австралии. Потом зевали и отвечали со всевозможной скукой: – Ах, всё то же… опять эти кенгуру повсюду скачут, надоели просто!

– Неужели Вы можете видеть, что происходит в Австралии? – восхищённо спрашивала шляпа по имени Боб.

– Мы можем и дальше видеть, – нехотя отвечали Очки для Дали. – Мы для этого специально предназначены. – В разговоре о себе они решили пользоваться формой «Мы», поскольку именно так говорят о себе высокопоставленные особы, чаще всего короли. – Например, Мы можем видеть, что происходит на других планетах… на прекрасном Марсе, там, или на прекрасной Луне.

– Страшно, страшно интересно! – продолжала восхищаться шляпа по имени Боб. – Не расскажете ли о том, как сейчас на Луне?

– Да всё так же, – отвечали Очки для Дали. – Ничего особенно интересного. Одни лунные камни – и никакой жизни.

– А Вас когда‑нибудь будут снимать? – любопытствовала шляпа по имени Боб.

– Боюсь, что нет, – устало сообщали Очки для Дали. – Люди ведь страшно близоруки! Обычно они ничего не видят дальше собственного носа.

– А Вас надо снимать, когда спать ложатся?

– Ни в коем случае! – предостерегали Очки для Дали. – Иначе ведь во сне будет ничего не видно: снилось, дескать, что‑то, а что – не разглядел… То ли это был прекрасный Санкт‑Петербург, то ли прекрасная планета Венера! И, знаете что, не наползайте‑ка Вы на Нас так, шляпа по имени Боб! Нам из‑за Вас положение дел в отдалённой китайской провинции плохо видно.

От смущения шляпа по имени Боб тут же уползала почти совсем на затылок, а когда её начинали поправлять, страшно упиралась, чтобы опять ненароком не наползти на Очки для Дали.

Конечно, Очки для Дали сильно преувеличивали свою зоркость: как ни крути, а очки, даже и для дали, – это всё‑таки не бинокль и уж тем более не подзорная труба. Да и спать в них было совсем не обязательно: сны и без очков вполне замечательно видно.

Так что ближе к вечеру Очки для Дали всё‑таки сняли с носа и аккуратно положили на письменный стол.

– Будемте знакомы, – сразу же услышали Очки для Дали – и сразу же возмутились.

– Как это – «будемте знакомы»? – У них от возмущения даже чуть стёкла из оправы не вылезли. – Мы с кем попало не знакомимся!

– А это и не кто попало, – рассмеялись в ответ. – Это тоже очки. Только для близи. Очки для Близи… стало быть, разрешите представиться.

Собеседником действительно оказались очки – в совсем дешёвой проволочной оправе и со стёклами в мелких царапинках. Да и заушники у них, к тому же, были совсем лопоухие: просто непонятно что, а не заушники!

– Добро пожаловать на письменный стол, – сказали они. – Будьте как дома.

– Дома? – чуть не взревели Очки для Дали. – Да Вы знаете ли, где Наш дом? Наш дом – в прекрасной Австралии, на прекрасном Марсе, на прекрасной Луне! А тут у Нас… так, временное пристанище. Пересадочный пункт!

– Экие Вы… важные, – сказали Очки для Близи. – Отсюда такие дали и не видны…

– Разумеется, не видны, – смилостивились Очки для Дали. – А уж тем более Вам и Вам подобным… которые только вблизи видеть способны!

Этот разговор мог бы, наверное, продолжаться и дальше, но прекратился, потому что Очки для Близи были посажены на нос.

– Ну‑ну, – сказали Очки для Дали. – Сейчас‑то всё и откроется! Сейчас‑то и станет понятно, что на нос по ошибке посадили не те очки. Вот смеху‑то будет!

Но Очки для Близи продолжали оставаться на носу и обратно не спешили.

– Эй, Вы там! – крикнули Очки для Дали. – Слезайте‑ка с носа, да поживее! Сквозь Вас все равно ничего не видно: ни прекрасной Австралии, ни прекрасного Марса, ни прекрасной Луны. Только сквозь Нас можно увидеть бескрайние дали!

Однако ответа не последовало. Зато последовали тихие слова, не обращенные ни к кому, – просто тихие слова, сказанные в пустоватом пространстве засыпающего дома:

– Что за чудо – этот маленький цветок! У него такие тонкие прожилки и совсем крохотные, но на редкость искусно выполненные тычинки… Наверное, Господу Богу пришлось немало потрудиться, чтобы создать всю эту красоту. Поистине ювелирная работа! Ну‑ка, ну‑ка… а по краям лепестков – совсем незаметные ворсинки…

– О чём там говорят? – силились понять Очки для Дали, сверкая новенькими стёклами и чуть ли не падая с письменного стола.

Оставим их. Им в жизни, наверное, не увидеть – а уж не понять и подавно – того, что видим и понимаем мы с вами: самое прекрасное всегда находится вблизи. Правда, заметить его очень трудно… особенно если под рукой нет таких специальных очков – Очков для Близи.

ДЫРКА ОТ БУБЛИКА

Один прехорошенький Бублик внезапно начал стесняться дырки у себя в животе. И пусть тому, кому кажется, что так не бывает, не кажется, что так не бывает: на самом деле так очень часто бывает! Живёт себе, например, прекрасный веснушчатый человек – и вдруг в один самый что ни на есть будний день начинает стесняться своих веснушек… И сколько ни говори, что веснушки ему к лицу, – он только стесняется, да и всё!

Так и с Бубликом. Как‑то раз он оглядел себя пристально – и впервые увидел, что в животе у него дырка.

– Ой, да у меня дырка в животе! – сказал он… с большим, что называется, изумлением.

А сказав – смутился и попытался прикрыть эту дырку чем‑нибудь… да где там! Дырка‑то чуть ли не больше самого Бублика была!

– Как же я с такой дыркой всё время жил? – не на шутку озадачился Бублик. – Заметно ведь очень…

– Конечно, заметно! – услышал он около себя и понял, что говорил вслух. А отвечала ему стоявшая неподалёку Маслёнка. – Будь я Вами, – продолжала она, – я тотчас бы укатилась куда‑нибудь с глаз долой! И дело, между прочим, вовсе не в том, что у Вас дырка в животе.

– А в чём дело? – ещё больше озадачился и так уже довольно сильно озадаченный Бублик.

– Дело в том, – терпеливо ответила Маслёнка, – что это дырка, ничем не заполненная… Сама по себе дырка не беда: мало ли у кого в животе дырка! У меня, например, тоже дырка… но она заполнена маслом. Которое едят! В Вас же, собственно, и есть‑то нечего: Вы почти из одной дырки состоите! А дырок не едят.

– Ну, положим, – не согласился Бублик, которому показалось, что это уж слишком, – во мне ещё и тесто есть… с маком!

– Только так мало, что об этом и говорить не стоит, – безжалостно заявила Маслёнка. – Откусишь от Вас кусочек – и сразу в бездну проваливаешься… Кому такое понравится? То ли дело какая‑нибудь булочка потолще – там уж откусишь так откусишь! Да и масло есть куда намазать. К Вам же и не поймёшь, как подступиться: куда ни глянь – одна сплошная дырка. Вы даже хуже, чем сыр, который… м‑да, хуже которого уже, казалось бы, ничего не бывает! В сыре тоже дырки, да хоть не такие, по крайней мере, большие, как в Вас. И не такие глубокие… не насквозь всё‑таки!

– Что верно, то верно, – согласился на этот раз Бублик. – Во мне до неприличия большая дырка… и совершенно насквозь! В меня хоть смотри как в подзорную трубу… – Он помолчал и спросил у Маслёнки: – Вы, значит, думаете, что меня есть не станут?

– Конечно, не станут, – рассмеялась Маслёнка. – Хотя… чего только не едят, доложу я Вам! Я даже слышала, что в Китае, например, едят крыс – жарят и едят… Конечно, с отвращением едят. Так и Вас будут, если вообще будут… с от‑вра‑ще‑ни‑ем. Потому как Вас есть – всё равно что пустой воздух ртом хватать.

После этих слов Бублик совсем огорчился. И от огорчения решился вот на что: напыжился и – откатился за чайник на столе. За чайником было тепло, но одиноко… а край стола находился совсем близко.

«Вот брошусь сейчас со стола в пропасть, – начал было подумывать Бублик, – и дело с концом. И даже не попрощаюсь ни с кем. Да и не с кем мне прощаться: кому я такой нужен? Меня есть – всё равно что пустой воздух ртом хватать!»

Между тем за столом стало шумно – и Бублик решил пока не бросаться со стола в пропасть, а подглядеть, что там происходит. А там происходило волнение.

Все искали Бублик.

– Ну, как же… – говорил кто‑то, – должен ведь здесь где‑нибудь Бублик‑то быть! Я сам его в булочной покупал и сам на стол клал – куда ж он мог запропаститься?

Из сада срочно вызвали Собаку и устроили ей допрос, не съела ли она ненароком единственный Бублик. Собака клялась и божилась, что Бублика и в глаза не видела, а потом разобиделась в пух и прах и ушла в сад, где даже легла на землю спиной к дому… вот как!

Бублику ничего не оставалось, как незаметно выкатиться из‑за чайника… тут‑то его и нашли. Обрадовались– и стали с удовольствием поедать.

Поедаемый Бублик был счастлив, как будто у него был день рождения. А когда от вкусного теста оставалось совсем немножко, он даже успел услышать такой чрезвычайно приятный разговор:

– Люблю я эти бублики!

– Да за что же, когда там внутри воздух один – такой же, как и вокруг?

– И совсем не такой, как вокруг, а другой! Это воздух тёплый и ароматный, пахнущий полем, печью, дымком и маком… Самый вкусный на свете воздух! Такого воздуха нигде больше не найдёшь, кроме как внутри румяного бублика.

– Ты ещё скажи, что самое вкусное в бублике – это дырка от бублика…

– А вот так и скажу. Именно так и скажу!

Наши рекомендации