Глава 12. Некоторые не возвращаются
Моя комната. Дрюпин с сумкой.
– Ты спишь?
– Дрюпинг, – назидательно сказал я. – «Ты спишь» – это один из немногих вопросов, на которые нельзя ответить положительно. Зачем тогда его задавать?
Я не спал.
Я думал. Всегда думаю, это моя проблема. Однажды я должен был лезть чистить снег с крыши «Гнездышка Бурылина» и всю ночь перед этим не мог уснуть. Все мне думалось. Я воображал, как полезу наверх, как сорвусь с лестницы, нелепо упаду, стукнувшись о перила, буду долго лежать в больнице и никто не будет меня навещать, потому что я один.
И сейчас я тоже думал, как всегда. И, как всегда, Дрюпин мне помешал.
– Ну да, – вздохнул Дрюпин. – Я поговорить хотел…
– Говори.
Он уселся на диван, погладил сумку, вздохнул еще раз. На плечо ему выполз металлический скорпион, маленькое техническое существо.
– Спасибо тебе, – сказал он, не скорпиону, мне. – За… за Светку. Она в госпитале. Сказали, что все будет нормально. Через месяц. Левая рука очень нехорошо поломана.
– Я старался. Не скажу, чтобы мне было неприятно.
– Тебя допрашивали? – спросил Дрюпин, игнорируя возможность прослушивания разговора. – Ван Холл или Седой?
– Седой.
– И что ты ему сказал?
– Сказал, что отлупил ее за то, что она дура.
– Он орал?
– Нет. Чего ему орать? Он Сиреньке симпатизирует, ему лучше, чтобы я нырнул в… неизвестность.
Дрюпин сочувственно покивал головой, щелкнул скорпиона по носу.
– Ван Холл попросил сделать, – пояснил он. – Из платины. А поверху бриллианты. Рождественский подарок.
Дрюпин снял скорпиона с плеча, отключил и положил на спинку.
– У меня к тебе еще будет просьба.
– Не хватит ли? – фыркнул я.
– Совсем маленькая.
– Ты что, хочешь, чтобы я и тебе руку сломал? Это я запросто. Подходи по одному.
– Не надо мне руку ломать. Мне и без того… Я прошу тебя взять с собой Сима.
– Ты что, Дрюпинг, совсем с башкой не дружишь? – спросил я. – Какой тебе Сим? Дезактивируй его да затолкай под кровать, все дела.
Дрюпин покачал головой.
– Ван Холл велит его разобрать, – всхлипнул Дрюпин. – Если ему в башку что-то влетит, то он уже не отступится. Возьми Сима с собой.
– Чего ты за него так держишься? Соберешь себе потом еще одного…
– Понимаешь, – замялся Дрюпин, – понимаешь… я несколько… ну, что ли…
– Дрюпин, не надо держать меня за полного идиота, – перебил я. – Ты, конечно, весьма удачно прикидываешься кретином, но я не могу поверить в то, что ты настолько привязался к песику, что не можешь без него жить. Или ты говоришь правду, или мне нет никакого дела до всех этих приключений.
Дрюпин замялся.
– Колись, Дрюмпинг, колись, облегчи душу, – подбодрил я.
Дрюпин кивнул.
– Хорошо, – сказал он. – Короче… Короче, я ввел в память Сима все свои изобретения. И те, что уже известны Ван Холлу, и несколько новых. Очень интересные вещи, перспективные. Сам понимаешь, мне не хотелось бы, чтобы Ван Холл…
– Половина моя, – сразу же сказал я. – Половина того, что скрыто в башке у твоей Каштанки.
– Это грабеж, – грустно воспротивился Дрюпин.
– Ну так пусть он тут остается, – зевнул я. – Ван Холл на нем еще пару сотен миллиардов заработает. Глядишь, и тебе перепадет. Толика.
Дрюпин молчал.
– И вообще… Я даже из уважения к самому себе не могу требовать меньшего. Не парься, Дрюпинг, вам с Сиренью на семейную жизнь хватит. Будете доживать свои дни и годы у моря, ты станешь за лангустами нырять, она сети плести. И вообще, Дрюпин, не оскверняй последние минуты моего пребывания здесь. Установка толком не опробована, может, я завтра паду смертью храбрых! А ты тут в какие-то торги вступаешь. Постыдился бы.
– Ладно, – согласился Дрюпин. – Хорошо.
– Только ты упакуй его как-нибудь покомпактнее. Чтобы в рюкзак с оборудованием влез.
Прибуду туда, выкину в первую канаву. Не, не так. Пристрелю, отпилю голову с блоком памяти и выкину.
– Я его уже упаковал.
Дрюпин вжикнул молнией и достал из сумки баскетбольный мяч.
– Оригинально, – сказал я. – Ты, Дрюпинг, с фантазией, я всегда тебе это говорил.
– Спасибо. Я кое-какие детали заменил на кевлар-В, теперь он полегче стал…
– Это утешает.
Я взял спрятанную в мяч механическую собаку и засунул в рюкзак.
– Там, за правым ухом, сканер, – сказал Дрюпин. – Дотронешься пальцем – и он активируется. Надо три раза сказать «Электрификация», и сам оживет… Потом он будет тебе помогать…
– Охотно верю. Он мне испомогается просто. Знаешь, Дрюпин, вообще мне надо поспать. У меня завтра трудный день. Может, меня на молекулы разложат, а ты ко мне со своей ерундой лезешь…
– Только смотри, чтобы никто другой не дотронулся, – говорил Дрюпин. – Он тогда будет слушаться его. И ты сам должен сказать «Электрификация»…
– Дрюпин, – сказал я. – Ты первый инженер, кому удалось смешать лирику и механику.
Дрюпин замешкался и покраснел.
– Смотри, – сказал он негромко. – Если ты не вытащишь его…
– Я чего-то не пойму?! – заорал я. – Что, наступил месячник шантажа? Ну, вы и уроды тут все! Я вам, засранцам, жизнь, между прочим, спасаю, а вы меня… Ну, вы и сволочи!
– Все-все, не злись, пожалуйста!
Дрюпин принялся пятиться к выходу.
– Еще, – сказал он, просунувшись в дверь наполовину. – Я хочу… Хочу тебе это… удачи пожелать.
– Отвали, – сказал я.
Дрюпин отвалил.
Я остался один. Полежал немного, потом начал прислушиваться к собственным ощущениям. К большому удовольствию, обнаружил, что не чувствую ничего. Вообще-то я должен был чувствовать что-то выдающееся. Напряжение какое-нибудь там дикое. Или сердцебиение незаурядное. Или дрожь. Или волнение.
Ничего я не чувствовал. Кроме, пожалуй, злобы. И предвкушения.
Но от злобы и предвкушения отлично помогают дыхательные упражнения. Я принялся втягивать воздух и считать про себя. Где-то на двухсотом вдохе уснул.
Разбудил меня Седой. Нагло так разбудил, посредством сдергивания одеяла. Плохой знак. Мне уже не принадлежало даже одеяло, ничего своего у меня уже не было, что грустно.
– Вставай, – сказал он. – Ван Холл тебя ждет.
Какая радость, подумал я. Он меня ждет. Да это я его жду!
Я зевнул, привел себя в порядок, захватил рюкзак, захватил оружие, и мы пошли.
Ван Холл сидел на лавке между пятым и четвертым блоками. Погода была мраковой, Ван Холл нервно поглядывал в небо и вертел в руках черный английский зонт.
Седой подтолкнул меня к нему, а сам как леший растворился в зарослях можжевельника. Мне показалось, что ему было стыдно. Или страшно. Может, он сомневался в функциональности своей машины, может, опасался, что техника его не сработает и меня размажет по парсекам, отделяющим Землю от Планеты Х, кто знает? Но мне его не было жалко. Мне не жалко таких людей.
Ван Холл пребывал в одиночестве. Увидел меня, поманил пальцем.
Я подошел. Ван Холл отложил зонт.
– Выглядишь хорошо, – сказал он. – Что не может не радовать. Как вообще настроение?
– Нормально, – ответил я. – Только вот псориаз замучил.
Ван Холл сделал непонимающее лицо.
– А что вы так смотрите? Мне лечиться надо, мне надо в Анатолию, в целебный бассейн со специальными рыбками, объедающими чешуйки…
Ван Холл рассмеялся.
– Это хорошо, – сказал он. – Легкое настроение – залог успеха. Задание помнишь?
– Помню, – кивнул я. – Найти и обезвредить.
– Верно…
– Меня интересует другой вопрос, – сказал я. – Как я вернусь обратно? Знаете, мне совершенно не улыбается жить бок о бок с настоящими динозаврами. И уж тем более с драконами…
– Вернуться нельзя никак, – пожал плечами Ван Холл. – Мы не можем вернуть тебя оттуда, мы можем только послать туда. И то… Мы не можем знать, где открываются двери.
– А она вообще хоть работает? – осторожно спросил я. – Ваша машина? Может, она у вас только в одну сторону фунциклирует? Оттуда красных волков, а туда так и вообще ничего?
– Она, как ты выражаешься, фунциклирует в обе стороны, – заверил Ван Холл. – Мы это проверили.
– Как? Белку со Стрелкой посылали?
– Почти. Если хочешь, я расскажу. Чтобы тебя успокоить.
– Извольте уж.
Ван Холл злобно сощурился:
– Проверка заключалась в следующем. С каждым включением установки мы забрасывали в пространство Планеты Х свинью…
– В ермолке?
– В кофемолке! – рыкнул Ван Холл. – Прекрати шутить!
Я прекратил.
– Каждый раз мы забрасывали туда свинью. Но не простую, а…
– Неужели золотую? – не удержался я.
Ван Холл покраснел от бешенства. Хорошо хоть, у него под рукой не оказалось лютни. Если бы оказалась, он бы ее об меня обязательно обломал. Точняк.
– Для того чтобы свинья была замечена, мы ее раскрашивали. В черно-белую клетку.
Я хихикнул.
– Всего было сброшено семнадцать свиней на парашютах…
Как причудлива бывает жизнь. Никогда не мог предположить, что со мной случится такое: я буду стоять перед самым богатым человеком на планете и слушать рассказ о том, как он сбрасывал неизвестно куда раскрашенных в цвет такси свиней. Свиней на парашютах. Если бы я увидел, как с неба падает свинья на парашюте, я бы… Не знаю даже, что бы я сделал. Качучу бы сбацал.
– Появление раскрашенных свиней было отмечено тремя подростками, побывавшими на Планете Х. Так что установка работает в обоих направлениях.
– Это обнадеживает. А как я все-таки вернусь?
– Никак.
Сначала я решил, что ослышался. В ухо баранка закатилась.
– Никак, – повторил Ван Холл. – Мы можем отправить тебя туда. Механизм возвращения неизвестен. Так что обратно ты вернешься сам. Тот, кого ты должен… найти… Он знает секрет возвращения. Не может не знать… Он тебе поможет вернуться. Ну, а как его убедить, ты и сам знаешь.
– Понятно.
Баранка в ухо не закатилась.
Ван Холл встал.
– Его зовут Персиваль, – сказал он. – Запомни имя. Тебя будут уверять, что он погиб, исчез, пропал, но это не так. Странная история… Ты должен найти его.
– Понятно. Найти, передать привет, спросить рецепт маминых тушеных баклажанов…
– Постарайся.
Я уж постараюсь.
Во-первых, мне на самом деле есть о чем его спросить. Накопилось.
А во-вторых – за мной должок. Шрам на шее есть, он взывает к отмщению.
– Все то, что я говорил, – это не шутка, – напутствовал Ван Холл. – Он очень, очень опасен.
Я кивнул.
– И еще. – Ван Холл прищурился. – На случай, если ты решишь дать деру… Ты ведь такой неспокойный мальчик… Так вот. В твоем правом легком помещается универсальный маяк. Но это не просто маяк. Не просто. Кроме навигатора в капсуле помещается капсула с таймером. Что в капсуле? Это очень больно. И безнадежно.
– Три месяца? – усмехнулся я.
Ван Холл кивнул.
– Ты догадливый, – сказал он. – Чересчур догадливый. Именно поэтому мы приняли небольшую меру предосторожности. Уж не обессудь.
– Обессужу. И можете не надеяться, я вас не прощу.
– Твое дело. Если тебе не удастся вернуться через три месяца – ты умрешь.
Я не сказал ничего.
Эта новость ухудшила мое настроение. Но… Но об этом я потом подумаю. С этим я как-нибудь справлюсь. Три месяца – много. Один финляндец обнаружил иголку в стогу сена за шесть часов. Три месяца – куча времени.
– Не пробуй ее извлечь, – посоветовал Ван Холл. – Это закончится плохо. Извлечь ее можно лишь в лабораторных условиях. И чтобы тебя немного подбодрить. По возвращении на твой счет будет помещена сумма в размере пятидесяти миллионов.
В соответствии с лучшими тоталитарными традициями – капсула с ядом в виде кнута, пятьдесят лимонов в виде пряника. Вернусь, вступлю в общество любителей Ивана Грозного.
– Это так трогательно, – сказал я. – Даже слезы на глаза наворачиваются. Такая забота…
– Иди. – Ван Холл отвернулся. – Тебя уже ждут в корпусе.
Я пошел.
– Эй! – окликнул Ван Холл.
Я обернулся.
– Знаешь, почему мы выбрали тебя?
Ну, вот оно. Откровение. Сейчас!
– Ты очень… – сказал Ван Холл.
И все. Что «очень», так и не вывалил. Какая неприятность.
Меня действительно ждали.
Сначала Йодль. Старый кровосос долго меня осматривал, проверял на разных приборах и так, вручную. Щупал, тыкал пальцами, веки на глазах оттягивал.
– Здоров, – сказал Йодль. – Совершенно здоров.
– Доктор, – не выдержал я. – Вам когда-нибудь стреляли в затылок?
– Принимайте витамины, – ответил доктор Йодль и сунул мне в руку обычный стакан с шипучкой.
Затем меня ждал Варгас. В техническом отсеке. Варгас сидел на столе, курил. Рядом с ним на столе лежал завернутый в фольгу предмет.
– Это кусок поросенка пекари, – пояснил Варгас.
– Запеченного в яме с пряностями?
– Точно. Тебе в дорогу. Выписал вертолетом.
– Спасибо.
Варгас кивнул. Затем отобрал у меня револьверы, осмотрел.
– Порядок, – сказал он.
Появился вождь спецназовцев Гришин. Он злобно посмотрел на Варгаса. Варгас отошел. Гришин нацепил на меня бронежилет, затем принялся обвешивать оружием. Бластер. Запас батарей к нему. Два супербулата. Пять осколочных гранат, пять шоковых гранат, арбалет и стрелы. Я испугался, что все дело закончится сапогами-скороходами, но Гришин сказал, что скороходы брать бесполезно, поскольку топлива на Планете Х не достать.
Зато неплохо бы взять еще помповое ружье для ближнего боя…
От ружья меня спас Седой. Седой сказал, что всему должен быть свой разумный предел. К тому же мне еще нужно взять необходимое компьютерное оборудование.
К моему счастью, компьютер весил немного и помещался на левой руке. В компьютере было много всяких полезных приспособлений, но с ними я должен был разбираться уже на месте преступления. За порогом.
Да, еще шлем. Роскошный шлем, способный выдержать… ну, короче, если слон на него наступит, он даже не пискнет, я уже говорил.
Прибежал мастер меча Кобракава, стал требовать, чтобы я прихватил еще катану. Но катану Седой тоже отклонил, сказал, что она может нечаянно повредить парашют. Тогда Кобракава подарил мне комплект сюрикенов. Я поблагодарил, хотя пользы особой в них не видел – метать-то я их все равно не умел.
В результате всей этой экипировки я превратился в мощную боевую единицу, в одиночку способную отражать атаки с воздуха, суши и даже из-под воды. Во всяком случае, некоторое время отражать.
Варгас пожелал мне удачи и пообещал, что к моему возвращению обязательно приготовит молодого крокодила с клюквенным соусом. Затем сказал что-то по-своему. Мне понравилось звучание его языка, как всегда. После чего Варгас достал из кармана револьверный патрон на золотой цепочке. Повесил мне на шею.
– Эта пуля никогда в тебя не попадет, – сказал Варгас. – И принесет удачу. На ней не написано твое имя, напишешь сам.
Это уж само собой.
– Попрыгай, – велел Гришин.
Я попрыгал. Оборудование, обмундирование, оружие гремело, как колокольчики в морозный день.
– Отлично. – Гришин завистливо похлопал меня по плечу.
Сам, наверное, хотел прогуляться по пыльным дорожкам Планеты Х.
– Ну вот, мы и готовы. – Седой тоже хлопнул меня по плечу.
Да, подумал я. Я готов.
– Не оборачивайся, – сказал вслед Гришин. – Это плохая примета.
Я не обернулся. Мы снова вышли на улицу.
Погода налаживалась. По небу гудели тяжелые грузовые лайнеры, разбрасывали хлорид серебра или какую другую химическую тучесворачивательную дрянь – расчищали, короче, эфир, плацдарм для шага в неведомое.
Это меня порадовало. Это только говорят так: начинать в дождь – к удаче. На самом деле к удаче, когда в говно с утра влетаешь, а дождь – это просто дождь. А хорошая погода – это всегда хорошо. И вообще, честно говоря, идти было довольно тяжело. Не знаю, как чувствовали себя рыцари в полном облачении, но я чувствовал себя туго. Даже плечи ныли.
Возле третьего корпуса я увидел Дрюпина и Светку, они прятались за углом блока, смотрели на меня, не моргали. Мне стало грустно. Почему-то я подумал, что больше их не увижу. И усомнился.
Но только на секунду, в кончиках пальцев ощутилось электричество, сухожилия под коленками смяклись, сердце быстро-быстро застучало, но я собрал себя и уже шагал вслед за Седым. Я чувствовал, что скоро все начнется. Небо гудело от грузовиков, земля гудела от текущего в ней электричества, мир был наполнен шумом и мощью, это было здорово.
Мы шагали по полю.
Трава густая, невысокая и очень плотная, налитая зеленой водой. Наверное, на такой траве хорошо пастись.
Мы шагали молча.
– Не бойся, – неожиданно сказал Седой. – Не бойся, установка работает.
– А я и не боюсь, – соврал я.
– Над ней трудились лучшие ученые.
– Кто бы сомневался. Вы слыхали про филадельфийский эксперимент? Там тоже были лучшие ученые…
– Это сказки, – улыбнулся Седой. – Никакого «Элриджа» [17]не было.
Над головой проныл наш «Беркут», черный, на борту его был почему-то белый мальтийский крест, нарисован причем тяпляписто, как будто ребенок мазал.
– Это за тобой. – Седой ткнул пальцем в небо.
– На Планету Х проложили прямой рейс?
– Нет. Просто принцип такой. Машина генерирует некую сетку. Даже две сетки из энергетических полей. Они вращаются, и между ними создается пограничное пространство перехода…
– Не надо дальше, – попросил я. – У меня и так в голове колики. Что делать надо? Подозреваю, что мне нужно прыгнуть в эту вашу вращающуюся мясорубку?
Седой кивнул.
– Пограничное пространство создается примерно на высоте двух километров. Автомат парашюта сработает на тысяче метров. Вот и все.
– Вы едите на завтрак яйцо? – спросил я.
– Яйцо… – оторопел Седой.
– Ну да, яйцо. Всмятку. Яйцо всмятку, оладьи с медом, зеленый горошек едите?
– Я утром вообще не ем, – ответил Седой.
– А я буду есть. Все это. И еще немецкий салат «Золото Рейна».
Вертолет с крестом начал снижение.
– Я тебя хотел кое о чем попросить, – негромко сказал Седой почти шепотом.
Я усмехнулся про себя. Неужели у Седого тоже механический пес? Хотя вроде у него ничего, кроме отягощенной совести, нет. Разве что механическая мышь.
– У вас механическая мышь? – спросил я.
– Что?
– Механическая мышь, механический сверчок?
– Нет, я не о том… Понимаешь…
Седой мялся.
– Понимаешь, у меня есть дочь…
Вертолет опустился в траву. Турбины перешли на мягкий режим, рева теперь больше не было слышно, один только свист. Лопасти останавливались, я заметил, что они ярко-голубого цвета.
– У меня была дочь, – повторил Седой. – Потом… потом случилось… и она от меня ушла. Отправилась туда…
Седой растерянно огляделся.
– Так вам и надо, – сказал я. – Я бы тоже от вас убежал.
Седой не ответил.
– Вы… И вы, и этот Ван Холл, вы всегда врете. Ваши эти сказки… Планета Х… Может, вы мне хоть сейчас объясните? Когда человек попадает туда, что происходит с ним здесь? Он тут исчезает? Я исчезну? Или это только мое сознание будет блуждать… черт знает где?
Седой почесал голову, между пальцами у него остались волосы. Седой тоже усыхал, совсем как наша планета под безжалостными лучами солнца.
– Исчезновение в нашем мире, безусловно, происходит, – сказал Седой. – Все зависит от точки отсчета… Короче, это может быть исчезновение на несколько секунд, а может быть… все очень относительно…
– Оставьте старика Эйнштейна в покое, – перебил я. – У меня нет никакого желания слушать про девушку и сковородку.
– Очень мало информации. – Седой посмотрел на руку, брезгливо стряхнул волосы в траву. – Некоторые возвращаются в тот момент, из которого они пропали. И их родственники даже не замечают, что они отсутствовали. Некоторые возвращаются даже чуть раньше, как будто им дается шанс исправить совершенную ошибку. Мне представляется, что все зависит от желания. Хочет ли человек возвращаться сюда. Обратно. В этом и проблема. Ведь некоторые…
Седой отвернулся.
– Моя дочь исчезла несколько лет назад… – сказал он. – И она… Мне кажется, она не хочет возвращаться. Некоторые не возвращаются.
Седой достал клетчатый платок и принялся сморкаться.
– Я думаю, это зависит… от самого человека. Ты не слыхал про феномен Рипа Ван Винкеля?
Я не слыхал.
– Каждый год без вести пропадает много людей… Детей тоже. Причем пропадают ребята не только из бедных семей. Даже дети банкиров и те пропадают. Большинство этих исчезновений как-то можно объяснить, дети сбегают из дома, ну и так далее… Но некоторые исчезновения объяснению не поддаются. Человек исчезает из собственной комнаты, в ней закрыты двери, окна… Просто исчезает. Потом подросток так же неожиданно возвращается. Через какое-то время. Через год, через два, иногда больше. И ведет себя так, будто он и не исчезал вовсе. Но что-то в нем изменяется…
Старая песня, подумал я. Мальчики и девочки, до этого игравшие в ладушки-оладушки, становятся вдруг такими демоническими-демоническими.
– И что самое странное, – Седой усмехнулся. – Они не взрослеют. То есть физически не растут. Они возвращаются точно такими, как были до исчезновения!
– Поздравляю, – сказал я. – Вы открыли дорогу в страну вечной молодости! Неудивительно, что Ван Холл так стремится туда попасть! И вам с вашими кудрями…
Но Седой меня не услышал.
– Как будто там искажается время… – продолжал он. – Кстати, именно из-за этого возникли глупые истории про похищение инопланетянами.
Седой усмехнулся.
– Но никаких инопланетян нет. Просто дети уходят на Планету Х. Чтобы…
– Понятно, – перебил я. – Вы так толком ничего и не знаете. Что там? Снег, горы, степь…
– Пустыня, – сказал Седой. – По некоторым данным, там пустыня…
– «По некоторым данным»! – передразнил я. – Вы ничего не знаете и хотите отправить меня неизвестно куда! И неизвестно на чем! А не проще ли посадить меня на бочку с порохом и запустить куда-нибудь… Туда.
Я ткнул пальцем в небо.
– Ван Холл вам не сказал, – усмехнулся Седой. – Неудивительно… Не волнуйся, технология уже опробована. Это уже третья установка. Первая была построена…
Но я так и не узнал, когда была построена первая установка. Седой вздрогнул и неожиданно замолчал. И стал рыться в карманах.
Достал фотокарточку. Ту самую, которую я видел в подвале с анакондами, когда взбесился Сим. В руки Седой мне карточку не дал, показал издали.
– Это она, – сказал он.
Девчонка как девчонка. Или… Мне показалось, что она похожа… Нет, просто показалось, нервы.
– Я очень виноват перед ней. – Седой убрал карточку. – Очень. Если встретишь… Если вдруг ее встретишь, скажи, что я прошу прощения…
Седой остановился.
– Дальше пойдешь один, – сказал он.
И подтолкнул меня в спину.
Я шагал к вертолету.
Они меня бесят.
Все.
Все-все-все, честное слово.
Я ни разу не оглянулся.
ЧАСТЬ II Держатель ключа
Глава 1. Буйвол для пираний
Я воткнулся в густую, пахнущую палеозойским периодом грязь.
Прибытие состоялось.
Падайте в обморок, осаживайте зубастых лошадянов, кидайте в воздух чепчики с тончайшими кружевами, пейте валерьянку – моя нога ступила на благословенную землю Планеты Х!
Место, Где Я Узнаю Правду.
Вообще мне хотелось прибыть не так. Героически мне хотелось прибыть. С грохотом. Хорошо бы с ударом молнии, с симпатичным локальным землетрясением. Хорошо бы еще чтобы музыка величественная играла, «Так говорил Заратустра», ну, или «Полет валькирий» на крайний случай. Да, нормально бы было это.
Разверзлась бездна, и шагнул я из нее…
Я бы появился из столба дыма, с чуть опущенной головой, с вытянутыми вдоль тела руками. Медленно поднял бы голову, открыл глаза и оглядел землю, которая стала моей…
А можно и не «Заратустру» и не «Валькирий», можно «Оду к радости»! [18]Выше пламенных созвездий обнимитесь, миллионы! В правой реке нож из супербулата, в левой Дырокол…
Я оттолкнулся бровями, оторвал лицо от грязи и сел. Нащупал фляжку и налил себе на голову дезводы. Промыл и открыл глаза. Не промоешь водой – и в глазное яблоко внедрится какая-нибудь двуустка. Отложит в нем личинок, и тогда все, прощайте, зрительные рецепторы. Посему промыл их.
Ну да, чуть не забыл. Великая и ужасная, исполненная клубящихся туч, молний и запаха озона, простиралась вокруг Планета Х.
Вру. Молний, клубящихся туч и запаха озона не было. И вообще мало что интересного было. Планета Х меня разочаровала, как первый прыжок с парашютом. Инструкторы перед первым прыжком всегда обещают что-то душеопрокидывающее, что-то сверхпомидорное, что-то, ради чего стоит жить, а на самом деле ничего, кроме ветра в харю и кишкотряски, не получается. Вот и Планета Х отличалась от Планеты III, то бишь Земли, в худшую сторону. Честно говоря, я ожидал увидеть благородную пустыню. Крупный кварцевый песок белого цвета, прекрасные оазисы, в которых в изобилии произрастают финики и всевозможная куркума.
А никакой пустыни не было.
И сладких фиников тоже.
Было сплошное безобразие.
Когда-то тут был лес. Потом лес выгорел, но не до конца – то тут, то там торчали черные, покрытые сажей остроконечные стволы. Как карандаши. Потом эти стволы залила вода. На полметра, не больше. Получилось мрачное болото. Черные деревья, серое небо, с металлическим отливом, вода тоже синюшно-серая, все вокруг какое-то холодное и угрюмое.
Этюд в свинцовых тонах.
Парашют колыхался в нескольких метрах. Оранжевое пятно в мутной жиже, апельсин в ущельях Плутона.
Красиво.
Я отпил еще и встряхнул фляжку. Дезводы было еще порядочно, но все равно надо было экономить. Вода и патроны…
Кстати о патронах. Патронов не было вовсе. Все три патронташа благополучно улетучились. И револьверы тоже. И бластер. Смерч. Торнадо, эль дьябло драгон, или как еще там, стихийное бедствие, короче.
Я встряхнул плечами. Рюкзак тоже тю-тю, сорвался по пути. И псина Дрюпина тю-тю. Исчезла. Ну и фиг с ней. Гораздо хуже, что я остался без брони и без шлема. Лишь в несгораемом комбинезоне.
Без оружия. Бластер, гранаты, револьверы с патронташами можно забыть. Прощай, Берта, прощай, Дырокол.
Впрочем, мне еще повезло. Смерч – странная штука. Иногда он выкидывает непредсказуемые вещи. Выворачивает людей наизнанку, зашивает им глаза черными нитками, забрасывает коров на телевизионные вышки. Мне еще повезло, меня не забросило на телевышку. Вероятно, установка Седого вызвала возмущения в здешней атмосфере, отсюда и смерч.
Я активировал компьютер на левом предплечье. Надо было поискать Сима, хотя бы попробовать, во всяком случае…
Компьютер не работал. Вернее, работал, питание было, но система не грузилась. Электромагнитная мощь торнадо вышибла из компа все его замурованные в единички и нолики мозги. Я потыкал пальцем в экранчик – бесполезно, мертвяк.
А значит, не работали: система навигации и позиционирования, система видео– и аудиозаписи, стандартный вычислитель, дальновизор и еще двадцать восемь приборов, предназначенных для облегчения моей жизни.
– Электричество кончилось, кина не будет, – сказал я, снял компьютер с руки и зашвырнул его подальше в воду.
Техника ненадежна.
Честно говоря, гибель компьютера особо меня не расстроила, мне совсем не хотелось, чтобы Ван Холл прослушал потом все мои приключения. И просмотрел. И сделал выводы. Наверняка компьютер был просто напичкан разной электронной шпионской лабудой, фиг с ним.
Фиг с ним, с компьютером, гораздо больше меня смущало отсутствие оружия. Остался лишь нож. Я его сам примотал скотчем к голени под сапогом, предусмотрительно, еще с утра. Поэтому нож сохранился. Супербулат, это уже кое-что.
Нож надо было достать.
Я потянулся к голенищу.
И почти сразу что-то в меня вцепилось. Будто маленькая железная прищепка. Я вытащил ногу из жижи. Чуть ниже колена в ногу впилась небольшая, в ладонь, рыбка изумрудно-оранжевого цвета. Рыбку я опознал, видел и по телику, и в аквариуме в административном здании «Гнездышка Бурылина» такие плавали.
Рыбка называлась пиранья.
Вот тебе и буйвол для пираний. Накаркал.
Мне в ногу вцепилась настоящая пиранья. Она никак не должна была обитать в воде, пахнувшей тухлыми ярославскими мидиями. Она должна обитать в сумрачной Амазонии – мне ли, устремленному помыслами в изумрудную сельву, было не знать?
Но она обитала. Обитала, была голодна и…
И пираньи всегда ходят стаями. Большими.
Это я как раз вовремя вспомнил. Потому что мне в ногу впилась вторая пиранья, затем третья.
Затем они взялись за меня уже плотно. Я замычал, как тот самый буйвол. Замычал и побежал в сторону ближайшего островка суши.
Бежать было тяжело, ботинки проваливались в ил, а количество желающих полакомиться свежей голенью подростка увеличивалось с угрожающей скоростью. Каждая рыба, откусившая от меня кусочек, тут же сообщала об этом успехе своим подружкам, и водоплавающих чудищ становилось все больше и больше. Вода вокруг меня кипела зелеными плавниками, оранжевыми прожорливыми брюшками, красными глазками. Я же чувствовал, что с каждым шагом моих ног становится все меньше и меньше. В конце концов, ноги мне были несколько дороги, я ими ходил!
Поэтому я попробовал остановиться и обобрать пираний руками, удерживая равновесие на одной ноге. В позе костлявой японской цапли, съевшей лягушку и сочинившей по этому поводу шестнадцать хайку.
Я принял цаплиную позу, это оказалось роковой ошибкой. Ил под правой ногой чавкнул и просел, я утратил равновесие и хлопнулся спиной в воду.
Лучше бы я хлопнулся на раскаленную сковородку Эйнштейна. В секунду в меня впилось просто немыслимое количество маленьких злобных челюстей. Везде. Даже в щеки. Даже в уши. И большинство этих челюстей ушли с добычей.
Я заорал и попробовал подняться на ноги. Твари рассвирепели и принялись рвать меня на части интенсивнее, с азартом загнавших лису гончих.
Самое скверное заключалось в том, что это были не простые пираньи, это была какая-то местная, более шустрая и продвинутая разновидность. Едва я отрывал рыбешку от ноги, как она умудрялась вцепиться мне в руку, отрывал от руки, а она в ухо. Откушенные кусочки моего мяса проглатывались мгновенно, с хорошим бразильским аппетитом. В результате я оказался обвешан пираньями как новогодняя елка игрушками.
Но я все-таки встал. Пираний прибавилось. Но и расстояние до островка уменьшилось. Оставалось, наверное, метров двадцать. Лучше бы это были двадцать метров раскаленных углей!
Настольная игра «Поплавай с пираньями».
Я рыкнул и цапнул зубами тварь, вцепившуюся в правую кисть. К моему удивлению, у пираньи оказалась очень крепкая чешуя, мои зубы ее не пробили, зато сама суперловкая бестия вцепилась мне в губу, где, как известно, нервных волокон больше, чем во всем остальном организме, вместе взятом.
Это было уже совсем больно. Оч-чень.
Я рванулся к островку из последних еще не перекусанных жил. Сделал пять шагов. На шестом правая нога провалилась в ил по колено. Левая тоже. И тут же вода вокруг меня вспучилась сотнями рыбьих спин.
И тогда я завыл.
Потому что понял, что сейчас меня сожрут.
Правильно говорят, что слезы приносят облегчение, правильно. Мне они его тоже принесли. Едва я заплакал, как сразу понял, что надо делать. Как спасти остатки моей шкуры от тотального побоя. Я свалился на спину и, отталкиваясь от ила каблуками и ныряя в липкую грязь, забулькал к суше.
Я толкался ногами, пихался руками и помогал себе спиной – так было быстрее, островок приближался. Когда уровень грязи понизился, а дно стало тверже, я сумел подняться на ноги в третий раз. Штанина на правой ноге была разгрызена в лохмотья, скотч, крепящий супербулат, тоже. Я выхватил нож и с удовольствием воткнул в глаз ближайшей тварине.
Это ее ничуть не смутило. Тогда я попытался вспороть ей жабры, но не успел. На островке неожиданно нарисовался странный человек, похожий на бродячий скелет в рубище.
Именно в рубище. Вообще, раньше я никогда не видел настоящего рубища, но представлял его себе именно так. В виде старого прогнившего мешка с дырками для рук и головы, перепоясанного ржавой веревкой, с пятнами от дегтя, с зеленой плесенью. Из дырок торчали руки в черной ситцевой рубахе в белый горошек.
– Стойте! – крикнул тип в рубище. – Заклинаю вас всем святым, стойте же!
Я машинально замер.
– Отлично! – тип в рубище вытянул перед собой руки. – Отлично, я сейчас!
Он задергал руками, подозрительно загудел, затем из его пальцев вырвались желтые молнии. Молнии вонзились в воду.
Зубы у меня заломило, волосы затрещали, между указательным и мизинцем правой руки проскочила искра, по ногам прошла мощная зудящая дрожь, я свалился в жижу.
Ну вот, подумал я. И началось. Первый тип, которого я встретил на Планете Х, умел пуляться молниями. Всю жизнь мечтал о таком приятеле.
Пока, пока.
Очнувшись, я обнаружил себя уже на суше. Я лежал, вернее, сидел, привалившись спиной к сломанному дереву. Как поэт Байрон в послеобеденном отдыхе. Я все еще был увешан пираньями, но гораздо в меньшем количестве, штук двадцать, наверное, осталось. И дохлых.
Тушка болела и саднила, как будто меня искусали гигантские комары. Или гигантские омары. И те и другие, короче. Кожа в пределах обозримости была покрыта многочисленными язвами, они кровоточили и ныли. Несгораемый комбинезон не покатил, пираньи на него просто плевали.
Рядом со мной на коленях сидел тот самый. В рубище. Не очень высокий, худой, настоящий Мистер Скелетон. Скелетон осторожно обирал с меня пираний и складывал их в большой железный котел. Я сумел рассмотреть, что рыбы в котле было уже порядочно, почти на две трети емкости. Но в котел шли только жирные рыбы. Мелкую и вообще неказистую пиранью Скелетон отбрасывал в сторону. В стороне ее подбирал жалкий кот с проступающими ребрами, свалявшейся шерстью, поломанными усами и следами былого аристократизма на морде. Кот проглатывал пираний почти не прожевывая, рыба собиралась в его желудке и прорисовывалась через тонкую кожу хвостами и мордами, отчего кот походил на мешок, набитый сушеной воблой. Но кот никак не мог остановиться, ел и ел, в результате чего его живот раздулся до таких размеров, что кот не смог встать на ноги самостоятельно.
После чего он мяргнул и регбистским мячом скатился к воде.
– Доминикус! – воззвал тип в рубище. – Котик мой, остановись! Ты же не умеешь плавать!
Не знаю, умел ли Доминикус плавать, но то, что утонуть ему было не суждено, я не сомневался.
– Доминикус! Спасу тебя, спасу! – Тип прыгнул и выручил своего четвероногого друга на самом краю болота. – Доминикус! – Тип стал вытирать кота своим мешком, хотя котяра совсем и не промок. – Я согрею тебя, дорогуша, я сделаю тебе массаж…
Тип принялся жулькать своего питомца на манер гармошки, коту это явно не шло на пользу, он гремел костями и выл.
– Терпи, Доминикус, терпи, у нас пока нет огня, чтобы тебя согреть, я исчерпал весь свой запас энергии, но я согрею тебя…
– Я могу развести огонь, – сказал я.
Тип уставился на меня. Потом сказал:
– Не похож.
– На кого не похож? – поинтересовался я.
– На дауна. Все, кто попадают сюда, первое время похожи на дауна. Глаза, уши… Общее выражение лица… И вообще, сюда может только даун мечтать попасть… А ты вроде как нормальный…
Я погляделся в лужу. На дауна я действительно не был похож совершенно. Похож на идиота. Попавшего в комбайн для приготовления травяной муки.
– Нож. – Я огляделся. – У меня был нож…
– Утонул, – тип развел руками. – Извини, пришлось поторапливаться. Еще чуть-чуть, и от тебя бы одни сырокопчености остались.
Плохо. В ноже был напильник, проволочная пила, вечная зажигалка. Теперь напильника, пилы и зажигалки не было. И ножа тоже не было.
– Не получится? – Тип прижимал к себе своего кота. – С огнем?
– Не получится.
– Ладно, попробую сам…
Тип принялся собирать левой рукой влажный сушняк, правой рукой продолжая прижимать к сердцу своего Доминикуса. Сушняка вокруг было много, быстро образовалась изрядная куча.
– Есть что-нибудь сухое? – спросил Скелетон.
Сухого у меня не было.
– Это плохо, – сказал мой новый друг. – Впрочем, есть один способ. Жестокий, но неизбежный…
Сказал и извлек откуда-то из