Этюд о калифорнийских цветах

Ой, по пути вдруг не на что смотреть, а по приезде шиш с маслом, и я сижу в кофейне, слушаю, как болтает женщина, на которой больше одежды, чем у меня денег во всем белом свете.

Она изукрашена чем-то желтым, чем-то ювелирным, а также языком, которого я не умею понять. Она говорит о какой-то чепухе, причем, настаивает. Мне все это ясно, поскольку с мужчиной, который с ней, такие штучки не проходят, он рассеянно засмотрелся на вселенную.

Мужчина не произнес ни слова с тех пор, как они сели за столик, а чашечки эспрессо приплелись за ними, как черненькие собачонки. Наверное, ему вообще говорить больше не хочется. Кажется, это ее муж.

Неожиданно она срывается на английский. Она говорит:

— А следовало знать. Это же его цветы, — на единственном языке, который я понимаю, и вслед за этим не раздается эхо никакого ответа до самого начала начал, где ничего и никогда не могло было быть иначе.

Я родился для этой вечной летописи: я не знаю этих людей, и они не мои цветы.

Проданное царство

Эта любовная история случилась в последнюю весну бит-поколения. Барышне, должно быть, сейчас далеко за тридцать: интересно, чем она занимается и ходит ли еще на вечеринки.

Ее имя как-то выскользнуло из памяти. Ушло ко всем остальным именам, которые я забыл, и они вихрем кружат у меня в голове, как водоворот бессвязных лиц и невидимых слогов.

Она жила в Беркли, и я часто встречал ее на вечеринках, куда сам ходил той весной.

Она являлась вся такая волнующая, оттягивалась по тяжелой, пила вино и флиртовала, пока не било полночь, а затем разводила мизансцену для того, кто пытался в тот вечер забраться ей в трусики. Обычно выходило, что это какие-то мои друзья с машинами, и один за другим они отвечали на зов судьбы, которую она им готовила.

— Едет кто-нибудь в Беркли? Меня нужно подвезти в Беркли, — эротично объявляла она. Она носила золотые часики, чтобы следить за полночью.

И кто-нибудь из моих друзей всегда отвечал да — после всего выпитого вина — и вез ее в Беркли, и она впускала его в свою квартирку, а потом заявляла, что в постель она с ним не ляжет, что она ни с кем не спит, но если этот друг хочет, то может переночевать у нее на полу. У нее есть лишнее шерстяное одеяло.

Друзья мои всегда бывали слишком пьяны, чтобы ехать назад в Сан-Франциско, поэтому они ночевали у нее на полу, свернувшись калачиком под этим зеленым армейским одеялом, и просыпались наутро, одеревеневшие и злые, как койоты-ревматики. Им никогда не предлагалось ни кофе, ни завтрака, зато она еще разок бесплатно доехала до Беркли.

Несколько недель спустя ее можно было увидеть на другой вечеринке, вновь наступала полночь, и она заводила свою песенку:

— Кто-нибудь едет в Беркли? Меня нужно подвезти в Беркли. — И какой-нибудь несчастный сукин сын, обычно — из числа моих друзей, клевал на это и оказывался на свидании с тем одеялом у нее на полу.

Само собой разумеется, я никогда не мог понять, почему всех к ней так тянет, — мне она никогда ничего плохого не делала. Но и машины у меня не было. Наверное, вот где собака зарыта. Чтобы постичь ее чары, требовалась машина.

Помню, однажды вечером все пили вино, отлично проводили время, слушали музыку. О, те деньки бит-поколения! разговоры, вино и джаз!

Мисс Пол Беркли порхала по вечеринке, везде сея радость, если не считать тех моих друзей, которым уже выпало счастье воспользоваться ее гостеприимством.

И вот пробило полночь! и:

— Кто-нибудь едет в Беркли?

Она всегда произносила один и те же слова. Наверное, потому что все так хорошо получалось: идеально.

Друг, рассказавший мне о своих с нею приключениях, посмотрел на меня и улыбнулся: другой мой друг, девственник подобного опыта, к тому же — распаленный вечерним вином, — заглотил наживку.

— Я тебя отвезу, — сказал он.

— Чудесно, — ответила она со сладострастной улыбкой.

— Надеюсь, ему нравится спать на полу, — шепнул друг мне на ухо, однако достаточно громко, чтобы услышала она, но не услышал он, ибо самим роком ему было предначертано познакомиться с полом в Беркли.

Иными словами, девушкина мизансцена стала очень интимной шуткой для избранного круга пострадавших. Их всегда забавляло, как новичок ведется на эту карнавальную поездку в Беркли.

Она сходила за своим пальто, и парочка выволоклась наружу, однако девушка сама чуть-чуть перепила, и когда они подошли к машине, ей стало очень худо, и она облевала ему весь передний бампер.

С опустошенным желудком ей полегчало, и мой друг отвез ее в Беркли, и она отправила его спать на пол, завернутого в это проклятое одеяло.

На следующее утро он вернулся в Сан-Франциско: деревянный, с похмелюги и такой, блядь, злой, что даже не смыл ее блевотину со своего бампера. Много месяцев он ездил по всему Сан-Франциско, а эта дрянь красовалась на его бампере проданным царством, пока не выветрилась сама.

Наверное, это была бы смешная история, если б не тот факт, что людям требуется чуточку любви, и Господи, как же грустно от того, через сколько говна приходится пройти, чтобы найти ее хоть немного.