Наталья всё ещё верила, что Киритцугу который был на другом конце связи, сейчас находится в одном из отелей Нью-Йорка, поэтому продолжала говорить, не ощущая угрозы.

- Наверное, я бы никогда не сказала подобного, если бы не произошло такой большой ошибки. Похоже, моё время вышло. Мне пора на пенсию…

- Если ты бросишь работу, то, что будешь делать потом?

Киритцугу продолжал говорить спокойным голосом. Одновременно с этим он взвалил пусковую установку на плечо и прицелился в силуэт самолёта.

- Если я потеряю работу… ха-ха, тогда я могу действительно стать твоей матерью.

Даже когда по его щекам бежали дорожки слёз, он смог определить расстояние до цели. В пределах 1500 метров. Попадания будет не избежать.

- Ты моя… настоящая семья.

Нежно сказав это, Киритцугу выпустил ракету.

Несколько секунд, которые понадобились ракете, чтобы навестись на самолет, в котором была Наталья, за эти несколько секунд все воспоминания о ней промелькнули в разуме Киритцугу.

Но пытка долго не продлилась. Вскоре ракета засекла тепловое излучение двигателей самолёта. Ракета, выпущенная Киритцугу, безжалостно устремилась к цели, словно голодная акула.

Ракета ударила в топливный бак под крыльями; Киритцугу ясно видел, как самолёт накренился и стал падать.

Последующий взрыв напоминал то, как картина из песка уничтожалась порывами ветра… стальную груду потерявшую способность парить в небесах, разорвало на кусочки, словно кусок гнилого дерева, и затем всё превратилось в пыль, которая мирно падала в океан.

Горящие хлопья в рассветном сиянии были похожи на конфетти.
На другой стороне горизонта, засияла первая полоска солнечного света, который больше не осветит Наталью. Будучи освещённый этим сиянием, Киритцугу, оставшись один, плакал молча.

Вновь он спас толпу неизвестных ему лиц. Не зная никого.

Видишь, Шерли?

Я вновь убил. Убил, как когда я убил моего отца. Я больше никогда не совершу той ошибки, как с тобой. Я, хотел спасти больше людей…
Если предположить, что люди узнают, что он сделал, будут ли они ему благодарны? Будут ли пассажиры в аэропорту, чьи жизни были под угрозой из-за возможной атаки голодных упырей, считать Киритцугу героем?

- Ты шутишь… ты что, шутишь?! Ублюдок!

Крепко сжимая пусковую установку, которая уже стала остывать, Киритцугу кричал в светлеющее небо.

Он не хотел известности и славы. Он просто хотел увидеть лицо Натальи ещё раз. Он хотел назвать её «Мамой» глядя ей в глаза.

Не такого исхода он желал. Это было единственным правильным решением, не было выбора, это даже не обсуждается. Решение Киритцугу было «правильным». Он уничтожил человека, который должен был умереть, и спас людей, у которых не было причин умирать. Если это не «справедливость», то что же это?

Это уже никогда не вернётся. Он помнил её лицо освещенное солнцем и нежный взгляд, когда она спросила его «Каким человеком ты станешь, когда вырастешь?»

Киритцугу должен был ответить тогда – если у него будет сила, которой он сможет изменить мир, если чудеса будут в его руках то…

«Я хочу стать защитником справедливости».

Тогда Киритцугу ещё не знал, что весы называемые «справедливостью» заберут у него, и что дадут взамен.

«Справедливость» забрала его отца, а теперь забрала ещё и мать. Всё что осталось - ощущение крови на его руках. Даже его право помнить их - было у него отнято.

Люди, которых он любил. Их голоса, лица, никто из них уже не вернётся. Вместо этого, они вновь и вновь будут появляться в его кошмарах. Они никогда не простят Киритцугу за то, что он забрал их жизни собственными руками.

Вот выбор «справедливости». Цена за его идеал.

Киритцугу уже не мог остановиться. То, что он ищет, исчезнет в любой момент колебания или неуверенности. И тогда, цена, которую он заплатил, жертвы, которые он принёс, всё это рухнет за своей бесполезностью.
Сможет ли он следовать за идеалом в своём сердце и искать свершения, пока его будут проклинать и ненавидеть?

Киритцугу поклялся.

Он примет это проклятье. Он примет этот гнев. И одновременно с этим он пожелал того, что однажды он иссушит все свои слёзы и достигнет далекой и спокойной утопии.

Если жестокость, которую несут его руки, стоит выше людей.

Тогда он позволит себе стереть все слёзы этого мира.

Это был последний день юности Киритцугу…

…которая закончилась, когда он ступил на эту тернистую и извилистую тропу.

Акт 13:

Глава 1

Утро ещё не наступило. Котомине Кирей уже стоял перед дверью в поместье семьи Тосака.

Он не приходил сюда с призыва Арчера, который произошёл десять дней назад. Построенное в западном стиле поместье, в котором он провёл три года, будучи учеником волшебника, было местом в городе Фуюки, где он чувствовал себя даже свободнее чем в церкви.

- Добро пожаловать, Кирей. Я ждал тебя.

Хоть гость пришёл в столь ранний час, Тосака Токиоми всё равно появился у двери сразу после того как раздался звонок. Похоже он не спал с того момента как покинул церковь Фуюки прошлой ночью. Кирей низко поклонился Токиоми, как ученик, который приветствует своего учителя.

- Перед тем как покинуть Фуюки, есть кое-что, о чём бы я хотел с вами поговорить, и попрощаться с вами как следует.

- Вот оно как… нас действительно подгоняют. Сожалею о том, что приходится прощаться с тобой таким вот образом.

Хоть Токиоми и говорил так, по его лицу нельзя было сказать, что он чувствовал за собой вину. Это было ожидаемо. Токиоми понимал, что Котомине Кирей был пешкой, которую Святая Церковь одолжила семье Тосака.

Войне за Святой Грааль Кирей не мог ничего получить, и он участвовал в ней только потому, что был назначен свыше… с этой точки зрения, разделение Кирея и Токиоми было не отказом или предательством, это было освобождением от службы. Специально придти для того чтобы попрощаться – было чистой воды формальностью.

- На рассвете я сяду на самолёт и отправлюсь в Италию. Сперва я должен передать вещи отца штаб-квартире. Возможно, я не смогу вернуться в Японию скоро.

- О… заходи. У нас есть время для того чтобы поговорить?

- Мм. Это несущественно.