Политический строй северо-восточной руси в удельную эпоху

ПРЕКРАЩЕНИЕ деятельности город­ских веч.

Татарское нашествие со всеми сопровождавшими его последствиями ускорило и тот самый процесс жизни, который приводил к упадку значения, а затем и к окончательному прекращению деятельности городских веч в северо-восточной Руси.

Уже во второй половине XII века, в эпоху интенсивного заселения края колонистами с юга, князья северо-восточной Руси обнаруживали тенденцию стать хозяевами страны, ее господами как ее создатели и устроители. Припомним, что уже Андрей Боголюбский чинился самовластцем в Суздальской земле и знать не хотел ни своих бояр, ни народного веча. Андрей, как известно, стал жертвой своей внутренней политики и погиб от заговора недовольных его самовластием. После его смер­ти старые вечевые города — Ростов и Суздаль — попы­тались было стать хозяевами в стране, посадить князей по своей воле и на своей воле. Но им не удалось достиг­нуть этого, ибо у них не оказалось прочных, старинных связей с остальным населением, прибывшим недавно, посаженным на землю князьями-колонизаторами, и прежде всего с пригородами Суздальской земли. Владимирцы отказались признать князей, выдвинутых ростовцами и суздальцами. В произошедшей затем междоу­собной борьбе старые вечевые города потерпели полное поражение. В Ростово-Суздальской земле, таким обра­зом, уже до татар князь становился господином положе­ния, а вече отходило на задний план. Самый состав населения в Ростово-Суздальской земле должен был бла­гоприятствовать усилению князя за счет веча. Населе­ние это состояло из обывателей мелких сел и деревушек, разбросанных на огромных расстояниях. Скученных, крупных селений, торгово-промышленных городов было мало, а потому и веча главных городов не могли приоб­рести того засилья, которое они получили в других об­ластях Русской земли. Татары завершили эту полити­ческую эволюцию северо-восточной Руси. Города во время их нашествия подверглись страшному разорению, обед­нели и обнищали. Вследствие упадка промыслов и тор­говли они не могли долгое время и поправиться сколь­ко-нибудь значительно. При таких условиях и жителям их приходилось уже думать больше о насущном хлебе, о завтрашнем дне, а не о политике. С утверждением та­тарского владычества над Русью назначение и смена князей стали зависеть от воли хана. Поэтому сама собой пала и важнейшая функция веча — призвание и изгна­ние князей. Если и собирались веча, то только в экст­ренных случаях, и притом в виде мятежа. «Избави Бог, — пишет, например, летописец под 1262 годом, — от лю­того томленья басурманьского люди Ростовская земля: вложи ярость в сердца крестьянам, не терпяще насилья поганых, изволиша вечь и выгнаша из городов, из Рос­това, из Володимеря, из Суздаля, из Ярославля, окупахут бо ти окаяньнии бесурмени дани» (Лаврент.). Или под 1289 годом: «Князь Дмитрий Борисович седе в Рос­тове. Умножи же ся тогда татар в Ростове, и гражане створше вече и изгнаша их, а имение их разграбиша» (Воскрес.) и т. д. Итак, из двух сил, руководивших об­ществом в Киевской Руси, в северо-восточной удельной эпохе осталась одна — князь.

Зависимость князей от татарского хана; порядок кня­жеского владения.

Но эта политическая сила при всем том не сделалась независимой. В 1243 году великий князь Ярослав Всеволодович отправился к Батыю, который, по рассказу летописи, принял его с честью и сказал ему: «Ярославе! Буди ты старей всем князем в русском языце». На следующий год поехали и другие князья к Ба­тыю «про свою отчину»: «Батый асе почтив я честью достойной и отпустив я, рассудив им, когождо в свою отчину» (Лаврент.). Тот же порядок продолжался и пос­ле. Обыкновенно ханы утверждали как великим, так и местным князем того, кто имел на то право по родовым или отчинным основаниям, действовавшим в тогдашнем обычном княжеском праве. Вследствие этого на вели­ком княженье Владимирском в XIII веке садились по очереди старшинства князья: Ярослав Всеволодович, брат его Святослав, сын Александр Ярославич Невский, дру­гой сын — Ярослав Тверской и третий — Василий Кост­ромской, затем старший внук Димитрий Александро­вич, следующий Андрей Александрович, затем Михаил Ярославич Тверской. Таким образом, в преемстве стар­шего великокняжеского стола соблюдался приблизитель­но старый киевский обычай. Но в замещении всех дру­гих княжеских столов установился, как уже было указано в свое время, новый, вотчинный порядок — переход от отцов к сыновьям, а при неимении таковых, к ближай­шим родственникам. Таким образом, например, в Росто­ве после Константина Всеволодовича княжил его стар­ший сын Василько, которому наследовал сын его Борис и т. д., в Рязани после Ингваря Игоревича княжил сын его Олег, затем внук Роман Ольгович, правнук Федор Романович, у которого не осталось потомства, почему в Рязани стал княжить брат его Константин Романович и т. д. Ханы большей частью утверждали на княженье того, кому оно следовало по обычаю. Но при всем том ханский суверенитет имел не формальное, а чисто ре­альное значение. Князья платили хану выход со своих княжеств и дары за ярлыки на княжение. Поэтому в XIV веке ханы стали давать великое княжение Влади­мирское не тем князьям, которым оно следовало по по­рядку старшинства, а тем, которые умели их перепро­сить, дать им больше даров. Таким образом, например, в 1341 году вышел из Орды на великое княжение шестнад­цатилетний московский князь Семен Иванович, «и вси князи русский под руце его даны, и седе на столе в Володимери» (Воскрес.). В 1359 году хан отдал ярлык на великое княжение малолетнему Димитрию Ивановичу Донскому, бояре которого сумели перекупить этот яр­лык, выпрашивавшийся одновременно и князем суздаль­ским Димитрием Константиновичем. В конце XIV века у хана стали перекупаться ярлыки уже не только на вели­кое княжение Владимирское, но и на уделы. Таким обра­зом, например. Московский князь Василий Дмитриевич перекупил ярлык на княжество Нижегородское, кото­рый дан был перед тем отчичу, Борису Константиновичу. В данном случае хан по отношению к князьям стал иг­рать ту же самую роль, какую играли веча главных горо­дов в Киевской Руси, сажавшие князей сплошь и рядом без внимания к их родовым счетам.