Власть великого князя над родичами и ее упадок.

В половине XI века власть Киевского князя как старше­го, несомненно, имела еще действительное значение в Русской земле. Летописец исходил от этой действительности, когда влагал в уста Ярослава следующее обращение к сыновьям перед смертью. «Се же поручаю в себе место стол свой старейшему сынови своему, брату вашему Изяславу, Киев, сего послушайте, яко же послушаете мене, да ть вы будет в мене место», — к Изяславу в частности: «аще кто хощет обидити своего брата, но ты помогай, его же обидять» (Ипатьев, под 1054 годом). И впоследствии, когда князья были в добрых отношениях с великим князем, они выражали признание его власти. Так сын Юрия Долгорукого Ростислав, рассорившись с отцом, приехал к великому князю Изяславу Мстиславичу, его сопернику, и говорил ему: «Ты еси старей нас в Володимирих внуцех, а за Рускую землю хочю страдати и подле тебе ездити» (Ипатьев, под 1148 годом). Тот же самый Ростислав Юрьевич, когда его обговорили перед Изяславом Мстиславичем во враждебных замыс­лах, в намерении помогать отцу, говорил великому кня­зю: «Брате и отче! ако ни во уме своем, ни на сердци ми того не было, пакы ли на мя кто молвить, князь ли который, а се яз к нему, муж ли который в хрестьяных или в поганых, а ты мене старей, а ты мя с ним и суди» (Ипатьев, под 1149 годом). Но от признания власти да­леко еще до практического осуществления ее. Надо ска­зать, что даже первые великие князья после Ярослава не пользовались властью в том объеме, в каком пользо­вался Ярослав и его предшественники. Названный отец был все-таки не то, что настоящий отец. Прежде всего не видно, чтобы этим названным отцам их названные сыновья платили дань, как это было в Х и начале XI века. Затем, названные отцы не распоряжались так властно волостями, как это делали настоящие отцы. Когда из-за волостей разыгрались в конце XI века усобицы, то рас­пря была покончена не распоряжением великого князя, а договором князей, съезжавшихся на сеймы в Любече и Витичеве. Князья не признавали за великим князем и права единолично судить и наказывать их. Когда Святополк Изяславич, поверив навету Давида Игоревича, вы­дал ему Василька Ростиславича, а тот ослепил его, кня­зья послали сказать Святополку: «что се створил еси в Русьской земле, уверьгл еси ножь в ны? Аще быти вина какая была нань, обличил бы пред нами, а упрев бы и сотворил ему» (Ипатьев, под 1047 годом). Даже и общий поход князей против половцев в 1103 году состоялся не по приказанию великого князя, а по решению княжес­кого съезда на Долобском озере. Авторитет и значение великокняжеской власти подняли временно Владимир Мономах и сын его Мстислав — благодаря своему такту и личным доблестям. «Доброго страдальца за Русскую землю» князья уважали и охотно слушались. Сын его Мстислав жил, так сказать, отцовским капиталом. Ког­да в 1128 году полоцкие князья не послушались его и не пошли вместе с другими князьями в поход на половцев, Мстислав через год после того «поточил» их в Царьград, «зане, — говорит летописец, — не бяхуть в его воли и не слушахуть его, коли и зовяшеть в Русскую землю в помощь, но паче молвяхуть Бонякови шелудивому в здоровье» (Ипатьев, под 1140 годом). Но это был послед­ний авторитетный великий князь. Когда в Киве сел после Ярополка Владимировича старший из Ольговичей — Всеволод и при этом не удовлетворил своих бра­тьев раздачей волостей, они послали сказать ему: «ты наш брат стариший; аже ны не даси, а нам самим о собе поискати» (Ипатьев, под 1142 годом). Подобные случаи встречаем после того на каждом шагу, читая летопись. У князей в конце концов образовалось представление, что великий князь для них только до тех пор отец, пока любит их и творит не свою, а их волю. В 1174 году великий князь Андрей Боголюбский, рассердившись на своих смоленских родичей, за то, что они не выдали ему Григория Хотовича, которого Андрей подозревал в отравлении брата Глеба, послал своего мечника Михна сказать: «не ходите в моей воли; ты же, Рюриче, пойди в Смолньск к брату в свою отпину»; «а ты (Давид) пойди в Берладь, а в Русской земли не велю ти быти; в тобе (Мстислав) стоить все, не велю ти в Русьской земле быти». В ответ на это Мстислав велел Андрееву послу остричь голову и бороду и отослал его назад к Андрею с такими словами: «Мы тя до сих мест акы отца имели по любви, аже еси с сякыми речьми прислал не акы к князю, но акы к подручнику и просту человеку, а что умыслил еси, а то дей, а Бог за всем» (Ипатьев, под 1174 годом). Мстислав, следовательно, не только не по­слушался великого князя, но и послал ему вызов на бой. В Х веке все «светлые князья» находились под рукойвеликого. Теперь же быть подручником великого князя, его вассалом, стало для князей уже унижением. Они следовали за великим князем не по обязанности, а толь­ко по расположению к нему и на условии того же чув­ства и с его стороны. Из сферы княжеских отношений исчезло право, а на место его стали чувства. Но это изменчивый и неустойчивый элемент. Великий князь киевский в конце XII века был уже совершенно бесси­лен и ничего не мог поделать с князьями. Певец «Слова о полку Игореве» поэтому и вложил в уста великого Святослава Всеволодовича такое сознание: «А чи диво ся, братие, стару помолодити? Коли сокол в мытех бы­вает, высоко пьтиц, возбивает, не даст гнезда своего в обиду: и се — зло, княже ми ни пособие».

Так, естественная эволюция княжеских отношений привела в конце концов к падению общерусской вели­кокняжеской власти. Так как на место этой власти не выработалось никакого иного учреждения, которое бы связывало местные общества, княжения и волости, в единое политическое целое, то и политический союз всего восточного славянства следует признать к концу XII века прекратившимся.

Органом объединения могли бы быть, конечно, кня­жеские съезды, на которых делались постановления от­носительно всей Русской земли. Но эти съезды были крайне редкими. Таков был, например, съезд в Киеве в 1170 году, когда был предпринят общий поход на полов­цев. Другие съезды предпринимались, но не удавались.

Новое географическое размещение русского населе­ния.

Было бы, однако, неправильно почерпать объясне­ние распадения общерусского Киевского союза исклю­чительно в естественной эволюции родового княжеского владения. Наряду с этой эволюцией и в связи с ней действовали и иные могущественные факторы, которые вели к одному и тому же результату. Здесь на первый план надо поставить новое размещение по нашей стране русского населения, совершившееся к концу XII века.

В X-XI и начале XII века большая часть восточного славянства жила в бассейне Днепра, Западной Двины и озера Ильменя вдоль великого водного пути из варяг в греки. От этой главной населенной полосы, как от ствола ветви, раскидывались в разные стороны сравнительно слабо и редко населенные колонии. У сосредоточенного таким образом восточного славянства были настоятельные жизненные интересы, заставлявшие его держаться; в единении под властью великого князя Русского. Глав- ным из этих интересов была охрана водного пути, по которому шла отпускная торговля Руси с Византией. Но к концу XII века этого условия уже не существовало; восточное славянство разбилось географически и разоб­щилось в своих интересах, главная масса его сосредото­чивалась теперь на верхней Волге и Оке и их притоках. Другая значительная группа держалась на северо-вос­точных склонах и предгорьях Карпат, третья — на верх­нем Днепре и Западной Двине и, наконец, четвертая группа, смыкавшаяся с первой в бассейне озера Ильме­ня и его притоков. Та часть Русской земли, которая прежде была наиболее населенной, в которой стояли первые города Руси — Киев, Чернигов и Переяславль, теперь уже запустела в сильной степени. Это новое размещение населения совершалось под действием двух причин: княжеских усобиц, а главным образом — поло­вецких вторжений.

Ареной княжеских усобиц было преимущественно Приднепровье. Борьба шла главным образом из-за Кие­ва и его пригородов. Киев отбивали друг у друга Моно- маховичи и Ольговичи, дядья Мономаховичи у племянников, ссорились из-за Киева и Чернигова между собой и Ольговичи. Не довольствуясь дружинами, князья во всех столкновениях стали пользоваться услугами полов­цев, водили поганых в Русскую землю. Но поганые и независимо от этого, пользуясь неладами князей, произ­водили беспрестанные нападения и опустошения. Ре­зультаты этого сказались явственно уже в половине XII века. Сын Юрия Долгорукого Андрей, посаженный отцом близ Киева, в Вышгороде, самовольно ушел оттуда к себе домой, в Суздальскую землю, и по рассказу летописца, оправдывал свой поступок «смущением» (пе­чалью) «о нестроении братии своея, братаничев и срод­ников, яко всегда в мятежи и в волнении вси бяху, и много крови лияшеся, и несть никому ни с кем мира, и от сего вси княжения опустеша... и от поля половцы выплениша и пусто сотвориша» (Никонов, под 1154 го­дом). Во второй половине XII века половецкие вторже­ния и опустошения не только не ослабевали, но еще более учащались. Так, в 1172 году половцы около Киева взяли села «без учьта с людьми, и с мужи и с женами, и кони, и скоты, и овьце» (Ипатьев.). Больше всех стра­дала от половцев Переяславская волость, как наиболее выдвинутая в степь. В 1185 году половцы взяли все города по Суде, и князь переяславский Владимир Гле­бович жаловался тогдашнему великому князю Киевскому Святославу Всеволодовичу: «моя волость пуста от половец».

Но запустение Приднепровья при таких обстоятель­ствах происходило не только от того, что жители поги­бали и уводились в плен кочевниками, но и от того, несомненно, что они эмигрировали в другие области. Одновременно с запустением Киевской, Черниговской и Переяславской земель появляются признаки увеличе­ния населения в Ростово-Суздальской области. Здесь в княжение Юрия Долгорукого и его сыновей появляется целый ряд новых городов, каковы: Переяславль на озе­ре Клещине, Углече Поле на Волге, Кснятин при впа­дении Перли в Волгу, Юрьев Польский, Дмитров, на р. Яхроме, Москва и др.; после Юрия — Ржев, Зубцов, Тверь, Кострома, Унжа, Городец, Нижний на Волге; к северу от Волги — Шешня, Дубня, Клин на р. Сестре, Звенигород, Гороховец, Ярополк и Стародуб на Клязьме и др. Это увеличение населения, конечно, стояло отчасти в связи с естественным размножением прежних поселен­цев, но вместе с тем, несомненно, и с приливом населения с юга. Этим и объясняется повторение в географической номенклатуре Суздальской Руси южнорусских наименований: Звенигород, Галич, Стародуб, Переяславль, Белгород, Вышгород, Перемышль, Рогачев и т. д. О прили­ве населения в Суздальскую землю засвидетельствовал летописец. По его словам к Андрею Боголюбскому во Владимир приходили «сходны» и из Волжской Болга­рии, и из Ясской земли, и из Южной Руси, и даже из Западной Европы, «от чех и немец». Сам Андрей в сове­те с боярами по поводу учреждения митрополии во Вла­димире заявил, что он всю Белую Русь городами и селами великими населил и многолюдну учинил. Это многолюдство в конце XII и начале XIII века было уже общепризнанным фактом. Певец «Слова о полку Игореве», поэто­му и обращается к Всеволоду Юрьевичу с такими словами: «Великий княже Всеволоде! не мысью ти при- летети, отьня злата стола поблюсти, ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти». Потому и на совещании князей Юрия и Ярослава Всеволодовичей на кануне Липицкой битвы 1216 года один из бояр говорил этим князьям, ободряя их на бой с Константи­ном, которому помогали новгородцы и смольняне: «Кня­же Юрьи и Ярославе! Не было того ни при прадедах, ни при дедех, ни при отци вашем, оже бы кто вшел ратью в сильную землю в Суздальскую, оже вышел цел; хотя бы и вся Русская земля, и Галичьская, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и Новгородская, и Рязанс­кая, никако противу сей силе успеють; аже нынешний полци, право навержем их седлы» (Лаврент.).

Но было бы непраильно думать, что одна только Суздальская земля поглащала насеоение, эмигрировавшее из Приднепровья. Часть этого населения, несомнено уходила и на запад в земли Волынскую и, особенно, Галицкую. Многолюдством Галицкой земли и объясня­ется могущество ее князя, которое так ярко изображено певцом «Слова о полку Игореве»: «Высоко седишь на своем златокованном столе, подпер горы угорьские сво­ими железными пелкы, заступив королеви путь, затворив Дунаю ворота, меча бремена через облакы, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текуть, отворяе-ши Кыеву врата; стреляеши с отьня злата стола салтанй за землями». Наконец, часть населения из Киевского Приднепровья, несомненно, отливала и наверх, в Смо­ленскую землю, которая в конце XII и начале XIII веков обозначилась также, как одна из сильных земель наря­ду с Суздальской и Галицко-Волынской. В эту землю должно было сбиваться русское население с запада, из Полоцкой земли, которая с половины XII века стала подвергаться опустошениям литовцев.