Греческое влияние на быт скифов и сарматов.

Укра­шения, находимые в скифо-сарматских могилах, и раз­личные предметы быта свидетельствуют о значительном греческом влиянии на быт наших степных варваров. Греки, очевидно, работали на варваров, сбывали им про­дукты своего производства. Среди глиняных сосудов в могилах попадается очень много расписных ваз с гречес­ким клеймом; попадаются бронзовые, иногда позоло­ченные зеркала, костяные пластинки с изображениями сцен из эллинской жизни и мифологии (бег колесницы, суд Париса). Особенно замечательна золотая пластинка из Чертомлыцкого кургана с рельефными изображения­ми национальной греческой жизни. Эта пластинка изоб­ражает как бы два этажа. В нижнем этаже на левой стороне группа женщин сидит внутри дома и прислуши­вается к тому, что происходит в соседнем помещении, которое представляет уже открытый дворик. Здесь груп­па из трех беседующих мужчин. Средняя из женщин изображена с сильным волнением на лице, между тем как изображение крайнего мужчины полно равнодушия и спокойствия. Впереди мужчин изображена женщина с ребенком, лицо ее печально. В верхнем этаже пластин­ки на правой стороне три фигуры, из которых одна изображает юношу в греческом одеянии, который с кин­жалом в руке бросается на женщину, от него убегаю­щую, а две другие фигуры удерживают юношу от поку­шения. На левой стороне изображен мужчина, который обучает натягивать лук маленького мальчика.

Греки делали для варваров вещи и с изображениями их собственной варварской жизни или же сцен столкно­вения варваров и греков. Сцены из варварского быта изображены на Чертомлыцкой и Кульобской вазах. Чертомлыцкая серебряная ваза имеет форму амфоры и была предназначена, вероятно, для вина: внутри ее шейки приделано мелкое ситечко, а в нижней части три носи­ка; один в виде окрыленной лошадиной головки, а два в виде львиных головок. Подножие, шейка, ручки и все украшения густо вызолочены. Корпус вазы покрыт ус­ловными, стилизованными изображениями травянистой растительности вперемежку с совершенно реальными изображениями диких голубей и журавлей. Фриз занят сценами степной жизни. На первом плане изображены две спокойно пасущиеся лошади. Направо молодой скиф, припав на одно колено, арканом старается удержать бегущую от него лошадь; налево то же самое делает пожилой скиф, откинувшись назад и присев на корточ­ки. В верхней части фриза два скифа спереди и один сзади обуздывают коня; рядом справа спокойно стоящий скиф вынимает что-то из мешка; за ним скиф стреножи­вает усталого коня; на левой стороне скиф, держа за узду коня одной рукой, другой поднимает ему ногу для осмотра. Над этими сценами изображены два грифона, терзающие оленя. Все фигуры — из литого серебра, при­креплены к полю фриза (в настоящее время не сохрани­лись нити, изображавшие арканы и уздечки); изображе­ние сделаны художественно, вычерчены отчетливо все детали. На Кульобской вазе (11-1 века до Р. X.) изображены сцены из военной жизни. Царь в золотой диадеме с усталым лицом, опершись на копье, сидит на возвы­шении и выслушивает вестника, стоящего пред ним на коленях, опершись на щит; рядом сидящий скиф натя­гивает на лук соскочившую тетиву; затем изображен скиф, который запустил другому в рот пальцы и иссле­дует челюсть, причиняя больному большие страдания; далее один скиф перевязывает другому узкой тесьмой раненую ногу. Сцены из борьбы скифов и греков изобра­жены на золотой пластинке ножен меча из Чертомлыцкого кургана. Предводитель греков зовет вперед своих отставших воинов; в это время предводитель скифов пытается нанести греку удар мечом. Следующая сце­на — скиф хочет проткнуть копьем раненого молодого грека, которого пытается унести другой грек. В следую­щей группе грек мечом поражает уже раненого скифа, который отбивается от него топором; на помощь скифу несется всадник с копьем, но лошадь его споткнулась. За этой группой изображена сцена перевязки ноги у раненого грека, на лице которого изображено большое страдание. В конце изображена убегающая лошадь, сбро­сившая с себя воина, который лежит ничком на земле. Украшая вещи реальными сценами из скифского быта, греческие художники наряду с этим угождали вкусу варваров и условными орнаментами, вроде, например, вышеупомянутых грифонов, растений и т. п. Этот орна­мент, имеющий много общего с искусством средней Азии, по-видимому, приходил к скифам с востока от их едино­племенников, с которыми они имели сношения. Восточ­ный вкус сказался также и в пестрой орнаментации золотых и бронзовых изделий драгоценными камнями и цветными стеклами.

Есть данные думать, что не все вещи, находимые в скифо-сарматских могилах, были привозного происхож­дения. На одной металлической пластинке с изображе­нием льва и пяти других животных стоит греческая надпись Ποράχο. По-видимому, это— имя мастера, который делал пластинку, и хотя оно изображено гре­ческими буквами, но несомненно варварское (аналогич­но Фарнак). На одном сосуде прямо подписано по-гре­чески: ξηβανοχονταρούλας έπίει, т. е. Ксебанокутарулас сработал. Имя это также варварское, а не греческое. Очевидно, скифы и сарматы, проживая в греческих ко­лониях, научались там мастерствам разного рода. Воз­можно, что у них были и свои собственные технические знания, развившиеся в общении с восточными сопле­менниками. К туземным скифским произведениям от­носятся, по-видимому, бронзовые и медные сосуды на довольно высоких ножках, иногда украшенные сверху рельефными фигурами барана, овцы, а иногда просто орнаментом. Это, быть может, были те самые котлы, в которых, по сообщению Геродота, скифы варили мясо жертвенных животных.

Обратное влияние скифов и сарматов на быт гречес­ких колоний.

Скифы и сарматы не только воспринима­ли культурное влияние греков, но и в свою очередь оказывали известное влияние на уклад греческой жизни на берегах Понта Эвксинского. Культурный синкретизм можно заметить не только в жизни скифов и сарматов, но и в жизни самих греков. Этот синкретизм происхо­дил от племенного сближения греков и варваров. Уже Геродот отмечал это племенное сближение, указывая на эллинов-скифов, обитавших вблизи Ольвии, на дворец скифского царя в Ольвии. Но явственнее всего этот факт проявлялся в так называемом Боспорском царстве.

Ядром этого царства была греческая колония Пантикапея. К ней еще в V веке присоединился город Нимфея, входивший в состав Делосского союза, а в IV веке Феодо­сия, вследствие чего архонты Пантикапеи превратились в архонтов Боспора и Феодосии. Эти архонты покорили целый ряд варварских племен, живших по соседству, и сделались таким путем архонтами и царями. Вследствие объединения под одной властью греков (к комплексу Пантикапея, Нимфея и Феодосия присоединились еще Фанагория и Горгиппия, ныне Анапа) и варваров изменился совершенно внутренний жизненный строй в Боспоре Ким­мерийском. Вместо обычной греческой городской респуб­лики здесь установилась с течением времени монархия восточного типа. Вещественные памятники Боспорского царства обнаруживают сильную варварскую стихию в его жизни. В керченских катакомбах римской эпохи мы видим изображение не греков-горожан, а степных поме­щиков-коневодов и землевладельцев, отстаивающих свое достояние своими войсками, дружинами и отрядами. Эти люди не чистые греки. Анализ имен, сохранивших­ся на некоторых надгробных плитах, свидетельствует об их иранском, т. е. скифо-сарматском происхождении. Уборы богатых покойников, находимые в катакомбах; все эти шапки, диадемы, обилие золотых украшений — говорят также о варварстве обитателей Пантикапеи. Гре­ков и варваров сблизило не столько подчинение одной власти, сколько общая экономическая деятельность. Боспорское царство было крупным производителем и экс­портером хлеба и рыбы. Ежегодно вывозилось отсюда в Афины около 400 тысяч медимнов хлеба. Хлеб этот про­изводился окрестными варварами — таврами, скифами и сарматами, покупался и перепродавался греками. Это экономическое общение тесно сближало греков и варва­ров и приводило к их племенному слиянию. Племенной и культурный синкретизм открывается и в других гре­ческих колониях нашего юга. В этом отношении особен­но поучительным является рассказ Диона Хризостома, посетившего Ольвию в 100 году по Р. X. По его словам, жители Ольвии уже нечисто говорили по-гречески, живя среди варваров, хотя и не утратили племенного чувства и знали почти всю Илиаду наизусть, боготворя ее героев, больше всего Ахилла. Одевались они уже по-скифски, нося шаровары и плащи черного цвета. Непрерывно вели они борьбу с варварами, которые затопляли и разоряли их города, но вместе с тем приезжали к ним торговать и т. д. Таким образом, на юге нашей страны совершался тот же самый процесс эллинизации варваров и варваризации эллинов, который происходил и в странах пере­дней Азии и Египта, особенно со времен походов Алек­сандра Великого и широкого рассеяния греков в пределах бывшего Персидского царства. На юге нашей страны вы­рабатывалась особая разновидность так называемой эл­линистической культуры.

Эта культура, несмотря на то что была сметена при­ливом в наши степи новых варваров тюркского племе­ни, не осталась без значения и влияния и для жизни русского народа. Ее семена от обитателей наших степей заносились далеко на север, в лесные области, к тем племенам, которые поглотила впоследствии русская на­родность. Таким путем эллино-скифо-сарматский мир принимал известное участие в культурной доисторичес­кой подготовке нашей народности.