Надо сказать, что писем ко мне по-прежнему приходит очень много. Это и понятно — люди ищут опоры, ждут совета, помощи, одобрения.

«Прочитав Вашу книгу „В плену иллюзий", включился в активную пропаганду трезвого образа жизни, — пишет педагог из Павлодара Иван Иванович Дульбер.— Составил лекцию на тему „Культурное потребление алкоголя — источник алкоголизма". Будучи внештатным членом областного звена общества „Знание", уже более чем в 30-ти предприятиях и учреждениях выступил с этой лекцией и продолжаю выступать, призывая жителей города Павлодара к объявлению зон трезвости. Недавно выступил по местному радио. Написал несколько статей в местную газету „Звезда Прииртышья". Я до фанатизма убежден, что главная причина алкогольной эпидемии в нашей стране — это государственная машина производства и продажи алкоголя, а также деятельность наших законов, не пресекающих самогоноварение. Что это — 300 руб. штрафа? Да это налог за самогоноварение, а тем более в настоящее время. 5 лет тюрьмы — вот закон, как при жизни В. И. Ленина. Вести пропаганду за трезвость и одновременно продавать алкоголь — пустое занятие, никому не нужная болтовня».

Выявив нарушение режима торговли алкоголем в Павлодаре, Иван Иванович стал писать об этом во все инстанции. И вот к чему это привело:

«Тов. Скворцова пыталась в грубой форме, повышая голос, потребовать от меня правительственных документов, подтверждающих, что пиво приравнивается к алкогольным напиткам. Она намекнула, что если я не прекращу жалобы, то будет ставиться вопрос о моем преподавании в техникуме, намекая на переаттестацию, и т. д. А тов. Хмельницкий указал, что моя пропаганда, призывать население к объявлению зон трезвости и; безалкогольных зон,— вредительская, направленная против торговли и т. д., тоже угрожая исключить меня из общества „Знание".

В декабре 1986 г. в Павлодаре были 22 точки, торгующие алкоголем, включая пиво. В настоящее время — 49 точек, в том числе торговля бутылочным пивом в 29 гастрономах, общих отделах, вместо лимонадов. Причем самое страшное, что подростки и дети вместе сахаром, хлебом и другими продуктами покупают пиво как лимонад, и никто им в этом не чинит препятствия».

А вот письмо другого преподавателя, директора школы на Орловщине В.Лагутяева, который тоже хотел выполнить, свой долг учителя и защитника юных питомцев от алкогольной беды. На партсобрании в своем коллективе он привел некоторые данные из моей лекции и тогда «присутствующий на собрании лектор Орловского обкома КПСС тов. Ворохобкин заявил, что эта лекция вроде бы запрещенная, что факты н цифры в ней неверны, что она чуть ли не „антисоветский характер" носит, и уж ни в коем случае нельзя пользоваться этими данными в выступлениях даже на партсобраниях, не говоря уже о широких массах.»

Это письмо убедительно доказывает, что „ломехузы" в немалом количестве расплодились и в партийных органах.

Иван Еменеевич Харченко из Калуги поделился своими впечатлениями о журнале „Трезвость и культура".

«Редакция журнала оказалась падкой на все и вся без разбора...

...Как выращивать фрукты, овощи и цветы и перерабатывать их в домашних условиях; как ухаживать за автомобилем, домашними животными; как выкроить и сшить джинсы и бюстгальтер или переделать их на штаны и тюбетейки; как лучше назвать младенца — Ксенофонтом или Иваном, Голиндухой или Мариной и т. д., и т. п., для всего этого издается немало специальных журналов и газет. И превращать научно-популярный журнал „Трезвость и культура" в своеобразный „Ералаш" — это непростительно, если не хуже.

Если редакция журнала „Трезвость н культура" не сумела и не удосужилась привлечь к сотрудничеству уважаемых служителей медицинской, физиологической и юридической наук, так или иначе причастных к проблеме алкоголизма, то не лучше ли опубликовать отдельные научные работы, например, В.М.Бехтерева, В.Х.Кандинского, С.С.Корсакова, В.П.Сербского, И.М.Сеченова, В.Я.Данилевского, И.П.Павлова или других великих гуманистов— Л.Н.Толстого, А.П.Чехова и других, чем предоставлять страницы научно-популярного издания всяким ремесленникам?

Алкоголь, пьянство и алкоголизм — коварные и мощные враги нашего общества, и бороться с ними надо сильным и острым оружием, а не всякой чепухой, которая по сути дела порочит, дискредитирует Постановление ЦК КПСС „О мерах по пресечению пьянства и алкоголизма"».

Как я уже писал, мы, трезвенники, возражали против кандидатуры С.Н.Шевердина на должность главного редактора этого журнала, так как знали его в течение ряда лет как пропагандиста „кудьтуропития". С нами не посчитались. Я был введен в редколлегию, но вскоре должен был выйти из нее, потому что мои рецензии демонстративно не принимались во внимание: если я давал положительное заключение, статью отвергали, если же писал отрицательное мнение, ее обязательно принимали.

Я написал заявление о выходе из редколлегии, свою мотивировку и мнение о главном редакторе изложил в письме в ЦК. Несмотря на то что обследовавшая работу журнала комиссия признала ее неудовлетворительной, что полностью совпадало с моим мнением, Центральный Совет Общества и ЦК партии продолжают крепко держаться за редактора. По-видимому, он хорошо выполняет их задания.

Наша печать в последнее время совершенно перестала писать непосредственно о социальной сущности алкоголя и с каждым днем все туманнее представляет нам эту проблему. Мы совершенно ничего не читаем о том горе, которое приносит алкоголь в миллионы наших семей, о слезах матерей и детей пьющих родителей. Мало или совсем нет газетных материалов о самой жизни пьющего, которую он превращает для себя в сплошной дурман, а для семьи — в несчастье и драму. Ничего не говорится о тех сотнях тысяч несчастных детей-уродов, родившихся от пьяных родителей. Печать молчит о том, что за рубежом не хотят покупать наши товары, как там говорят, „сделанные пьяными руками или сконструированные пьяными головами". Почему-то нам не хотят объяснить, почему перестройка уже пятый год тонет в пьяном болоте и ни на йоту не улучшает нашу жизнь. В то же время печать проявляет удивительную заботу об отбросах общества, многие часы стоящих в очереди за алкогольной бедой. Печать проявляет заботу об их лечении, ратуя за создание сотен и тысяч совершенно бесполезных и даже вредных наркологических кабинетов, диспансеров. Печется она и о том, чтобы эти алкоголики во время лечения были в комфортабельной обстановке, в то время как настоящие больные тысячами и десятками тысяч лежат в больничных коридорах на приставных койках.

Вот что по этому поводу пишет медсестра:

«Дорогой Федор Григорьевич, здравствуйте!

Никогда никуда не писала, поэтому очень волнуюсь. Прочла Ваши записки в „Сельской жизни", вырезала их и ноту с собой постоянно, даю читать желающим. Часто, взглянув на заглавие статьи, машут руками, дескать, все давно знакомо, а начав читать, уже не могут оторваться. Потом дочь принесла из библиотеки книгу „Человек среди людей"! Какая дорогая, нужная книга в каждой семье, а она единственная в библиотеке, в одном экземпляре, и это в библиотеке вуза II категории! Ваши суждения так близки и понятны мне, что хочется, чтобы прочитавший книгу (а для этого их нужно больше!) задумался над прочитанным. I Я работала медсестрой в психиатрической больнице 5 лет (стаж работы 30 лет) и пять лет возмущалась созданными условиями алкоголикам, которые лечатся принудительно. Здание у нас новое, просторное, палаты на 2—6 человек, цветной телевизор, цветы, шахматы, шашки и др. Как в санатории, да и одна половина называется „санаторной", а другая — „наблюдательной". Поступают к нам больные и алкоголики, направленные на принудительное лечение, а в истории болезни записано: 28 лет или 32 года и т. д. Нигде не работает, алкоголизм II степени. Эти подонки, ведущие антиобщественный образ жизни, творящие столько зла и горя, попадают в „рай"! Чистота, кормят отлично, светло, телевизор, газеты, игры и пр. Ему бы пахать плугом, а он спит и ест, сидит на шее персонала, сквернословит, зачастую обижает больных, всячески старается достать алкогольные напитки. Почему созданы для них такие условия? А их не менее 5—6 человек в каждом отделении, а отделений у нас 29, а в целом по стране? За какие заслуги такие условия? Почему так гуманны к этим подонкам? Дорогой Федор Григорьевич, простите меня за беспокойство, может, мое письмо и не заслуживает внимания, но я написала, и вроде на душе стало легче. Может, когда-нибудь что-то изменится.