Технократизм как альтернатива теоцентризму и антропоцентризму

В современной европейской этической мысли существуют два основания: теоцентрическое (христианское) и атеистическое антропоцентрическое. Реальный европейский этический релятивизм располагается именно в этом промежутке мнений [95. С. 125-126]. Этим двум типам этики противостоит новая этика технократизма. Исследование этой новой этики затруднено из-за традиционного рассмотрения технического как этически нейтрального объекта или объекта, включенного в теоцентрическую или антропоцентрическую систему ценностей. В двух последних случаях техника и технологии[6] приобретают этическую окраску только через включение в повседневную деятельность людей.

Говоря об этических проблемах, порождаемых наукой, техникой и технологиями, обозначаемых далее как социо-техническое взаимодействие или как техническая реальность, необходимо учитывать тот факт, что эта реальность является не только средством, но и условием коммуникации. «Технологическая среда становится универсальным посредником, исключающим любое посредничество кроме, своего собственного» [106. P. 38]. Поэтому она не только не может быть этически нейтральной, но, напротив, сама формирует новые ценности и подчиняется ценностям общества. Это двунаправленный процесс, и попытка выделить только одно направление влияния, игнорируя другое, будет приводить к ошибкам. Одним из вариантов описания этой

[ 17 ]

реальности может быть следующее утверждение: «Новая социальная организация связана с формированием социальных групп, ядром которых становится принадлежность к тому или иному типу технологических или институциональных организаций. Будущее – за социальными организмами, срощенными с той или иной технологией. Корпорации газовиков, компьютерщиков или региональных чиновников начинают формировать свои типы людей, особые социальные отношения и способы жизни» [78. С. 45-62]. А если учесть, что с точки зрения западных политиков жизнедеятельность 80% россиян экономически не выгодна [85. С. 83], а та, что выгодна, связана с обслуживанием нефтегазового комплекса, то становится понятно, с какими социальными трансформациями России предстоит столкнуться [75]. Формирование новой реальности происходит в глобальном масштабе, и процессы однотипны настолько, насколько люди адаптируются к одинаковым технологиям. Не следует забывать, что и технологии могут адаптироваться к соответствующим культурам, приобретая неповторимый национальный колорит. Поэтому цитируемое выше утверждение всего лишь один из возможных вариантов[7].

В новых технических условиях появляются новые, ранее не существовавшие человеческие взаимоотношения, возникает поле этической проблематики, формируется новая техническая реальность.

В литературе рассматриваются два решения взаимодействия науки, техники и технологий с обществом: первый постулирует этическую нейтральность Великой Триады, а второй демонизирует элементы Триады.

При первом подходе, который рассматривает Великую Триаду: науку, технику и технологии – как этически нейтральный объект, становится неразличимой сама возможность технической реальности формировать этические отношения людей, перестраивать существующие иерархии ценностей, создавать новые ценности, трансформировать социальные институты. Например, В.В.Мантатов пишет:

[ 18 ]

«Наука и техника[8] могут во многом способствовать социальному прогрессу, но они не дают решения «проблемы ценностей» – фундаментальной проблемы устойчивого человеческого развития» [57. С. 107]. Как и многие другие исследователи, он никак не обосновывает данное утверждение. Его действительно очень сложно обосновать, но если попытаться, то получится форменное затруднение (апория). Первоначально констатируется «факт»: «... можно говорить о единстве общества на основе техник и технологий, но не о единстве культур и ценностей» [43. С. 88]. Уже в этой фразе техника и технологии (вместе с наукой, скорее всего включенной в технологии) вырваны из социокультурного контекста и существуют обособленно, вне людей, их создающих, применяющих и трансформирующих. Но в таком положении непонятно, как Великая Триада может влиять на общество и культуру. Далее следует модное утверждение: ценности культуры, цивилизации и личности «должны находиться внутри пространства ценностей общечеловеческих» [43. С. 91]. И, наконец, горький вывод: идея общечеловеческих ценностей часто «исчерпывается преимущественно внешними, сугубо инструментальными, технико-технологическими преобразованиями и завоеваниями» [43. С. 92]. В результате получается противоречие. Более того, «общечеловеческими» ценностями становятся ценности, сформированные наукой, техникой и технологиями. По-иному связать культурное многообразие и общечеловеческие ценности не представляется возможным. Но совершить последний шаг и признать новые «общечеловеческие» ценности также нельзя.

Н.А.Бердяев это затруднение прекрасно понимал и писал: «Культура всегда имеет национальный характер и национальные корни. Интернациональная культура невозможна. Это была бы культура

[ 19 ]

коммивояжеров. Только техника носит интернациональный характер, и власть техники есть сила интернационализирующая» [10. С. 55]. Вот тут Н.А.Бердяев, сам того не понимая, постулирует невозможность интернациональной культуры и тут же объясняет не только ее возможность и образ, но и ее происхождение. «Невозможная» – интернациональная культура и возникает как власть техники, распространяемая коммивояжерами и торговцами культурной идентичностью. Н.А.Бердяев не мог рассматривать[9] такую культуру, но нам приходится жить в эпоху «невозможной культуры» и с нею считаться.

Преодолеть трудности соединения культуры и Великой Триады реальности мешает устоявшееся представление об этически нейтральной науке, технике и технологиях [1. С. 33-51], а также светлая вера в «общечеловеческие ценности», которые с радостью разделят все «здравомыслящие люди планеты» и уже разделяют «все прогрессивное либерально-демократические страны»[10].

Во втором случае решение проблемы взаимоотношения Великой Триады и общества основано на отказе от этической нейтральности науки, техники и технологий, что обычно приводит к демонизации техники.

Под демонизацией науки, техники и технологийя понимаю приписывание им субстанциональных качеств, присущую им способность навязывать человеку и обществу определенный образ поведения, систему ценностей.Демонизация является одним из самых распространенных проявлений технократического мышления. Во-первых, создается идол, мистически ужасный и всемогущий. Бла-

[ 20 ]

годаря ему снимается ответственность с человека[11]. Человек подчиняется идолу, взамен получая призрачную надежду решить все свои проблемы или переложить на него всю ответственность. Во-вторых, служение этому идолу через образование, обслуживание и создание элементов Великой Триады придает жизни смысл. Утраченные культурные традиции, быстрое изменение окружающего мира и социальные трансформации, вызванные Великой Триадой, вынуждают искать опору в некоторой новой духовной реальности. Конструирование этой реальности становится возможным через подчинение человека науке, технике и технологиям. Демонизация науки, техники и технологий – неотъемлемая часть технократического мышления и мировоззрения.

При демонизации все техническое становится над человеком и определяет поведение индивидуума[12]. «Иногда представляется такая страшная утопия. Настанет время, когда будут совершенные машины, которыми человек мог бы управлять миром, но человека больше не будет. Машины сами будут действовать в совершенстве, и достигать максимальных результатов. Последние люди сами превратятся в машины, но затем и они исчезнут за ненадобностью и невозможностью для них органического дыхания и кровообращения. […]. Природа будет покорена технике. Новая действительность, созданная техникой, останется в космической жизни. Но человека не будет» [11. С. 157]. Учитывая, что отдельные элементы Великой Триады (например, вооружение) изначально создавались на основании определенной ценностной системы [24. С. 20], неправомочно

[ 21 ]

рассматривать эти ценности, как порождения самой Великой Триаде. Встает вопрос о мере соотнесения возможных ценностей порожденных наукой, техникой и технологиями и ценностей внесенных в них самим человеком. Демонизирующий подход однозначно приписывает Великой Триаде возможность формировать ценности и, соответственно, человека и общество.

Для адекватного понимания процессов «взаимоотношений» Великой Триады и социума необходимо рассмотреть формируемые самим человеческим обществом отношения, возникшие в условиях проникновения науки, техники и технологий во все сферы жизни. В этом случае Великая Триада является необходимым, но не достаточным условием для формирования новых отношений[13].Таким образом,этические нормы не навязываются Великой Триадой, но становятся возможными только при ее использовании. Эта позиция избегает опасности подчинения человека Триаде или, точнее, оставляет за ним выбор добровольного подчинения и гибели или сознательного формирования ценностей технической реальности.

Современное широкое распространение технократического подхода обусловлено социокультурными процессами в индустриальном и постиндустриальном обществе, точнее, во взаимоотношении ценностей, сформированных под воздействием и при непосредственном участии естественнонаучного знания. Введя представление об этической нейтральности, человек предпочел подстраиваться под Великую Триаду. Экологический кризис вынудил пересмотреть такой подход, и развитие «оценки техники», в странах с постиндустриальной экономикой, показывает смену ценностных ориентиров обще-

[ 22 ]

ства – Великая Триада должна быть подчинена обществу и служить его целям. Несмотря на смену ориентиров, в обществе и властных структурах еще очень долго будут доминировать технократические представления.

Широкое внедрение технократического мышления в политическую жизнь произошло в ХХ в. Различные философские концепции, от прагматизма и утилитаризма до откровенно тоталитарных концепций марксизма-ленинизма, фашизма и нацизма, демонстрируют множество вариантов реального технократизма в политике.

Для политической элиты XIX в. гуманитарное знание было основой образования. Поэтому, несмотря на увеличение воздействия Великой Триады на все стороны культурной и социальной организации людей, политики все еще рассматривали ее как нечто инородное, внедренное в сферу гуманитарного (политического). «Положение дел сильно изменилось в XX в.: когда в результате успехов научно-технической революции именно в сфере инженерии стали формироваться цели и задачи научных исследований. А поскольку технические изделия и технологии стали весьма сложны как в изготовлении, так и в реализации, стала бурно развиваться сфера управления техническими инновациями. Эта новая сфера управления стала захватывать и традиционные области социального управления, породив период технократизма – попыток управлять обществом так же, как и техническими системами (выделено мной – А.М.)», - считает С.В.Попов [78. С. 46-47]. Необходимо уточнить, что управление производством было основано на рациональной организации системы труда. Вся деятельность людей была подчинена ритму и смыслу технологического процесса до такой степени, что человек становился неотличимым от машины. Естественно, что успех такой организации труда побуждал применять ее везде, в том числе и в области социального управления. Дополнительным оправданием такого подхода стало ощущение подконтрольности времени, пространства, вещества и энергии. Время становилось подвластным, путем разделения и оптимизации производительного процесса, применеия техники. Самые фантастические инженерные проекты, оказались осуществимы за непродолжительные промежутки времени. Были построены Суэцкий и

[ 23 ]

Панамский каналы, возведены Днепрогэс и Магнитка. Пространство трансформировалось гигантскими стройками социализма. Открытия в физике позволяли поверить в наступление общества энергетического изобилия. Технократическим мышлением преобразование социума было поставлены в один ряд с преобразованием живой и неживой природы. «Оказалось возможным по планам и проектам строить такое общество, которое задумали. Такого рода попытками пронизан весь XX век» [78. С. 48]. Формирование новых социальных концепций, из которых вырос технократизм, происходило в прямой связи с политическим и экономическим ростом городов. Из анализа городской жизни возникли концепции современного антинатурализма. В них социальный порядок выступал не как естественное состояние человечества, а как продукт человеческого ума и управления, как нечто такое, что следует спланировать и осуществить [6. С. 52].

Таким образом, технократизм становится частью политической культуры XX века не потому, что технические специалисты получают власть, а потому, что успешная деятельность на производстве повышает привлекательность их методов в глазах политиков и обывателей.

Метод организации производства, очаровавший всех своими успехами, основывался на рационализме. Рациональное мышление стало доминировать в культуре, а его носители, в первую очередь, ученые и инженеры, получили социальное признание. Желание подражать этим живым воплощениям прогресса в повседневной практике сводило рациональное мышление к технократическому. В этом случае все рассматривается сквозь причинно-следственные отношения, которые однозначно контролируются или рассчитываются человеком. Этот расчет может осуществляться как в форме однозначного (лапласовского) детерминизма, так и в форме статистических закономерностей. В любом случае, процесс и его последствия представляются полностью подконтрольными человеческому разуму и, как следствие, математические модели рассматриваются как сама реальность, а не как описание реальности. Человеку остается лишь действовать в полном соответствии с некоторой программой, соотнося с ней не только свои поступки, но и саму реальность. Интересно, что распространение технократического мышления сочетается с ростом внимания к ми-

[ 24 ]

стике и магии, что компенсирует «бездуховность» технократического мышления[14].

Рационализму свойственна попытка подчинить «гармонию алгебре». Технократизм доводит эту тенденцию до абсурда, с его точки зрения возможно «рассчитать» последовательность человеческих поступков, чувств. Все спонтанное отбрасывается как не нужное. Никакие проявления свободы воли не могут быть оправданы, все подчинено закономерной целесообразности.

Для рационализма сохраняется представление о существовании областей, еще не подчиненных на современном этапе и даже, возможно, вообще не поддающихся математическому описанию. При рациональном мышлении ярко выражена направленность на создание логической схемы – «среза бытия», т.е. одного из аспектов окружающего нас многообразия. Технократизм, напротив, тотален в своем описании; если рационализм выделяет некоторые элементы или функции и признает их доминирование над остальными, то технократизм считает, что другие элементы и функции не существуют; если рационализм, абстрагируясь от второстепенного, порождает некоторую абстрактную модель бытия, то технократизм формирует уверенность в тождественности модели и реальности. Рациональное мышление включает в себя критицизм и способно учиться как на своих, так и на чужих ошибках, т.е. сознательно их находить и исправлять, а технократизм не допускает улучшения, он догматизирует первоначально полученный вариант и отрицает возможность его исправления. Рационализм – это остров в безбрежном море непознанного и океане непознаваемого. Технократизм принципиально не допускает ничего неподконтрольного разуму – в этом его отличие от рационализма, и в это его опасность. Человек «мыслящий технократично», уверовав в собственную непогрешимость, не боится наломать дров в заповедном лесу реальности и тотально осуществляет точечную застройку исторического центра города.

[ 25 ]

Внимание предшествующих исследователей было сконцентрировано на технократизме как властном направлении общественной и политической мысли. Немецкий философ Х.Ленк выделяет следующие точки зрения на технократию, описанные в литературе:

«1. Технократия рассматривается часто как господство технических экспертов (экспертократия).

2. Технократия – это ориентация на технику как на так называемый «технологический императив»[15] (Герберт Маркузе, Станислав Лем): все, что можно изготовить, изготовляется и притом для удовлетворения определенных потребностей[16].

3. Технократия понимается как господство предметной необходимости вплоть до появления тотального «технического государства» (так утверждает, например, социолог Хельмут Шельски), в котором лишь еще управляют, однако политических решений уже не принимают.

4. Технократия выступает в качестве тенденции к информационно- и системно-контролируемому обществу в более общем виде: к информационной системнотехнократии» [47. С. 71-72].

Эти определения отражают сущность технократии, но не исчерпывают всего многообразия проявлений технократизма, для которого технократия – только способ оформления притяза-

[ 26 ]

ний социально-профессиональных групп на власть. В отличие от «творцов нового шума» произошло установление новых ценностей, и это произошло «неслышно», как и предупреждал Ф.Ницше. Прогнозируемого захвата власти технологами и программистами в явной форме не произошло. В массовом сознании технократизм и связанные с ним ценности, наоборот, получили широкое распространение [15. С. 168], [101]. Эти ценности нужно сформулировать явно для последующего критического рассмотрения, что я и попытаюсь сделать.

Выбирая термин «технократизм» для наименования рассматриваемого типа мышления, я отдавал себе отчет в том, что в данном случае речь идет совсем не об определенной форме власти, а о ментальных и культурных процессах. Рассмотрев представленные в литературе термины, например, «техницизм» [88], я счел, вслед за П.Энгельмейером, что «техницизм» скорее применим для философского учения, чем для описания особого типа ментальности [19]. Неологизмы типа «технологика» («технологизм» [1. С. 77-78]) или «техноментальность» были бы точнее, но первое созвучно «технологии», а второе вызывает неоправданные ассоциации с «искусственным интеллектом». Используя устоявшийся термин «технократизм», я наделяю его несколько иным смыслом. В моем представлении технократизм если и власть, то это власть технического над нашими поступками, и такая власть передается Великой Триаде самим человеком. По Л.Мэмфорду, мы сами порождаем технического кумира, или мегамашину. Таким образом, термин «технократизм» используется мной преимущественно для описания части духовного мира человека, ценностным основанием для выбора поступка, типом мышления. Современное проявление технократизма: «по отношению к природе – это экспансия машинной техники в область взаимодействия человека и природы, туда, где до этого ее не было. В социальной сфере технократизм – это технизация социальных структур, это «техника власти». В духовной – рационализация всех форм духовной жизни человека: абсолютизация достижений науки, изменение характера искусства, явление масскультуры и многое другое» [101. С. 8].

[ 27 ]

Возникновение и распространение технократизма имеет важные культурные и социальные последствия. С моей точки зрения технократизм – это очередной шаг в эволюции системы ценностей. Шаг тем более опасный, что долгое время он был неразличим на фоне традиционной культуры и устоявшейся этики. Широкое распространение техники, мировоззренческая роль науки и применение научного знания в разнообразных технологиях сделали возможным формирование новой этики, лежащей в основе принципиально новой культуры и новой религии.

[ 28 ]