Современные технологии, технократизм и проблемы образования
В современном мире (постиндустриальном, информационном, техногенном и т.д.) сформировались новые ценности, не имеющие аналогов в прошлом, но активно влияющие на настоящее и предопределяющие будущее. Формирующееся постиндустриальное общество как «good society» – «хорошее общество», или как общество, стремящееся к соблюдению принципа «high tech – high touch» – «технический прогресс – душевный комфорт», должно решать новые этические проблемы технического прогресса [40. С. 12], [71. С. 18], [97] в экологических и человекомерных координатах.
Для России подобная постановка проблемы особенно актуальна. Происходящие глобальные изменения требуют от России либо выработать собственное решение современных этических проблем, либо позаимствовать его на Западе. Ведущие в экономическом и политическом отношении страны предлагают «good society» как вектор для дальнейшего развития. Замечу, что «good society» – только один из неотъемлемых элементов нового экономического порядка. Помимо улучшения социальной и экономической ситуации, стратегия «good society» имеет и еще одно важное следствие. Благоприятная социальная среда способствует «перекачке мозгов» из развивающихся стран. К сожалению, в России этому факту уделяется недостаточно внимания. Социальные условия способствуют развитию науки и производства не меньше, а может, и больше, чем прямые инвестиции.
Необходимо понимать, что развитие науки, техники и используемых технологий будет приносить необходимый для страны экономический эффект только при адекватных социальных и культурных условиях. И если социокультурные условия не благоприятствуют
развитию всех элементов Великой Триады, то она существует, как прихоть государственных вельмож, с их помощью или их попустительством. В свою очередь, воздействие науки, техники и технологий на общество и культуру будет минимальным при низком социальном статусе ученых и максимальным в противоположном случае. Надежда на то, что развитие науки позволит преодолеть экономическое отставание России – не более чем технократическая иллюзия. Науки для этого недостаточно, необходимо, чтобы научные достижения внедрялись в производство, а это достигается не Правительственными постановлениями и решениями партии (наглядный пример – история науки и экономики СССР), а созданием условий, при которых без науки, воплощенной в технике и технологиях, происходит банкротство. Только в постоянной экономически обусловленной потребности бизнеса в научном знании и его материальном и социальном воплощении может органически развиваться Великая Триада.
Решать проблему развития отечественной науки невозможно только за счет прямых инвестиций. Только изменение социальной и культурной среды приведет к развитию науки, техники и технологий. «Американская» наука создается умами всего человечества, в России же наука питается от собственной системы образования и Богом данных талантов. Рассчитывать на то, что американский опыт по «перекачке мозгов» будет действовать и в нашем отечестве, по меньшей мере недальновидно. Ученые со всего мира к нам не поедут. Но надо создать такие социальные условия, чтобы к нам ехали лучшие умы из стран ближнего и дальнего зарубежья, не востребованные у себя на родине. «Утечку мозгов» из России можно только частично компенсировать за счет образованной эмиграции и то при условии что она получила у себя на родине сопоставимое с российским образование. Но это станет возможным не тогда, когда будет достигнута высокая зарплата, а, когда ученый, выбирая Россию страной для научного творчества, помимо зарплаты будет получать и социальные условия жизни, превосходящие те, что бытуют на его родине.
Другой стороной, показывающей взаимосвязь Великой Триады с обществом, несомненно является высшее образование. Поддержка, в том числе и государством, обучения иностранных специали-
[ 102 ]
стов в отечественных вузах – необходимое условие общего развития науки и экономики России. Образование иностранных специалистов – не просто помощь, оказываемая государством. Это долгосрочные инвестиции в отечественную экономику. Специалист, получивший образование в России, обучен работе на отечественном оборудовании[64], следовательно, заняв руководящий пост у себя на родине, он скорее всего будет закупать то оборудование, к которому привык, будет следить за научной и технической информацией на том языке, на котором проходило обучение. Наконец, при наличии уникальных способностей, он может надеяться на получения права на работу в стране, где прошли его студенческие годы. Вот для чего необходимо инвестировать деньги в иностранных специалистов. Как далека отечественная практика от всего этого! Преследование экстремистами студентов-иностранцев подрывает не только внутреннюю безопасность нашей страны, но и наносит долгосрочный вред всему развитию экономики.
Совершенно иная ситуация наблюдается в экономически развитых странах. Там возникает эффект положительной обратной связи. Новые технологии позволяют обществу реализовывать все более сложные политические, социальные, культурные, научные, технологические и производственные проекты. В свою очередь, общество, изменяющееся под воздействием технологий, способно эффективно использовать существующие технологии как для дальнейшего научного, технического и технологического прогресса, так и для повышения качества жизни, которое, в свою очередь, делает экономически оправданным разработку и внедрение новых технологий.
Сравнивая проблему современной модернизации России и его аналог советского времени, отраженный в лозунге: «Догнать и перегнать Америку», – легко заметить принципиальное различие. В эпоху СССР заимствование технологий не шло парал-
[ 103 ]
лельно с заимствованием социального уклада. В новейшей истории России (имеется ввиду последнее десятилетие ушедшего века) динамика общественных изменений шла опережающими темпами по сравнению с технологическим прогрессом. Теперь нет принципиальных запретов на трансформацию общества вслед за заимствованием новых технологий. Несмотря на это неразрывная взаимосвязь двух направлений модернизации: технологической и социальной, – еще недостаточно осознана как правящей элитой, так и обществом. Более того, элита стремится использовать западные технологии в социальной сфере для закрепления своего положения, а технологии в области производства практически навязываются нам западными инвесторами. С повсеместным внедрением новых технологий политический и социальный консерватизм, мешает извлекать выгоду из деятельности трудоспособного населения. Политический консерватизм обуславливает технологическое отставание, предлагая в качестве пути развития – продажу ресурсов и покупка постоянно устаревающих технологий[65]. Единственный путь, позволяющий стране иметь передовые технологии, – это создавать их самостоятельно[66]. Динамически развивающееся общество способствует научно-технологической эволюции, комплексно развивая науку, технику и технологии. По тому, как обществен-
[ 104 ]
ные институты производят и потребляют информацию, можно судить и о том, перешло общество в стадию информационного или нет. «Очевидно, что информация является необходимым ресурсом для выживания и развития социальных систем. При этом информационным можно считать такое общество, которое способно обеспечивать постоянный и оптимальный прирост количества информации для функционирования всех своих развивающихся подсистем, способное ее обработать и потребить» (выд. автором – А.М.) [70. С. 216]. Рассматривая наше отечество с данных позиций, легко заметить, что появление компьютеров привело к неоптимальному росту информации и неспособности социальных, и в первую очередь, государственных, институтов ее обработать. Все это положительным образом сказалось на бюрократизации государственного аппарата и замедлении скорости принятия решений. Коррупция (в одном из своих аспектов) является следствием роста необрабатываемой в срок информации. А реальная ситуация принятие решений на основании незаконных финансовых потоков показывает, что их можно принимать и на основе меньшего объема информации.
Рассматривая Интернет как источник образовательной информации, можно утверждать, что произошло реформирование «логики обучения». Под этим З.Бауман понимает «временную последовательность, в которой обрывки и фрагменты знания могут и должны быть предложены и усвоены» [5. С. 164-165]. Негативная оценка такой ситуации возможна только как отражение низкого профессионального уровня преподавателей. Ничто не мешает преподавателю поддерживать свой профессиональный уровень при помощи тех же технологий, что и студент. Последний находится в более затруднительном положении, ибо вынужден получать информацию о разных учебных дисциплинах, а лектор только об одной и нескольких смежных. Реформа «логики обучения» также не представляет опасности, так как и раньше любознательный студент мог опережать учебный план. Другое дело, что Интернет позволяет получать преимущественно узкоспециализированное знание в ущерб классической университетской фунда-
[ 105 ]
ментальности. Но и эта проблема мне представляется достаточно надуманной: фундаментальное образование всегда было уделом избранной интеллектуальной элиты, а не массовым результатом высшего образования.
Решение проблемы «ограничения» вреда, причиняемого технократизмом, состоит в развитии гуманитарной составляющей начального, среднего и высшего образования, особенно естественнонаучного и технического. Эта задача не может быть решена только включением в программу определенных специализированных дисциплин, таких как «Концепции современного естествознания» (для гуманитарных специальностей), «Философия», «Социология», «Психология», «Экология» и других для естественнонаучных и технических специальностей. Удовлетворительные результаты могут быть достигнуты только при включении гуманитарных курсов на протяжении всего периода обучения. Мечта людей, пишущих на темы экологического образования, о получении специалиста с экологическим мышлением разбивается о технократическое мышление. Экологическим может быть только мировоззрение, а оно формируется на протяжении ряда лет и не может быть сведено к сдаче зачета или экзамена по соответствующей дисциплине.
Технократ, ухватившись за одно очевидное для всех решение (в данном случае, включение отдельных дисциплин в учебный процесс) отказывается идти дальше, ибо рассматривает человека (студента) как хранилище информации.
Устойчивое для технократически ориентированных экологов[67] представление о невозможности решить глобальные проблемы человечества при помощи традиционных (религиозных) этических моделей приводит к пропаганде новой экологической этики. Для технократического мышления такой подход традиционен – вы-
[ 106 ]
брать один из факторов, абсолютизировать его и на его основе предложить решение. Обычно заменить существующее новым – технократически рациональным. Их позиция проста: для экологически модернизированной планеты человек должен исповедовать новую этику, при невыполнении этого условия нас ждет глобальный экологический коллапс. Но новая этика не может возникнуть и завербовать сторонников в условиях существующей конкуренции. Для «освобождения пространства» пропагандистам новой этике необходимо критиковать старую за неспособность решить современные проблемы. Особенно это касается религиозной этики, хотя выбор такого соперника немного странен. Религия – не самый опасный «враг» для экологии, куда страшнее деятельность транснациональных корпораций. Однако выбор объекта критики объясняется претензией экоэтики на роль новой экорелигии. В списке необходимых, с точки зрения технократа, тотальных замен для спасения от кризиса есть еще одна, пока не упоминавшаяся, – новая религия. Религиозной (ценностной) основой для противопоставляющей себя христианству (и, с разными оговорками, другим монотеистическим религиям) экоэтики является язычество, пантеизм и гилозоизм, используемые [12], как основа новой этики.
8. Технократизм и новая экологическая этика.
Технократизм находит различные способы для формирования этических представлений. На его основе возникает новая система ценностей, которую трудно понять, находясь вне рамок технократического мышления. В этой новой системе ценностей многое представляется непонятным для человека с иной системой ценностей. Поэтому я не могу согласиться с точкой зрения В.П.Зинченко, считающего: «Для технократического мышления просто не существует категорий нравственности и совести; нет сознания ответственности и чувства вины» [29]. Как раз наоборот – это такая нравственность (!), такая ценностная ориентация (!) и особая форма ответственности (!) – особая альтернативная молодая этика. В своих основах технократические этика и мышление похожи на новую парадигму, как ее описывал в психологических терминах гештальта Т.С.Кун [44].
Интересными проявлениями технократического мышления считаю появившиеся как в английском, так и в русском вариантах «цифровые» сокращения в словах: b2b (business-to-business), 4 вместо «for» и так далее. «Русскоязычными» вариантами являются реклама аптеки О3 – «ПосмО3» (Посмотри), название группы «Pro100 Мария» (Просто Мария), замена буквы на цифру – «Да4а» (дача), «7я» (семья). Появление таких «языковых и фонетических игр» отражает определенную тенденцию, которую я связываю с попытками технократического мышления зафиксировать свое существование в языке.
Наряду с этими проявлениями технократизма существует и широко распространенная тенденция к «упрощению»[68] русского языка в сфере бизнеса и деловых отношений с последующим применением такого сленга в повседневной разговорной практике. Этот «руслиш – самозародившийся бизнес-язык» получает обоснование как средство, которое с точки зрения руководителей «повышает результативность работы и взаимное понимание, а также сокращает сроки коммуникаций в работе» [67].
Искажение языка есть следствие искажения сознания, что, в свою очередь, неминуемо ведет к установлению положительной обратной связи, т.е. к закреплению и усилению подобных тенденций в культуре[69].
Опасность технократизма заключается в способности противостоять живому, противопоставлять искусственное природному (в некоторых случаях не различать их), подчинять все своей власти, игнорировать биологические факторы или безудержно их эксплуатировать, но, в любом случае, подчинять и контролировать. Как в теоцентризме, так и в антропоцентризме есть место человеку, но в техноцентризме человек тождественен машине и является не особой частью мироздания, а фрагментом технологий, придатком технического устройства, неразличимым на фоне иных деталей, механизмов, процессов. Технократическое мышление порождает опасность самоуничтожения как самого носителя, так и объектов его деятельности, что проявляется в экологическом кризисе, охватившем живую и неживую природы, социосферу, а также психический мир человека.
[ 109 ]
Экологические проблемы не могут быть разрешены в рамках технократического мышления, определившего само возникновение этих проблем. Во-первых, потому, что мы никогда не будем знать всех факторов, влияющих на эти процессы, а, следовательно, никогда не сможем рассчитать последствия своих действий. Во-вторых, потому, что процессы, протекающие в био-, гео- и социосферах, подчиняются законам самоорганизации, которые не позволяют предсказать направление развития системы после прохождения кризисных точек (точек бифуркации). В-третьих, воздействие на такие сложные самоорганизующиеся системы порождает противодействие, направленное на ослабление внешнего воздействия. Для психического мира человека доминирование искусственного и подавление спонтанного оказывается также разрушительным.
В свете экологического кризиса технократическое мышление широко применимо для решения насущных проблем современности. Оно отражает не мир, а свои ценности бытия. Все проблемы развития экономики потребления, могут быть решены путем взимания дополнительного экологического налога, созданием «экологически чистых производств»[70]. «Технократы искренне верят в то, что технологический прорыв (technological break-through) обеспечит устойчивое будущее
[ 110 ]
человечества» [57. С. 107-108]. Для технократического мышления свойственно предлагать лечение следствия путем модернизации причины[71].
Сохраняя, а точнее, модернизируя status quo, технократ оставляет незыблемыми основания собственного существования. До тех пор, пока потребность в Великой Триаде будет определяться самими элементами Триады, его существованию ничто не угрожает.
Наличие внешних ценностей, императивов, да вообще чего угодно неподконтрольного технократу должно быть устранено либо рационализировано. При этом все, что не удается рационализировать, устраняется как несущественное, и представление о мире формируется на основе модели с исчерпывающим набором факторов, обеспечивающим однозначное наступление выгодных технократу событий. На мой взгляд, опасность технократического мышления заключена в подобном игнорировании любых не поддающихся расчету факторов.
Решение глобальных экологических задач, должно включать в себя такое этическое мировоззрение, которое позволит реализовать в разных регионах, с различным населением, различающимися религиями и культурами, тот подход к жизни, который позволит осуществить программу устойчивого развития. Подобная форма этики не может не опираться на существующие в данном регионе религии, в противном случае это будет не востребованное населением теоретическое предложение о некоторых формах поведения.
[ 111 ]
«Без привлечения философского и религиозного мировоззрения призывы к сохранению природы и жизни на Земле не находят убедительных обоснований с научной точки зрения» [46. C. 145].
Я предлагаю не новую этику, а новое основание для той части этики, которая затрагивает взаимоотношения социума и природы. Не ставя сверхзадачи сформировать исчерпывающим образом этику нового времени, отвечающую экологическому вызову, попытаюсь обрисовать основные черты техноэтики.
«Техноэтика»своей первой морфемой отражает техническую и технологическую мощь человечества, ставшего, согласно В.И.Вернадскому, «геологической силой». Для контролируемого и максимально управляемого протекания экологического кризиса, для смягчения отдельных его элементов от человечества потребуются поистине «тектонические» усилия не только и не столько в сфере техники, сколько в сфере духа. (Достаточно не делать то, что при помощи технического осуществляется повсеместно. Такой технологический принцип «у-вэй» – «недеяние», может оказаться достаточным для смягчения кризиса.) Вторая морфема отражает распространение моральных отношенийна возможность создания, применения и оценку последствий использования технических усовершенствований не только в сфере инженерной и технической деятельности, но и в повседневной жизнедеятельности основной массы людей [60]. И распространение этой моральной оценки на человека и его окружение включает в себя всю сферу человеческой деятельности, т.е. будущее самого человечества как вида и рода (прямых и косвенных потомков), его прошлое и будущее, окружающую живую и неживую природу.
Включение всего пространственного и временного окружения человека в сферу моральной ответственности требует пояснения. Одно из наиболее распространенных обвинений антропоцентризма заключалось в приравнивании его к эгоизму. В такой трактовке, особенно в ее исторической ретроспективе, много справедливого. Но будет ли оправдан отказ от антропоцентризма в пользу «природоцентризма», особенно в его так называемой «восточной» трактовке?
[ 112 ]
Воззрения Индии, Китая, Японии часто противопоставляются западному (европейскому) антропоцентризму как альтернативные, считается, что они способные помочь европейской цивилизации увидеть выход из экологического кризиса. При этом забывается целый список причин, по которым эти формы мировоззрения не окажут никакого влияния на протекание экологического кризиса. Часть из них заключена в том, что мировоззрение восточных народов основано на религиозных представлениях, тогда как современный (XIX-XXI вв.) европейский антропоцентризм базируется на атеистических основаниях.
Реальная политика в области природоохраны в Индии и Китае значительно уступает странам европейской цивилизации [113. P. 195]. Таким образом, можно утверждать, что создается миф, в превратной форме изображающий гармоничные отношения человека и природы.
Для стран европейской цивилизации будет полезен не отказ от антропоцентризма, а трансформация его в более щадящий, по отношению к окружающему миру вариант, который будет определять наше дальнейшее существование.
Увидеть мировоззренческие основы ограничения антропоцентризма, как формы эгоизма вполне возможно. Одним из путей этого будет распространение сферы моральной ответственности на живую и неживую природу[111], этот подход не только не противоречит антропоцентризму, но и является серьезной защитой от его эгоистичного варианта. Защита природы, в первую очередь, необходима нам самим для нашего дальнейшего существования (с точки зрения атеизма), для сохранения и преумножения того дара, который был нам даден Отцом нашим небесным (для христиан)[72]. Распространение морали, на отличные от человека объекты достаточно спорно. Обосновать это можно, на мой взгляд, тем, что все объекты природы, поскольку включены в сферу деятельности
[ 113 ]
и потребления человека, являются прямыми или косвенными проводниками нашего воздействия на других людей[73]. Из посреднической роли природы вытекает и моральная ответственность за сохранение прошлого в его культурных и природных проявлениях, а также и забота о грядущих поколениях. Нет ничего в сфере деятельности человека, что не являлось бы вне моральным по отношению к другим людям.
Рассмотрев возможность трансформации антропоцентризма, перейду к «технической» стороне техноэтики.
В результате научно-технического прогресса и последующей научно-технологической эволюцией, произошло доминирование технологий и использование техники во всех видах коммуникаций. Проникновение техники и объединение человечества при помощи технологий стало глобальным, а скорость трансформации социума превысила адаптивные возможности культуры. Интеграции техники и технологий в культуру так, как это было раньше, не происходит. Техника, как ледокол, разрушает устоявшиеся связи, нормы, правила, и только отдельные фрагменты былого еще могут обманывать своей статичностью. Закономерным последствием «технизации» стало катастрофическое отставание в разработке норм этической адаптации общества к последствиям научно-технического прогресса и экологического кризиса.
Поступок, преумноженный технической мощью, нуждается в ограничивающих его нормах этики. Без рациональной разработки, таких норм обойтись уже нельзя. Альтернативу можно пред-
[ 114 ]
лагать на основе технократического мышления. Всю сложность социально-геосферных отношений можно постараться свести к инструкции по эксплуатации техники. Такое решение будет исключительно технократичным. В области социальных отношений – бюрократизация всех сторон жизни, мелочная регламентация отношений, множество согласований для принятия даже незначительных решений, развитие контролирующих органов, что неминуемо приведет к неповоротливости и взаимной противоречивости общественных отношений.
Иное решение предлагается в рамках техноэтики, призваной формировать отношение людей науке, технике и технологиям в условиях экологического кризиса. Скорость смены поколений технических устройств, появление новых, продиктованных технологиями отношений порождает конфликт уже не между «отцами» и их «детьми», а между поколениями с десятилетним отличием в возрасте.
Ускорение социальной жизни, вызванное техникой и технологиями, фиксируется в большей скорости речи городских жителей (по сравнению с сельскими), в увеличении темпа музыкальных произведений. Это понимал еще А.Бердяев, когда писал: «… все болезни современной цивилизации порождаются несоответствием между душевной организацией человека, унаследованной от других времен, и новой, технической, механической действительностью, от которой он никуда не может уйти. Человеческая душа не может выдержать той скорости, которой от нее требует современная цивилизация. Это требование имеет тенденцию превратить человека в машину» [11. C. 158].
Человек «омашинивается» по-разному. С одной стороны, существует устойчивая тенденция к симбиозу человека с механикой (внедрение искусственных имплантантов, например), но это диктуется медицинскими причинами и уже не вызывает серьезного опасения. Но такая тенденция не для всех людей и не от здоровой жизни. С другой стороны, попытки соединить в единое целое нервную систему человека и электронные приборы уже не фантастика, а реальность. Здесь опасения большие,
[ 115 ]
так как появление у подобных симбионтов новых возможностей открывает перед ними радужные перспективы, каковые и вызывают опасения у обывателей. Будет ли подобный человек человеком в привычном смысле этого слова, не принесет ли он вред остальным людям, какими этическими и нравственными нормами он будет руководствоваться при общении с себе подобными и остальными, не возомнит ли он о себе как о Сверхчеловеке, а о нас как о «плевках под ногами». Все эти и многие другие вопросы становятся актуальными и не разрешимыми на научных основаниях.
До тех пор, пока не появится достаточное количество подобных технических объектов, нельзя будет обоснованно говорить об их поведении. Но тогда, когда они появятся, уже поздно будет говорить о причинении ими вреда обычным людям. (Мне кажется, что «ничего плохого» не будет, «просто» подобная нагрузка на психику, приведет к психическим и функциональным расстройствам).
Но человек «омашинивается» и по-другому. Он вовлечен в ритм современного производства и быта. Этот ритм определяется уже не биологическими и географическими факторами, а техническими и технологическими. Восприятие мира при помощи телевидения и Интернета, телефона и радио, СМИ стало определяющим в формировании мировоззрения человека современного. Он не просто думает при помощи машин, он уже часто думает как машина. Человек не смог научить машину думать и от этого ощутил одиночество. Он стал машиноподобным, и поэтому, попытался в технике обрести друга.
«Дружба дружбой, а служба, службой», и техника – не более чем обслуживающий элемент нашей жизни. Не следует из нее творить кумира[74]. В противном случае, человек наделяет технические объекты антропными чертами, ищет в них интеллект,
[ 116 ]
влюбляется, наделяет свободой воли – демонизирует… Игра с техникой приобретает религиозный оттенок поклонения. Человек начинает служить технике.
Одним из путей решения экологических проблем представляется включение природы в сферу этики. При помощи такого расширения этики удастся теоретически обосновать защиту природы. Расширение этической проблематики и включение в нее природы необходимо из-за ускорения трансформации среды обитания человечества. Ее геосферные составляющие трансформируются настолько быстро, что ни они сами, ни человечество не успевают адаптироваться к происходящим изменениям. «Сами процессы природы как бы слепы; в рамках естественных законов природа открыта нашему регулирующему вмешательству. С биологической точки зрения реакция природы заключается в том, что с разрушением окружающей среды в конечном счете станет невозможной сама жизнь. Если же мы хотим предотвратить такой исход, то должны сами заранее налагать соответствующие ограничения. Собственно говоря, мы должны с точки зрения этической дальновидности принимать во внимание также и далеко идущие временные и пространственные последствия наших технических мероприятий» [81. C. 164]. Глобальность и скорость происходящих изменений не имеет аналогов в прошлой истории человечества. Н.Н.Моисеев писал: «… антропогенные изменения окружающей среды уже при жизни одного поколения существенно меняют условия жизни людей и надежда на «естественную», т.е. стихийную, адаптацию цивилизации человека к подобным изменениям становится не только иллюзорной, но и крайне опасной» [66. C. 8].
Как в условиях выработки межчеловеческих отношений (т.е. многообразие межличностных, межкультурных, межконфессиональных, межцивилизационных коммуникаций), так и в условиях взаимной адаптации человеческого общества и природы у нас нет того временного запаса, который был у наших предков, зато у нас есть технико-технологическая мощь, в частности, военная, способная в короткий срок видоизменить окружающий мир.
[ 117 ]
Традиционный путь проб и ошибок выработки этических норм занимает столетия. Теперь он вынужденно заменяется на рационально предлагаемую этику. Высокая скорость научно-технического прогресса требует разработки этических норм ответственности за использование технических средств (научных достижений) на практике, а также их применения людьми различных религий и культурных общностей. Создание этики, соответствующей реалиям экологического кризиса (понимаемого и как кризис в духовной сфере), может быть осуществлено только в рамках традиционных религиозных конфессий. Для формирования экологического сознания необходимо найти опору в уже существующих этических моделях. Таковыми являются традиционные религии, в них исполнение этических норм жестко контролируется. Вне опоры на изменение мировоззрения миллиардов людей потребности в сохранении природы экологические законы будут встречать неуклонное противодействие, как поведение навязываемое, и противоречащее существующим религиям и традициям. Любые политические решения «киотских мудрецов» будут восприниматься фундаменталистами всех видов и подвидов как культурная агрессия стран «золотого миллиарда» — новый культурный колониализм. И реакция будет адекватной оказываемому давлению.
Перед человечеством в лице его многочисленных религиозных и светских объединений стоит задача найти на практике ответ на следующий вопрос: «Мы уже полностью подчинились технологиям или еще способны управлять порожденным Франкенштейном?». От полученного ответа будет зависеть выживание человечества как вида, а также сохранение культурных, интеллектуальных, нравственных и материальных ценностей, которые позволяют нам осознавать себя как Человека – во всем многообразии значений, вкладываемых в этот термин.
Было бы наивным предполагать, что не существует тенденции высвобождения техники и технологии из-под власти человека. Этот процесс инициирован человеком. Он находит отражение в технократическом мышлении, в системе дегуманизированного
[ 118 ]
естественнонаучного инженерно-технического образования. Причины этого в том, что человек стремится переложить свою ответственность на других: общество, государство, время, географические условия, царящие нравы, других людей и т.д., в том числе и на технику, и технологии. Интерес к перекладыванию ответственности на технику и технологии вызван их тотальной масштабностью, уверенностью в их «рациональности», т.е. абсолютной объективности. Последнее мифологизируется и получает обоснование в представлении о «внеэтичности техники и технологий». Для обывательского сознания техника и технологии предстают как эффективные средства и способы установить жесткое следование законам, обеспечить равные права и равные возможности людям, предоставить в распоряжение людей некую уравнивающую силу, способную обеспечить их нивелирование к общему (общечеловеческому) знаменателю. «Бог создал людей, а Сэм Кольт сделал их равными» – гласит народная американская мудрость XIX в. Ярким подтверждением развития процесса перекладывания ответственности на технику и технологии стало применение машин для подсчета голосов избирателей.
Такой раздел этики – техноэтика – будет все более и более востребован по мере нарастания экологического кризиса. Невозможность разрешить проблемы перехода к стратегии «устойчивого развития» политическим методами заставляет искать обходные пути и в частности, изменением мировоззрения людей, формируя новые ценности и императивы в области поведения в обществе, в потреблении товаров и услуг, в отношении к окружающей природе.
Отставание адаптации общества к техническому окружению может быть сокращено. Одним из возможных способов является постоянная выработка этических норм, регламентирующих взаимоотношение человека в рамках небольших географически локализованных объектах с окружающим миром посредством техники. Из участников социо-геосферных взаимодействий: индивидуумов, общества, техники, живой и неживой природы, только человек обладает способностью разумного поведения в изме-
[ 119 ]
няющейся среде. Все остальные субъекты либо эволюционируют по пути проб и ошибок, либо сохраняют пассивность (техника, неживая природа).
Апелляция к этике отдельного человека не представляется единственным путем внедрения техноэтических норм в структуру социума. Хотя отдельный человек играет значительную роль в процессе познания окружающего мира и его неповторимая индивидуальность накладывает отпечаток на весь процесс познания и применения знания на практике (техника), попытка обратиться к нему будет «размыта» разнообразием личностных характеристик. Гораздо продуктивнее обращаться не к отдельному индивидууму с предложением изменить структуру его этики, а к определенным сообществам, обладающим едиными (или сходными) ценностями и мировоззрением.
Техноэтика не является еще одним видом профессиональной этики, если, конечно, не рассматривать жизнь и дальнейшее выживание на планете как профессиональную деятельность экстремального толка. Техноэтические предложения направлены на обывателя, который может и должен выполнять этические требования своей профессии (инженерной, врачебной, научной и т.д. этики), но для многих профессий специальные этические нормы не выработаны. Также представляется сложным и обоснование причин, на основании которых необходимо соблюдать этические нормы. Любая попытка представить техноэтические нормы в качестве императива поведения будет наталкиваться на сопротивление традиционных установок и обычаев, принятых в том или ином обществе.
При создании норм техноэтики не нужно стремиться предложить новые этические основы для принципиально иной формы мировоззрения. Подобная практика будет аналогична созданию новой религии. Необходимо направить усилия на выработку этических отношений к технике, базирующиеся на принципах уже существующих религий. В рамках мировых религий: христианства, ислама, буддизма и ряда других религий – существуют нормы, регулирующие взаимоотношения человека и окружающего
[ 120 ]
мира. Использование уже существующих норм в современном мире представляется наиболее успешной стратегией для внедрения техноэтики в массы. Необходим богословский анализ положений различных религий и усиление или смещение акцентов на существующие экологические проблемы.
Представляется очевидным, что многообразие религий приведет и к многообразию техноэтических положений в разных регионах планеты и в различных культурах. Такой веер возмо