В XIX и XX вв. были провозглашены два новых, так называемых Мариальных догмата: о непорочном зачатии Девы Марии (1854) и Ее телесном вознесении на небо (1950)

Роль Римского епископа и римской кафедры в древней Церкви

В апостольское время первенствующее положение во Вселенской Церкви принадлежало Иерусалимский кафедре - первым епископом ее был Иаков Праведный, брат Господень. Отец церковной истории Евсевий Кесарийский (ок. 260-340) приводит свидетельства христианской древности о том, что апостолы Петр, Иаков и Иоанн, «хотя и были предпочтены Спасителем -, по Вознесении Его на небо не стали состязаться между собой в славе, а избрали епископом Иерусалимским Иакова Праведного». В послеапостольское время первое место заняла Римская кафедра. Рим был естественным центром Древнего мира и Древней Церкви, поскольку он был столицей империи. В 28-м правиле IV Вселенского собора говорится, что отцы дали преимущества престолу Древнего Рима, «поелику то был царствующий град». В столицу вели пути из разных концов государства, здесь осуществлялся обмен информацией, в том числе и церковного характера…С Римской кафедрой сносились и согласовывались другие Поместные Церкви. Все это делалось по ее молчаливому согласию. Но не было и не могло быть никаких определений о благодатных преимуществах Римской Церкви перед прочими Церквами. Сама Римская кафедра также находилась под наблюдением других Церквей и уклонение ее от чистоты Православия не могло не вызывать соответствующей реакции с их стороны. Город Рим пользовался у христиан особым уважением и как место проповеди и мученической кончины первоверховных апостолов Петра и Павла. У святых отцов встречаются прославления Римской кафедры, как хранительницы веры первоверховных апостолов. Разумеется, эти прославления имели место тогда, когда они оправдывались положением дела. Важная роль в жизни Церкви принадлежала, естественно, и епископу этого города. Если каждый епископ призван нести попечение о всей Церкви (хотя пределы его юрисдикции строго ограничены), то тем более такое попечение о Вселенской Церкви входило в обязанность епископа первенствующей кафедры. Отцы Поместного Сардикийского Собора (344) предоставили епископу Римскому Юлию право принимать апелляцию от осужденных церковным судом епископов и назначать новое рассмотрение их дел в новом составе суда. Если даже считать, что это касалось только Западной Церкви, то и тогда очевидно большое значение Римского епископа в Церкви. Но все эти преимущества не давали права Римскому епископу единолично решать дела всей Церкви. Такое право не приписывается ему ни одним официальным актом древней Церкви. С Римским епископом советовались, с его мнением считались, но принципа безусловного повиновения Риму в Церкви не было. Для решения общецерковных вопросов, несмотря на все трудности тогдашнего времени, все же созывались Соборы. Известно, например, что во II в. спорный вопрос о времени празднования Пасхи обсуждался на поместных Соборах в Палестине, Понте, Галлии, Месопотамии и в самом Риме. Мнение Римского епископа отнюдь не считалось при этом решающим, с ним не соглашались и открыто выражали это несогласие Поликарп Смирнский, Поликрат Ефесский, Ириней Лионский. Тем не менее тогдашний Римский епископ Виктор отлучил малоазийских христиан, не выразивших желания присоединиться к римской практике и настаивавших на традиции, восходившей к апостолу Иоанну Богослову, и лишил их евхаристического общения. Это было первым проявлением зарождавшегося в Римской Церкви искажения понятия о своей роли в Церкви Вселенской. Вместо «председательствования в любви» начинает расти понятие о юридическом первенстве, о каноническом главенстве по отношению к другим христианским Церквам. Тогда строй церковной жизни был еще очень далек от того, чтобы подчиниться Римскому епископу, и его решение провести не удалось. Как пишет церковный историк Евсевий Кесарийский, «ибо всем епископам это не понравилось», так что это отлучение осталось декларативным. Так же открыто отстаивали свое мнение Дионисий Александрийский, Киприан Карфагенский, Фирмилиан Кесарийский, Елен Тарсийский в III в. При обсуждении вопроса о перекрещивании еретиков и принятии их через покаяние. Во время спора по этому вопросу с Карфагенской Церковью папа Стефан позволил себе назвать свяшенномученика Киприана Карфагенского лжехристианином, лжеапостолом и рабом лукавым.

Постепенно формально юридическое осознание своих прав в Римской Церкви все нарастает. Папа Бонифаций I (418-422) называет Римскую кафедру главою всех Церквей: «Если кто-нибудь от Римской кафедры отколется, тот да будет исключен из христианской религии». В эпоху Вселенских Соборов была сформулирована последовательная православная экклезиология, в том числе и касательно роли и преимуществ тех или иных кафедр. Вопрос о первенстве (примате) той или иной кафедры - не догматический; он подлежит усмотрению Церкви. А Церковь при решении его учитывала конкретную историческую обстановку. В этом отношении характерна формулировка 28 правила Халкидопского Вселенского собора «Престолу первого Рима отцы естественно предоставили преимущества, как царствующему Граду» (Τω θρόνω της πρεσβυτέρας Ρώμης δια το βασιλεύειν την πoλιν έκείνην οι πατέρες έικότως άπεδεδώηασι τα πρεσβεία). Следуя тому же принципу, Халкидонский собор предоставил «равные преимущества» (ίσα πρεσβεία) Константинополю. Папа Лев I отвергал это правило, как наносящее ущерб признанному прежними постановлениями положению Александрийского и Антиохийского престолов. Иногда римско-католические богословы (например, М.Жюжи) выражают удивление, что папа Лев I, оспаривая право Константинополя на второе место, не направил своего протеста прямо против той части соборной формулировки, которая касается природы и происхождения преимуществ Римской кафедры. Упомянутое 28-е халкидонское правило, равно как похожее правило VI-го Вселенского собора,
красноречиво свидетельствуют о том, насколько Церковь далека была от нынешних римско-католических взглядов на природу преимуществ первенствующей кафедры. Церковь, как видим, не считала их безусловно и навечно закрепленными за Римом. При таком положении дела встречающиеся иногда у церковных писателей замечания о чистоте православия римлян могли быть лишь естественным выражением признания той положительной роли, которую играла Римская церковь в общецерковной жизни того времени. В признании ее заслуг для православия равно как в признании за первенствующей кафедрой роли фактора, содействующего общецерковному единству, не было ничего сомнительного с православной точки зрения до тех пор, пока в Церкви действовал принцип кафолического, всецерковного, «соборного» решения общецерковных вопросов. Отступление от православия начинается тогда, когда светлое и живое общецерковное дело утверждения истины перестает быть общецерковным и объявляется подлежащим чьей-то исключительной компетенции, когда принцип кафолической церковности подменяется принципом механического подчинения авторитету с признанием заранее и наперед всего, что авторитет изречет. Опасность такой подмены возникала в тех случаях, когда относительно меньшее распространение ересей среди римлян представлялось следствием особой, неотъемлемой, в абсолютном смысле понятой, привилегии именно Римской поместной церкви, или ее предстоятеля, на неодолимость вратами адовыми. Если бы в древней Церкви существовало учение о простом способе установления истины путем получения справки из Рима, не нужны были бы Вселенские Соборы, не возможны были бы и самые церковные разделения из-за догматических вопросов. Но такого учения, и даже намека на него, мы не встречаем ни в одном древнем вероопределении. Тем не менее, некоторые папы, начиная с V-ro века (когда Рим уже не составлял единого государственного целого с Востоком), проповедуя, (преимущественно в обращениях к западным епископам) церковный римоцентризм, в большей или меньшей степени склоняются именно к такому упрощенному пониманию истинности церковного учения и в таком смысле делают ссылки на известные евангельские тексты об апостоле Петре. При недостаточной бдительности Востока были посеяны семена, из которых выросла антикафолическая идея постоянного доктринального центра, связанного неразрывно и навеки с одним определенным пунктом на земном шаре, имеющего привилегию на чистоту веры и авторитетно руководящего истиной на всех других церковных территориях, лишенных этой привилегии. Доколе Римский престол в принципе признавал за Церковью право суждения о православии пап, можно было считать Рим православным. И Рим действительно в течение целых столетий продолжал оставаться православным, несмотря на преувеличенные представления многих его иерархов о роли Римской кафедры в Кафолической церкви. О православии Римской церкви в это время красноречивее всего говорит отношение этой церкви к факту осуждения папы Гонория (625—638) на VI Вселеноком соборе (680). Современные нам римо-католики говорят, что не следует преувеличивать вину папы Гонория, т.к., хотя послания его и благоприятствовали монофелитам, сам папа не был еретиком, в собственном смысле слова (Аманн). Пусть даже так - дело от этого не меняется. Важно то, что, - даже несмотря на сравнительно, быть может, малую виновность папы Гонория, - Вселенский Собор, притом без участия папы, судил и осудил Гонория вместе с другими иерархами, предав его анафеме; что римские папы не только не протестовали против этой анафемы, а наоборот - сами к ней присоединились.

…Если бы в Древней Церкви существовало учение о простом способе установления истины путем получения указания из Рима, не нужны были бы Вселенские Соборы, невозможны были бы и самые церковные разделения из-за догматических вопросов. Но такого учения, и даже намека на него, мы не встречаем ни в одном древнем вероопределении.

Однако искушение, связанное с преимуществами Римской кафедры, было очень велико. Некоторые папы не сумели удержаться в должных границах и стали смотреть на свою поместную Церковь, как на Церковь привилегированную, учительницу других Церквей, а на себя - как на единоличных повелителей всей Церкви Христовой, монархов, ни от кого не зависящих и никому не подсудных. Сперва возникла речь о господстве Римской Церкви над прочими поместными Церквами, потом — о единоличном господстве Римских епископов над всеми епископами и всеми Церквами. Претензии Римско-католической церкви на господствующее положение были обличены не сразу, а исторические обстоятельства, тем временем, оказались весьма благоприятными для притязаний пап на господство и на монархическую власть в Церкви.

Светская власть папы. «Дарственная Константина»

Обладателями светской власти Римские первосвященники стали в середине VIII в., получив во владение отвоеванную у лангобардов франкским королем Пипином Коротким территорию Равеннского экзархата и город Рим. С этого момента папы становятся главой самостоятельного государства, получившего впоследствии название Папской, или Церковной, области. Чтобы утвердиться в этом положении, надо было оградить новое государство от любых притязаний Византии. До этого времени Рим был под скипетром византийского императора и в государственном отношении подчинялся Константинополю. К середине VIII в. иконоборческая политика византийских императоров Льва III (717— 741) и Константина V (741—775) обостряли отношения между Римом и Константинополем до последней степени… В 754 г. соперник византийского императора Пипин Короткий, только что получивший корону из рук папы Стефана II (752—757), изгнал лангобардов из Равеннского экзархата и Рима.

Платой за эту услугу было создание церковного государства — в 756 г. Пипин передал отвоеванные у лангобардов территории папе Стефану. В переговорах с Каролингами папа делает вид, что он лишь добивается восстановления утраченного, эта точка зрения не оправдывалась фактами, необходим был документ. По-видимому, именно с этой целью и была сфабрикована подложная грамота императора Константина Великого (306—335) на имя римского епископа Сильвестра I (314—335), так называемая Дарственная Константина (Donatio Constantini, или Constitutum Constantini), целью которой было показать, что светская власть над Римом была навеки получена папой из рук первого христианского императора Константина Великого еще в начале IV в. В этой грамоте императора Константина, сыгравшей значительную роль в истории папства, излагается благодарственное дарение императора в ответ на якобы имевшие место наставление его епископом в вере, чудо избавления от проказы и крещение. Дарственная предоставляла за это кафедре наместников Петра potestatem et honorificentiam imperialem (власть и почести императорские), включая ее внешние атрибуты (пурпурное одеяние, диадема, скипетр и пр.), а также principatum (первенство) в отношении к четырем патриархатам и всем вообще Церквам. Помимо этого были дарованы привилегии римскому духовенству, а папе — все провинции, местности и города Рима и Италии. При таких обстоятельствах императору нечего было делать на Западе, и он заявил, что уходит на Восток, ибо «не подобает земному царю властвовать там, где Небесным Царем учреждено было первенство священства и главенство религии христианской». В IX в. «Дарственная Константина» вместе с другими подобными подложными документами вошла и в сборник церковно-канонических документов — декреталий, получивший название «Лжеисидоровских декреталий» по имени епископа Севильского Исидора, который, впрочем, жил в VII в. и поэтому к составлению сборника отношения иметь не мог. Документы сборника, и в частности «Дарственная Константина» долгое время принимались западными канонистами как вполне достоверные. На них охотно ссылались папы. Лишь в XV в. стали высказываться сомнения в их подлинности. Эту подлинность католики защищали еще в спорах с протестантами в XVI в. Анализ стиля этого документа навел ученых на мысль, что он мог быть составлен в канцелярии самого папы Стефана II или его преемника Павла I. Сейчас уже никто не сомневается в подложности «Дарственной Константина» и других «лжеисидоровских» документов. Но в свое время они сделали свое дело, оказав большое влияние на развитие учения о власти папы: на самую Церковь папы начинают смотреть глазами светского монарха. Оценивая назревающие внутри Церкви события на общеисторическом фоне взаимоотношений Византии и Рима, православный русский богослов нашего времени прот. Александр Шмеман пишет: «За разобщением государственным и экономическим следует и церковное. Официально Церковь едина, цо конца связи не обрываются, но единство ее по существу питается ведь не «официальными» связями, а действительным и жизненным общением, постоянной заботой друг о друге, главное же - непрестанным усилием «естественное» разделение пересилить благодатным единством. И вот ослабевает это вселенское сознание. Восток и Запад не только политически, но и церковно замыкаются каждый в своем горизонте. Во время иконоборческого кризиса — по вине византийского императора — рвутся последние связи, соединяющие папство с империей. И надо признать, что консервативное и тоже такое «имперское» сознание пап прошло через много сомнений и мучений, прежде чем они решились на разрыв. Только отчаянное положение Италии и Рима и невозможность добиться помощи от Византии бросили пап в объятия франкских королей».

ПРАВОСЛАВИЕ и ЗАПАДНОЕ ХРИСТИАНСТВО

Д. П. Огицкий, священник Максим Козлов

Издательство «Отчий Дом», 1995

Конфликт пап с Константинопольской Церковью

Став независимыми светскими монархами, Римские епископы получили возможность действовать более решительно и в области церковных взаимоотношений. Первым крупным столкновением папизма с Православием, послужившим предвестником происшедшего сто пятьдесят лет спустя разрыва церквей, стал конфликт пап Николая I (858—867) и его преемника Адриана II (867—872) с Константинопольской Церковью по так называемому делу святого патриарха Фотия. Характеризуя это столкновение двух миров, в недрах которых уже отчетливо созрело взаимное отчуждение, ведущее к неизбеж­ному разрыву, прот, Александр Шмеман пишет о пресловутом деле патриархов Фотия и Игнатия: "Трудно проявить большее непонимание, нетерпимость, надменность, чем те, которыми отмечено вмешательство папы Николая и его преемников во внутрен­ние затруднения Византийской Церкви... Но эта драма важна прежде всего тем, что патриарх Фотий первый ясно и отчетливо указал на те нововведения в доктрине Западной Церкви, которые составляют настоящую сущность разделения: папизм и учение об исхождении Св. Духа... у него находим мы начало подлинной церковной и православной реакции на западные заблуждения".

В середине IX в. Константинопольскую кафедру занимал патриарх Игнатий, который оказался втянутым в сложные полити­ческие интриги. Он принял участие в заговоре против императора Михаила III, отлучил от Церкви кесаря Варду и встал во главе консервативной монашеской партии, получившей его имя - игнатиан. За это он поплатился кафедрой и был сослан византийским правительством. Понимая безвыходность создавшегося положе­ния, Игнатий подписал заявление об уходе на покой и дал благо­словение на выборы нового патриарха. На освободившуюся кафедру византийским правительством был поставлен Фотий, человек ученый и благочестивый, занимав­ший в еще происходившей тогда внутри Церкви борьбе с ересью иконоборчества позицию "икономистов" (Одним из вопросов, вызывавших между ними расхождение, было в это время отношение к раскаявшимся иконоборцам. "Икономисты" были за снисхождение к ним, "не­примиримые" не допускали никаких снисхождении).

Избрание Фотия на патриарший престол состоялось в 858 г. и прошло единогласно. Тем не менее, борьба "непримиримых против него и его сторонников (фотиан) продолжалась и, к сожа­лению, в ней принял участие сам Игнатий. Дальнейшие события повлекли за собой целый ряд Соборов по делам о патриархах Игнатия и Фотия, остававшихся в центре борьбы Римской и Константинопольской Церквей и попеременно сменявших друг друга на Константинопольском патриаршем престоле в течение двух последующих десятилетий. Дело дошло до раскола. В 859 г. группа восточных еписко­пов, около 25 человек (всего в Константинопольском патриархате было тогда около 300 епископов), провозгласила Игнатия един­ственно законным патриархом и низложила Фотия якобы за не­выполнение данного им обещания относиться к Игнатию с должным уважением. К отколовшимся присоединилась и часть мона­хов. Фотий ответил на это соборными прошениями: Игнатий был объявлен лишенным патриаршества.

Но волнения, вызванные расколом, не утихли. Решено было созвать в Константинополе Собор для упорядочения церковных дел. Главной целью Собора было улаживание вопроса об Игна­тии и Фотии, из которых первый, хотя и низложенный, все еще не хотел примириться со своим положением, а второй, хотя и за­нимал патриарший престол, не имел еще достаточной для этого санкции. С целью добиться ее Фотий обратился к папе римскому Николаю, чтобы он прислал своих легатов на Собор.

Папа Николай решил воспользоваться создавшимся положе­нием для осуществления своих планов. В письме византийскому императору Михаилу он обвинил Игнатия в пренебрежительном отношении к Римскому престолу и указаниям пап, заявив при этом, что низлагать Игнатия нельзя было без ведома Рима, и от­казывался признать Фотия патриархом до получения от своих ле­гатов результатов расследования всего дела. В этом же письме он потребовал от императора возвращения в юрисдикцию Римского престола Иллирии, Калабрии и Сицилии. Во втором письме, ад­ресованном Фотию, папа выражал готовность обнять его как "патриарха столь великого града" с братской любовью, если ре­зультаты расследования легатов окажутся благоприятными. Как видно из содержания и тона обоих писем, папа отнюдь не был исполнен решимости защищать Игнатия во что бы то ни стало. Для него было важно не допустить, чтобы такие значительные события, как смена на посту предстоятеля Константинопольской кафедры, происходили без ведома и согласия Рима. Папа не ис­ключает возможность решения всего вопроса и в пользу Фотия, но он хочет, чтобы константинопольская сторона признала право папы на окончательное решение таких вопросов и удовлетворила его требование относительно церковной юрисдикции на Балканах и на юге Италии, чтобы все это дело послужило утверждению авторитета "апостольского престола".

Собор состоялся в Константинополе в 861 г (Собор 861 г. получил название "Двукратного", возможно потому, что вторично занимался рассмотрением уже решенного дела. Иначе его называют также Первовторым (или Второпервым). Назван так вследствие того, что заседания его были прерваны нападением иконоборцев, а затем возобновлены, то есть он проходил в два этапа — второй и первый). Итак, папа хо­тел, чтобы Константинополь согласился признать папу решающей инстанцией и вернул ему Иллирию, Калабрию и Сицилию. Од­нако позиция папы не отвечала константинопольской точке зре­ния. В Константинополе вопрос об Игнатии считали решенным. Но с папой все же приходилось считаться, и константинополь­ская сторона согласились на то, что вопрос об Игнатии будет еще раз рассмотрен на Соборе, на этот раз с участием легатов, но она была против того, чтобы окончательное решение состоя­лось потом и было предоставлено папе.

Игнатий сразу почувствовал, что Рим не на его стороне, и за­явил себя противником участия Рима в рассмотрении его дела. Действительно, легаты по рассмотрении всего дела нашли поведе­ние Игнатия предосудительным и присоединились к приговору над ним. Но Игнатий не предвидел дальнейшего развития собы­тий. Ведь Константинополь только отчасти пошел навстречу папе, допустив его легатов к участию в пересмотре дела. Два главных желания папы остались невыполненными: за ним не было призна­но право решающей инстанции, а Иллирия, Калабрия и Сицилия оставались в юрисдикции Константинополя. Фотий, хотя и очень желал получить папское признание, в этих двух существенно важных для папы вопросах не проявил готовности пойти ему на­встречу и, таким образом, не оправдал надежд папы.

В то же время сторонники Игнатия в Риме, хорошо поняв заветные мысли папы Николая, настойчиво уверяли его, что Иг­натий будет вполне послушным. Тогда Николай решительно по­вернулся к Фотию спиной и, игнорируя все бывшие до этого со­борные определения и мнения собственных легатов, провел в 863 г. через Собор своей Церкви в Риме восстановление Игнатия в патриаршеском достоинстве. Фотий же был объявлен лишенным сана как "восхититель Константинопольского престола". Визан­тия, естественно, игнорировала это римское решение относитель­но Константинопольской Церкви.

Тут надо заметить, что Вселенская Церковь никогда не про­возглашала принципа полной изолированности Поместных Церквей и безразличного отношения одной Поместной Церкви к нуждам другой. Такое невмешательство было бы печальным знаком оскудения чувства церковности. Но вмешиваться можно по-разному. Одно дело братская критика, братский совет, братская помощь. Другое - посягательство на право решать свои дела.

Отношения между Римом и Константинополем вскоре ухудшились еще больше из-за вопроса о церковной юрисдикции Болгарии. Подчиненное папе франкское духовенство повело крытую борьбу с восточным духовенством. Символ веры распространялся франками среди болгар с добавлением "филиокве". Миропомазанных греческим духовенством заставляли принимать миропомазание вновь. Для поддержания церковной дисциплины Николай в письме к болгарами рекомендовал физическое насилие. Так из ложного учения о Церкви рождались ложные нормы пастырской деятельности.

В письме, направленном в Византию в 865 г., папа Николай утверждал, что судить Игнатия не могли подчиненные ему епископы, что право суда над патриархами принадлежит лишь папскому престолу, что без согласия папы недействительны и решения соборов и что папа, как преемник апостола Петра, имеет власть над всей Церковью. В этом письме снова выражена чуждая Православию точка зрения на один из основных вопросов церковной жизни,

Вопрос о действиях папы Николая Фотий решил вынести на всецерковный форум. Собор состоялся летом 867 г. в Константинополе Акты его не сохранились. Известно лишь, что это был оченьногочисленный Собор и что он осудил папу Николая.

В том же году папа Николай умер и на папский престол вступил Адриан II, а в Византии произошел очередной дворцовый переворот, которого так ждали "непримиримые": император Михаил III был убит, на престол вступил Василий Македонян и Фотий сразу же был устранен новым императором и подвергся заключению, на патриарший престол был опять возвращен Игнатий. "Непримиримые" торжествовали. Но большая часть епископов и народа церковного отнюдь не были склонны приветствовать происшедшую перемену. Император не мог не видеть, что опора на "непримиримых" недостаточно прочна. Естественным союзником императора становился Рим. К нему и обратился Василий Македонянин сразу после вступления на престол. Решение всех церковных дел он отдал в руки папы. В Рим были отправлены акты Собора 867 г.

Заключительное заседание Собора произошло уже в 870 г, на нем присутствовало болгарское посольство. Вопрос о юрисдикции над Болгарией был решен не в соответствии с желанием папы. Недовольные этим легаты передали патриарху Игнатию заранее заготовленное письмо папы, в котором Игнатию запрещалось простирать свою юрисдикцию на Болгарию. Но Игнатии это решение игнорировал.

Начался период новых римских протестов и угроз, свидетельствующих лишний раз о том, какую большую роль играл болгарский вопрос во всем происходившем. Эти угрозы адресовали уже не Фотию, а Игнатию.

Самое осуждение Фотия и фотиан не сохранило надолго своей силы. Но оно вызвало раскол в Константинопольской Церкви. При наличии двух, не состоящих между собой в общении, клиров в Константинополе создалось сложное положение. Оно не могло не вызывать озабоченности у императора, который, естественно хотел положить конец этим нестроениям и разделениям.

Около 873 г. император вернул Фотия из изгнания, приблизил его ко двору, сделал воспитателем своих детей. Фотий понимал, что интересами Церкви диктуется не борьба с Игнатием, а сближение обеих партий, и действовал в этом направлении. Пос­ле того как он был лишен императорской властью возможности управления Церковью, Фотий не возражал против восстановле­ния Игнатия на патриаршем престоле и не противодействовал ему. Во время встречи во дворце произошло полное примирение этих двух святителей. "Мы пали друг другу в ноги, — говорит Фотий, — и взаимно просили прощения". В дальнейшем оба святых иерарха согласно трудились на благо Православия вплоть до смерти Игнатия.