Мифологическое и художественное (эстетическое) начала в фольклоре

Эволюция мифологии (как священного знания) в фольклор (т. е. в художественное знание, в искусство) может быть понята как история изменений в характере коммуникации, включавшей мифо­логические и фольклорные тексты (произведения). Мифология принадлежит фидеистическому общению; фольклор связан с мифо­логией в своих истоках, однако история фольклора состоит имен­но в преобразовании и частичной утрате фидеистических черт. Древнейшие формы художественного словесного творчества чело­века имеют ритуально-магический характер. Их содержательной основой были мифопоэтические представления о мире.

Официальная церковь всегда отчетливо видела фидеистиче­скую основу фольклора. Даже самые «невинные» фольклорно-обрядовые проявления народной культуры однозначно восприни­мались, в частности православием, как язычество, суеверие, т. е. как конкурирующая и потому нетерпимая религия.

Развитие материалистических идей и укрепление принципов рационализма вели к ослаблению и частичному вытеснению мифо-лого-религиозных представлений в культурах самых разных иро­дов. В мифолого-фольклорной сфере ослабление веры в слово и вообще веры в чудесное, трансцендентное вызывало усиление поз­навательных, эстетических, развлекательных функций таких про­изведений. Их мифологизм таял: из мифолого-фольклорных они становились фольклорными текстами. В итоге мифы постепенно превращались в народный героический эпос и сказки, ритуал зага­дывания космогонических загадок — в состязание в находчивости, остроумии, словесной бойкости и в конце концов стал развлече­нием, детской забавой; молитвы, гимны, погребальные плачи тран­сформировались в песенную и лирическую поэзию; аграрные кален­дарные обряды — во фразеологию, народные приметы, детские игры — в пейзажную лирику; заговоры — в те же приметы, считал­ки да в приговорки с забытыми мотивировками, как, например, — «с гуся вода, а с тебя худоба».

Особенности фидеистического общения и сам феномен фи­деистического отношения к слову позволяют многое понять как в содержании устного народного творчества, так и в закономерно­стях его жанровой эволюции. Во-первых, вера в магические воз­можности слова отразилась в самом содержании фольклорных про­изведений — во множестве мотивов, образов, сюжетных поворотов.

Достаточно вспомнить «По щучьему веленью, по моему хо­тенью», или «Сим-сим, открой дверь!», или нечаянное «Ох!» прито­мившегося путника и вдруг неизвестно откуда взявшийся дедок по имени Ох, или чудесное зачатие от слова, или волшебную книгу, из которой по зову героя появляется дюжина молодцов-помощни­ков, или книгу, в которой Бог подземного царства делает отметки о душах умерших...

Во-вторых, вера в магические возможности слова, а затем осла­бление этой веры преобразовывали характер мифолого-фольклор-ной коммуникации: в ней утрачивались черты, которым приписы­валось магическое значение. Эти процессы были в ряду тех факторов, которые определяли само развитие фольклорных жанров.

В языкознании и теории коммуникации любые ситуации обще­ния характеризуются, сопоставляются, классифицируются с уче­том их следующих компонентов, имеющих место в любой комму­никативной ситуации:

1) адресант — говорящий или пишущий;

2) адресат — слушающий или читающий;

3) цель общения: воздействие на адресата, или самовыражение, «чистое» информирование, или что-то другое;

4) ситуация общения; в широком смысле это коммуникатив­ный контекст;

5) само содержание общения (передаваемая информация);

6) канал и код общения — устное, письменное, телефонное, ком­
пьютерное общение; пение, шепот, жесты, мимика; язык и стиль
общения (подробно см.: Якобсон, [1960] 1975).
С учетом указанных компонентов коммуникативного акта рас­
смотрим историю основных мифолого-фольклорных жанров — их
движение от мифологии к фольклору.

Героический эпос в художественном развитии каждого народа представляет собой древнейшую форму словесного искусства, непо­средственно развившуюся из мифов. В сохранившемся эпосе раз­ных народов представлены разные стадии этого движения от мифа к народному сказанию: и достаточно ранние, и типологически более поздние. В целом к мифологическим истокам ближе те про­изведения народного эпоса, которые сохранялись до времени пер-32

вых собирателей и исследователей фольклора (т. е. до XIX—XX вв.) в устно-песенной или устной форме, нежели произведения, давно перешедшие из устной словесности в письменно-литературную.

Мифы рассказывают о начале мира. Герои мифа — боги и пер-вопредки племени, часто это полубоги, они же — «культур: герои». Они создают землю, на которой живет племя, с ее «теперешним» ландшафтом, узнаваемым слушателями мифа. Создаются солнце, луна, звезды — начинает длиться время. Первопредки и культур­ные герои побеждают фантастических чудовищ и делают землю пригодной для жизни. Они учат племя добывать и хранить огонь, охотиться, рыбачить, приручать животных, мастерить орудия труда, выращивать растения. Они изобретают письмо и счет, знают, как колдовать, лечить болезни, видеть будущее, как ладить с богами... Мифы задают должный, отныне неизменный порядок вещей: по логике мифа, так произошло впервые и так будет происходить всегда.

Для первобытного сознания миф абсолютно достоверен: в мифе нет чудес, нет различий между естественным и сверхъестествен­ным — само это противопоставление чуждо мифологическому соз­нанию.

На пути от мифа к народному эпосу разительно меняется не толь­ко содержание коммуникации, но и ее структурные черты. Миф — это священное знание, а эпос — рассказ (песнь) о героическом, важ­ном и достоверном, однако не о священном.

Во время исполнения мифа неконвенциональное отношение к знаку (слову) могло проявляться в конкретном магическом резуль­тате произнесения текста, причем этот результат планировался, т. е. для мифологического сознания он был предсказуемым. А. А. Попов, изучавший в первой половине XX в. шаманизм у якутов, долганов и других сибирских народов, рассказывает, как долганский шаман, которому никак не удавалось обнаружить злого духа, забравшего­ся в больного, позвал на помощь другого шамана, который стал рас­сказывать миф о борьбе героя со злым духом. Когда сказитель дохо­дил до места, где герой в битве со злым духом начинает его одолевать, в этот момент злой дух, засевший в больном, вылезал, чтобы помочь своему собрату из исполняемого мифа.

Тут он становился видимым для шамана врачевателя, и это облегчало изгнание духа, т. е. исцеление больного.

В сравнении с мифом, коммуникативные установки народно­го эпоса значительно скромнее: это рассказ не о священном и веч­ном, а лишь о героическом и минувшем. Однако правдивость эпи­ческих сказаний и былин, как и достоверность мифов, не вызывала

сомнений. Существенно, впрочем, что это не наблюдаемая реаль­ность: события, о которых повествует эпос, фольклорное сознание относило к прошлому. «Былина старину любит», — приводит народ­ное суждение о былине В. И. Даль.

Другая линия эволюции мифа в фольклорные жанры — это сказка. Принципиальное отличие сказок от мифа и от героическо­го эпоса связано с тем, что сказкам никто, в том числе малые ребя­та, не верит.

Волшебная сказка выросла из мифов, которые включались в обряды инициации (от лат. initio — начинать; посвящать, вводить в культовые таинства, в мистерии), т. е. в ритуалы, связанные с посвящением (переводом и переходом) юношей и девушек в воз­растной класс взрослых. В самых различных культурах инициация включала те или иные испытания, преодоление которых и должно привести к резкому повзрослению подростка (например, несколь­ко дней и ночей провести в диком лесу; выдержать схватку с диким зверем, злым духом или условным противником; перенести боль, например, посвятительной татуировки или обрезания; пережить ряд пугающих событий и иные потрясения). В мифолого-обрядовой глу­бине такие испытания мыслились как смерть и новое рождение чело­века, уже в новом качестве.

Становясь сказкой, мифы утрачивают связь с ритуалом и ма­гией, они теряют эзотеричность (т. е. перестают быть тайным зна­нием посвященных) и поэтому теряют волшебную силу. Переходя в сказки, вчерашние мифы перестают ощущаться как оберег, как амулет. Их рассказывают запросто, а не в специальных ситуациях. И слушать их может кто угодно. Совсем иначе сообщался рассказ, обладавший магическим значением, т. е. миф, даже в тех случаях, если это не общеплеменная святыня, а миф индивидуальный, нечто вроде словесного личного амулета.

Комические мотивы (шутки, насмешки, передразнивание) — свидетельство позднего характера мифа или сказки. «Классиче­ская» мифология целиком серьезна, комическое возникает лишь на последних этапах перехода мифа в фольклор.