Глава 0. Нулевой (Двадцать второй) Аркан – Шут (Безумец).
Сентябрь 1995 г., Москва. Приемная комиссия Военно-дипломатической академии ГРУ Генштаба.
В юности Феликс Георгиевич Астахов не задумывался о столь эфемерной вещи, как судьба, однако вскоре эта сомнительная субстанция в довольно грубой форме напомнила ему о себе, когда его, перспективного студента медицинского вуза, взяли «с поличным» прямо на месте преступления — на роскошном диване профессора сравнительной анатомии, решившего дать лучшему из своих учеников несколько практических, так сказать, уроков этой самой анатомии. Профессор отправился в места не столь отдаленные по печально известной 121-й статье, а Феликсу предложили альтернативу — поставить пагубные свои наклонности на службу советскому государству. Феликс принял свою судьбу, и та в ответ проявила благосклонность, за несколько лет сделав его лучшим из агентов «постельной разведки». Стройный миловидный юноша с легкостью втирался в доверие к нужным людям, выведывал информацию, собирал компроматы, а нередко и создавал их. Не один видный политический деятель внезапно менял свои решения, обнаружив у себя в столе пакет с фотографиями весьма откровенного свойства, напоминавших о бурно проведенных выходных. Феликс рисовал у себя над кроватью звездочки, отмечая успешный исход каждого дела. Если удавалось соблазнить натурала, звезда рисовалась особенно крупной и с красной окантовкой. «Все мы нормальные… до какого-то момента» — говорил он по этому поводу коллегам и со значением ухмылялся. Феликс быстро понял — гомосексуализм в его родной стране не то чтобы преследуется… скорее, является дополнительным рычагом давления и управления. Если человек знает, что на него заведено определенное «досье», он становится на удивление лоялен и покладист. Кроме того, чем строже что-то запрещается народу, тем больше процветает сей порок в правящих кругах. Та же самая история, как он выяснил чуть позже, была и с оккультизмом. С эзотерическими кружками он столкнулся, обрабатывая очередного «клиента», выясняя его круг знакомств и интересов. Честно доложив начальству о найденном «гнезде мракобесия», он был очень удивлен, когда узнал, что за сетью подобных обществ давно присматривают, большая часть из них известна спецслужбам, а кое-где есть и внедренные агенты. Парень заинтересовался темой, но ему мягко намекнули, что его работа — в иной сфере. На память об этой операции ему осталась колода карт Таро, нарисованная его «объектом» — тот был, помимо прочего, художником-самоучкой с весьма своеобразным стилем. Изучив все доступные материалы по Таро, Феликс был поражен изяществом системы символов, скрывавшейся за набором картинок. Как сообщал «Большой справочник атеиста», известные нам игральные карты представляют собой урезанную версию полной колоды Таро, берущей свое начало едва ли не в древнем Египте. Всем компетентным лицам было известно, что под видом таких вот «справочников атеизма» — врага, мол, надо знать в лицо — эзотерики-диссиденты пропихивают в печать вполне реальные материалы, распространяя свои учения, так что над прочитанным стоило задуматься. Феликс попробовал гадать, и у него выходило на удивление успешно — настолько, что поползли слухи — мол, Феликс на своих картах просчитывает исход любой операции точнее, чем штабные теоретики. Сначала ему влепили выговор от начальства, а потом вдруг поступило предложение от смежного ведомства о переводе с повышением. Феликс мало что понимал в закулисных интригах спецслужб, только знал, что есть среди них определенная конкуренция, хоть и служат они, казалось бы, единым целям. Для него это предложение значило одно — наконец-то к нему будут относиться серьезно, не вешая ярлыков вроде «постельной разведки»… Судьба в очередной раз улыбнулась ему, будто вспомнив, что означает на древнем языке его имя.
Так Феликс впервые услышал термины «сенс» и «оператор». Позднее, закончив-таки свой медицинский, он защитил блестящую диссертацию, предложив способ определения спецификации по характерным особенностям энцефалограммы. Защита, конечно, была закрытой — информацией такого уровня не делятся с научным сообществом. Сам Феликс, безусловно, относился к сенсам. Способ восприятия у него был своеобразный — все ситуации он представлял себе в виде раскладов Таро. Потрепанная колода давно канула в Лету, но он больше и не нуждался в раскрашенных картонках — образы возникали прямо в сознании. Прямой работе с энергетическими потоками он выучился гораздо позже.
Феликс многое пережил, и теперь справедливо полагал, что может многое себе позволить. Особенно сейчас… когда все катилось к чертям. Страна развалена, армия увязла в бессмысленной войне, из разведки народ разбегается то в криминал, то в бизнес, хотя, по нынешним временам, сложно провести грань между тем и другим… Феликс никогда не был упертым патриотом, но предпочел бы оставаться нежеланным пасынком великой империи, чем стервятником на ее руинах. Народ упивался вседозволенностью, вот и по 121-й уже никого не сажают, и Боря Моисеев пляшет на главных площадках страны, а уже мертвый, но еще популярный забугорный певец Кобейн хрипит из каждого второго магнитофона «Изнасилуй меня, друг мой…» Словно стремясь довести абсурд окружающей реальности до предела, быть может, в робкой надежде, что реальность этого не выдержит — Феликс безбожно эпатировал публику, то появляясь с накрашенными глазами, то шлепая по заднице молоденьких парнишек в коридорах… Он стал говорить с нарочитой манерностью, курить длинные «дамские» сигареты и рассуждать о вкладе геев в мировую культуру. Еще он начал пить — в том был его личный декаданс, русский вариант, без абсента и кокаина, дешево и эффективно. Все это было… забавно. «Предсмертный бенефис стареющего шута, хлопайте, хлопайте же!» — кричал он, залезая на стол на очередном «корпоративном празднике». Объективно говоря, не так уж он был и стар, скорее, едва перевалил за границу «среднего возраста», но чувствовал себя в эти дни дряхлым стариком, который смотрит по сторонам и не узнает окружающий мир — так он изменился.
На внеочередное заседание приемной комиссии, созванное ради одного-единственного претендента, Феликс этим утром просто опоздал. Причина у него была самая уважительная — он полировал ногти. Если учесть, что делал он это с жесточайшего похмелья, можно понять, почему заседание началось на полтора часа позже назначенного.
— Какие люди, и ведь еще не вечер! А вы, милейший Феликс Георгиевич, ничего подозрительного у ворот не заметили? — протянула своим томным голоском единственная дама в комиссии — Валентина Николаевна, классическая разведчица старой школы, в свои почтенные годы сохранившая небывалую остроту ума и такую же язвительность.
— Нет, mon cher, ничего я не заметил, ибо шел через задний ход. Судьба у меня такая, вся жизнь через этот самый задний ход, — в тон ей ответил Феликс, усаживаясь за стол. — И что же там у ворот такое происходит?
— Там расположился взвод спецназа, — ответил ему мужчина с бородкой, кажется, Борис — Феликс в последнее время не утруждал себя запоминанием имен. — Причем выглядит это так, будто они готовятся к длительной осаде здания. Вы не знаете, может, в стране очередной переворот? Я уже ничему не удивляюсь…
— А спецназ-то наш? — поинтересовался Феликс, и когда ему никто не ответил, со вздохом потопал к окну.
У ворот действительно сидели внушительные ребята в камуфляже, но насчет «осады здания» его коллега-паникер явно погорячился. В данный момент, например, бойцы жарили сосиски на принесенной с собой горелке. Феликс искренне умилился этому зрелищу — надо же, какие культурные, даже забор на дрова не разобрали.
— Наш, — заключил он, разглядев нашивки на форме. — Причем «Ящеры», ну ничего себе дела происходят! Ладно, с этим разберемся опосля. Где там наш, эээ, абитуриент?
— В коридоре сидит, — сообщила Валентина. — Терпеливый молодой человек. Может, сначала с личным делом ознакомитесь? Папка на столе…
— Я-то ознакомлюсь, — вздохнул Феликс. — Только вы ведь не хуже меня понимаете, что выбирать нам не приходится. Надеюсь, все в курсе, что этого юношу мы берем без обсуждения? Не те времена, чтобы кадрами разбрасываться.
— В курсе,— кивнул Борис. — Я так подозреваю, он и сам это понимает.
— Интересно, а он понимает, что мы понимаем, что он в курсе насчет того, что мы в курсе? — задумчиво сказал Феликс, открывая папку.
— Феликс. У меня от вас голова болит, имейте совесть, — пожаловалась Валентина.
— Дык я ее и так каждый день, mon cher, и в хвост и в гриву, как говорится… Так, значит, оператор высокого класса, старший лейтенант, командовал спецоперацией в Чечне… ну и чему мы его тут учить будем, интересно?
— Зачем нам его учить, — поморщился Борис. — Мы ему бумажку через полгода выдадим, и пусть работает. Его пытались списать по здоровью. Так он документы подал на переквалификацию. Родина, говорит, без меня пропадет…
— Забавный юноша, — хмыкнул Феликс, хоть и видел из личного дела, что «юноше» уже тридцатник стукнул. — Ну ладно, зовите его, посмотрим…
«Не только забавный, но еще и красивый» — мысленно отметил Феликс минуту спустя.
— М-да, — сказал он, уткнувшись на всякий случай в бумаги. — Так что у вас за проблемы со здоровьем, товарищ Рогозин?
— Близорукость, — ответил «абитуриент», быстро глянув на Феликса. — Причины не установлены… вероятно, психофизического генеза.
— Сильная? — поинтересовалась Валентина. Вопрос, конечно, был странным, учитывая, что перед ней как раз лежало заключение медкомиссии.
— В основном минус шесть.
— Это как это «в основном»? — удивленно спросил Феликс.
— Иногда меньше. Значения меняются, зрение скачет. Иногда к норме возвращается.
— М-да, — снова сказал Феликс. — Ну вы не переживайте… Игорь. Очки вам очень идут.
— Спасибо, — ровным тоном ответил тот. Феликс удивленно вздернул бровь — обычно на такие реплики люди реагируют хотя бы смущением.
Пока прочие члены комиссии изощрялись в бессмысленных вопросах, Феликс попытался «прощупать» кандидата в разведчики на энергетическом уровне. Обнаружил неплохие «щиты», похвалил его мысленно, но все же копнул глубже… и удивился. Что-то было в этом человеке… какой-то внутренний надлом, след пережитой драмы такого масштаба, что после нее впору отречься от всего мирского и уйти в монастырь. Так бывает — кого-то жизнь учит мягко, а кого-то безжалостно сбрасывает в пропасть, чтобы заставить научиться летать. Второе, конечно, полезней для духовного развития, только бывает очень больно порой.
— Скажите мне, Игорь, — спросил он, глядя внимательно на собеседника, — в чем ваша драма? Проблема ваша в чем? Я вижу, что-то ранило вас очень глубоко.
— Проблема... проблема у меня та же, что и у вас, — совершенно нейтральным тоном ответил Игорь, и Феликс чуть со стула не свалился. У нас, конечно, гласность и перестройка, но все-таки! Ну нельзя же так… откровенно…
— У меня-а? — переспросил он, манерным жестом приложив руку к груди, в лучших традициях Бори Моисеева. Мол, посмотри, мальчик, с кем себя сравнил, не страшно-то?
— У вас у всех, — ответил Игорь, широким жестом обведя аудиторию. — У всего разумного человечества. Проблема моя в том, что жизнь коротка, а реальность огромна и непознаваема материальными средствами.
В обалделом молчании кто-то неожиданно громко зашуршал бумагами — наверное, захотелось перечитать заключение психиатра на медкомиссии.
«Хорош», — отметил Феликс, невольно улыбаясь. «Экзистенциальная драма, понимаешь…»
И, словно дождавшись, наконец, идеального момента, за окном нестройный хор десятка здоровых мужских глоток вдруг грянул лихую казачью песню. Что-то там про поле и атамана на верном коне.
Кажется, комиссия окончательно перестала понимать, на каком она свете находится.
— Эт-то что такое? — наконец выдавила из себя Валентина Николаевна.
— Это мои бойцы, — улыбнулся Игорь. — Бывшие, то есть… я ведь уже формально не в отряде. Пришли поддержать, так сказать… Вы их извините, они за меня переживают…
— Так, — сказал Борис, нервно перебирая бумаги перед собой. — Пять минут назад вы говорили, что оцениваете свои организаторские способности выше среднего? Так вот… организуйте их, сейчас же! Продемонстрируйте, так сказать, способности! Чтобы этого безобразия не было!
— Будет сделано, — все еще улыбаясь, Игорь подошел к окну.
— Взвод! — проорал он. — Вы охренели так фальшивить! Припев там вообще в квинту поется! Миша, ты начинай с ре-диез первой октавы, понятно? А ты, ты и ты постарайтесь попасть в унисон, что за безобразие?
Тихо постанывая от смеха, Феликс уткнулся лбом в папку с бумагами.
— Кажется, мальчик ошибся адресом, ему надо было в настоящую консерваторию документы подавать, — тоже рассмеявшись, резюмировала Валентина Николаевна. Она явно вспомнила сейчас, что в народе Академию ГРУ зовут «консерваторией», из-за старой, давно раскрытой конспиративной «легенды».
— Неважно… мы его берем, однозначно, — сказал Феликс, отсмеявшись.
Перед его внутренним взором с утра болталась карта Таро — двадцать второй, или нулевой из старших арканов — Шут. Хотя было и более радикальное название — Дурак, и более лиричное — Безумец. Только теперь он понял, к чему был этот знак.
Несмотря на название, трактовка карты довольно серьезна. Шут смеется, как дитя, потому что познал мелочную и иллюзорную суть всех этих «взрослых» игр в политику и войну. Он безумен, потому что видел бездны, не предназначенные для человеческих глаз. Он танцует на краю пропасти, не замечая, что на дне ее притаился страшный зверь, только и ждущий, когда он оступится. В классической трактовке Таро в нижней части этой карты рисуют крокодила, однако на тех картах, что когда-то увидел Феликс, на дне пропасти кольцом свернулся гигантский змей.