Deus ex machina: техноязычество

Любая достаточно продвинутая технология неотличима от магии.

Артур Кларк, писатель-фантаст^¤95

Когда магия становится научным фактом, мы опираемся на нее, как на медицину или астрономию.

Антон Л а В ей, оккультист^¤96

В киберделии широко распространено техноязычество. Оно не только характеризует технотрансцендентализм Mondo 2000 и рашкоффских киберийцев, но и имеет кое-какие свои идеи, помимо мечты о дизайне реальности или о скорости освобождения.

Техноязычество можно в двух словах определить как слияние неоязычества (широкий термин для многочисленных современных политеистических религий) с философией нью-эйджа с ее цифровой техникой и неформальной компьютерной культурой"⁹⁷. Исследователь киберкультуры и «давний участник-обозреватель языческой общины» Эрик Дэвис определяет техноязычников как «небольшую, по жизнеспособную субкультуру цифровых спецов, которые одной ногой стоят в зарождающейся техносфере, а другой — в диком, стихийном мире язычества»^¤98. По его оценкам, в США сегодня проживает от 100 до 300 тысяч иеоязычников, подавляющее большинство которых — это представители богемы или белого среднего класса.

С точки зрения психологии техноязычество есть не что иное, как попытка подойти к экзистенциальным границам, исходя из тех философских перемен, которые достигнуты наукой двадцатого столетия. С точки зрения философии оно демонстрирует всеобщее стремление оспорить научные авторитеты, «объективное» единомыслие которых является в нашей культуре окончательным и неопровержимым приговором тому, что является истинным, а что — пет, хотя большинство из нас обязано принимать такие утверждения на веру. И наконец, оно свидетельствует о широко распространенном желании найти для божественного место в нашем становящемся все более светским технологическом обществе.

Начиная с эпохи Просвещения до настоящего времени творящий разум, вооруженный научным методом, систематически развенчивал религиозные мировоззрения, заменяя их космологией науки. После повсеместного распространения рационализма и материализма те, кто чувствовал явную нехватку Духовного, выбрали — сознательно или нет — стратегию узаконивания духовных верований в рамках научных знаний.

Техноязычество является наглядным примером такой стратегии, хотя в нем присутствует и много других моментов. Как и другие киберделические субкультуры, о которых идет речь в этой главе, техноязычество разрывается между киберкультурой 1990-х и контркультурой 1960-х годов. И неоязычество, и зарождавшийся тогда нью-эйдж в 1960-е

годы вошли в мэйнстрим, пройдя через фильтр контркультуры в виде восточного мистицизма и оккультной астрологии, гадания на таро и черной магии. (Практикующие маги используют древние заклинания, чтобы отличать свои ритуалы от «магии» шарлатанов.)

Самым очевидным проявлением техноязычества является использование персональных компьютеров в неоязыческих ритуалах или магической практике. Или, более прозаически, оно бурлит в UseNet телеконференции alt.pagan и специальных BBS, посвященных неоязычеству и нью-эйд-жу, таких как, например, Deus ex Machina в Глендейле (Аризона), BBS «Перо и чернильница: ритуальная магия онлайн!» в Пассейике (Нью-Джерси), «Современная магия» в Эль-Кахоне (Калифорния), «Священная роща» в Сиэтле, «Хрустальная пещера» в Колорадо-Спрингс, «Волшебная лампа» в Денвере и БафоНет в Джерси (название представляет собой игру слов от Бафомет — этим именем называют Сатану, который в облике козла председательствует на шабаше).

Многие из вышеперечисленных телеконференций используют свою сетевую почту, которая связывает «эхи» разных BBS в одну большую телеконференцию. Как пишет Джулиан Диббель в Spin, BBS «все больше превращаются в новые храмы информационного века»^¤99. Он считает, что

на всем протяжении истории духовность всегда зависела от места [site]... Что же происходит с сакральным в эпоху, когда мгновенная связь делает смехотворным само представление о географии? Оно становится зависимым от «ноды» [node]. «Ноды» (узлы) — это электронные сетевые разновидности реальных мест, то есть любые места, в которых пересекаются две или более линии связи^¤100.

На ум приходит цитата из Нового Завета: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20).

Проявлением техноязычества является и TOPY (от английского Thee Temple ov Psychick Youth^#43) — свободно образованная структура, возникшая в 1981 году из фан-клуба техноязыческой группы Psychic TV и представляющая

43# Храм душевной юности {иск. англ.).

собой своего рода «культовый антикульт». TOPY вобрала идеи Уильяма Берроуза об общественном контроле и подпольной информационной войне, герметические учения британских оккультистов Алистера Кроули и Остина Османа Спеара и, что самое главное, представления о том, что магия является техникой, а техника — магией. Как отмечает Lurker Below, техноязычник, поместивший свое сообщение в одной из «эх» WELL, «Thee Temple ov Psychick Youth... нанимается созданием функциональной системы магии и современной языческой философии, не прибегая к мистификациям, богам или демонам». Вместо этого она обращается к «скрытым возможностям человеческого мозга» в своем исследовании «невромантии, кибершаманства, теории информации или магии»^¤101.

Техноязычество проявляется и в электровакханалиях рейв-вечеринок, где общепринятые правила поведения мгновенно уничтожаются в общественной центрифуге, разгоняемой потными, разгоряченными рейверами, ужасающе громкой, безжалостно ритмичной электронной музыкой в стиле «хаус» или «техно» и экстази, который в народе пользуется славой афродизиака. Рейв, выросший из британского технохипповского музыкального жанра «эй-сид-хаус» летом 1989 года (который, кстати, британские журналисты окрестили «вторым Летом любви»), вскоре попал в Калифорнию. В Сан-Франциско феномен рейва соединил в себе традиции Хейт-Эшбери и Силиконовой долины, образовав то, что фронтмен Psychic TV Дженезис П-Орридж называет «гиперделической культурой». Ее саундтреки, говорит П-Орридж, представляют собой

хайтечную трансовую музыку, под которую люди дрыгаются и колбасятся до тех пор, пока не достигают состояния гипервентиляции и психоделического альфа-волнового опыта... От избытка этих первобытных, физических ощущений они впадают в состояние полного транса... Так что вся эта языческая подзарядка выливается, в результате этого произвольного дергания под музыку, в самый настоящий хайтечный шаманизм^¤102.

На своем альбоме «Boss Drum» (1992) британский тех-нотранс / киберпоп-дуэт Shamen воссоздает древний футуризм с помощью рэпового вокала, свиста синтезаторов,

гиперактивной драм-машины и размышлений в духе Те-ренса Маккены — его эсхатологический юмор пользуется огромным успехом у тех, чьи нервные клетки находятся под постоянным воздействием психоактивных веществ. В песне «Re: Evolution», где звучит «вокал» Маккены, он предлагает свое прочтение феномена рейв-культуры:

повышенное внимание рейв-культуры к физиологически приемлемым ритмам действительно является новым открытием искусства естественной магии звука, в которой звук — особенно ударных — может изменять неврологическое состояние человека. Большие группы людей под такую музыку образуют телепатическую общность... культуру на исходе тысячелетия, которая является итогом западной цивилизации и открывает нам совершенно иные горизонты. Мы вступаем в третье тысячелетие, пережиная возрождение древности, которое означает... новое искусство, новые социальные взгляды, новые отношения с природой и «я».

На многих рейв-дискотеках есть «комнаты отдыха», где уставшие от «психоделического альфа-иолнового опыта» рейверы могут расслабиться, окунувшись в «эмбиент» — легкие, призрачные переливы электронной инструментальной музыки, создаваемой синтезаторами. Большинство такой музыки распространяет вокруг себя техноязыческую ауру: «Ritual Ground» (1993) группы Solitair является характерным примером такой музыки. Пенящиеся волны синтезаторов накатывают на звуки диджериду^#44 и этнических барабанов. Песни носят соответствующие названия — например, «Руны» или «В лесу древнего света». Обложку альбома «Mystery School» (1994) группы Ambient Temple of Imagination украшают летающие тарелки с карты таро Кроули^#45, а названия песен — «Колдовской ребенок», «Телема» — отсылают к учению Кроули. Текст вкладыша, представляющий собой смесь из магии, шаманства и алхимии, заканчивается пророчеством в духе «Стар Трек» о том, что

44# Духовой музыкальный инструмент австралийских аборигенов, изготовленный из полых стволов деревьев.

45# На самом деле карту таро Кроули здесь образуют планеты Солнечной системы с Солнцем в центре. Одна из них — Сатурн с характерными для пего кольцами, из-за которых, видимо, его и приняли за летающую тарелку.

«человечеству суждено объединиться в Галактическую Федерацию, так как наша планета эволюционирует в более высокоразвитую форму жизни»^¤103.

Техноязычество также оставляет свой след в кибер-роке и «индастриале». «Cyberpunx» (1989) группы Родни Орфеуса Cassandra Complex — характерный образец техноязы-ческого кибер-рока. С одной стороны, Орфеус ассоциируется с сатанинской сексуальностью Кроули, вакхическими попойками и озорным святотатством (он и в самом деле является членом оккультного кроулианского ордена). С другой стороны, он напоминает о связи человека с машиной и компьютерно-игрушечном насилии киберпанковской фантастики. На обложке «Cyberpunx» — компьютерное изображение Супер Аса^#45 в футуристической кабине самолета. Его глаза спрятаны за очками шлема для моделирования виртуальной реальности, рядом на экране демонстрируются страсти Христовы.

Песни с альбома «Man-Amplified» (1992) индастриальной группы Clock DVA представляют собой смесь из минималистской «бип-музыки» с «механическими шумами и языком машин» и воспевают идеи «техногейста» — термин, придуманный лидером группы Эди Ньютоном для обозначения того долгожданного момента, когда компьютер превратится в «парапсихологический инструмент для прямой проекции мыслей и эмоций»^¤104. «В каком-то смысле оккультная техника уже с нами, — пишет Ньютон. — Компьютер является самым настоящим оракулом XX века, с помощью которого мы предсказываем будущее... Наука всегда пыталась подражать оккультному, завоевать природу... И сегодня наука открывает то, что уже знала мистика»-

Техноязычество мистифицирует мэйнстрим — как в компьютерной игрушке Myst, которую обозреватель New York Times Эдвард Ротштейн называет «миром, где обычные предметы являются магическими продуктами передовых технологий». Здесь перед нами разворачивается фантастический ландшафт, в котором «древние машины»

46# Герой нашумевшего американского фильма «Лучший стрелок» (1986) режиссера Тони Скотта с Томом Крузом в главной роли.

обретают сюрреалистическое существование на фоне «пасторального рая»^¤106. Myst переносит игроков на остров, покрытый доисторическими лесами (кора деревьев — результат цифрового сканирования), где их баюкает шепот ветра, плеск вод и мирные звуки музыки в стиле «эмбиент». Продираясь сквозь детальные компьютерные картинки — смесь греческих колонн, планетария, библиотеки с деревянными стенами, космического корабля, и все это зловеще безлюдное, — игрок находит ключи для разгадки некой метафизической тайны.

Эрик Дэвис в Village Voice назвал Myst «метафикцией, которая смешивает магию и технику, снимает шляпу перед Жюлем Верном, Эдгаром Райсом Берроузом и Умберто Эко»^¤107. По иронии судьбы компьютерные игры были созданы двумя добропорядочными христианами, отец которых был священник. Именно поэтому, считает Дэвис, в игре так много религиозных тем и символики, а ключевую роль играют магические книги. Вместе с тем техника, благодаря которой и появилась на свет эта игра, предлагает фаустовскую интерпретацию Myst. По Дэвису, компьютерное волшебство, позволившее создателям игры построить миры в мирах, причем сделать все это внутри компьютера, есть не что иное, как «магия демиурга, еретически подрывающая роль Бога как Творца»^¤108.

Что объединяет все эти примеры — «ноды» Диббеля, «кибершаманство» TOPY, «гиперделию» П-Орриджа, ньютоновское восприятие компьютера как «оракула XX века», прочный союз мистики и техники в Myst, — так это техно-языческая тенденция переместить сакральное в техносферу, населить киберпространство сверхчеловеческими силами. Характерный пример тому — вудуистская технокосмо-логия романов Уильяма Гибсона. Герой первого романа Гиб-сона «Нейромант» (1984) — хакер-маргинал по имени Кейс, который мог через свою нервную систему входить в киберпространство, подключаясь к глобальной виртуальной реальности, где в форме осязаемых иллюзий хранятся данные. Название, разумеется, является каламбуром и восходит к слову «некромант» — так называли черных магов, которые могли оживлять мертвых. Герой Гибсона занимается киберпанковской разновидностью такой магии, успешно

покидая свое тело, чтобы побродить по потустороннему царству киберпространства в сопровождении компьютерного призрака мертвого хакера в роли провожатого. Как проницательно отмечает Норман Спинрад, Кейс —

это маг ближайшего будущего, чья мудрость состоит в прямом подключении к компьютерной сфере и манипулировании ею с помощью мысли (одновременно подвергаясь манипуляции со стороны этого компьютерного мира) точно так

же, как большинство традиционных шаманов общается с большинством традиционных мифических сфер с помощью наркотиков или транса^¤109.

Во втором и третьем романах Гибсона, «Граф Ноль» и «Мона Лиза овердрайв», киберпространство населено мыслящими программами, которые эволюционировали в нечто странное и могущественное — пантеон духов вуду, так называемых лоа. В техноязыческой вариации сценария, выдуманного Де Ландой, взаимодействие автономных компьютерных программ порождает искусственные существа, которые приобретают внешний вид и свойства вудуистс-ких божеств. «Изо всех знаков, какие копил твой род против тьмы и ночи, в той ситуации наиболее подходящими оказались парадигмы вуду», — поясняет искусственный интеллект в «Моне Лизе овердрайв»^¤110. В «Графе Ноль» Финн — дилер, торгующий экзотическими, контрабандными технологиями, — рассуждает следующим образом:

Последние семь-восемь лет странные там творятся вещи... Троны и домены... Да, что-то там есть. Призраки, голоса. А почему бы и нет? В океанах есть русалки и прочая дребедень, а у нас туг море кремния, понимаешь? Строго говоря, оно — просто прекрасно выполненная галлюцинация, которую мы все согласились иметь, — это наше кbберпространство, но каждый, кто в него подключается, знает, печенкой, черт меня побери, чувствует, что это — целая вселенная^¤111.

Даже сегодня некоторые видят внутри машин призраков. В своем эссе «Техногностицизм: магия, память и ангелы информации» Эрик Дэвис пишет так: «Далеко за пределами Пало-Альто и MIT^#47, на границах и в сетях витают призраки, вызываемые в процессе обработки информации, которая все больше и больше входит в нашу жизнь»"¹¹². «Информация, — продолжает он, — излучает энергию, которая притягивает к себе мифологии, метафизику и темную магию»^¤113.

Для реальных техноязычников вуду-электроника Гибсона — это нечто большее, чем просто научная фантастика. Активист TOPY Максвелл Делайсид #⁴⁸, «считающий Интернет

47# Массачусстский технологический институт.

48# Delysid — делизид, одно из названий ЛСД.

духовным оружием» и исследующий, «какую магию можно сотворить с его помощью», читает «Граф Ноль» и вдохновлен идеей духов вуду, обитающих в Сети. «"Граф Ноль" потряс меня», — говорит он в электронном интервью.

Я начал думать: вот она, эта Всемирная сеть, то самое гибсо-новское киберпространство, и в нем вполне могут водиться лоа. На что они могут быть похожи? Действительно ли они гаитянские боги (как в книге) или они, скорее, являются продуктом американской культуры, которая СОЗДАЛА Сеть? Какая у них вера? Зачем они нужны? Действительно ли они ХОТЯТ, чтобы мы знали, что они существуют? Я пока не встречал ни одного из них^¤114.

Слабые отголоски этой теории встречаются и в поп-культуре. Обозреватель дайджеста посетителей BBS (BBS Caller Digest) описывает помехи и шумы, возникающие при подключении компьютера к BBS, когда цифровые данные преобразуются в аналоговые волны модемом пользователя

с тем, чтобы их можно было передавать по телефонным линиям, как «высокий электронный вопль ангелов BBS»"¹¹⁵. Как считает Стюарт Бранд #⁴⁹, «когда вы общаетесь через компьютер, вы общаетесь, как ангелы». Он имеет в виду,

Стюарт Бранд

49# Стюарт Бранд (р. 1938) в конце шестидесятых, как он сам пишет о себе, «записал вместе с Кеном Кизи и Веселыми Проказниками», автор термина «персональный компьютер», основатель Whole Earth Catalog и WELL, один из организаторов первой Хакерской конференции 1984 года, международной консалтинговой компании Global Business Network (вместе с Джеем Огилви и др.), член совета директоров Electronic Frontier Foundation, один из основателей и председатель совета директоров Long Now Foundation, занимающегося созданием «вечной» библиотеки.

что участники телеконференций «общаются, подобно этим бестелесным сущностям, самым интимным образом»^¤116. А Джон Перри Барлоу верит в то, что вековечное желание человечества обжить сферу духовного будет исполнено в киберкультуре. Собрание бестелесных сознаний, которые демонстрируют себя друг другу на BBS и экранах мониторов, есть не что иное, как «плоть, сделанная из слов», — полагает он.

Тенденция к восприятию компьютерного общения в духовном и пространственном смысле возрождает мечту Тей-яра де Шардена о примирении метафизики и математики в науке, «смешанной с мистицизмом и пропитанной верой»^¤117. Не только техноязычники, но и технофилы нью-эйджа любят облачать метафизические представления в научные термины и заниматься поисками подходящих решений духовных проблем.

Нью-эйджевский дискурс образуется, в частности, из околонаучных теорий ауры, эфирных энергий, вибрационных полей, биомагнетизма, тахионной энергии и «биологических электронов» («чистой, биологически полезной энергии», гипотетически присутствующей в свете)^¤118. Под влиянием классики нью-эйджа семидесятых годов, такой как «Дао физики» Фритьофа Капры или «Танец мастеров вули» Гари Зукава, где современная физика успешно сочеталась с восточным мистицизмом, язык физики и теоретические домыслы физиков были положены в основу всего нью-эйджевского мышления. В своем труде «На стыке науки и духа: общее между физикой Дэвида Бома, Вечной философией и Сетом» Норман Фридман сохраняет хрупкий баланс между квантовой физикой Бома^#50, прославившегося своей теорией о том, что мозг повторяет на уровне микрокосма строение Вселенной, и учением о Сете, «энергетической субстанции личности», откровения которой о природе времени, пространства и самосоздания реальности суммирует Джейн Робертс в книге «Материалы Сета».

50# Дэвид Джозеф Бом (1917—1992) — американский физик-теоретик, ученик Эйнштейна и Оппенгеймера, автор неортодоксальной концепции квантовой механики.

Более того, мечты нью-эйджа о самоактуализации все чаще и чаще связывают с трансформационными технологиями — smart drugs, машинами, стимулирующими мозговую деятельность, и другими «инструментами для расширения сознания», о которых мы уже говорили ранее. Каталоги, рассылаемые по почте нью-эйджевскими маркетологами, наподобие «Tools for Exploration» (под лозунгом «Ваш проводник в мире приключений вашего сознания»), предлагают самые разнообразные «технологии сознания», которые направляют достижения нейронауки и электроники на службу концепции человеческого потенциала, сильно напоминающей идею самосовершенствования, корпоративную мотивационную психологию и нью-эйджевский мистицизм.

Статьи в подобных каталогах напоминают читателям о том, что такие устройства являются хайтечным апгрейдом традиций дотехнической эпохи. «Мозговая машина» рекламировалась в каталоге «Tools for Exploration» за 1993 год как «новая шаманская технология» — эдакий усовершенствованный в век информации вариант гипнотического костра и ритуального барабанного боя, которые использовались в примитивных культурах для того, чтобы вызывать состояние шаманского транса. «Очки с мигающими импульсами света прекрасно заменяют "костер", а цифровое стереозвучание создает эффект "барабанного боя"»^¤119. Такое устройство представляет собой лучшее, что есть в древнем и современном мирах, оно подключает пользователя к мистическому, единому прошлому, даже если в нем содержится то, что мы назвали последними достижениями нейронауки и микроэлектроники.

В одном из своих каталогов основатель фирмы Tools for Exploration Терри Паттен рассказывает нью-эйджевскую байку, которая некоторым образом резюмирует мистицизм и материализм киберкультуры. Поведав о том, как они с женой «продали все, что у них было, — дом, машины, мебель» (эдакий ритуальный отказ от всего мирского, знакомый нам по христианству и восточному мистицизму) и много колесили по свету, он отмечает душевный дискомфорт, который испытал, вернувшись к своей прежней жизни — жизни «белого воротничка в костюме-тройке»:

мы с женой осознали, что слишком часто мы отчуждаемся от самих себя из-за техники, которая была создана для того, чтобы сделать нашу жизнь проще. Тогда мы решили создать совершенно новую технологию, которая бы еще сильнее связала нас с нашим телом, сознанием, чувствами и душой. Мы назвали ее Технологией Сознания, и из этого открытия родился Tools for Exploration^¤120.

Паттен предлагает целостное восприятие технологии, которое скорее объединяет, чем отчуждает. Благодаря своей способности восстанавливать наши раздробленные внутренние «я» и помогать нам постигать свой «бесконечный потенциал к позитивному росту и переменам» (Паттен), эта технология становится почти богоподобной. Но, несмотря на свое стремление оставить в техносфере место для священного, хайтечная теология Паттена приводит к парадоксальному эффекту секуляризации Духовного: высшие силы растворяются в безличных, псевдонаучных энергетических полях, становясь доступными посредством интегральных микросхем. В центре внимания здесь оказывается человек и его способность к самосовершенствованию, равно как и в движении человеческих возможностей, у которого проповедующее «технику сознания» крыло нью-эйджа столь многое позаимствовало. Прогресс паломников уступил место индивидуальным способностям.

В книге «Мегамозговая сила: измени свою жизнь с помощью машин сознания и стимуляторов для мозга» Майкл Хатчисон возводит «Технологию Сознания» до статуса божественного средства, спасительной милости, способной возвысить человечество над его человеческим состоянием. «Некоторым это может показаться странным и парадоксальным, но машины — искусственные, тяжелые, материальные устройства этой электронной преходящей реальности — могут служить воротами к духу, орудиями трансцендентности, — пишет Хатчисон. — Но на самом деле это слияние духовности, или "внутренних поисков", и науки, или "внешних поисков", является главной силой, способствующей возникновению новой парадигмы»^¤121.

Конечно, попытки неоязычества и нью-эйджа утвердить свою веру с помощью использования инструментов, терми-

пологий и концептуальных моделей, заимствованных у научного и технологического сообществ, является сделкой с дьяволом. Такая стратегия подтверждает культурное превосходство эмпирической науки и индуктивного мышления, признавая за ними право решать, что будет допущено в мэйнстрим, а что останется на периферии.

Но, как ясно дает понять техноязычество, во всем этом п реобладает не только и не столько желание получить культурное признание. У тех представителей неоязыческой или ныо-эйджевской субкультур, которые отвергают ассоциирующееся с этими учениями неприятие техники, отношение к науке и технике определяется скорее максимой Уильяма Гибсона — «улица находит вещам свое собственное применение», — чем стремлением к легализации. Их сознательное желание использовать научные концепции и цифровые технологии «не по назначению», поставить их па службу духовному, интуитивному и иррациональному отчасти можно сравнить с подрывной деятельностью хакера-маргинала. (Не случайно в одном из номеров каталога «Tools for Exploration» пользователей машин для расширения сознания называют «хакерами сознания».)

В то же время осуществляемая нью-эйджем и техноязы-чеством переориентация науки и техники на сугубо ненаучные цели (такие, как, например, достижение мистического состояния, преодоление разрыва между душой и телом, возвращение отчужденного современного духа в структуру универсума) отвечает стремлению сделать нью-эйджевские и тех-ноязыческие концепции важными для технологического общества, модель реальности которого зиждется на научных теориях. Кроме того, она отражает идею, берущую начало еще у Тейяра де Шардена и прослеживающуюся вплоть до

Хатчисона, — идею холистического устранения разрыва между наукой и религией, земным и сакральным.

Эти порывы и лежат в основе техноязычества. Открывая новую тему телеконференции, посвященную взаимоотношениям между технологией и неоязычеством «Кибер-маг», Тони Лейн пишет:

Слишком долго магия оглядывалась назад. Слишком часто я слышал об «обычном» местном американском «здесь» и подлинном египетском / кельтском / хунаньском «там». Простите, ребята, но за пределами «здесь» осталось мало «подлинных» магических предметов / ритуалов / практик... Любая вещь может ПОКАЗАТЬСЯ крутой, если окружить ее мистикой... родовой крови медвежьего клана и прочей чепухой. Я нисколько не сомневаюсь, что для членов медвежьего клана это БЫЛО очень могущественным заклинанием (и, быть может, остается таковым до сих пор). Но если ты бухгалтер и работаешь в банке, то вряд ли тебе будет с него какой-либо прок. Думаю, что для тебя есть кое-что получше. Главная идея КИБЕРМАГА такова: МАГИЯ, используемая современным миром, более могущественна, поскольку она более персональна и близка для мага. Во многих древних магических культурах магия и наука были неразрывны. Представьте себе, что бы сказали древние, если бы они увидели, что может сегодняшняя наука! Да они бы поклонялись нам как БОГАМ! Если бы в нашей работе мы смогли соединить науку с магией, мы творили бы чудеса. Мы бы могли исцелять, созидать и строить такие вещи, о которых человек даже и не мечтал. Но сначала мы должны отказаться от традиционных путей и освоить новые области, изучая соответствия между магическими заклинаниями и компьютерными программами и возможности создания электронных домашних духов^¤122.

«Домашний дух», согласно «Энциклопедии колдовства и демонологии», — это «низший дух в виде небольшого домашнего животного, который дает советы и исполняет мелкие поручения»^¤123. К слову сказать, «спящие» компьютерные программы, которые после запуска участвуют в принятии мелких решений и занимаются сбором информации на BBS-ках, называют «демонами». Еще одним воплощением мечты Тони Лейна об «электронных домашних

духах» являются «ноуботы» (или «knowledge robots»#⁵¹), разрабатываемые сегодня компьютерные программы для сбора информации. Компьютерный журналист Джон Маркофф, называющий «ноуботов» «протоискусственными мыслящими созданиями... способными безустанно рыскать по Интернету в поисках крупиц информации», сравнивал их с учениками волшебника^¤124.

Сообщение Лейна (его «пост»^#52) вызвало долгие и бурные дискуссии среди пользователей BBS по всем Соединенным Штатам. На BBS «CyberCraft»^#53 Ага Виндуокер (он же Дж. Палмер) рассказывает историю о том, как ему пришлось накладывать по телефонным линиям лечебное заклинание на одну свою подругу, у которой случился эпилептический припадок:

Однажды я чатился с бойфрендом моей приятельницы [по BBS] и вдруг получил от него сообщение: «GM». Это означало, что у нашей знакомой начался эпилептический припадок и он побежал к ней на помощь. Я тоже времени не терял: схватился за монитор и начал передавать энергию. Через экран, кабель, компьютер в модем, по телефонным линиям и прямо в ее компьютер. Я представлял себе, как энергия окружает ее, помогает ей. Как рассказывали мне потом они оба, что-то на самом деле ПРОИЗОШЛО. Бойфренд говорил, что из компьютера раздался какой-то звук, но он не понял, что это было. В тот же самый миг его девушка перестала биться в конвульсиях и произнесла мое имя. Через несколько минут она уже была в норме. Как только она открыла глаза, она рассказала, что видела меня парящим над ней, а затем я скрылся в ее компьютере и исчез^¤125.

Спонтанное «киберколдовство» Виндуокера является, несомненно, поразительным примером вышеупомянутого магического использования компьютера, тем самым «пользовательским приложением», о котором столько мечтали производители персоналок. Несколько менее драматичным способом используют компьютеры и компьютерные

51# «Роботы знания» (англ.). По сравнению с временем написания книги прижился, однако, другой термин — «инфоботы».

52# Или «постинг».

53# По аналогии с «witchcraft», то есть «колдовством» (англ.).

сети для своей «ритуальной работы» техноязычники типа Максвелла Делайсида. Делайсид или, как он сам себя называет, «компьютерный псих» ставил эксперименты по применению компьютеров в такой далекой от техники сфере, как каббалистика, используя свой домашний компьютер для «осуществления каббалистических расчетов путем установления соотношений между фразами»^¤126.

Дженезис П-Орридж, хотя пока и не сделался ярым фанатом компьютерной техники, тоже внес свою лепту в дело обожествления машин, окружив свой домашний компьютер анимистической аурой. Он разговаривает с ним перед тем, как включить, и хранит завернутым в мех, что, по его мнению, «позволяет поддерживать контакт с царством духов животных». Как и другие члены TOPY, П-Орридж увлекается телевизионной магией, превращая стекляшку экрана в магический кристалл с помощью подключения его глубокой ночью к

пустому каналу и включения яркости и контраста на полную мощность. Тем самым из обычного телевизора получается психотелевизор — Psychic TV. «Сядьте ближе к экрану, выключите все остальные источники света и смотрите в телевизор», — призывает П-Орридж:

Сначала постарайтесь сфокусировать свой взгляд на крошечных точках, которые мелькают на экране, как микроорганизмы... Внезапно время начнет меняться вместе с вашим восприятием, и вы войдете в состояние транса, в котором сознание и подсознание в гармонии и согласии стимулируются мантрическими вибрациями мириад точек. Весьма вероятно, что частота и скорость пульсирования телевизионных помех на экране совпадает с теми, что возникают при исполнении других ритуалов (например, плясок дервишей или тибетской

магии). То, что предлагаем вам мы, — это современный вариант магических ритуалов, осуществляемых при помощи медиума (во всех смыслах этого слова^#54) — телевизора^¤127.

Пристально смотреть в магический кристалл, зеркало или любую другую отражающую поверхность — известный способ ввести себя в состояние самогипноза и транса и испытать сверчувственные видения. Как отмечает Эрик Дэвис, такое применение ящика для идиотов в качестве магического экрана является одновременно до идиотизма банальным, в высшей степени практичным и глубоко спасительным. «С одной стороны, ты думаешь: "Это так круто, так трогательно попытаться взять этот обломок современной цивилизации и использовать его для магических вещей". Но с другой стороны, это не имеет никакого значения, потому что с практической точки зрения — практической в смысле практической магии, духовной практики — это действительно не имеет никакого значения, — говорит Дэвис. — Джон Ди использовал магический кристалл для того, чтобы транслировать енохийский язык [язык, на котором предположительно разговаривают ангелы], а гадание на телекристалле — это способ вывести наружу ТВ-магию».

И снова «улица находит вещам свое собственное применение». Как отмечает Дэвис, «киберпанковский этос имеет духовное измерение». Он называет техноязыческие практики, подобные телевизионной магии, «браконьерством» — термин, заимствованный из литературной критики. Культуролог Констанс Пенли называла так нетрадиционную, своеобразную интерпретацию книг, телешоу и других культурных «текстов»: «дерзкий "налет" на заповедную территорию литературы, в ходе которого берется только то, что может казаться полезным или приятным для читателя»^¤128. Техноязычники, браконьерствующие на территории ки-беркультуры, уносят с собой технологии и научные идеи, которые затем органично вплетают в заново сакрализо-ванное и наполненное магией мировоззрение, полагает Дэ-вис. По его мнению, такое культурное браконьерство «создает весьма прагматичную духовность, которая подразумевает

54# То есть посредника и средства информации.

непосредственный жизненный опыт... и которая значительно лучше приспособлена к компьютерам и компьютерной культуре [чем любые другие мировоззренческие системы]».

Подобно киберпанковскому хакерству и панковской робототехнике, техноязыческое и нью-эйджевское «браконьерство» имеет явный политический подтекст. Оно отражает подсознательную обиду, порождаемую неоспоримым культурным авторитетом науки, и желание демократизировать стремление сделать объяснения природы универсума более удобоваримыми для общества. Как пишет культуролог Эндрю Росс, «свои дерзкие попытки применить на практике науку, украденную и экспроприированную у специалистов, нью-эйджевское сообщество оправдывает всеобщим стремлением к более демократическому контролю над информацией и ресурсами», что применимо и к техноязыче-скому «браконьерству»^¤129.

Техноязычество действует заодно с современными философскими течениями, которые оспаривают авторитет науки на том основании, что, будучи, по общему мнению, объективной, она зачастую поддерживает и поощряет культурную пристрастность или политическую идеологию. Большая часть этой работы выполняется феминистками, представителями мультикультурализма и постструктурализма под лозунгом так называемого «общественного конструктивизма», считающего науку, подобно другим культурным явлениям, социально детерминированной, ограниченной общественными предубеждениями, плодом которых она является, и направленной — сознательно или нет — на утверждение этого мировосприятия. По иронии судьбы эта критика невольно связывается с «креационизмом» и другими фундаменталистскими христианскими течениями, критикующими науку как «светский гуманистический» заговор, цель которого — узурпировать власть религии как инструмента, объясняющего мир вокруг нас.

В то же время техноязычество роднит с наукой стремление разрушить традиционные представления об универсальной истине и объективной реальности — процесс, постоянно подстегиваемый теоремой Геделя о неполноте, краеугольным камнем современной математики, в которой,

как пишет Годфри Харольд Харди^#55, доказывается то, что «существуют математические утверждения, которые нельзя ни доказать, ни отпровергнуть ни сейчас, ни когда-либо еще, поскольку сама природа логики делает их неподдающимися решению»^¤130. Философские последствия теоремы Геделя «ужасающи», полагает Харди. Как считает математик и писатель-киберпанк Руди Рюкер, падкий до такого рода сенсаций, «Гедель доказал, что сама фундаментальная логическая идея "истины" не имеет рационального определения»^¤131. Хуже того, принцип неопределенности Гейзенберга, лежащий в основе квантовой механики, приводит к неизбежному выводу о том, что любое исследование воздействует на состояние того явления, которое исследуется, и эта аксио