Как я сбилась с пути по дороге домой

Все, что я сейчас говорю, я поняла на основе собственного болезненного опыта. В течение долгих лет, будучи духовным и эмоциональным наставником, я ошибочно принимала мою работу за Предназначение, что доставляло мне множество беспокойства и неприятностей, которых можно было бы избежать. Теперь, беспристрастно оценивая себя, я понимаю, что легко могла стать жертвой подобного заблуждения. Некоторым из нас достаются занятия, которые подозрительно похожи на призвание. Медики, учителя, проповедники, политики, гуру, поэты, психоаналитики у всех у них возникает искушение причислить себя к тем счастливчикам, у которых работа совпадает с Призванием. И никаких там уик-эндов со служением Предназначению — это не для нас. Мы осуществляем свое Предназначение через профессию. Какое счастье, что нас избрали для столь важной миссии! Что бы весь остальной мир без нас делал?!!

С тех пор как я занялась просветительской деятельностью, я искренне, от души верила, что моя работа и Предназначение — помочь в эмоциональном плане как можно большему числу людей раскрыться и испытать в жизни больше любви. Я видела вокруг себя бесчисленные страдания и хотела использовать свои способности, свой дар, чтобы смягчить боль страданий, чтобы что-то изменить в этом мире.

Я не понимала, что, уверовав в свое Предназначение помогать людям и имея работу, на которой я именно этим и занималась, я обрекала себя на боль и душевные муки. Например, что, если я не смогу кому-то помочь? Означает ли это, что я ошиблась относительно своего Призвания? А что, если кто-то отвергнет мою помощь? Означает ли это, что мои старания пропали впустую? Что, если я за всю жизнь так и не окажу помощь достаточному числу людей (что бы я ни подразумевала под словом «достаточный»)? Не означает ли это, что мне не удалось выполнить свое Предназначение? Не подведу ли я тем самым бога?

И вот я стала истовым проповедником любви. Я не просто хотела, чтобы люди росли, я требовала этого, и, если они противились, я в душе испытывала отчаяние. Да как же они не разглядят того дара, что я им предлагаю? Да как это можно — пренебречь шансом на свободу? И если я чувствовала, что люди, которых я учу, растут слишком медленно или недостаточно быстро преодолевают свое внутреннее сопротивление, я становилась нетерпеливой. Ну, что они там застряли? Неужели они не понимают, что судьбы мира зависят от того, когда на них снизойдет просветление? Почему они не поспевают за мной?

Конечно, я редко делилась с кем-либо своими чувствами, но знаю, что люди о них догадывались. Через некоторое время один человек признался мне, что все, как бы упорно они ни работали над собой, боятся мне не угодить. Я была потрясена, услышав это. И как им только такое пришло в голову? Я любила каждого, я радовалась, видя, как они растут. С чего они взяли, что я их сужу? Моя слепота и непонимание моих учеников объяснилась тем, что я считала своим Предназначением спасение мира, и каждый признак того, что мне это не удается, я воспринимала не только как личную неудачу, а как разочарование космического масштаба.

Само собой, когда речь идет о спасении мира, нельзя терять ни минуты, вот я и превратилась в работомана. Как можно брать длинные отпуска, когда страдают люди? Как можно отменить семинар, если это означает еще два развода, две семьи, распавшиеся из-за того, что я не оказалась на месте и не спасла их? В конце концов, ради этого я и явилась сюда, чтобы помочь, а не чтобы сидеть сложа руки, любуясь собой, в то время как мучатся другие люди. И вот я работала, и работала, и работала, и, получая взамен одобрение и большую благодарность, принимала это как знак того, что нужно продолжать свой труд.

Вначале я настолько прониклась своей миссией, что даже не получала удовольствия от работы. Слишком уж напряженно я трудилась. Это должно было стать для меня тревожным симптомом, но я тогда еще слишком мало знала, чтобы правильно его истолковать. «Я несчастлива потому, — заключила я, — что еще не помогла достаточному количеству людей».

Оглядываясь назад, я понимаю: у вас вполне были основания сказать, что я веду себя как избалованный гуру. Меня стал раздражать мой ассистент, если он забывал вовремя положить мел на кафедру. У меня вызывал недовольство сотрудник, не поместивший вовремя рекламу. Я досадовала, когда человек, которому я помогала, не воспользовался моим советом. Теперь, вспоминая этот период, я стыдливо поеживаюсь, хотя и понимаю мотивы своего малопривлекательного поведения: я недоумевала, почему, в то время как я выполняю важнейшую задачу по спасению мира, другие люди не относятся к этому достаточно серьезно.

К счастью, за те семь лет, что прошли с начала моей карьеры, я заметно смягчилась, научилась делиться своими знаниями, оставаясь при этом деликатной и любящей, и относиться к ученикам с позиции сострадания. Но внутри меня по-прежнему царил хаос, и, как я уже писала в первой главе этой книги, несмотря на удачи, несмотря на успех, сопутствующий мне во всем, я по-прежнему не была счастливой. Вот тогда я и поняла, что настало время снова стать ученицей и найти себе несколько учителей, которые, как я надеялась, помогут мне понять, отчего, живя своим Предназначением, я не получаю полного удовлетворения.

Вверх по стене

Я никак не ожидала, что прозрею, повиснув на канате на пятидесятифутовой стене, но тем не менее так оно и случилось. Вот моя история.

Мой муж Джеффри — хиропрактик. Несколько лет тому назад он заговорил о довольно известном хиропрактике и психоаналитике, с которым незадолго до этого познакомился. Его зовут доктор Гай Рикман, он разъезжает по всему миру и учит, как найти свое Предназначение и как жить этим Предназначением. «Надо бы тебе встретиться с этим человеком, — все время внушал мне Джеффри, — и я очень хочу, чтобы ты прошла у него курс обучения на канатах».

Курс на канатах — это серия головокружительных трюков: например, вы стоите на верхушке телеграфного столба, а потом спрыгиваете вниз, или ходите по канату на высоте пятьдесят футов над землей, или взбираетесь по гладкой стенке с крохотными трещинами, за которые можно зацепиться рукой или ногой. При этом для страховки используется такое же снаряжение, как у альпинистов. Цель занятий на канатах — не добиться каких-то физических достижений, а поставить себя перед психологическими и духовными барьерами, которые есть в нас, и совершить прорыв, взяв эти барьеры.

В жизни у меня всегда было предостаточно эмоциональной храбрости, но не физической. И я не испытывала особенного восторга при мысли, что мне придется спрыгнуть с телеграфного столба, доверившись людям, которые, стоя на земле, должны вовремя подтянуть мою веревку. Но поскольку меня охватил страх, я поняла, что должна это сделать. Помимо всего прочего, мне очень хотелось совершить несколько новых прорывов.

* * *

В тот день, когда мы под руководством Гая начали занятия на канатах, на горном плато Колорадо шел снег. Когда я надела специальный шлем и специальный жилет скалолаза со множеством крючков и пропущенных через них веревок, я уже была до смерти напугана Я не рассчитывала добраться даже до середины телеграфного столба, уже не говоря о том, чтобы с него спрыгнуть. И вот через несколько часов я испытывала неописуемую гордость, спрыгнув со столба и пройдя несколько шагов, взявшись за руки с Джеффри, по тонкой проволоке, натянутой высоко над землей. В течение дня я справлялась со всеми упражнениями и не сомневалась, что теперь у меня все получится, до тех пор пока мы не подошли к стене.

Представьте себе стену, возвышающуюся над землей на пятьдесят футов, совершенно гладкую, если не считать десяток-другой крошечных цементных выступов, хаотично разбросанных по ее поверхности. Три человека связываются вместе шестью футами веревки. Суть в том, что они должны вместе забраться на стену. Понятное дело: либо залезут все трое, либо ни один из них, потому что они в одной связке. Я помню, как стояла на ледяной стуже в наглухо застегнутой штормовке и смотрела, как первая команда, напрягая все силы, карабкается на стену и наконец добирается до платформы на ее вершине. Со стороны это выглядело тяжело, тяжелее всего, что мы уже выполнили в тот день. Гай связал вместе меня и двух моих партнеров — я оказалась посередине, — и восхождение началось. Я подняла вверх ногу и едва сумела дотянуться до первого крошечного выступа. Напрягая все силы, я ухватилась за второй выступ, тоже почти недосягаемый, и подтянула все тело вверх. Я уже задыхалась: мы находились на высоте десять тысяч футов над уровнем моря, и воздух был ледяной и разреженный. Краем глаза я заметила, что оба моих товарища уже забрались намного выше меня — так высоко, как только могли, будучи скрепленными со мной. Следующие пятнадцать минут я работала из последних сил, как никогда в жизни, чтобы преодолеть еще пятнадцать футов.

Но теперь я уже влипла по-настоящему. Меня била непреодолимая дрожь. Ноги сводило судорогой. Руки так замерзли, что я их уже не чувствовала. А мне еще предстояло подняться на тридцать пять футов, и мои товарищи терпеливо ждали, пока я их нагоню. Я в отчаянии оглядывалась по сторонам, стараясь отыскать выступы, но все они, казалось, были слишком далеко. Я собралась с силами и потянулась к одному из них, но тут соскользнула с выступов, на которых стояла, и повисла в воздухе на страховочных веревках, натянутых теми, кто находился на земле.

Вся группа то и дело давала мне советы, подбадривала, а теперь они стали делать это еще активнее.

— Давай, Барбара, — кричали они снизу. — У тебя все получится! Не останавливайся! Ты только пройди еще один выступ!

Чем больше они меня подбадривали, тем хуже мне становилось. Я предприняла еще несколько титанических усилий, чтобы подтянуться вверх по гладкой стенке, и каждый раз, когда я срывалась, люди внизу ахали.

Я заплакала.

— Я больше не могу, — простонала я. — У меня сил не осталось. Простите, я знаю, что подвела своих партнеров.

Но это, казалось, лишь еще больше распаляло моих товарищей, которые все активнее меня подбадривали, а я плакала от этого еще сильнее горючими злыми слезами. Неужели они не видят, что я выложилась до конца? Неужели они не понимают, что я просто не могу этого сделать?

А потом до меня донесся голос Джеффри.

— Я знаю, у тебя получится, милая! — кричал он. — Не сдавайся! Не поддавайся страху! Просто поднатужься, и найди в себе силы, и постарайся подняться еще чуть выше.

— Не могу, — произнесла я сдавленным голосом. — Я хочу спуститься.

— Нет, ты можешь! — настаивал он, и все внизу поддержали его. — Ты можешь сделать это!

Я истерически зарыдала, потому что знала, что Джеффри не прав. Тут я поняла, возможно первый раз в жизни, что, как бы ни старалась, как бы ни понукала себя, как бы сильно ни хотела этого, я не могу двигаться дальше. Не получится. Я вообще не могла пошевелить ни одним мускулом. Меня полностью парализовало. Охваченная отчаянием, я еще сильнее вцепилась в стену. Я подвела своих партнеров, помешала им достичь своей цели. Я подвела Джеффри. И в первую очередь я подвела саму себя.