Часть девятая. Via dolorosa 6 страница
— А скажи, — приставала Инна, — а скажи…
— Это твой черный день, — сказал Жора, — держись!
Юра улыбнулся:
— Черные дни мои давно позади.
— Я тебе верю, — сказала Инна, — но…
— Да, — едва слышно сказал Юра, — убивал.
Он кротко стоял перед Инной, как стоят перед иконой, потирая свои пальцы и не мигая, смотрел через притемненные стекла своих очков прямо Инне в глаза. В эти недолгие секунды Инна была похожа на беспомощного щенка. Между ними повисла короткая тишина, затем Юра добавил:
— Да убивал, — сказал он.— Как мух!
Инна только сглотнула и ничего не сказала, а Юра уселся на диван и добавил:
— Мою работу всегда сопровождали одиночество и смерть. Так что…
— Но ты же убивал живых людей? — набросилась на него Ната.
— Ошибаешься — мертвых, — ни на секунду не задумываясь, сказал Юра, — и не людей — нелюдей… Для меня они были мертвыми.
— Как ты мог знать? — спросила Инна.
О том, что Юра убивал мертвых, у меня не было никакого сомнения. Я всегда знал, что он делил мир людей на живых и мертвых. Как Иисус. Эти мертвые, по его теории жизни (или смерти) тянут мир на дно пропасти. Поэтому, по его мнению, они и должны быть… Нет, не уничтожены! Они не должны мешать жить! А вести их отстрел… Мне казалось, что Юра это понимал: всех не перестреляешь. Он просто… Ему просто… Хобби, вот!.. Это для него было просто хобби!.. Хобби?! Если честно — я не знал ответа на этот вопрос.
— Господи, какая дикость! — возмущалась Юля.
— Лишить человека жизни, — поддержал ее Стас, — это значит лишить жизни сто миллионов удивительных существ, обладающих…
— Ошибаешься, — сказал Юра, — мертвые не могут ничем обладать, они же во власти тьмы! Там света нет, а значит нельзя ничем обладать…
По всему было видно, что ему было лень тратить слова на разъяснения.
— Тинку бы ещё найти…
У Жоры искрились глаза, когда он произносил имя Тины. Он вопросительно посмотрел на меня, мол, что новенького?
— Да-да, — сказал я, — скоро-скоро… У меня всё готово!
— Всё? — переспросил Жора, не отводя взгляда.
Я кивнул: да.
— Смотри у меня, — он погрозил своим толстым указательным пальцем, — не подведи…
Я едва сдержал себя, чтобы не поклясться.
«Тинку бы ещё найти».
Ищи-свищи свою Тинку!..
Я ведь даже представить себе не мог, с чего начать эти поиски этой самой Тинки! Найду — удавлю, думал я.
Итак, мы снова были все вместе! И нас собрала Пирамида! Никому из них это, правда, и в голову не пришло. Только я это знал и, пожалуй, Жора, который без всяких сомнений теперь был уверен, что пришло время новых побед, а все неудачи и поражения остались в прошлом. Признаюсь, я очень обязан всем этим удивительным и неординарным людям. И никогда то, что мы пережили и сотворили, не покинет мое сердце и память.
Глава 13
Пока я гонялся по свету за Аней и Юрой, Жора с ребятами, дай Бог им здоровья, проделал огромную подготовительную работу. Он восхищался:
— Это был сильнейший мозговой штурм! Целая вереница проблем одна за другой были решены в считанные дни. Мы расчистили плацдарм для строительства, вычистили, так сказать, авгиевы конюшни, в общем сделали все lege artis. Я надеюсь, тебе понравится.
— Я уверен, — сказал я.
Меня ведь на самом деле ничуть не интересовало, как им удалось достичь запланированных результатов, для меня важно было, что они спелись. Я хотел только одного — сбить их в крепкую команду, в единый кулак, склеить, скрепить…
— Нам нужно было хорошенечко въехать в тему, — сказал Жора.
— Я тебя понимаю.
— И, заметь, все это мы сделали без тебя, — добавил он, улыбнувшись.
— Видишь, Скрепнин, — заметила Тая, — мы и без тебя теперь можем…
Я обещал ей привезти из Парижа модные клипсы и не привез.
— И без Лесика, и без Ушкова? — спросил я.
Жора только хмыкнул.
— Зато с Инкой и Натой, они у тебя просто…
— У нас.
— И со мной, — сказала Тая, — я же тоже!..
Юля молчала.
Мы собрались с мыслями, сбились в теплую кучку, свились в плотный рой и, уверившись в своих силах, решили: пора!
Но не тут-то было. Нужно просто хорошо знать Жору.
И опять, уж в который раз, мы собрались как-то вечером.
— Что ж давайте-ка, — сказал Жора, — еще раз взвесим камни, которые мы собрали.
Он сидел и курил свою трубку. Собирать камни было его любимым делом. Прежде чем штурмовать новые бастионы, Жора любил подвести итог пройденному этапу.
— Что мы можем и чего не можем, — сказал он, — и на что мы можем рассчитывать с тем, что мы можем?
Все притихли и посмотрели на Жору с нескрываемым любопытством: что еще он нового мог нам поведать?
— Итак, первое…
Так всегда начинался у нас новый этап.
— Мы легко можем получить клон из живых клеток: кожи, крови, спермы, мочи, слюны… Из любых — печени, почки, кишки…
— Не тяни, — сказала Инна.
— Второе: из ядра мертвых тканей — мумии, формалин, криостат…
— Есть и это…
— Теперь — известное биополе плюс стволовые клетки с их последующей трансформацией…
— Дальше…
— У нас есть «Милашка» и стимуляторы роста…
— Есть и это.
— Наконец, гетерогенный геном, по сути искусственная жизнь на любой заказ, — спасибо Крейгу...
— Прекрасно!
— Таким образом, в наших руках могучая технология преобразования мира! Пора собирать камни для строительства…
— Никто не спорит.
— Что ж, да здравствует Пирамида!
— Ура!
— И здесь очень важно — не переспешить.
— Да поможет нам Бог!
Будто кому-то из нас было неясно, что назад пути нет!
— Юль, ты готова?..
И в тот же день Жора улетел в Швецию. Бжезинский сам позвонил нам и пригласил на заседание клуба.
— Заседание клуба? — спрашивает Лена.
— Бильдербергский клуб… Я же рассказывал.
— Не помню.
— Да. Нужно было принимать решение о финансировании строительства Пирамиды.
— Это же… Страшно сказать! Это же огромные деньги!
— Но и nervus rerum! (Движущая сила! — лат.). Сам Нельсон Рокфеллер вместе с Бушем и Киссинджером предложили нам свое участие, когда Жора убедил их в неизбежности ломки старого мира.
— Ломки?
— А разве этот мир не заслуживает перемен? Этот мир, как и тот Рим, свое отжил. И правление клуба…
— Чем же они занимаются?
— Правят миром. Они — все! Правительство мира. Это только кажется, что в странах правят короли и президенты, что есть ООН, Совет Европы и Совет Безопасности, разные другие надгосударственные структуры. Нет. Есть бильдербергеры! Масоны, розенкрейцеры, мормоны… Орден иллюминатов! С тех пор, как… Кстати, этому Ордену — 6000 лет! Ровесник пирамид! С тех пор, как потомки пришельцев вручили шумерским жрецам каменную Книгу власти, эти иллюминаты и замахнулись на абсолютную власть над миром. Потомки разумных рептилий… На протяжении тысячелетий в орден входили лучшие умы человечества. Сами рептилии ассимилировались среди людей, их ДНК ничем не отличается от нашей. Разве что разница в частотном поле…
Жора смеялся:
— Это инопланетные существа, принявшие образ людей, и клонировавшие людей, как программу по ДНК, для использования в качестве рабов.
Он просвещал нас:
— Все они появились в Шумере, Египте, а затем в правящих слоях Европы и дальше — мира. Состоят из сорока восьми семейств и все кровно связаны между собой. Они стремятся к установлению Нового Мирового Порядка, единства мира под единой политической, финансовой и религиозной властью... себя любимых... Они изобрели религию для поддержания человека в страхе...
Жора даже нарисовал их портрет:
— Они отличаются мясистым горбатым носом и оттопыренными ушами. Но главное — это их нечеловеческие глаза. Часто смотрящие в разные стороны как Хамелеоны... Всмотритесь в глаза Ротшильда…
Жора показал портрет Ротшильда.
— Видите… А вот вам принц Нидерландский Бернхард, который после войны создал Бильдербергский клуб (мировое правительство), в состав которого и входят большинство приведенных тут товарищей... Дюпоны, Рокфеллеры, Онассисы и прочие ящеры… Их символ — всевидящее око. На долларовой банкноте — вот, видите?
Жора извлек один доллар и продемонстрировал нам это око.
— Но тут есть и наша пирамида! А над ней надпись: «Novus ordo seclorum», что значит — «Новый мировой порядок». Так что теперь мы с ними напрочь повенчаны, — заключил Жора, — их око и наша Пирамида! Как Ленин и партия!
Мы, конечно, удивлялись:
— Надо же!..
— Самые богатые и влиятельные люди в мире. Это они контролируют выборы во всех странах мира. Кто им нужен, того и избирает народ. Это они контролируют все земные конфликты: нужна маленькая война — пожалуйста! Нужен мир во всем мире — милости просим! Цены на нефть, продовольственные программы, рождаемость и смертность, ядерный арсенал, даже управляемые смерчи и торнадо, рукотворные извержения вулканов и цунами… Все! Все в их руках. Сказано же: правят миром! И цели у нас теперь едины: единое мировое правительство, где правит Дух, а не жалкая плоть… Еле уговорил их! Теперь им постоянно приходится бороться со своей звериной сущностью, рептильей натурой…
Чуть не пришибли…
— Поговаривают, что они сотрудничают с инопланетянами, — предположила Алла.
— Брось. Это же…
— Инопланетяне — как источник безграничной власти, — сказал Жора.
Тая улыбнулась:
— А вы, ты, Рест, Юра, Аня, Юля… Вы, случайно, не инопланетяне?
Жора замотал головой:
— Ты же видишь — нет! Мы живые, вот, потрогай меня…
Я тоже не мог сдержать улыбку:
— Ты как Ленин, — сказал я Жоре, — живее всех живых.
— А ты зря улыбаешься, — тотчас напал на меня он, — тыыыы…
Он сощурил глаза:
— Слушай, — сказал он, — а Тинка твоя случайно не инопланетянка? Точно! Тебе не кажется?
— Отстрянь!..
— Я просто уверен!
Жора смотрел на меня, словно лил сквозь меня раскалённое олово.
— Ты мужик или не мужик?! Ты можешь её найти, наконец?!
— Да иди ты… — в сотый раз посылал я его.
— Бильдербергерша — точно! — уточнил Жора, — ты видел её глаза?!
У неё же глаза…— он сделал движение указательным пальцем, словно написал на стене единицу, — как восклицательный знак! С вертикальным разрезом зрачка! Ты видел? Как у…
Жора не договорил. Все притихли, уставившись на меня и ожидая моего ответа.
На это я лишь рассмеялся! Ну, где и когда я мог видеть её глаза?
— Ты еще скажи, — сказал я, — что у неё и кожа… как у крокодила! Вся в чешуе! В пупырышках! И она льёт крокодильи слёзы, когда плачет.
— Она не умеет плакать, — сказал Жора, — она не ты!
Я не помню, чтобы я когда-нибудь плакал. Один, правда, раз, когда…
И Жора видел те слёзы. Но зачем он меня так? Чтобы хоть как-то досадить? Чтобы я, наконец, нашёл эту… эту Тину?! Разве это поможет?
— Жор, — заступилась за меня Ната, — твоя Тинка…
— Но она точно инопланетянка! — оправдался Жора.
Все молчали.
— Se non e vero, e ben trovato (Если даже это и неправда, но придумано хорошо. Ит.), — сказала Моника. — И что же твои бильдербергцы? Они согласились? Они готовы отказаться от своих миллиардов, от власти?!
— Они — умные! Они не только готовы, — как-то весело сообщил Жора, — они с радостью бросят все свои накопления под ноги совершенству. Упадут ему в ноги!
— Ты меня удивляешь!
— Они и сами были удивлены своему решению. Но потом, когда все было учтено и просчитано…
— Где же выгода? В чем их бонус?
Жора дернул плечами:
— Ты меня удивляешь: принципы! Наши принципы! И-и-и… решение всех проблем. Всех земных проблем. Мир спасен! — разве это может быть кому-то невыгодно?.. Я так им и сказал: «Теперь вы — как боги!..».
— И они?..
— И они подписали чек.
— На какую сумму?
— На всю сумму стоимости нашей планеты: море денег… Ведь сегодня деньги — это…
— Эквивалент труда.
— Да, чтобы мир избавился, наконец, от денег нужен беспримерный труд, работа до кровавого пота, и для этого необходимо много денег. Вот такой замкнутый круг. Порочный и позорный круг, разорвать который под силу лишь совершенству. Да! Совершенство — всесильно! Наши принципы… Материальная нищета — это добровольная жертва нашего духа! Это — как распятие Христа! И вот еще что: самая сильная власть на Земле — это власть над совершенством. Это и есть истинное совершенство.
— Так много совершенства, — фыркнула Тая.
— C’est la vie! (Такова жизнь! — фр.).
Глава 14
Я не уверен, что в своем рассказе придерживаюсь хронологии, но все события, которые произошли, все, что с нами случились, изложены, на мой взгляд, достаточно точно и подробно. Я допускаю, что в этой последовательности могут быть прорехи, но отдельные эпизоды до сих пор стоят у меня перед глазами так отчетливо и ясно, будто все это было только вчера…
Иногда я позволял себе с кем-нибудь вырваться из объятий умопомрачения, этого ига совершенствования. Нередко с Юлей. Мы забирались в самые отдаленные уголки Земли… Ночью там, на юге, сквозь быстрые белесые облака светили огромные яркие звезды, на дождь и намека не было, утро было тоже солнечное, верхушки гор еще не охвачены заревом, не пылали золотом, но вот-вот луч коснется и их. Небо не фиолетовое, не голубое и не синее, высокое и чистое, как лестница Иова. Никакого грома, никакой музыки, только крики чаек, которые летают и над поселком, да шелест листвы платанов. Воздух свеж, никаких запахов, даже лавровые кусты не пахнут.
Я даже Тину здесь забывал!
Не знать её до такой степени, чтобы даже не вспоминать, было для меня сладостным упоением — такого не может быть!
Год тому назад я дал себе слово к нынешней осени выпустить брошюрку, листов тридцать шесть — сорок. «Стратегия совершенствования». Как, не страшась страданий и самой смерти, жить на земле? Мне казалось, что я сумею рассказать людям, донести до каждого правду жизни. Все, что сказано до меня Сократом, Сенекой, Спинозой и Фрейдом тоже правда. Библия, Веды, Коран и Талмуд ответили на все вопросы бытия. Почти на все. Почему же человечество несчастно?
— Пирамида, — сказал тогда я, и рассказал еще раз о том, что сам пережил и выстрадал.
— Египтяне, — спросила Юля, — каменные глыбы?
— Нет-нет, — сказал я, — это Пирамида Духа. Человек осваивает, завоевывает планету… Численность населения растет, и его волнует проблема больших городов. Здесь, на Земле, мы уже так наследили, что теперь должны входить в Храм жизни, хорошенько вытерев ноги…
— Об этом можно где-нибудь прочитать?
— Вот, держи! Эта книжонка сегодня идет нарасхват.
— Что это, твоя Нобелевская речь?
— «Стратегия совершенствования».
— Та самая инструкция?
— Там же сказано: «Стратегия».
Ни один Юлин жест, ни одно ее слово меня не раздражали, даже ее привычка отвечать вопросом на вопрос: «А ты?». А ее неумение справиться с обычным пистолетом, когда мне приходилось рисковать и ее жизнью, меня просто восхищало.
— Рука, — говорю я, делая резкий поворот вправо, — рука…
И когда машину выравниваю, снова бросаю:
— …прямая!
И снова ору:
— Рука — прррямая!..
— Я помню, — едва слышно говорит Юля и разряжает всю обойму в преследующего нас мотоциклиста.
Только потом, в постели, я шептал ей на ухо слова благодарности и признательности.
На нас уже тогда охотились как на зайцев.
Из движущегося с бешеной скоростью автомобиля этот мир разглядеть невозможно. Но и, сидя за рулем, тоже нельзя наслаждаться картиной мира. Я ловил себя на мысли, что иногда даже любуюсь этими пальмами, освещенными лучами заходящего солнца, этими дальними синими вершинами гор, этой золотом залитой поверхностью океана... А ведь я хотел коренным образом изменить эту жизнь. Зачем?
— Почему ты не отвечаешь? — спрашивала Юля.
Если бы я знал ответ.
— Разве строя свою Пирамиду, — спрашивает Юля, — ты не плетешь новые сети для человечества?
Я и сам над этим не один раз задумывался. Я помню, что что-то о сетях недавно читал у Марка Аврелия или у Сенеки, кажется — у Сенеки. Да, у Сенеки. Я помню прочитанное дословно: «Никому из смертных не сравниться с пауком в тканье». Я делаю для себя новое открытие: я — паук!
— Не плетешь? — спрашивает еще раз Юля.
— Ткут пауки, — отвечаю я.
— Да нет, — уточняет Юля, — я в том смысле, что ты — как ловец человеков…
Я помню из Сенеки и следующее: «Этому искусству не учатся, с ним рождаются».
Разве я рожден со способностями каменщика, строителя Пирамид? Попросту говоря, не масон ли я?
— Ловцы человеков — апостолы, — разъясняю я, — я же — паук, человек — паук…
— Не обижайся, пожалуйста, улыбается Юля, — ну, плз, я же…
Ее «плз» звучало упоительно!
— Обижаться, — повторяю я, — это удел холуев и лакеев, ты сама говорила — удел горничных…
Глава 15
Сначала мы, конечно, смоделировали Пирамиду. От а до я. Каждый винт, каждый болтик… Каждый ген и его фенотип!
— Как такое возможно? — спрашивает Лена.
— Нам удалось! Вся Америка, да что там Америка — весь мир ринулся к нам в помощники. Да-да, ученые всего мира считали за честь участвовать в этом проекте. Мир ведь зашел в тупик. Каждый здравомыслящий политик понимал, что цивилизация на краю гибели. Армагеддон вошел в каждый дом, и только слепой не мог этого не видеть. Особенно старался Римский клуб. Каких только прогнозов и моделей будущего не напридумали! Но все они сводились к одной — край! И вот наша «Стратегия совершенствования» стала началом координат нового времени, точкой отсчета. Это был всевселенский, небывалый доселе мозговой штурм! Лучшие умы мира!.. Мы работали, не разгибая спин, мозги гнулись и плавились… Никто уже не варился в собственном соку, мы пили коктейль всеобщей свободы мышления. Архитекторы новой жизни, мы участвовали в преображении мира, и каждый чувствовал себя богом. И социальная инженерия дала свои плоды. Мы создали нашу виртуальную Пирамиду, тысячи компьютерных персонажей…
— Цивилизационные игры? — спрашивает Лена.
— Что-то похожее.
Как когда-то для поиска Юры, ребята из «Google» создали нам его виртуальную модель («Шныру»), так и сейчас мы построили компьютерную модель Пирамиды, собственно, модель идеального социума, если хочешь, — Града Божьего! Да-да, именно!.. Этакую всеядную плерому! Над нею трудились уже давно, с того самого момента, когда Жора еще в Москве познакомился с Мишкой Брином и его сыном Сергеем. Вернее, с тех самых пор, когда Жора по-настоящему уверовал в Пирамиду, в неизбежность ее построения. Модель была великолепна, знаешь, просто блистательна!.. Это был рай! Люди там жили, как во времена Адама. Все деревья познания добра и зла мы, конечно же, повыдергивали с корнями. Еву сразу же одели в красивые, но скромные одежды, и все яблони заменили на пальмы. Адам стал садовником… Что же касается змия-соблазнителя, то из него мы сварили уху… Мы наделили каждого такими качествами, такими добродетелями!.. Это была виртуальная страна Совершенства, Новая Атлантида, если хочешь, — Царство Небесное…
— И Иисус…
— С Иисусом не все так просто, как кажется. Быть может, поэтому у нас и пошли потом сбои. Но модель — это всего лишь модель, нам же нужны были живые люди… А модель была лишь подсказкой, штампом, матрицей, обычной инструкцией, но она помогла нам верно выстроить свою стратегию достижения цели. Ну и тактику, конечно, и каждый наш шаг.
Тысячи компьютерных персонажей с нашими апостолами во главе мы расселили в виртуальном мире и дали им полную свободу действий — живите! Сейте, пашите, стройте жилье, производите товары и машины, творите, любите, рожайте детей…
— Прекрасно! И что?..
— Мы натоптали их геномы всеми известными добродетелями, известными человечеству: никакой борьбы, никаких войн, никаких революций…
— Да-да… И?..
— И эта виртуальная цивилизация… Можно скептически ухмыляться, но дело обстоит именно так: близок, как никогда близок конец эры греха, мир на новом витке развития; вот-вот настанет день, когда горб мира выровняется, когда животные страсти (это же атавизм!) изживут себя, и только в книжках можно будет прочесть о змеиных уловках человека прошлого, о волчьих его повадках, лисьей хитрости, слоновьей нерасторопности и заячьей трусости… О нечеловеческой страсти к накопительству, жадности, скупости, скряжничеству и нещедрости… И вот все это умрет навсегда. Можно над этим смеяться, но совсем скоро каждый увидит это собственными глазами.
Мы вбили себе в голову, во что бы то ни стало достичь желаемого результата, брались сразу за несколько дел и, конечно же, совершали ошибки. Не понимаю, как от этих беспрестанных, упорных и чрезмерных усилий мы не сошли с ума. Страсть к совершенству превратила нас в маньяков.
— Да уж… Вы просто сдурели! — восклицает Лена.
— Мы освоили методику выращивания нейроцитов in vitro в лабораторных условиях, а потом…
— In vitro!?.
— Мы вырастили мозг не только Эйнштейна, но и твоего любимого Маркса, и Пригожина, и Макиавелли... «Голова профессора Доуэля»! Да-да, голова как источник знаний! Головы просто кишмя кишели… Эхнатон, Сократ, Августин, Леонардо…
— Брось…
— Ага!.. Целая череда голов!.. Цезарь, Наполеон, Галилей с Ньютоном… Все с глазами ангелов и с распоротыми напрочь ртами — жрать!.. Все хотели есть, не переставая. Головами!..
— Зрелище, надо сказать, не совсем…
— Не совсем! Совсем не…
Гаврилишин нам помог в экономике… И в случае необходимости мы использовали эти головы при мозговом штурме для решения трудноразрешимых проблем.
— Вы брали напрокат мозг Эйнштейна? — спрашивает Лена.
— Да, на пару часов, на сутки... Это был коллективный мозг.
— Коллективный мозг и брейн стоминг?
— Да. Это был и кабинет министров, и парламент, и конгресс, и кнессет, здесь была и Палата лордов, и Дума, и Совет старейшин, объединены все формы правления. И не было короля. Ни короля, ни президента, ни шейха, ни… Правила, собственно, машина. Она принимала решения, предлагала несколько вариантов и прогноз развития тех или иных событий. Учитывалась каждая мелочь, способная изменить в будущем ход истории.
— Такая как?..
— Да любая, самая незначительная на первый взгляд, скажем, глянец плеч Жозефины или блеск глаз Таис…
— Блеск глаз?
— Неодолимый признак творческого потенциала любого вождя.
— Улыбка Джоконды?
— Да, кокетство — как двигатель прогресса.
— И не было никакой борьбы за власть?
— Никакой...
— Никаких партий, идеологий?
— Они не имели смысла. Любая идеология — это пустышка, поскольку каждый день жизнь преподносит такие уроки существования и развития, какие невозможно предусмотреть никакой идеологией. Идеология — это догма, тормоз и враг развития, застывшая, окаменевшая мысль. Застывшая лава еще вчера грохочущего и брызжущего и брюзжащего якобы новыми мыслями политического вулкана. Это рудимент политики, анахронизм. Подчинившись какой-либо идеологии и следуя ей, общество заливает свои легкие суперпрочным цементом. У такого общества нет будущего, поскольку оно перестает свободно дышать.
— Даже Америка, даже Китай?
— Даже Лихтенштейн и Монако.
— И Ватикан?
— Пока белый дым вырвется из трубы на свободу, не одна голова претендента на роль Папы рухнет на плаху святого престола.
— Значит, роль каждого игрока в этом вертепе...
— Да, весь мир — театр… И битва за трон никогда не выявит победителя. Совсем скоро мир станет един, как…
— Невероятная скука!
— Ты не поняла: един — не значит однообразен. Он будет един, но разнообразие его будет таким же пестрым. Ведь для этого Бог и дал каждому из нас по три с половиной миллиарда нуклеотидов. Чем выше гетерогенность системы, тем она устойчивее и ее энтропия неизменно растет. Единство мира в его генофонде, а проявление, манифестация, вся феноменология жизни, останутся бесконечно яркими и богатыми. Традиции, чувства наций по-прежнему должны уважаться. Никаких шовинизмов, нацизмов и национализмов. Никаких расизмов! Все авгиевы конюшни геномов будут напрочь очищены от всех скотских поползновений.
Мы понимали, что вполне возможно, именно это неясное, расплывчатое, чисто абстрактное представление о Пирамиде и являлось камнем преткновения, вызывая среди нас споры, недомолвки и даже мелкие ссоры. И все же меня радовало, что каждая такая стычка проясняла какую-нибудь деталь, линию, штрих в строящемся сооружении, просветляла наше будущее. Я радовался даже чашечке кофе, которая объединяла нас за завтраком и особенно партии в теннис, когда, проиграв свой сет, Инна искренне казнила себя за неудавшийся эйс и потом просила меня подавать ей мячи для отработки техники подачи. Но самую большую радость мне доставляли минуты общения с Аней, живописные минуты искренней радости, деля которые на двоих, мы были счастливы. Поздним утром, медленно выбравшись из ленивой постели, раздвинув полоски жалюзи и удостоверившись, что небо чисто от туч, она, тотчас распахнув окна настежь и встав на цыпочки, тянулась руками и всем телом к уже высокому солнцу… И вдруг начинала петь…
— Ты был счастлив с ней? — спрашивает Лена.
— Она была неравнодушна ко мне.
— И Юля тоже…
— Ага…
— А с Тиной? — спрашивает Лена.
— Её равнодушию не было предела, — говорю я, — она же сангвиник. Полный!.. Понимаешь — полный!.. Переполненный до краёв!..
— Что это значит?
— А я — абсолютный холерик! Как мы могли бы… Поясни — как?!
— Как плюс и минус.
— Что?
— Что могли-то?
— Всё!..
Глава 16
Юлиному любопытству не было предела:
— Расскажи, расскажи еще раз об этом чуде…
— О каком чуде?
— О любви…
Юля, как всегда, открыто посмотрела мне в глаза.
— О любви?.. О любви ты все уже знаешь.
— Каждый раз ты рассказываешь по-новому.
Я не помню, что вообще когда-либо рассказывал ей о любви. Между слов можно было, конечно, прочесть, что мне доводилось в жизни испытывать это чувство, но чтобы об этом кому-то рассказывать — нет. О любви не расскажешь словами. Все что сказано, считаю я, сказано неверно и, наверное, впустую. Любовь молчалива, нема. И каждый знает, что это такое. Облечь в слова — значит фарисействовать, даже юродствовать. Мы ведь произносим слова для того, чтобы за них спрятаться. Чтобы мир знал нас такими, какими мы хотим ему казаться.
— Чудо любви непостижимо, — говорю я. — О том, кого мы любим, мы рассказываем меньше всего. Мы просто знаем, что любим. И все слова, сказанные об этом, кажутся никчемными и даже ложными. У этих слов нет никакой надежды выразить это чудо. Любовь — это Бог. Она не признает разговоров всуе.
— Значит, ты считаешь…
— Не надо считать.
— Что же, по-твоему…
— Нет-нет, — говорю я, — любовь — это такая природа и такой порядок вещей во Вселенной…
Юля не понимает:
— Порядок вещей?..
— Нет смысла писать какие-то там законы сосуществования между людьми, если они не пронизаны, не наполнены духом любви.
— И в твоей Пирамиде все законы наполнены…
— Переполнены, — говорю я, — а как же!?.
А как бы Тина определила свою формулу любви? Я был потрясен: вдруг возникшее напоминание о какой-то виртуальной Тине просто ошарашило меня: при чем тут Тина?! Что она, по сути нечто воздушное и неуловимое, пёрышко Жар-птицы, что она может знать о любви? О моей любви к Ане, к Юле или к Людочке?.. Или, скажем, к… Да мало ли… Стишки? Может быть… Но что могут сказать стихи об этом божественном чуде? «Любовь не вздохи на скамейке»? Или «Я помню чудное мгновенье»? Хо!.. А и правда — что?
И я, не давая себе отчета в своих действиях, стал лихорадочно искать Тинин томик стихов. Что если там откровение, ну да, вдруг там есть эта формула…
Куда же я его задевал?
— Что ты ищешь? — спрашивает Юля.
— Вот, — говорю я, взяв с книжной полки увесистый том, — вот послушай…
— Что это?
— Точка зрения, — говорю я и читаю: «Смысл любви состоит в том, чтобы с трудом отыскать бабу, которая органически не способна тебя полюбить, и бухнуть в нее все: душу, мозг, здоровье, деньги, нервы…».
— Кто это? — спрашивает Юля.
— Твой современник.
— Что же по-твоему самое страшное для любви?
Я это уже говорил: разочарование. Юля в полной растерянности:
— И ничто ее не может спасти?
Я и это уже говорил: истинной любви, что от Бога, не нужны костыли и подпорки. И всё же, и всё же — что такое любовь? Любовь, думаю я, — это бездонная чаша, любишь — пей, хоть залейся, а разбил — не склеишь…
Вдруг пришло на память: «…он крючками зрачков по распятому телу блуждал … вдосталь …не было слез…просто засуха…не было сил … нож шагал напролом… что ему до текучей воды…он любил меня так этим светлым холодным клинком… и просил меня выждать и выжить…».
— Что это? — спрашивает Юля.
— Это — любовь! — отвечаю я.
Юля смотрит на меня, словно видит впервые.
— Своими ответами, — говорит она, — ты открываешь двери не для разъяснений, но для проблем.
— Проблем? Разве у нас возникли проблемы?
— Проблем нет, но уже, кажется, слышен скрип двери.
Никакого скрипа я тогда еще не слышал. Но Анин вопрос не выходил у меня из головы: «Что-то случилось?».