Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 30 страница

--------------------------------

<1> Недействительность сделки, по которой получено владение, как об этом говорилось выше, необходима для обоснования незаконности владения. Если оспаривается та сделка, по которой истец передал вещь, то лишь для того, чтобы аннулировать и последнюю сделку, по которой ответчик получил владение (в силу действующего в российском праве принципа каузальности при передаче собственности). Доказывание недействительности получения необходимо, так как иначе сами нормы ст. ст. 301, 302 ГК оказываются неприменимыми. Поэтому при обсуждении обстоятельств утраты владения истцом недействительность сделки уже предполагается, и отсылки к ней, даже в том случае, когда была недействительна не только последняя, но и первая сделка, не могут заменить выяснения того, как было утрачено владение.

<2> В тех случаях, когда в теории допускается квалификация исполнения обязательства как сделки, понимается, что такие сделки не могут признаваться недействительными: квалификация их юридического эффекта зависит от иных качеств - является ли такое исполнение надлежащим. Впрочем, для целей п. 2 ст. 302 ГК принятие ненадлежащего исполнения скорее опорочит добрую совесть, чем повлечет вывод, что владение передано против воли владельца. Нужно иметь в виду, что для добросовестного получения владения требуется получение его в порядке надлежащего исполнения. Однако для целей виндикации добрая совесть первого незаконного приобретателя важна лишь тогда, когда он - последний владелец, к которому предъявлен иск, что бывает далеко не всегда; при "цепочке" ничтожных сделок ответчиком будет не то лицо, которое получило вещь от законного владельца (получение владения от собственника по договору, хотя бы и недействительному, и вовсе исключает виндикацию; об этом подробнее будет сказано в главе о реституции).

<3> В истории права обсуждаются такие виды утраты владения против воли владельца, кроме кражи и потери, как, скажем, ошибочная замена одних вещей другими. Упоминался и казус, когда вещи унесены водой. Передача вещи по ошибке, впрочем, иногда рассматривалась все же как добровольная утрата владения (см.: Трепицын И.Н. Приобретение движимостей в собственность от лиц, не имеющих права на их отчуждение. С. 47, 311).

Если очевидно, что владение передано по воле законного владельца, то любые ссылки на арбитражное решение утрачивают смысл.

В нашем случае в судебном акте, на который ссылался истец, утверждается лишь то, что акт о правах на земельный участок был вынесен без наличия на то права, в то же время ничего не говорится о фактических обстоятельствах утраты владения, тогда как для применения п. 2 ст. 302 ГК необходимо доказать именно то, что владение было утрачено против воли законного владельца.

В этом деле довольно ясно вырисовывается значение различия между правом собственности, явлением идеальным, и вытекающими из него распорядительными действиями - актами и сделками и владением как фактическим явлением и вытекающими из него фактическими действиями по передаче владения.

Для того чтобы отразить возражение о добросовестности, нужно обратиться только к внешней стороне отношений, только к фактическим обстоятельствам передачи. Имеются в виду как акты насилия, так и иное самоуправство, исключающие волю законного владельца на передачу. Но законность волеизъявления при этом значение утрачивает. Даже установленная незаконность (и недействительность) сделок, совершенных владельцем, не исключает (а чаще предполагает), что владение им передавалось, причем вполне сознательно и мирно.

Как мне кажется, так нужно понимать и высказанное Президиумом ВАС РФ в Постановлении от 7 февраля 2006 г. по делу N 10101/05 положение о том, что имущество выбыло по воле общества, хотя условия продажи не были согласованы с советом директоров общества. Впрочем, в данном деле суд сослался на то, что имелось решение общего собрания общества об одобрении крупной сделки.

В связи с этим Д. Дедов задается вопросом: можно ли считать одобрением согласие общества на продажу без понимания существенных условий этой продажи <1>? На самом деле даже при вполне очевидном отсутствии правового основания для сделки об отчуждении имущество все равно будет считаться выбывшим по воле владельца, если передача осуществлялась владельцем. Для акционерного общества воля владельца на передачу обсуждается по воле исполнительного органа общества, хотя бы он и не был уполномочен на распоряжение имуществом.

--------------------------------

<1> Дедов Д. Некоторые проблемы виндикации и пути их решения // Вестник ВАС РФ. 2006. N 11. С. 9.

О регистрации владения

Мы уже убедились, что вещного права владения не существует. Поэтому не нужно еще и доказывать, что его не существует как объекта регистрации, это вполне очевидно. Сторонникам же этой идеи полезно поразмышлять, почему бы это придуманное ими вещное право решительно ускользает от всякой возможности регистрации, тогда как любое вещное право обязательно должно быть зарегистрировано.

Между тем призывы регистрировать владение вообще, владение по давности (т.е. незаконное владение) в частности приходится слышать достаточно часто. Иногда возникает впечатление, что авторы этих призывов полагают, что здесь вообще нет почвы для сомнений и речь идет лишь о техническом вопросе.

На мой взгляд, эти призывы достаточно сомнительны. Но прежде, чем обсудить этот вопрос, имеет смысл уже не в первый раз заметить, что сам по себе ответ на вопрос о сфере действия государственной регистрации прав является довольно верным тестом на отношение того или иного автора к частному праву. Очевидно, что идеология целительности неограниченного вмешательства государства в экономику очень мало отвечает духу права в целом и основам частного права в конкретном случае. Пагубность администрирования в сфере гражданского права давно доказана и жизнью, и теорией, а возвращение к этому вопросу вызвано печальной закономерностью, в силу которой очевидность истины ничего не значит для невежества или частного (увы!) интереса. В нашем случае этот частный интерес - интерес чиновничества (отнюдь не всегда выражаемый лично чиновниками, которые имеют много возможностей найти ретивых исполнителей среди лиц, использующих науку в виде промысла), как и любой частный интерес, вступающий в конфликт с общими интересами.

С позиций частного права и с позиций интересов оборота (которые в данном случае совпадают) вмешательство государства в оборот имущества - это вынужденное зло. Терпеть это зло, и в частности замедление и усложнение оборота, издержки по противостоянию коррумпированным и неквалифицированным регистраторам, происходит потому, что в противном случае возникнут иные трудности и проблемы, например, снизится кредитоспособность участников оборота, станет фактически невозможной ипотека, что выведет весь сектор недвижимости из числа кредитных ресурсов и тем самым приведет к примитивизации и натурализации хозяйственных связей, повлечет повышение издержек и решительно ухудшит конкурентоспособность экономики.

Понимание этого и заставляет допустить вмешательство государства в лице органов регистрации прав на недвижимость в оборот объектов недвижимости. Но при этом следует исходить из того, что это вмешательство должно быть предельно ограничено. Иными словами, должен действовать принцип: все, что можно не регистрировать, не следует регистрировать. Между тем множество активистов придерживаются иного принципа: все, что можно зарегистрировать, следует зарегистрировать. Высказывается это иногда в виде солидной фразы о том, что ресурсы регистрации далеко не исчерпаны. Конечно, не исчерпаны, ведь экономика еще вроде бы жива. Когда они будут исчерпаны, это сразу будет видно - наступит полный ступор.

Я прекрасно знаю, что этих аргументов для "государственников", от которых столько натерпелось наше гражданское право, никогда не было достаточно, как не могли их убедить и самые печальные сравнения огосударствленной экономики с процветающей. Поэтому придется оценить тезис о необходимости регистрации владения с точки зрения возможности его регистрации.

Начнем с того, что владение - не право, а закон говорит о регистрации прав. Регистрация права подчинена механизму возникновения прав. А права, как известно, возникают из юридических фактов. Поэтому непосредственным предметом регистрации являются юридические факты, указанные в гражданском законодательстве и воспроизведенные в законодательстве о регистрации, которое, как закон публичного права, создавать новых юридических фактов, не известных праву частному, не может, но может указывать на процессуальные аспекты обоснования фактов, в силу которых этот закон говорит, например, о "документах".

Даже если считать владение правом, нужно все же ответить на вопрос: каким юридическим фактом оно порождается?

Для того чтобы уточнить этот ключевой тезис, вернемся к ситуации, когда владение существует в силу соглашения с собственником (законное, титульное владение). Например, арендатор регистрирует свое право, предъявив договор аренды. Поскольку аренда не создает вещного права, в том числе "права владения", арендатору достаточно предъявить договор аренды с собственником или иным уполномоченным им лицом; во втором случае необходимо предъявить и доказательства наличия полномочия (доверенность и т.д.). Законное владение регистрируется не как владение, а как соответствующее, определенное законом право по отношению к собственнику (аренды, залога, оперативного управления и пр.).

Не буду развивать этот сюжет ввиду его ясности. Но эта ясная ситуация позволяет прояснить и предмет регистрации владения, не основанного на каком-либо праве по отношению к собственнику - ни на праве требования, ни на вещном праве. Только в этом случае и возникает проблема регистрации владения, лишенного какого-либо титула. Это вполне понятно, если учесть, что титул владения дает только собственник в договоре с владельцем. Можно, следовательно, сделать обратное суждение: если владелец не может указать свой титул, то у него отсутствует договор с собственником.

Все эти принципы владения преломляются в регистрации самым естественным образом: основанием регистрации законного владения становится договор с собственником или (для вещных прав) иной юридический факт, в котором выражена воля собственника на передачу вещи законному владельцу. В случае судебного спора об основании законного владения, т.е. о том, имелась ли законным образом выраженная воля собственника на передачу вещи, основанием регистрации будет судебное решение.

А какой документ может быть основанием регистрации незаконного владения или, переходя в сферу частного права, какой юридический факт порождает незаконное владение?

Известно, что наиболее освоенный российским ГК вариант незаконного владения - владение для давности (ст. 234 ГК) возникает из недействительной сделки или цепочки сделок.

Исходя из того что владение для давности порождается недействительной сделкой, мы, однако, не можем считать, что именно такая недействительная сделка и является основанием регистрации владения. Прежде всего следует сказать, что хотя чаще всего речь идет о сделках ничтожных (отчуждение чужого имущества), эта ничтожность неочевидна, так как связана с выяснением фактов, лишающих продавца (иного отчуждателя) права на отчуждение вещи. Вспомним, что именно извинительное заблуждение в факте создает добросовестность владельца. Извинительность заблуждения как раз и является следствием неочевидности фактов. Значит, необходимо судебное решение, устанавливающее эти факты и признающее соответствующую сделку недействительной.

Кажется, что именно это решение и является тем основанием (документом), которое может быть предъявлено для регистрации владения для давности. Я бы мог согласиться с этим, но с рядом оговорок.

Во-первых, очевидно, что такое судебное решение - это решение не о наличии права, а об отсутствии права у приобретателя, причем само по себе оно отнюдь не означает наличия права у истца по иску о признании сделки недействительной. Трудно согласиться с тем, что этот случай предусмотрен ст. 17 Закона о регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним, хотя, как уже говорилось, этот Закон не может создавать или отменять юридические факты, действующие в частном праве.

Во-вторых, само по себе данное решение свидетельствует о том, что собственником является не приобретатель имущества, а иное лицо - возможно, "прежний" <1> собственник. Таким образом, судебное решение о признании недействительным договора об отчуждении вещи (не обязательно по мотивам продажи чужой вещи, но и по любым иным причинам) не только является основанием для аннулирования регистрации права за приобретателем вещи, но и дает почву для регистрации права за иным лицом (обычно прежним собственником), хотя для этого должны быть проведены дополнительные процедуры. Только после этого и можно зарегистрировать владение для давности за добросовестным приобретателем.

--------------------------------

<1> "Прежний" собственник - термин условный, так как по конструкции недействительности сделки и в условиях действующей в нашем праве каузальной традиции считается, что право собственности собственником не утрачивалось; он все время им оставался, а прежним был лишь постольку, поскольку не была выяснена ошибочность этого представления. Однако в этот период могут произойти изменения самой вещи, ее утрата, что не исключает права на реституцию по п. 2 ст. 167 ГК, но исключает право собственности прежнего собственника. Поэтому об автоматизме "восстановления" права говорить следует достаточно осторожно.

Мы видим, что владение для давности может быть зарегистрировано только при одновременной регистрации права на ту же вещь (объект недвижимости) за невладеющим собственником. Поэтому и не всякое решение о признании недействительной сделки об отчуждении объекта недвижимости сможет выполнять функции основания для регистрации владения для давности.

Но еще важнее другое. Само по себе решение о признании сделки недействительной может служить основанием только для регистрации незаконного владения без квалификации его как добросовестного или недобросовестного. Добросовестность может быть установлена не иначе как в рамках виндикационного процесса между собственником и незаконным владельцем либо в специальном процессе о приобретении имущества в силу давности, в том числе в порядке особого производства. Но во втором случае судебное решение создаст на стороне заявителя право собственности; варианты, практическая значимость которых едва ли велика, по крайней мере сегодня, возникнут только при отказе в заявлении.

В рамках спора о признании сделки недействительной добрая совесть не может быть установлена, хотя бы на нее и ссылались стороны, так как это обстоятельство не влияет на признание сделки недействительной и применение реституции и, стало быть, не входит в основание иска и предмет доказывания. Поэтому можно говорить только о регистрации незаконного владения без выделения добросовестного и недобросовестного. Кстати, для участников оборота (а именно для них, а не для регистраторов создана система регистрации) важен именно факт незаконного владения, а не его добросовестность, тем более что с момента подобной регистрации добрая совесть сохраняется только для целей приобретательной давности; во всех иных отношениях, а значит, в отношениях со всеми третьими лицами, добросовестность владельца утрачивается. Остается только незаконное владение, возможно, и начатое добросовестно.

Рассмотрев техническую сторону вопроса, мы должны, наконец, затронуть обычно упускаемый из виду смысл регистрации владения.

Совершенно неочевидны мотивы, которые могут заставить владельца зарегистрировать за собой владение для давности. Ведь позиция незаконного владельца не дает ему права ни на отчуждение вещи, ни на иное распоряжение ею, поскольку эти сделки не направлены на физическое сохранение вещи.

Конечно, такая регистрация может быть проведена по тем же правилам, как и обременение имущества, хотя незаконное владение ни обременением, ни ограничением права, конечно, не является. В этом случае интерес в регистрации, наличие которого, кстати, также вызывает сомнения, может иметь собственник. Например, собственник может сослаться на свой интерес предупредить добросовестное приобретение третьими лицами вещи от незаконного владельца. Но если право собственника на объект недвижимости зарегистрировано (а это должно быть так), то все третьи лица, приобретающие недвижимость не у собственника, а у иного лица, не имеющего от собственника полномочия, и без отметки о факте незаконного владения, уже тем самым становятся недобросовестными.

Можно, кажется, указать для этого случая и на публичный интерес, состоящий в предупреждении участников оборота о факте незаконного владения. Тогда придется возложить функции регистрации на органы власти, в том числе судебной. Однако в этом случае непонятно, как регистрировать право собственности, которое обязательно должно регистрироваться одновременно с регистрацией незаконного владения. Ведь, как уже говорилось, право собственности на вещь, отчужденную по недействительной сделке, не восстанавливается, если вещь существенно изменена или утрачена, а выяснение этих вопросов не вытекает автоматически из решения о признании сделки недействительной.

По моему мнению, импульсом могли бы стать изменения правил о налогообложении. Например, возложение на незаконного владельца налоговых обременений, связанных с имуществом, могло бы заставить и невладеющего собственника принять меры к регистрации владения, и владельца обдумать вопрос о целесообразности продолжения владения. (Вспомним, что незаконное владение в любой момент может быть возвращено собственнику, хотя такой обязанности у владельца и нет.)

Но пока таких изменений в налоговом и вообще в публичном праве нет, трудно понять, зачем должно регистрироваться незаконное владение.

На мой взгляд, если и можно признавать такую возможность, то только как факультативную. Это неизбежно и потому, что во многих случаях, когда совершены недействительные сделки об отчуждении имущества, судебные решения об их недействительности не выносятся. Поэтому в любом случае все факты незаконного владения все равно не будут зарегистрированы, а точнее, могут быть зарегистрированы случаи, заведомо составляющие меньшинство таких фактов.

Кроме того, не видно стимулов, заставляющих незаконного владельца регистрировать за собой незаконное владение. Не вписывается эта процедура и в общий механизм правопреемства. Ведь в отличие от регистрации права, которое возникает вместе с регистрацией, здесь регистрируется отсутствие права, а отсутствие права налицо и без всякой регистрации, в силу одного судебного решения (а для ничтожных сделок и без решения, хотя относительность этого тезиса для споров о владении очевидна).

Права владения и пользования в уставном капитале

хозяйственного общества

В 1992 г. органом управления, выступающим в качестве публичного собственника, и иностранным инвестором было создано закрытое акционерное общество сроком на 20 лет. Орган управления внес в уставный капитал право пользования зданием, находившимся в муниципальной собственности.

Получив в счет своего вклада акции, орган управления впоследствии продал их иным лицам. В то же время земельный участок, занятый зданием, был передан в аренду ЗАО на срок существования ЗАО, предусмотренный уставом и соглашением учредителей.

Затем, через несколько лет в устав внесены изменения и, в частности, устранен тот его пункт, который ограничивал деятельность ЗАО сроком в 20 лет.

В 2007 г. здание было продано в порядке приватизации полномочным органом третьему лицу. В договоре о приватизации указывалось, что здание имеет обременения. Суть обременений не указывалась.

Покупатель, став собственником, потребовал выселения общества из здания. Общество отказалось, полагая, что отчуждение здания не затрагивает его прав.

Возникли вопросы о природе этих прав, сроке их действия. И, пожалуй, главный вопрос - о том, сохраняется ли у акционерного общества право на имущество после отчуждения здания, т.е. имеется ли в данном случае право следования, присущее вещным правам, либо это право утрачивается и остается только требование к должнику, как это присуще правам обязательственным.

На эти вопросы невозможно ответить, если предварительно не разобраться в таких широко употребимых и достаточно запутанных понятиях, как "право пользования", "право владения".

В настоящее время в связи с обсуждением предложения о введении в ГК РФ института владельческой защиты актуальность этих понятий, прежде всего, конечно, права владения, дополнительно обострилась. Наряду с теми, кто просто возражает против владельческой защиты в принципе, понимая при этом, что владение может защищаться независимо от права на вещь <1>, имеется критика механизма владельческой защиты, сосредоточенная в отрицании за владением фактического характера и понимании владения как права. При этом вполне понятно, что нет нужды вводить владельческую защиту как защиту права владения, поскольку в этом случае будет попросту продублирована норма ст. 305 ГК РФ (на этой норме сторонники идеи "права владения" обычно и строят свою аргументацию).

--------------------------------

<1> См., например: Рудоквас А.Д. Владение и владельческая защита в Концепции развития законодательства о вещном праве // Вестник ВАС РФ. 2009. N 5.

Не вдаваясь далее в вопросы владельческой защиты, замечу лишь, что никогда не вызывавшая сомнений необходимость в более точном понимании владения сейчас существенно возрастает в связи с тенденцией усложнения законодательства не только о защите владения, но и о вещных правах.

Если вернуться к приведенному выше примеру спора о внесении имущественного права в уставный капитал, то можно ожидать, что анализ этого дела не может не привести к обобщениям, выходящим за рамки корпоративного права, тем более что обсуждаемый вопрос не имеет корпоративной специфики, а является исключительно вопросом о природе имущественного права <1>.

--------------------------------

<1> Иную позицию занимает Н. Козлова, полагая, что права на внесенное имущество приобретают корпоративный характер, потому что, в отличие от аренды, учредитель (собственник) получает не арендную плату, а "долю прибыли или иные выгоды" (Козлова Н.В. Правосубъектность юридического лиц. М., 2005. С. 300).

Как представляется, автор смешивает право одной стороны на использование имущества, ничем не отличающееся от любого прочего хозяйственного использования, с правами другой стороны на получение эквивалента от владельца. Здесь, конечно, есть два обязательства, но мы ведь обсуждаем одно - право владения/пользования имуществом по договору, отличному от аренды. Если заключен договор аренды, то идея корпоративности, видимо, сразу отпадает под страхом появления "корпоративной аренды". Но и в ином договоре о владении/пользовании имуществом нет ничего корпоративного. Это становится вполне понятно, если ввести очевидное условие: учредитель, внесший имущество в уставный капитал, продал свои доли (акции), как это произошло и в нашем случае.

Ситуация внесения имущественных прав в уставный капитал общества была достаточно распространена в начале 1990-х гг., до развертывания процесса приватизации государственного имущества. Тогда публичные собственники, не имея права на отчуждение государственного имущества, вносили права на это имущество, которые давали обществу возможность хозяйственной эксплуатации имущества (права владения и (или) пользования, как об этом сказано в Постановлении Пленумов ВАС РФ и ВС РФ от 1 июля 1996 г. N 6/8), но не давали права собственности. Эта практика была санкционирована в п. 17 Постановления N 6/8, которое различало передачу имущества "в натуре" в виде вклада в уставный капитал хозяйственного общества и передачу прав на имущество без передачи права собственности.

Само по себе такое различение не кажется достаточно корректным. Дело в том, что в гражданском обороте всегда передаются только права (точнее, право создается у того, кто его получает), а не вещи "в натуре".

"Практика убеждает в том, что реальные вещи выступают в юридической жизни только через посредство прав, которые осуществляются в отношении этих вещей... Всякое имущество состоит из прав, с той особенностью, что право собственности часто смешивают с той вещью, объектом которого она является. Вместо того чтобы сказать: "У меня есть право собственности на это имущество", говорят: "У меня есть это имущество"; сказать так проще и быстрее. Однако такое словоупотребление не должно создавать иллюзий... Имущество - это не реальное имущество, а имущественные права" <1>.

--------------------------------

<1> Саватье Р. Теория обязательств: Юридический и экономический очерк. М.: Прогресс, 1972. С. 53, 56.

Что касается гражданского оборота как оборота прав (вполне уместная метафора), то хотел бы подчеркнуть, что речь идет именно о метафоре. На самом деле права не передаются, а сделку о передаче прав и шире - механизм правопреемства - точнее представлять как прекращение права у одного лица и возникновение аналогичного (иногда - не тождественного) права у другого лица (получателя) <1>. Для этого необходимо, чтобы передающий право обладал признанным законом правомочием на создание права у иного лица. А если мы говорим о передаче вещи во владение общества, то, скажем, незаконный владелец, не имея права на вещь, не может и создать никакого права получателю вещи. В этом случае передача вещи "в натуре" никак не может считаться действительной сделкой (учредительным договором) и никакого права (ни вещного, ни обязательственного) на имущество у общества не создает, как не создает ни прав, ни обязанностей в отношении общества и у учредителя - незаконного владельца.

--------------------------------

<1> Подробнее этот вопрос рассматривался выше.

Понятно, однако, что, говоря о передаче имущества "в натуре", Пленумы ВС РФ и ВАС РФ не имели в виду, конечно, незаконное владение.

Впрочем, в последующие годы идея противопоставления передачи вещей в натуре и передачи прав, насколько известно, развития ни в теории, ни в практике не получила, поэтому не будем больше останавливаться на этом пункте.

Значение сохраняет лишь понятие права владения (пользования).

В Постановлении N 6/8 подчеркивается, что передаются именно права, и спорить с этой позицией нет никаких оснований.

Однако важно понять природу этих прав, для чего нужно вновь вернуться к обсуждавшимся выше проблемам.

В соответствии с так называемой концепцией триады право собственности состоит из трех правомочий - владения, пользования, распоряжения, которые собственник может в различных комбинациях передавать иным лицам. Скажем, может передать право владения, оставив себе пользование и распоряжение, а может передать распоряжение, оставив себе владение и пользование, и т.д. <1>.

--------------------------------

<1> Например, Ю. Романец пишет, что, "заключив договор доверительного управления имуществом, собственник лишается тех прав в отношении договорного имущества, которые он передал управляющему" (Романец Ю.В. Система договоров в гражданском праве России. М., 2001. С. 433).

Концепция эта, несмотря на ее распространенность, все же ошибочна. Здесь нет места для того, чтобы показывать все ее слабые пункты <1>, но напомню лишь некоторые.

--------------------------------

<1> Обсуждению этой концепции посвящена глава 8 книги.

Во-первых, собственник, заключая договоры с иными лицами о своем имуществе, ничего не теряет из своего права. Законодателю пришлось специально подчеркивать это применительно к договорам доверительного управления в п. 4 ст. 209 ГК, хотя это верно для любого договора <1>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Монография М.И. Брагинского, В.В. Витрянского "Договорное право. Договоры о выполнении работ и оказании услуг" (книга 3) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2002 (издание исправленное и дополненное).

<1> В.В. Витрянский убедительно показывает, что права собственника не передаются и не могут быть переданы доверительному управляющему по договору. Автор излагает эту бесспорную идею весьма обстоятельно, видимо, потому, что противоположный ошибочный подход остается еще довольно распространенным (Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга третья: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. М., 2003. С. 801 и сл.).

Во-вторых, если собственник с кем-то договаривается о своей вещи, то природа прав принципиально различна. Собственник может создать у иного лица (арендатора, перевозчика, доверительного управляющего и т.д.) лишь обязательственные права (а также и обязанности, как, скажем, у хранителя, поверенного, комиссионера и т.п.), установив одновременно с этими правами (обязанностями) и собственные относительные обязанности (права) - арендодателя, учредителя управления, поклажедателя, комитента и т.д. При этом собственник сохраняет и свое вещное право в полном объеме, ничего из него не отдавая и не теряя. Вещное право вообще по своей природе дробиться на части не может, в отличие от делимого обязательства <1>. Не может также одно и то же вещное право умножаться, т.е. одновременно принадлежать разным лицам <2>.